Сущевский вал

Лев Портной

1986 год, время предчувствия перемен. Сергей Морозов, молодой человек из интеллигентной семьи, вынужден в течение месяца работать грузчиком на рынке. Он считал, что опустился на дно социума. Но оказалось, что и здесь есть место чести и достоинству, милосердию и щедрости. Здесь особенно больно от предательства. Здесь он вспомнит первую влюблённость, встретит новую любовь.

© Лев Портной, 2018

ISBN 978-5-4493-5320-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга замечательного российского писателя Льва Портного. Книга выпущена в рамках конкурсной книжной серии «Славянское слово» Международным союзом писателей им. св. св. Кирилла и Мефодия.

Сущевский вал

Лев Портной

Иллюстратор Анна Портная

© Лев Портной, 2018

© Анна Портная, иллюстрации, 2018

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все совпадения и расхождения случайны.

Иллюстрация Анны Портной

Глава 1

От необходимости идти и что-то делать, чтобы исправить что-то в последний момент, Сергей Морозов страдал больше, чем страдал бы от самой катастрофы, случись она немедленно. Вот явился бы декан с извещением об отчислении из института, и молодой человек выдохнул бы с облегчением.

У него остались два «хвоста» за прошлый год — курсовая по денежному обращению и экзамен по бухгалтерскому учету. Преподаватель Васильковская сжалилась над ним и дала время до начала следующего учебного года. И. о. Поддубского тоже крови не жаждал, но на поблажку поскупился. А ведь мог и «удовлетворительно» поставить. Но он только усмехнулся, протянул Морозову зачетную книжку с незаполненной графой и сказал:

— Ступай, зубоскал. Учи учет. Соизволишь выучить, приходи. В июле я буду в Москве. Когда застать меня, узнаешь на кафедре. А в августе я уйду в отпуск. Впрочем, в последних числах благословенного месяца возвращаюсь в Москву. Так что, все в твоих руках.

Сергей хотел уговорить, упросить Поддубского, поставил бы тот «троечку» и избавил бы себя от сомнительного удовольствия встречаться с Морозовым. Но умолк, взглянув в желтое лицо, на котором не столько возраст, сколько пороки высекли глубокие морщины. С торжествующей улыбкой Георгий Никитич добавил:

— А в отпуск я поеду в Коктебель, там нравы умеренные.

Тем и закончилась весенняя сессия. Сергей сказал себе, что отдохнет пару дней и засядет за учебники. Накатает курсовую. «Переход от закона денег к закону планомерного и пропорционального развития» — такой была тема работы. Бухучет — разберется, какие записи заносятся в главную книгу, если кассир Иванова взяла деньги из кассы и сдала их в банк на расчетный счет.

Два дня прошли, и он позволил себе неделю. Затем еще неделю. Потом решил, что летом нужно забыть обо всем и отдыхать. Пришла и такая спасительная мысль: если пересдавать бухучет в июле, старый хрыч непременно завалит его и принудит прийти в третий раз. Не зря же и. о. Поддубского упомянул, что появится в последних числах августа.

За курсовую Морозов не беспокоился. Пару ночей посидеть, накатать сорок страниц белиберды, напичкать цитатами из Маркса-Энгельса-Ленина и последнего съезда КПСС — всех делов-то.

Лето пролетело. Накануне первого сентября был еще порыв что-то сделать, что-то успеть за последнюю ночь. Но он не нашел учебника по бухгалтерскому учету. Должно быть, забыл где-то в аудитории, да так и не спохватился. Уже лежа в постели, вспомнил! Экзамен у Поддубского был последним. Вернувшись домой, он задвинул кейс за стол и ни разу не открывал его.

Сергей вылез из постели, откинул шершавую от пыли крышку из черного кожзаменителя, так и есть, вот он — «Бухгалтерский учет под редакцией Бабаевой». Но взять книгу в руки, сил уже не было, уже свыкся он с мыслью, что учебник пропал и сделать ничего невозможно. Он лег в постель, свернулся калачиком, и бухгалтерские птички, неподвластные его разумению, порхали перед мысленным взором, а за ними увивались четкие и понятные, но так и не написанные положения о том, как при переходе к коммунизму закон планомерного и пропорционального развития вытесняет деньги из обращения.

#

Комитет комсомола института располагался на третьем этаже в старом здании. Сергей приоткрыл дверь. Дмитрий Алексеевич, загоревший, хорошо отдохнувший, круглый и улыбчивый, со здоровым румянцем на щеках и мальчишеским блеском в глазах, сидел за столом у окна. Вокруг другого, длинного, для заседаний, стола с веселым щебетом плотно толкались студенты, клеили плакаты для завтрашнего дня. В сердцевине утеснения оказались две студентки, Юля Зарудная, секретарь комитета комсомола теперь уже второго курса учетно-экономического факультета. Ее сам Дмитрий Алексеевич пас. Второй была девушка, знакомая только в лицо, с волосами цвета сушеных на солнце помидоров. Она с вызывающей ленцой смотрела на вошедшего. Он спасовал перед томными маслинами, отвел глаза первым.

— Морозов! — Рукавишников как будто обрадовался.

Сергей принял возглас как разрешение войти.

— Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич, — он прошел к столу секретаря комитета.

— Так ты что, обходной лист, пришел подписывать? — задиристо спросил Рукавишников.

Морозов замешкался, размышляя: как понимать Дмитрия Алексеевича? Неужели он осведомлен о проблемах Сергея? Если так, значит, вопрос уже обсуждался. Решение принято. Можно вздохнуть свободно. Обходятся же люди без высшего образования. Живут не хуже, а то и лучше. Тех же таксистов взять.

Или успокаиваться рано? А секретарь комитета комсомола попросту считает, что отчисление такого, как Морозов, вопрос времени?

Шутливый тон Рукавишникова ни о чем не говорил. Дмитрий Алексеевич отличался легким нравом, блеск в глазах не угасал никогда, всем своим видом он предлагал принять за аксиому, что жизнь такова: «кого-то выбирают Римским Папою, кого-то запирают в тесный бокс», но при любом раскладе уныние — грех непростительный.

— Дмитрий Алексеевич, я еще не совсем потерян для общества, — сказал Морозов.

— Смотря, для какого! — парировал Рукавишников и, смягчившись, добавил. — Ладно. Зачем пожаловал?

— Дмитрий Алексеевич, у меня там «хвосты» кое-какие, — тихо, чтобы не слышали активисты, произнес Сергей.

— А комсомол тут при чем? — засмеялся секретарь.

Смеялся он по любому поводу и говорил шумно, вовлекая всех в шутовское действо.

— Комсомол не при чем, — согласился Сергей. — Завтра мы едем на «картошку»…

— Вот на «картошке» ты точно погоришь! — еще больше развеселился Рукавишников и громким шепотом произнес. — Думаешь, там через день пьют? Нет! Каждый день! А сейчас сухой закон, помнишь? Вот ты и погоришь! Вылетишь из института со строгачом, а то и из комсомола… Так что лучше малой кровью, прямо сейчас тебя отчислить. Хотя бы без взысканий обойдешься!

Он расхохотался, глядя на растерявшегося Сергея.

— Дим, хватит издеваться над человеком, — крикнула Юля Зарудная.

— Слушай, у меня национальный праздник будет, когда Морозов уйдет, — выдавил Рукавишников, но вдруг оборвал смех и спросил: — Ну ладно. Так чего там у тебя?

— «Хвосты» небольшие, — повторил Сергей. — Бухучет и курсовая по ДОКу. Я в принципе-то написал, — тут Морозов не выдержал, вздохнул и дальше пустился в откровенное вранье. — Но там Васильковская кое-какие замечания сделала… Словом, Дмитрий Алексеевич, мне бы на «картошку» не ехать… Может, дадите здесь в Москве какое-нибудь задание?

— Не ехать ему! В стройотряд не поехал! И на «картошку» не хочешь! А еще говоришь, для общества не потерян! И потом! Что у тебя там за «хвосты» небольшие?! Скажи честно, что не брался до сих пор ни за курсовую, ни за бухучет!

— Дмитрий Алексеевич…

— А что ко мне-то пришел? — перебил его Рукавишников. — Ступай в медпункт, больничный возьми…

— Ну, это ж нечестно, — протянул Морозов.

— Честный ты мой! — воскликнул секретарь и склонился над столом.

Некоторое время он сидел, подперев голову левой рукой, а правой зажал карандаш и выстукивал дробь. Сергей обреченно ждал. Дмитрий Алексеевич, на что-то решившись, бросил карандаш и сказал:

— Значит, вот что. Я тебе помогу, но и ты должен будешь сделать кое-что…

— Дмитрий Алексеевич, для вас…

— Да не для меня! — оборвал Морозова секретарь и саркастически хмыкнул: — Для меня, хех!.. Ты вот что, Морозов. Пойдешь вместо «картошки» в магазин продавцом. Адрес пиши. Сущевский Вал, дом шестнадцать. Магазин «Овощи-Фрукты». Завтра к восьми туда. Там еще кто-то будет с УЭФа, на месте увидишь.

Сергей прижал правую руку к груди и с чувством сказал:

— Спасибо, Дмитрий Алексеевич…

— Подожди ты! — вновь перебил секретарь, теперь уже он понизил голос так, чтобы слышал только собеседник. — Это не все. Поможешь одному товарищу из райкома. Не из нашего, не из Дзержинского района, а из Кировского. Но так надо! Дуй домой сейчас, жди. Он тебе сам позвонит и все скажет. Понял?

— Дмитрий Алексеевич, все сделаю! — с готовностью пообещал Сергей.

— Телефон напомни домашний, — велел Рукавишников.

Морозов написал на листке семь цифр и подвинул бумагу секретарю.

— Все, ступай, — сказал тот. — Понимаю так, что до первого октября должен сдать ты свои «хвосты».

— Да это без проблем! — с преувеличенной бодростью воскликнул Сергей.

Уже в дверях секретарь окликнул его:

— Морозов!

Сергей обернулся. Рукавишников сидел за столом, все такой же круглый, довольный жизнью, с копною русых волос, но к мальчишескому блеску в глазах добавилось еще что-то, тревога какая-то, запоздалое сожаление.

Неожиданно Морозов почувствовал взгляд незнакомой девушки.

— Соседом будешь, — сказала она с каким-то собственническим чувством в голосе.

Студенты оторвались от слепленного на ватмане коллажа и окинули Сергея ревнивыми взглядами. Он проигнорировал и девушку, и всех ее кандидатов. Он ждал, что скажет Рукавишников.

— Ты вот что, Морозов, ты повнимательнее с Леонидом Павловичем, — секретарь поднял указательный палец. — Морозов, ты смотри! Там шуток не любят. Ты там все правильно сделать должен.

— Дмитрий Алексеевич! Разве я подводил вас когда-нибудь? — с наигранной обидой воскликнул Сергей.

— Надеюсь на тебя, — строго сказал секретарь.

К мальчишескому блеску в глазах Рукавишникова добавилось сомнение, словно на ответственное задание за отсутствием лучшей кандидатуры посылал он такого, как Морозов.