Пловец Снов

Лев Наумов, 2021

Казалось бы, мир метафизического Петербурга давно и подробно освоен литературой, но роман Льва Наумова «Пловец Снов», находящийся на стыке магического реализма и русского символизма, показывает, что его пространство всегда ново и незаурядно. В этом произведении можно обнаружить черты остросюжетного детектива, литературоцентричного философского размышления, леденящего кровь хоррора, даже романтической драмы. В любом случае история о том, как модный писатель, автор востребованных книг, решает одну из центральных проблем современной культуры – почему люди перестали читать? – вряд ли кого-то оставит равнодушным или покажется кому-то неактуальной.

2

Станция метро находилась рядом, но когда живёшь здесь, глупо ездить под землёй. Люди прилетают издалека, преодолевают тысячи километров, чтобы прогуляться каждодневными маршрутами местных. Но петербуржцы, населяющие центр, равно как и обитатели острова Сите, Трастевере, Вестминстера и других исторических районов великих городов, нередко забывают об этом. Горенов помнил.

Иногда всё-таки и ему приходилось спускаться в метро. Тогда к его услугам была расположенная совсем близко станция «Технологический институт» — он терпеть не мог фамильярного названия «Техноложка» — а чуть дальше «Садовая-Спасская-Сенная». Все ветки рядом, кроме зелёной. И, разумеется, Надежда жила на «Елизаровской». Как иначе? Сейчас следовало пройти всего три-четыре километра. По его меркам, принимая во внимание любовь к прогулкам — пешеходное расстояние.

Выйдя из подъезда, Георгий кивнул своему любимому тополю, росшему во дворе. Их спилили почти везде, этот остался последним. Тополь, тополь, Севастополь, Таганрог, бараний рог. Конечно, не последний. Вот рядом ещё один, но будем считать, что сосед — предпоследний, а гореновский фаворит — самый особенный, самый главный тополь Петербурга. Потому что любимый.

Он прошёл дворами, потом свернул на Крюков канал. Однажды Георгий написал о каком-то своём герое: «Во всех городах мира он вздрагивал в полдень, будто слышал пушечный залп». Пунктик приезжего. Правда, где он это написал? Предложение так нравилось автору, что ни в один детектив оно пока не попало. Клише, стоящее в центре сентенции, не позволяло включить его и в книгу G. Однако фраза давно вела жизнь увидевших свет слов, так и не покинув сознания Горенова. В какой-то момент у него возникло ощущение, что раз она не подходит никому из персонажей, то это сказано о нём самом.

В этих словах умещалось многое: любовь к городу, испуг, дискомфорт, важность ритуалов, чувство времени, которое на флоте у Георгия развилось едва ли не до состояния совершенного механизма. Но штука в том, что с переездом в Петербург он будто бы перестал работать. То ли сломался, то ли забыли смазать. Течения минут Горенов более не ощущал. В Таганроге не было случая, чтобы он опаздывал, теперь же случалось всякое.

Это одна из тех загадок города, которые весьма его занимали. Впрочем, устраивавший Георгия ответ уже был найден. Петербург населён не только людьми, но и традициями, в числе которых «полуденный выстрел» — одна из самых примечательных. Обычное дело для крепостей — залпом маркировать знаковые события: наводнение, рождение ребёнка в царской семье, крупную военную победу на дальнем пограничье… Но здесь им принято обозначать каждый начинающийся день. Очень русская привычка — деньги на ветер. Фейерверки, залпы… не по особым случаям, а просто так.

Как и многое другое, этот сигнал задумал ещё Петр I. Он же поручил французскому астроному Жозефу-Николя Делилю разработать научную базу, произвести необходимые расчёты. Собственно, воля императора фактически имела статус государственного указа, но бумаги о высочайшем повелении всплыли почему-то только, когда Петра уже не было. Делиль всё сделал быстро, однако показать царю не успел. Француз принёс свой труд Екатерине, а ей было совсем не до того. Неизвестно, представлял ли учёный выкладки и проект Петру II, но вот к Анне Иоанновне приходил точно. Та ответила суровой резолюцией: «Людям поганым времени знать и вовсе не положено!» Двор же, дескать, слуги разбудят, когда нужно. Являлся Делиль и к последующим правителям, но никто из родных людей, из потомков мятежного мечтателя Петра не поддерживал замысел великого предка. Семья подвела даже его.

Уже после смерти французского астронома его труд принесли Павлу I… Тот шума вообще не терпел, а потому стрелять запретил категорически. Вдобавок повелел сделать мосты деревянными, чтобы по ним колёса не дребезжали.

Больше века мёртвым грузом пролежала работа Делиля. Лишь в 1865 году Александр II воплотил её в жизнь. Правда, стреляли тогда из Адмиралтейства, и не в самом залпе была суть. Каждый день, перед тем, как заряжать пушку, в воздух поднимали огромный белый шар. Полуденное сообщение должны были не столько слышать, сколько видеть в самых дальних уголках города. А сигнал точного времени тогда поступал из недавно открывшейся Пулковской обсерватории. По системе зеркал его передавали сначала в Кунсткамеру, а оттуда уже через Неву в Адмиралтейство.

В 1872 году по велению того же Александра II пушки и ритуал перенесли на Нарышкин бастион. Об этом мало кто знает, историю старались замолчать, но в 1905-м у орудия разорвало затвор, погибли канониры. Пока это единственная трагедия, связанная с традиционным залпом, но не единственная, имеющая отношение к Петропавловской крепости…

По её периметру было установлено более трёхсот пушек, но принято считать, будто боевых выстрелов они никогда не производили. Это не так. После сигнала «Авроры» с приплеска на Заячьем острове пьяная матросня принялась палить по Зимнему дворцу. Разумеется, попала, дело не хитрое, да и близко совсем. Экскурсовод Эрмитажа в угловом кабинете-библиотеке Александра III обязательно расскажет, что в дни революции стена была пробита снарядом, но, скорее всего, умолчит о том, откуда стреляли.

В 1934 году ритуальный залп заклеймили «буржуазным» и отменили. Возродился он в 1957-м. Сигнал точного времени всё ещё получали из Пулковской обсерватории, но уже по телефону. Прямо от астрономов он приходил в институт метрологии на Московском проспекте, а туда уже ежедневно звонил комендант Петропавловской крепости. Получив отмашку, он нажимал кнопку на пульте. Тогда использовался электрический запал, всё управлялось дистанционно. Быть может, сыграла роль трагедия 1905 года.

Позже связь с обсерваторией упразднили, потому что время стоит денег… Да и много ли смысла получать сверхточный отсчёт до одной квадриллионной доли секунды, чтобы потом принимать сигнал по телефону? Это же ритуал, педантичность здесь не важна. Кроме того, летит звук медленно. У Литейного моста он будет только через шесть секунд, а у Большеохтинского — почти через двадцать. По техническим причинам залп иногда задерживался и на минуту.

Несмотря на то что традиция восходит к петровским временам, законный статус выстрел получил только в середине прошлого века. А в уставе города его зафиксировали лишь в 2002 году, хотя кажется, будто нет более незыблемого петербургского ритуала…

Сейчас, Георгий знал это наверняка, для пальбы использовались две гаубицы Д-30 сто двадцать второго калибра. Забавно, энциклопедии вразнобой называют годы их выпуска и почти ни одна не угадывает. Первая произведена в 1970-м, а вторая… неизвестно в каком. Даже канониры не могут разобрать, что на ней написано — «1975» или «1973», а может, «1978». Она потерялась во времени. Но суть не в этом. Горенов как-то увидел, что на стволах обоих орудий красуется тринадцать звёзд. Тринадцать, понимаете? Чему после этого можно удивляться? Эти гаубицы никогда не воевали, но они каждый день сражаются со временем. Они получают награды в виде алых пятиконечников не за сбитые самолёты, не за попадание в цель, а за прожитые годы. Но когда-нибудь, рано или поздно — скорее рано — эти пушки потерпят окончательное поражение, как и все их предшественницы. Как все орудия на свете, как все люди.

Гаубиц две, и на слух никто из горожан не определит, какая сегодня стреляла — правая или левая. А ведь, может статься, вся жизнь в Петербурге течёт по той или иной траектории в зависимости от того, которая из них нынче подала голос. Или обе? Обе звучат чаще, чем вы думаете. Вот приехало много почётных гостей в город, и надо, чтобы не один, не двое, а четверо дёрнули за спусковой рычаг, тогда они разделяются по парам и стреляют синхронно. А в другие дни… зачесалась левая рука у канонира — палит из левой. Застоялась правая пушка — её и заряжает. Если одна даст осечку, вторая подстрахует, выручит напарницу, но и грохот разлетится по городу чуть позже.

Кстати, про грохот… До гаубиц Д-30 использовали орудия 1938 года калибром бо́льшим на три сантиметра. От них отказались, поскольку закончились старые снаряды, но дело не только в этом… Из-за выстрелов таких крупных пушек, когда ветер совпадал с направлением залпа, на Васильевском острове регулярно вылетали стёкла. Звуковая волна очень хорошо отражается от воды. Разбивались окна и в Эрмитаже, в результате чего срабатывала сигнализация, потому несколько раз полуденным залпом пользовались грабители. Как всё в жизни взаимосвязано… Но эти истории тоже не афишировались.

Издалека казалось, будто на перекрёстке произошла авария, а потом началась потасовка прямо на проезжей части. Тут всегда что-то случается, проблемное перепутье. Крики и шум усиливались, вокруг собралась толпа. Движимый рефлексом любопытства, Горенов ускорил шаг.

Кто-то уже снимал происходящее на телефон. Ни полиция, ни скорая помощь ещё не подъехали, хотя издалека доносились сирены. Опытный автор детективов сразу увидел картину так: два больших чёрных автомобиля с тонированными стёклами столкнулись. Удар оказался не очень сильным, да и машины были крепкими, потому сначала в аварии никто особенно не пострадал, что сыграло впоследствии злую шутку. Люди выскочили и без лишних слов принялись разбираться друг с другом. Сейчас их тела лежали на асфальте, только один из участников инцидента — нестарый ещё человек — медленно ходил между разбитыми автомобилями. Точнее возраст оценить затруднительно, поскольку его лицо, руки и одежда были залиты кровью. Он смотрел по сторонам жутким взглядом, который казался скорее звериным. Пару раз бедолага издал звук, похожий на вой, потом схватился за голову.

В какой-то момент его всё-таки посетила мысль скрыться с места преступления. Он сделал рывок к своей машине, но увидел вывороченное колесо. К тому же толпа почти сомкнулась в кольцо. Уехать точно не получится. Он попытался побежать, но через три метра остановился. То ли полиция была уже слишком близко, то ли что-то ещё… Он закрыл руками глаза, причём как-то странно, с усилием, будто пытался выдавить их.

Рассмотрев всё внимательно, Георгий сделал вывод, что нестарый человек ехал один, тогда как все остальные — четверо — находились в другом автомобиле. Горенов не мог точно сказать, кто был виноват в столкновении. Немолодой водитель второй машины лежал снаружи с разбитой головой. Возле него, раскинув руки, остывало тело пассажира, сидевшего за ним, то есть слева сзади. Те же двое, что занимали места у правого борта, успели добежать до первого автомобиля, там и полегли. Все выглядели мёртвыми, хотя следов применения огнестрельного оружия видно не было. На асфальте валялись трубы, монтировки и ещё какие-то железяки.

Наверняка в толпе нашлось бы немало людей, наблюдавших произошедшее с самого начала, засвидетельствовавших столкновение и то, как «нестарый» крушил головы остальным. Однако у Георгия было такое докучливое свойство: он всегда выделялся на фоне других, привлекая внимание в первую очередь. Холостому мужчине это качество скорее полезно. Но как автор детективов, Горенов знал, что оно крайне обременительно и даже опасно для преступника. Так или иначе, он совершенно не удивился, услышав за спиной:

— Уважаемый, поняты́м будете?

У каждого дела особый словарь. Впрочем, не только у дела. Люди отдельных социальных слоёв, возрастов и профессий используют одни и те же понятия, наделяя их совершенно разными смыслами. Сотрудники полиции, например, знают о почтении и респектабельности что-то, превращающее в их устах вокабулу «уважаемый» едва ли не в междометие. Или, например, весь город увешен объявлениями: «Помощь попавшим в сложную ситуацию». Слово «помощь» выделено жирным и крупным начертанием, чтобы люди, узнав знакомую последовательность букв, подумали, что здесь спасение, а на самом деле — нет… Георгий видел, как слова вокруг теряли значения, это всерьёз беспокоило его.

— Нам машины нужно обыскать. Будете поняты́м?

Горенов обернулся. Перед ним стоял невысокий человек в чёрной куртке и чёрной водолазке. «Такой бы легко затерялся в толпе», — подумал он. На лице мужчины застыла странная гримаса… Казалось, ему то ли больно, то ли неприятно смотреть на окружающих. Или он щурился от солнца, но ведь уже вечерело… Старая одежда, неухоженный вид… Ещё немного, и его можно было бы принять или выдать за бездомного, недавно попавшего на улицу, а потому пока не запаршивевшего, но удостоверение следователя в руках расставляло всё по местам.

В сознании Георгия мелькнул незатейливый каламбур о том, что лучше быть не «поняты́м», а «по́нятым», но озвучивать его он не решился. Мужчина ждал ответа.

–…Можете и свидетелем… Видели, что произошло?

— Извините, я тороплюсь, — промямлил Горенов и резко начал пробираться через толпу.

— В смысле? Все вы такие торопливые, когда не с вами… — проскрежетал следователь вдогонку.

«Уж точно, „уважаемый“», — подумал Георгий и зашагал дальше.

Он не соврал, ему действительно нужно было спешить. При большом желании он мог задержаться на несколько минут, но этого времени вряд ли бы хватило на обыск, опись, протокол и всё прочее. В любом случае большого энтузиазма перспектива выступить поняты́м у него не вызывала. Казалось бы, писателю детективного жанра такие вещи должны быть небезынтересны, но подобных предложений он избегал и в прошлом. Более того, Горенов никогда не консультировался с полицией, обходясь собственным житейским опытом, а также тем, что узнавал из интернета, книг, фильмов и газет. Особенно газет! Он очень любил читать прессу, отыскивая в ней какой-то неповторимый, своеобразный род событийности. Но главное, Георгий был убеждён в том, что бескомпромиссная достоверность — не самое важное качество книги. В конце концов, его читатели — не судмедэксперты, следователи и полицейские. А если такие и есть, то их наверняка меньшинство.

Кроме того, свидетелем Горенов не мог быть в принципе. Такие люди не способны пересказывать случившееся у них на глазах. Суть вовсе не в том, видел он столкновение или нет. Последовательность событий не представляла для него никакой загадки. Покидая место аварии, он был убеждён: выживший молодой водитель — сын старого, хотя ни тот, ни другой об этом не догадывались. Не ведая, что творит, несчастный убил отца и его спутников на перекрёстке дорог. Дальнейшая судьба этого человека тоже была хорошо известна. Как свидетелем мог быть тот, кто знал всё, включая последующие события? Зачем вносить в протокол сюжет Софокла?

Горенову везде виделась литература. Это не было помешательством. Скорее — мнением. Скажем, имелся у него друг-автомобилист, который на трассах нередко отказывался обгонять другие машины по встречной полосе, даже если пустая дорога просматривалась на многие сотни метров. Почему? Потому что мистическое сознание подсказывало ему опасность такого манёвра, ведь на него могут мчаться невидимые автомобили. Сам Георгий тоже имел склонность искать и находить таинственные стороны бытия, но всё-таки относил подобные суждения к разряду психических отклонений. А ведь, с другой стороны, и это — не более чем мнение.

Сейчас он безуспешно пытался вспомнить, как звали друга-автомобилиста, где он жил, когда они виделись в последний раз… Может, его и не было вовсе? Может, это один из героев его книг?.. Очевидно, эпизодических, не главных. Для главного у него слишком серьёзные закидоны, на психе непросто строить детектив. С годами Горенову становилось всё труднее различать выдуманных и реальных людей.

Мистика, магия, эзотерика — люди часто смешивают и путают эти понятия, хотя на деле между ними мало общего. Георгий же, как ему казалось, знал разницу, а потому, если нужно было что-то обойти — люк, столб или автомобиль — он старался заходить справа, делая это против часовой стрелки. Если нужно было на что-то наступить — на полоску зебры, дорожную плитку или поребрик — он, если возможно, опускал ногу на правый верхний угол. Ведь его дело правое. Обсессивно-компульсивное расстройство? Безусловно, но это серьёзнее, чем может показаться на первый взгляд. Подобное «заболевание» восходит к самой природе человека, к тем далёким временам, когда для поддержания нормы жизни люди справляли ритуалы. Древнему представителю того же вида, предку Горенова, требовалось совершать обряды, чтобы был хороший урожай, чтобы дети не болели, чтобы избежать нелепой, несправедливой смерти… Тогда это не считалось отклонением. Так почему же теперь многие глядят на него искоса?

С момента переезда в Петербург Георгий начал обходить справа и писать книги. Вдруг если прекратить одно, то закончится и другое? Даже пробовать страшно. Недальновидно считать странностью или чудачеством то, что вполне может быть ничем иным, как проявлением дара.

Иногда Горенов сам задавался вопросом о том, насколько он серьёзен в тех случаях, когда использует слово «дар» применительно к себе. Часто казалось, будто это просто такая игра, а временами что нет, что всё по-настоящему. Разумеется, вслух, другим людям Георгий ничего подобного не сообщал. Это было немыслимо, да и некому… На самом деле о таких вещах он мог говорить лишь с одним человеком — с Борисом.

Наверное, Борис был самым давним его другом в Петербурге. Они — два начинающих ещё писателя — познакомились, когда Горенов только приехал. Гостеприимный Боря — коренной житель города — на первые месяцы приютил у себя собрата по перу вместе с женой и ребёнком. Потому относительно него Георгий практически не сомневался, реальный это человек или вымышленный. Реальный… почти наверняка. Собственно, они познакомились тогда, когда он и придумать-то толком ещё ничего не умел.

Борис обладал редкой литературной фамилией — Живаго, сразу вспоминаются и доктор Юрий из романа, и выдающийся писатель-фронтовик Аркадий, которым Гоша зачитывался ещё в таганрогской школе. Мог ли он в те времена предположить, что подружится с его внуком?

Боря сразу стал для Горенова человеком крайне важным. И дело вовсе не только в том, что без него Георгий и его семья буквально пропали бы в незнакомом городе, им было бы нечего есть и нечем платить за жильё. Тогда существеннее казалось другое: именно с ним они могли обсуждать то, о чём с другими заговаривать было странно, глупо, да и вообще непонятно зачем…

Эти два очень разных человека редко соглашались друг с другом. Георгия такое обстоятельство скорее радовало и воодушевляло, а Борис огорчался, всё более убеждаясь в том, что даже близкий товарищ его не понимает. Чего уж тогда ожидать от посторонних читателей?.. Эх, поговорить бы сейчас с ним… Но они не виделись давно. Пожалуй, около года. Звонить первым «морской волк» — так раньше с усмешкой называл его Боря — Горенов не решался. Да и как позвонить? Мобильного телефона у старого друга никогда не было по принципиальным соображениям, а городской он отключил. Когда-то Георгий записывал на всякий случай номер его родителей, но в их возрасте разыскивать товарища через маму с папой… Увольте. Лучше всего было столкнуться с ним случайно. Уж тогда он бы выговорился! Борис с его возвышенным взглядом на вещи, автор, который скорее бы голодал, чем стал писать бульварные детективы, точно развеял бы его сомнения.

Горенов почувствовал, что старый друг — самый нужный ему в данный момент человек. Это всегда легко определить: как правило, больше всех необходим именно тот, кого нет рядом. Впрочем, в подобных «лёгких» выводах, как и в наполнении случайных событий эфемерным смыслом, нужно проявлять предельную аккуратность. Бодлер, а за ним Мандельштам повторяли, что люди заблудились в лесу символов. «Природа — некий храм, где от живых колонн / Обрывки смутных фраз исходят временами…» И один из критериев цельности, зрелости личности состоит в том, насколько развит навык сопротивления навязчиво всплывающим на поверхность знакам.

Георгий не любил лес… Море прекрасно уже потому, что заблудиться в нём нельзя. Можно утратить ориентиры, потерять курс, попасть в шторм и даже утонуть, но оно не давит своим самоподобием, не воздействует мшисто-плесневым запахом тлена, не манит в чащу, как в капкан.

Горенов считал, что критически относится к приметам и совпадениям. Однако в то же время существовали вещи, игнорировать которые он не мог. Скажем, несколько дней назад у него возникло странное предчувствие: что-то обязательно должно произойти. Такое ощущение ни из чего не следовало, ничто конкретное на это не указывало, он просто знал. Будто кости ломило перед штормом. Хотя сказать «странное предчувствие» — всё равно что не сказать ничего. «Что-то» происходит постоянно. Плохое чуть чаще, чем хорошее. Большинство людей, а в особенности русских людей, каждый день живут в ожидании неприятностей, а то и бед. Но даже если сделать скидку на это ожидание, также не чуждое Георгию, то в данный момент он действительно чувствовал нечто другое. Да ещё сегодняшний сон…

Под утро Горенову снилось, как он идёт на гору, совершает восхождение. Это было странно само по себе, ведь ему никогда не доводилось бывать в горах. Он не занимался альпинизмом, не интересовался им, но во сне ему казалось, будто он любит это дело и всё умеет. Георгий видел массу подробностей своего пути. Сначала он шёл по подлеску, нижней части склона. Выше следовала открытая местность, здесь деревья уже не росли. Потом начались скалы, которые сновидец преодолевал весьма мастеровито. Вдалеке показались снега и льды, но вершина ему так и не открылась. Во сне Горенов очень устал. Он шёл в одиночестве, налегке, с собой не было ни рюкзака, ни фляги с водой. Последнее не составляло проблемы, поскольку по пути ему всё время попадались колодцы, и иногда он останавливался, чтобы напиться из них.

Сон был крайне реалистичными, довольно длинным, а потому однообразным. Из него Георгий узнал, что если в кино альпинизм — захватывающее приключение, то в жизни… точнее, во сне, это муторная тяжёлая работа, пусть и на фоне прекрасного пейзажа. Лишь незадолго до того, как будильник разразился петушиным криком, ему пришло в голову, что колодцы на горе — это, вообще говоря, довольно странно, а уж в таком количестве…

Они встречались слишком часто. Гораздо чаще, чем было нужно любому путнику, в том числе и самому Горенову. Все аккуратные, каменные, один к одному, с обязательным ведром на блестящей цепочке без следа ржавчины и иного изъяна. Внешнее совершенство — верный признак, чтобы отличить сон от яви. По пути Георгий не видел никаких рек, водопадов и других источников воды, при этом все колодцы были полны. В предгорье, наверное, действительно можно встретить такие, но он поднялся довольно высоко и, взглянув вверх, заметил их даже в снежной зоне.

Горенов проснулся, недоумевая, откуда они взялись? Кто их построил и для кого? Кто поддерживает колодцы в таком прекрасном состоянии? Когда он пробудился окончательно и наконец понял, что походы по горам — лишь ночное видение, пришёл главный вопрос: в чём его смысл? Что оно может значить? Далее последовали гигиенические процедуры, утренний моцион, работа, книга G, «точка», потом Лена позвала завтракать, и Георгий вяло зашагал на кухню. Дочь давно накрыла на стол, уже пила кофе, а рядом с ней лежала книга по истории живописи, раскрытая на странице с картиной «Истина». Его внимание привлекло не название, а само изображение: обнажённая женщина с недобрым лицом и какой-то палкой — то, что это плётка, он узнал позднее — вылезала из колодца… Из колодца!

Лена подумывала поступать в Академию художеств. Отцу не очень нравилась её затея, но, право слово, в данный момент Горенова занимало другое. Пододвинув книгу к себе, он прочитал полное название полотна: «„Истина, выбирающаяся из колодца, вооружённая плетью для наказания человечества“, Жан-Леон Жером, 1896 год». Случайность? Совпадение? Может, и так, но сейчас Горенов шёл по городу, и оно не выходило у него из головы… Что не только сон, но всё это вместе может значить?..

А вот и канал Грибоедова, некогда — Екатерининский. Бытует мнение, будто в 1923 году протоку переименовали не в честь литератора и дипломата Александра Сергеевича, а дабы запечатлеть его однофамильца Константина Дмитриевича — военного инженера и большого специалиста по водоснабжению. На самом деле роль последнего в судьбе этой артерии трудно переоценить, ведь Екатерининский канал вполне мог быть засыпан ещё в 1904-м из-за антисанитарии и наводнений в центре города. Кстати, тогда на его месте проложили бы ветку новомодных по тем временам трамваев, которая вполне могла стать едва ли первым подобным маршрутом в Петербурге, сыграв заметную историческую роль. Но Константин Грибоедов сумел объяснить, что здесь необходимо сохранить именно водную протоку, а также предложил использовать современные технические решения, опробованные им в Царском селе.

Так что же важнее — литература или реальность, проза жизни? В Петербурге — всегда литература. На самом деле канал получил фамилию именно от Александра Сергеевича. Это известно наверняка, поскольку до 1931 года он назывался «писателя Грибоедова». Вот ведь несправедливость: инженер его спас, сохранил, а литератор-то что сделал? Всего-то пожил в доме Вальха, носящем номер 104 по набережной. Да и сколько пожил? Очень недолго, меньше двух лет. Кто, проходя мимо этого здания, вспоминает теперь квартиранта, написавшего здесь самое начало «Горя от ума»? Кто знает, что у него в гостях собирались декабристы? Строение воспринимается исключительно как место жительства старухи-процентщицы. Снова парадокс! Тут обитал живой человек, здесь происходили исторические разговоры, а здание в устах молвы и экскурсоводов ассоциируется в первую очередь с литературным персонажем. Связь эта в наше время выглядит нерасторжимой, хотя, в общем-то, из текста Достоевского не вытекает, будто он имел в виду именно этот «преогромнейший дом, выходивший одною стеной на канаву, а другою в — ю улицу». Именно «-ю» становится важнейшим аргументом, если не прямым указанием на конкретное строение и Подьяческую улицу, коих было и есть во множестве. Казалось бы, всего-то дефис и самая странная буква, похожая то ли на соску, то ли на ключ… Нет, это рым, за который текст прицеплен к городу! А ведь если знако-буквенную конструкцию «-ю» повернуть против часовой стрелки на четверть оборота, то получится священный для египтян крест Анкх, символ жизни, объединяющий мужское и женское начало… Георгий вспомнил «Египетский крест» Эллери Квина — один из любимых своих детективов, классику жанра.

Самый «обиженный» в этой истории, разумеется, фабрикант Иван Вальх. Человек имел столько денег, недвижимости, в том числе этот дом — «владелец заводов, газет, пароходов» — но его имя теряется, рассыпается в прах и не значит ничего. А всё почему? Он уксус производил. Кислое дело… Впрочем, и уксус может кого-то сделать счастливым. Анкх — Вальх, здесь чувствуется какая-то робкая рифма.

У Горенова было много причин любить Петербург. Одна из них состояла в том, что город всегда мог отвлечь его от тягостных мыслей. Предложить тему, увести в какие-то рассуждения, перенести в древний Египет или Италию эпохи Возрождения. Как там в хорошей песне? «… За то, что мне не скучно с ним». Георгию с детства нравилось «Достояние республики», но тогда в Таганроге, смотря его с дворовыми друзьями, мог ли он предположить, что позже от этих слов будет щемить сердце?

Который час? Хоть чувство времени пропало у Горенова без следа, очевидно, он шёл слишком задумчиво, плюс задержка из-за аварии на перекрёстке… Есть шанс опоздать. Без него, конечно, не начнут, но Люма будет недовольна… Она всегда такая смешная, когда пытается его ругать. Многие авторы побаивались её всерьёз, но к Георгию эта женщина неизменно была слишком добра. Как порядочный человек, он предпочитал делать вид, будто не понимает почему.

Вот и Мойка. Горенова забавлял тот факт, что название происходит то ли от финского, то ли от ижорского слова «муя» — «грязь», «слякоть». Каждый петербургский пацан знал это со школы, из уроков истории города, но Георгию пришлось нагонять самостоятельно. В силу естественных языковых метаморфоз имя реки приняло такую форму, которая в сознании связывает этимологию скорее с чистотой, а не с грязью. Это, в общем, справедливо. Главная задача воды — смывать. Смывать всё, в том числе смыслы, иллюзии… Когда смотришь на реку или море, становится ясно, что ни один человек не сможет этому соответствовать. Кого-то осознание такой истины сделает несчастным, но кто-то только тогда почувствует время как своего друга и партнёра, а не как убийцу. Так что инженер Грибоедов был прав: не нужна здесь трамвайная ветка.

Горенов не оставлял страсть к плаванию или это она не покидала его. Всякий раз, шагая вдоль воды, следуя береговой линией, каменной набережной или песчаным пляжем, он представлял себя погружённым в стихию, охваченным ею. Не было сомнений, что плавание — одно из лучших «малых» дел, доступных человеку. Словно схема самой жизни, модель бытия в миниатюре, оно состоит в методичном повторении одного и того же. Правой, левой, правой, левой… Вдох, выдох, вдох, выдох… Буква, буква, буква, буква…

Море позволяет этому научиться… Кто знает, быть может, его гладь и создана для того, чтобы спокойно и довольно безопасно давать свои уроки… Почему безопасно? Потому что в солёной воде утонуть всё-таки непросто. По крайней мере, это почти не зависит от навыка: человек, который хорошо плавает, и тот, кто робко делает первые гребки возле берега, имеют примерно равные шансы. Опытные тонут на глубине, а неумехи — на мелководье. Снова всё как в жизни: удача важнее, чем мастерство. Скажем, если в воде столкнуться с голодной акулой, то не так уж важно, сколь быстро ты умел загребать руками. Конечно, шансы невелики. Вероятность не больше, чем получить на суше удар небесного электричества во время грозы. Но ведь у Горенова был знакомый, который с гордостью демонстрировал на своём измученном теле целых четыре следа от молнии. Один раз она вошла в него через левое плечо, выйдя из правой пятки. Также имелась точка входа на груди и выход на левой стопе. В этого бедолагу Перун попал дважды, причём не сразу, а с интервалом в три года. То есть и без того мизерную вероятность несчастному удалось возвести в квадрат своего чудовищного «везения».

Ещё бывают судороги. Они опасны не столько сами по себе, болью и потерей контроля над мышцей, сколько страхом и смятением, которое могут вызвать у пловца. Тем не менее Горенов относил их скорее к дворовой мифологии из детства, чем к медицинским фактам. Как только он научился хорошо держаться на воде, то сразу стал заплывать довольно далеко. Тогда мама принялась активно стращать его рассказами о том, как сводит ноги. Пугала, потому что очень боялась сама. А Гоша не боялся. Совсем.

По чьему-то совету он начал носить булавку в трусах. Дескать, в случае чего нужно уколоть окаменевшую мышцу, и тогда сразу «отпустит». Но начнём с того, что отцепить её, а потом всадить в икру или в бедро, находясь в воде, не так уж и просто. А уж от судорог в спине она точно не поможет. Во-вторых, одна хорошая медсестра объяснила Горенову: булавка вообще редко оказывает эффект. В-третьих, у него был товарищ, дважды ударенный молнией, но не было ни одного знакомого, у кого хоть раз свело бы мышцы в воде.

То, что уплывать нужно обязательно далеко, Георгий понял сразу. Самое главное — не запаниковать. Опять-таки, как в жизни. Когда ты один, такой маленький, мокрый, в жалких плавках, далеко от берега, в каждом тёмном пятне легко увидеть чудовище, ощутить фантомные прикосновения, потерять надежду от усталости, но нужно лишь повторять ритмичные и спокойные движения. Правой, левой, правой, левой… Вдох, выдох, вдох, выдох… Ноги работают синхронно или независимо, но тоже — левой, правой, левой, правой… Собственно, всё, что нужно для продолжения бытия — повторяющиеся методичные движения. Однообразно, даже скучно, но иначе не выжить.

Кто-то рассказал Горенову, что причина гибели большинства пловцов — не что иное, как сердечный приступ. Наверное, он прочитал об этом в какой-то газете. Снова всё как в жизни. Человек отплыл от берега, и вдруг — закололо. Следом подоспела паника, и привет. На берегу таблеточку бы положил под язык или по крайней мере лёг бы на спину, расправил грудную клетку. А что делать, когда за спиной — километры воды, а впереди — ещё больше?..

Размышления об утопленниках пришлось прервать, поскольку Георгий наконец добрался до книжного магазина, где уже должна была начаться презентация его нового детектива.