Сущевский вал

Лев Портной

1986 год, время предчувствия перемен. Сергей Морозов, молодой человек из интеллигентной семьи, вынужден в течение месяца работать грузчиком на рынке. Он считал, что опустился на дно социума. Но оказалось, что и здесь есть место чести и достоинству, милосердию и щедрости. Здесь особенно больно от предательства. Здесь он вспомнит первую влюблённость, встретит новую любовь.

Глава 7

— Глянь-ка! Девка-то — молодец! — позднее Татьяна нахваливала Лену. — Я-то оставила ее одну, сама думаю, ну все, хана, червонец минимум придется из кармана выложить! А она нате вам! Все продала!

Директор взвешивал выставленные на весы пустые коробки Татьяны и Лены.

— А ты че ее оставила? Обосралась что ли? — спросила Варвара Антоновна.

— Обосралась, — подтвердила Таня.

— Да что же у вас за язык такой?! — возмутился директор магазина.

Он вскинул брови и разгневанным взглядом мерил сотрудниц. Те не обращали внимания на его реакцию. Татьяна подошла к директору, но для того, чтобы разглядеть показания весов.

— Вот видишь, — поучала она Лену, — мы приняли сто килограмм, минус десять килограмм тары. За девяносто килограмм должны отчитаться. Помидоры были по семьдесят копеек. Итого — шестьдесят три рубля в кассу.

Татьяна отсчитала названную сумму и передала деньги Виктору Семеновичу. Он со вздохом забрал их. В руках у нее осталась маленькая стопка мятых купюр, а карман халата отвисал под тяжестью монет.

— Рубль положен грузчику, — Купчиха подбросила монету, и Тягач поймал ее на лету, — остальное наше.

Она пересчитала деньги и половину протянула Лене. Студентка взяла их и застыла, с удивлением глядя на веер купюр.

— Ой, это неудобно, — промолвила она.

— Неудобно, когда муж пришел, а у тебя член во рту! — оборвала ее Таня.

— Лен, спрячь их, — сказал Сергей.

Она перевела на него растерянный взгляд.

— Кто знает, а вдруг завтра у тебя недостача случится? — добавил он. — Из чего покрывать ее будешь?

Лена спрятала деньги в карман, Сергей подмигнул ей, улыбнулся и занялся картоном из-под бананов.

Они с дядей Сашей перевезли в магазин Татьяну с Леной и Варвару Антоновну. Последняя торговала бананами. Картонную тару директор не взвешивал, ее вес не принимался к вычету. Сергей думал попросту выбросить ее. Но Тягач не дал. Он обжег Морозова возмущенным взглядом, покрутил пальцем у виска и с загадочной обстоятельностью принялся расправлять картонные коробки. Сергей помогал, оставив расспросы на потом. Получившуюся стопку картона они сложили в каптерке.

Оставалось доставить в магазин лотки и тару Алки с Ирой, Ахмадеева и Юли.

Солнце поднялось высоко — в узких проходах рынка уже не спрячешься. Дядя Саша шел впереди и тянул тележку. Прищурившись, Морозов двигался следом. Противоречивые чувства занимали юношу.

Среди его родных и друзей работников торговли не было. Даже среди однокашников в институте не было никого, чьи родители работали бы в магазине, а тем более на рынке. По крайней мере, Сергей таковых не знал. Так повелось, что вся эта публика избрала для себя Московский институт народного хозяйства имени Плеханова, то бишь «Плешку», и Московский институт советской торговли. Да, еще был Московский кооперативный институт, находился он где-то в Перловке. Словом, это был какой-то другой, параллельный мир, представители которого априори считались ворами и жуликами. До сегодняшнего дня Сергей хотя и вступал вынуждено в общение с ними, но оставался по другую сторону прилавка. К торгашам он относился брезгливо. Пребывал в уверенности, что к полудню XXII века вся эта публика должна исчезнуть, перевоспитаться, переродиться как-то.

Состоявшееся сегодня близкое знакомство подтвердило его прежнее мнение: это отбросы общества. Они и сами признавали себя таковыми, хотя, скорее всего, безотчетно. Но откуда иначе их не просто нецензурный, но именно грязный язык в разговоре о себе? Утром он отметил, что и Алка, и Юлька хороши собою. Да и Купчиха выглядела соблазнительно, была ладненькой и такой, Сергей сказал бы, уютной, несмотря на излишнюю полноту. Утром он подумал было, как бы тут попользоваться насчет клубнички, но теперь эта мысль вызывала отвращение. Как можно целовать женщину, которая вместо «мне нужно в туалет» или «я была в туалете» говорит «я обосралась»?

#

О Зотовой думал он теперь снисходительно. Короткие, как у мальчишки, крашенные волосы, косметика толстым слоем, — немудрено, что он не узнал красивую девочку, в которую был влюблен когда-то. Она предпочла не его, а других ребят — не признававших никаких авторитетов и представлявших собою силу. Где теперь та красивая девочка? Куда привела ее СИЛА?

После разговора с ними хотелось вымыть руки с мылом. Противные, никудышные люди. В их окружении несколько странно выглядел директор, содрогавшийся от каждого неприличного слова. Впрочем, Сергей решил, что и на счет Виктора Семеновича не стоило обманываться. Нецензурная брань резала ему слух не в силу высокой культуры, а напротив — из-за культурной отсталости. Кавказец воспринимал слова исключительно в онтологическом смысле.

Казалось бы, что печалиться? Сергей знал, почему попал сюда. Нужно было остаться в Москве, нужно было распоряжаться свободным временем, — а такой возможности на «картошке» не представилось бы. Словом, нужно было перетерпеть этот месяц, сдать курсовую и экзамен по бухгалтерскому учету и впредь не допускать «хвостов».

Но было ему совестно. Он побывал по ту, по другую сторону прилавка и едва оказался там, в ту же секунду возненавидел всех этих людей, давившихся в очереди за помидорами, среди которых еще вчера мог оказаться и сам. Теперь он испытывал низменное удовольствие оттого, что в потасовке расквасил нос незнакомому человеку. Стыдно было оттого, что во время этой свары хотелось, чтобы презренная Татьяна поскорее вернулась и утихомирила публику своим хамством и грязным языком. Гадкой и унизительной была радость оттого, что на его стороне оказалась мощь государства в лице сержанта милиции.

Он вспоминал мужчину с расквашенным носом, пристыженную и присмиревшую при появлении стража порядка очередь, и думал: поделом им, это же не он, а они из людей превратились в быдло из-за помидоров по семьдесят копеек за килограмм. Обидно было и то, что разглядев в нем и в Лене студентов, толпа мало того, что нисколько не умерила гнев, а словно еще и обрадовалась, что нащупала у них уязвимое место.

А солнечный свет пронизывал воздух, голова — спасибо бабе Зине — больше не болела, по асфальту стучали каблучки, порхали летние платья, сверкали коленки, причин для печали не было. Вот только курсовая и проклятый этот экзамен по бухгалтерскому учету. Ничего-ничего! Вечером, сразу после работы, заедет в институт, найдет Поддубского, Васильковскую, отыграет еще накануне придуманную комедию.

Алка и Ира, сидя на столе, болтали ногами. Пустые коробки были разбросаны рядом. Ира посмотрела на Сергея с сочувствием. Он хмыкнул, представив себе, какими воспоминаниями поделилась Алка.

— Ну че, безрукие! — зарычал Тягач. — Тару собрать не можете!

Ира спрыгнула на землю, потянулась за коробкой.

— Чего ты! — остановила ее Алка. — Слушай его больше! Это их работа! Давай, Сашка! Обленился совсем!

— В другой раз вообще не придем! Сами потащите, — пригрозил грузчик.

Ира выглядела затравленной. Чувством юмора девушка не обладала, а из уст мужика, поддатого, грубого, с лицом, слепленным из сырой, непромятой глины, и вовсе не могла воспринять каких-либо шуток. Она слышала только окрик и, если бы не смешливая Алка, бросилась бы сама грузить пустые ящики на тележку.

По тротуару шла тетка с объемистой, но судя по тому, как она ею помахивала, пустой сумкой. На лице читалось разочарование, маленькие губы вытянулись в нитку. Выглядела тетка как рыбак, возвращавшийся ни с чем с промысла, сожалевший о потерянном дне и завидовавший более счастливым товарищам. Поравнявшись с лотком, она ревниво взглянула на пустую тару и спросила:

— А что продавали?

Обращалась она к Алке, но у Сергея неожиданно вырвалось:

— А вам-то какая теперь разница?

— Да нет, я вот смотрю, может, после обеда опять продавать будете, — смиренно ответила женщина.

— Вот приходите после обеда и увидите! — задиристо сказал Сергей.

— А чем торговать-то будете? — спросила женщина.

Она и впрямь держалась как заядлый рыбак, который терпеливо сносил издевки и настырно выуживал подсказки о времени и месте нового лова.

— Что привезут, тем и буду торговать, — сказала Алка. — Это ребятам виднее, чего они там наразгружали с базы.

Женщина посмотрела на Сергея и дядю Сашу и голосом, не питавшим надежды, спросила:

— Ну, серьезно, товарищи, после обеда что будет?

— Тихий час, — ответил Сергей.

— Бананы, мать, бананы будут, — сказал дядя Саша.

— Нет, ну я серьезно спрашиваю, а вам все шутки шутить.

Решив, что тратит время впустую, она побрела дальше.

— Вот народ! Видал?! Как ни скажи, все плохо! — с обидой воскликнул дядя Саша и, добавив парочку крепких слов, покатил тележку с пустой тарой к рынку.

Сергей шел рядом, придерживая столик и весы, водруженные на шаткую конструкцию из ящиков. Алка вышагивала впереди, сунув руки в карманы, отчего халат туго обтянул ее фигуру и при каждом движении подчеркивал соблазнительные формы.

— Хватит жопой вилять! — крикнул дядя Саша.

Ира брела как проданная в рабство невольница.

— Ну как прошло? — с участием спросил Сергей.

Она оглянулась на него, но сразу же отвела взгляд, отвернулась и шла молча, словно осуждала его за то, что он освоился здесь и принял местные правила игры. Сергей не обиделся, чувство превосходства над Ирой и Леной согревало его самолюбие. Впрочем, в душе Морозов честно признавал: он рад, что ему не придется стоять за лотком.

У Алки с Ирой тоже получился излишек. Сергей вышел на крыльцо, не дождавшись дележки, не хотелось ему, чтобы Алка уязвила его, подкинув рубль дяде Саше, а его словно и не заметив, как давеча сделала Купчиха.

На улице, он вдруг вспомнил, что Татьяна ничего не оставила Виктору Семеновичу. «Рубль положен грузчику, остальное наше».

А как же директор, спросил себя Сергей. Ответа он не знал.