История странной любви

Лариса Райт, 2015

Вике не повезло в жизни – сложные отношения с матерью, безденежье и отсутствие какой-либо надежды на положительные изменения заставили девушку покинуть дом в юном возрасте. Она буквально вгрызалась в жизнь, пытаясь урвать хотя бы кусочек счастья. Но всякий раз с таким трудом добытое вдруг растворялось в руках Вики, оборачивалось туманом. Есть ли в этом мире хоть островок надежды? Да, и он зовется любовью, только Вика еще не готова принять эту любовь, ведь она не умеет любить даже себя.

6

В ресторане дым стоял коромыслом. Несмотря на нервозную обстановку, Борис любил такие дни, когда на кухне, с одной стороны, царил полный хаос, а с другой — создавалось ощущение полного единения всего персонала, занятого одним общим делом под названием «кулинария».

Борис замер в дверях, пока никто не заметил его появления. Он с каким-то нежным, почти любовным наслаждением наблюдал за работой сотрудников.

Вот Олег Привалов — новенький, но уже доказавший свою незаменимость в команде. Он не претендовал на то, чтобы в будущем дорасти до шефа, не изобретал фирменных рецептов и не тратил время на опыты с созданием самого вкусного варианта гуакамоле. Но Олег обладал другими, весьма ценными качествами для повара ресторана, в котором никогда не наблюдается недостатка клиентов. Он готовил очень быстро и никогда ничего не пересаливал, не пережаривал и не портил. Блюда в его исполнении нравились всем без исключения, и хотя были просты и незатейливы, пользовались спросом у посетителей. Ну а когда собирался банкет, Привалов из незаменимого превращался в бесценного повара, успевавшего без опоздания выполнять целую гору заказов.

В левом углу неторопливо помешивал пасту в кастрюле Альберто Тоцци — единственный непрофессионал в команде, никогда не учившийся кулинарному искусству. До того как попасть к Борису, он жил в Москве уже лет пять со своей женой-шведкой, работавшей в столице во всемирно известном концерне по производству мебели. Альберто же, как ни странно, долгое время довольствовался ролью домохозяина. Но дети выросли, и деятельный итальянец заскучал. В один прекрасный день он явился к Борису, громогласно заявив, что хоть он и простой итальянский кабальеро, но отварить пасту так, как это делает он, не сумеет ни один шеф-повар мира. Борис выдал ему кастрюлю, и через пятнадцать минут Альберто из безработного чужеземца превратился в едва ли не самого ценного человека на кухне модного московского ресторана.

Лерочка Блинова. Борис остановил взгляд на немолодой женщине внушительных размеров, колдующей у плиты в дальнем правом углу. Лерочкой он, конечно, позволял себе называть эту величавую женщину исключительно про себя, выражая таким образом свое хорошее к ней отношение. В лицо же и даже за глаза в разговоре с кем-то называл только Валерией Петровной, и делал это с подчеркнутым уважением. Не уважать Лерочку было совершенно невозможно. И дело было не только в том, что никто не мог сравниться с ней в искусстве бланшировки овощей, тушения кролика и запекания утки в брусничном соусе. Уважение вызывали ее несгибаемый характер и умение отстаивать свою точку зрения. Борис неоднократно становился свидетелем пикантных диалогов между ней и старшим смены.

— Я бы на вашем месте, — уверенно говорил Костя Лытко (обладатель целой кучи сертификатов и наград победителя всевозможных кулинарных конкурсов, один из лучших поваров «Ла Виньи»), — дорогая Валерия Петровна, добавил бы в эту курочку немного специй.

— А я бы на вашем месте, Константин, — тут же парировала Блинова, — занималась бы своим мясом и не лезла со своими указаниями к моей курице.

Лытко вспыхивал, но уровень культуры не позволял ему пускаться в дальнейшие пререкания с женщиной, возраст которой к тому же был гораздо более почтенным, чем его собственный. А Блинова, заметив мрачное настроение начальника, предлагала:

— Наши заказы за один стол идут, кажется? Давайте попросим Ванюшу узнать, что клиентам понравится больше.

Костя, конечно, соглашался, представляя, как удачно и без усилий заткнет за пояс мадам Блинову. Но через пятнадцать минут официант Ванюша докладывал о том, что «мясо выше всяких похвал, а курочка — просто божественна!». Вот и получалось, что права Валерия Петровна: она была хороша на своем месте ничуть не меньше, чем Лытко — на своем.

Старшему другой смены, Денису Аверьянову, Блинова тоже не давала спуску. Однажды, в особо горячее для кухни обеденное время, Денис позволил себе на пару минут отлучиться. Конечно, никто его не спрашивал, куда и зачем, но и без вопросов было понятно, что убежал он в очередной раз полюбоваться хорошенькой девушкой, которая приходила к ним обедать несколько раз в неделю. Денис уже успел узнать, что зовут ее Катя, работает она в соседнем офисе страховым агентом, а живет уже пару лет с молодым человеком Колей, любит его «очень-очень сильно» и мечтает выйти за него замуж. В общем, шансов у Дениса было совсем немного, но случая взглянуть на предмет своего обожания он не упускал. Не упустил и в тот день, хотя на кухне была запарка. Вернувшись из зала, он сразу набросился на поваров, которые задерживали заказы:

— Вы готовите или ворон считаете, черт побери?! Будем рассусоливать — клиент к соседям уйдет бизнес-ланчи жрать за полчаса. Время — деньги — это новость для вас, что ли? Или без хорошей трепки вы шевелиться не можете?!

Неудовлетворенный в своей страсти Аверьянов орал как сумасшедший, и ошарашенные его напором коллеги вообще перестали двигаться. И только невозмутимая Валерия Петровна продолжала помешивать соус бешамель в кастрюле, не меняя скорости вращения своей руки. Так же неторопливо и негромко она сказала:

— Нам, Денис, не помешала бы помощь, а не трепка.

— Что вы имеете в виду? — не понял Аверьянов, и Блинова тут же разжевала смысл своих слов:

— Я имею в виду, уважаемый Денис Сергеевич, что если бы вы не тратили рабочее время на удовлетворение личных интересов, то за две минуты своего отнюдь не вынужденного отсутствия вы бы успели принять участие в исполнении заказов примерно на три стола. И не было бы никаких задержек. А без ваших опытных рук, — смягчила она удар, — само собой все летит к чертям собачьим.

— Извините! — неожиданно для самого себя буркнул Денис Сергеевич, и это было все, чем он сумел ответить на пассаж своей подчиненной.

Валерия Петровна обладала обостренным чувством справедливости и подавала его в таком искусном соусе из юмора, граничащего с нахальством, что ни у кого не оставалось ни малейшей охоты вступать с ней в пререкания. К тому же и женщиной она была весьма пикантной — из разряда тех ярких, довольно больших женщин, которым необычайно идет полнота и которые умеют грамотно сочетать ее с крупными украшениями и стильными нарядами. Ну и поваром она была замечательным. Других Борис на кухне и не держал.

— А вот и шеф! — обрадованно поприветствовала Бориса Валерия Петровна из своего угла. Бывает же такое: дальше всех стояла, а первой заметила. Все-то у нее получается: и своим делом заниматься, и вокруг глазками стрелять. Вот что значит — женщина! Мужики все, как один, уткнулись в свои сковороды и кастрюли и колдуют над ними, не видя ничего вокруг, а Блинова успевает все и даже больше.

— Общий привет, — кивнул Борис, немного жалея, что не удалось обсудить самому с собой остальной персонал. А ведь еще десять человек заняты на кухне. Эти, конечно, уже рангом помельче — начинающие повара и ассистенты, но толк выйдет из каждого. Бестолковые у Бориса не задерживались. Вернее, они редко к нему попадали. Борис был не просто коммерсантом, не просто владельцем. В первую очередь он оставался поваром, и хотя переложил практически все кулинарные обязанности на старших смены, не утратил способности с первого взгляда определять: хороший перед ним мастер или так себе.

Хорошие мастера разом обернулись к начальнику, и понеслось:

— Гости сегодня будут?

— Ожидаются, Борис Антонович?

— У меня поджилки трясутся… Это ведь такой почет, если «Мишлен» дадут!

— Нам бы лучше зарплату прибавили, а не звездочку. — Это, конечно, Блинова.

Борис тут же прореагировал:

— Зарплату не обещаю, и так не обижены, а за премией не заржавеет.

— Так придут дегустаторы? — Старшим сегодня работал Лытко.

— Надеюсь. Еще одного дня напряжения я просто не выдержу. Дайте-ка мне что-нибудь приготовить. Отвлекусь.

Борис надел колпак и халат.

Следующие три часа он не отходил от плиты. Время от времени к нему подбегали официанты и с выпученными глазами докладывали, что вот сейчас за такой-то столик точно пришли «оценщики», и Борис выходил в зал, чтобы из-за портьеры поглядеть на лица этих людей. Однозначных выводов сделать не получалось. Кто-то оставался совершенно равнодушным к еде, сосредоточившись на застольной беседе, кто-то улыбался и смаковал, громко отмечая изумительный вкус блюд, кто-то требовал подогреть, дожарить или убрать из салата не указанные в меню кедровые орехи (черт побери Лытко с его экспериментами!). Но определить — были ли среди этих клиентов именно те, кого они ждали больше других, Борис, как ни старался, не мог.

К четырем часам дня его волнение достигло предела, и он понял, что дальнейшим своим пребыванием на кухне только все испортит.

— Пойду, пожалуй, — объявил он, жестом подзывая ассистента к своему участку.

— Как это? — хором выдохнули подчиненные, а Блинова уточнила:

— А десерты?

Все знали, что в особенных случаях начальник всегда готовит десерты сам, и никогда с ним не спорили, потому что затмить его, как ни старались, не могли.

— Как вы это делаете? — не раз интересовались коллеги, а Борис всегда отвечал правду:

— Все дело в секретном ингредиенте.

Смотревшие «Кунг-Фу Панду» усмехались и говорили, что подобный ответ означает одно: никакого секретного ингредиента нет. Борис не спорил. Не хотят верить — и не надо. Все равно он никогда им не откроет своей тайны, потому что дал слово, а держать свое слово он умел.

— Десерты готовы.

Борис с торжествующим видом открыл самый дальний холодильник. Все полки были забиты итальянскими сладостями, над которыми он вчера трудился полночи. И правильно сделал. Как чувствовал, что сегодня нервишки расшалятся. Жаль, что тогда, много лет назад, вместе с этим секретным ингредиентом он не выпытал себе и рецепт от волнения. Он вообще много рецептов тогда упустил. Надо было брать и от хандры, и от ревности, и от неправильного выбора спутницы жизни…

Борис вышел из ресторана и направился к кинотеатру, размышляя о том, что он уже прямо признается себе: женитьба на Манюне была ошибкой. Кинотеатр — правильная идея. Хорошее кино хотя бы на два часа освободит его от любых мыслей, кроме захватывающего сюжета. И еще можно будет с чистой совестью наконец отключить телефон, потому что Родненький своими звонками и вопросами довел его уже до белого каления. Стоило об этом подумать, телефон заверещал снова.

— Ну что? Как у тебя? Есть новости? — возбужденно заорал Генка.

— Ты меня достал, Родной! Я же три раза сказал, что понятия не имею. Может, приходили, а может, и нет. Они не представляются, и на мордах у них не написано.

— Но у тебя же могут быть предположения, — игриво протянул Генка.

— Да нет у меня никаких предположений. Отстань, Ген!

— Я же за тебя волнуюсь, — обиделся друг.

— Это очень приятно, но своими волнениями ты загонишь за Можай свой бизнес.

— Да ладно… Мы сидим, а денежки идут. А ты, кстати, чем занимаешься? Пыхтишь в трубку, и шум какой-то уличный доносится.

— А я в кино иду.

Пауза была многозначительной, потом трубка разразилась гневной тирадой:

— Ты че, Борян, сбрендил совсем? У тебя судьба решается, а ты свинтить решил? Ты ваще соображаешь, что творишь? А десерты? Ими кто комиссию поражать будет?

Генка снизил голос до шепота:

— Или ты открыл своим поварчатам свою великую тайну?

— Ничего я не открыл. Ген, все в порядке. Успокойся, пожалуйста, а то ты своими звонками меня только будоражишь еще больше.

— Скажите пожалуйста! Будоражу я его. Что-то незаметно. По-моему, только абсолютно спокойная личность может в такой ситуации бросить свое детище на произвол судьбы. О чем ты вообще думаешь?

Борис не соврал, ответил:

— О том, что твоя Иришка ошиблась.

— Не понял, — опешил Генка. — Они что, не приходили, да? Ты решил, что они не придут? Да глупости какие-то! Может, они поужинать решили, а не пообедать. Откуда тебе известны их планы? И ничего Ирка не ошиблась, она все точно запомнила.

— Родненький, уймись, я вовсе не о комиссии.

— Нет? — окончательно растерялся Родненький. — А о чем?

— Да так. О своем.

Ну не говорить же сейчас про Манюню…

— Слушай, я уже к кассе подошел, тут кино через три минуты начинается, — соврал Борис, даже не взглянув на афишу, — хочу успеть.

— Давай-давай, придурок! Ломай свою судьбу! — расщедрился Генка на искреннее пожелание и бросил трубку.

Борис без всякого сожаления отключил телефон. Делиться наболевшим не хотелось ни с кем, да и не с кем было. С родителями, которые в Манюне души не чают и каждый раз говорят о том, как же повезло их сыну с такой замечательной женой? С Генкой, который все еще продолжает писаться кипятком от счастья из-за того, что так удачно устроил личную жизнь друга? С коллегами, которым нет да и не должно быть никакого дела до личной жизни своего начальника? Хотя Валерия Петровна его определенно поняла бы и, наверное, со свойственной ей прямотой посоветовала бы «послать свою синхронисточку куда подальше».

Борис наконец посмотрел на афишу. Два ужастика, мультфильм, триллер, разрекламированная наша комедия и какая-то документалистика про дельфинов. В общем, ничего настолько захватывающего, что могло бы гарантированно помочь ему отвлечься. Борис выбрал комедию с надеждой хоть немного поднять настроение. Это ему удалось. Шутки были отличные, сюжет нетривиальный, и из зала он вышел в гораздо лучшем расположении духа. Достал мобильник и с удивлением обнаружил, что за два часа никому в голову не пришло озаботиться его поисками. Мир не перевернулся и смог легко обойтись без него. Мелькнула шальная мысль: не вернуться ли в кинотеатр — понаблюдать за жизнью морских млекопитающих, но Борис сдержался. Такой загул был бы уже непростительным. В смысле, он сам не смог бы себе его простить. Борис позвонил в ресторан. Спросил снявшего трубку менеджера:

— Как там у вас? Справляетесь?

— Обижаете, Борис Антоныч.

Вадик Солоницын говорил, как всегда, неторопливо и вдумчиво. Иногда Борису казалось, что если спросить старшего менеджера зала, сколько будет дважды два, тот бы подумал секунды три, прежде чем медленно, нараспев дать правильный ответ. В популярном заведении Нью-Йорка Солоницын не задержался бы и двух дней. Там (особенно в выходные) надо суетиться между столиками, мгновенно оценивая обстановку, легко ориентируясь в толпе ждущих своей очереди у стойки бара, в очереди у дверей, а то и на улице. И ни о ком не забыть, никого не обидеть. Вадик, конечно, клиентов тоже не обижал, но был обстоятелен и нетороплив, даже когда зал был пуст, а посетители проявляли нетерпение, с порога объявляя о спешке. Но никакие подобные заявления не могли заставить Солоницына изменить ритуал встречи: «Пожалуйте в гардероб, обратите внимание на настенные маски — ручная работа итальянских мастеров. Говорят, сам Донато Сартори…» Если клиент терпеливо слушал, далее следовала биография итальянского актера, режиссера, художника и мастера по изготовлению венецианских масок. Если же посетитель начинал хмуриться, дергаться или выражать недовольство любыми другими способами, Вадим переходил к следующему пункту своего меню: «Какой зал предпочитаете? Есть театральный в духе комедии дель арте. Есть тяжелый ампир — роскошь и золото. Или вас провести в исторический? Где предпочтете разместиться: на ступенях Колизея, в гондоле под мостом Риальто или в садах Ватикана?» Многие в этом месте пытались повысить голос:

— Мне все равно, только побыстрее.

Не моргнув глазом, не поведя бровью, Солоницын реагировал невозмутимо:

— Побыстрее вы могли бы довольствоваться куском пиццы в фастфуде, но вы ведь пришли сюда.

В последнее слово Вадик вкладывал столько смысла, что у любого, даже самого вредного, искушенного и жутко спешащего по своим делам клиента создавалось впечатление, что он попал в святая святых и, принимая его, Солоницын оказывает ему огромную честь. Все-таки был у Вадима дар общения с людьми, который даже Борис не сумел разглядеть сразу. Пару раз понаблюдав за вводной экскурсией, он делал Солоницыну замечания. На что тот недоуменно спрашивал:

— Разве кто-то из посетителей жаловался или уходил?

Наступал черед Бориса удивляться:

— Вроде бы нет.

— А какие тогда претензии?

И претензий действительно не стало. Более того, Солоницын теперь так же, как изысканная кухня и удивительный интерьер, стал своеобразной достопримечательностью «Ла Виньи». Благодарные клиенты рассказывали о том, что «там вас не только вкусно накормят, но и подарят интересную экскурсию». И кавалеры спешили воспользоваться даром Вадика и поразить своих дам вечером в необычном ресторане.

Когда Борис слышал или видел Солоницына, то всегда испытывал благодарность, смешанную с невольным страхом. Вадик был единственным работником, которого Борис взял на работу, что называется, по знакомству. Был он сыном одного из приятелей родителей Бориса. Причем — сыном непутевым. Из тех, кто любит валяться на диване и проедать родительскую пенсию. Солоницын, конечно, не относился к числу полных тунеядцев. Он окончил истфак, числился в каком-то институте и дни проводил не за бутылкой, а за чтением чрезвычайно умной литературы. Жизнью был он своей вполне доволен и возмущенным родителям не раз говорил о том, что ценить необходимо духовное, а не материальное. На работу у Бориса Вадик согласился скрепя сердце, но, обнаружив возможность применить в ней любимую историю, смирился и начал даже получать удовольствие. А Борис постоянно боялся, что удовольствие пропадет. Или созреет у Солоницына куда более здравая мысль: направить свои способности в более конструктивное русло. Например, пойти работать экскурсоводом. С его знаниями любая туристическая контора почла бы за честь отправить с ним группу страждущих в поездку по Италии. Да и сам Вадим увидел бы что-то новое и захватывающее. А так — он уже третий год видит одни и те же залы, картины, люстры и фотографии. И, кажется, уже сам придумывает о них факты и события, никогда на самом деле не происходившие.

Конец ознакомительного фрагмента.