Когда-нибудь я ее убью

Татьяна Чистова, 2022

Водитель "скорой помощи" Егор на выезде познакомился со странной девушкой Викой. Неизвестные сожгли ее машину и теперь угрожают расправой, если Вика не уедет из города. Егор предложил ей пожить в своей пустой квартире. Вика согласилась, но преследователи нашли девушку и там. Егор помог ей скрыться, но в обмен на свою помощь он заставил Вику рассказать всю правду. И оказалось, что Вика приехала в этот город за своим братом, чтобы принять внезапно свалившееся на них наследство.

Оглавление

  • ***

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Когда-нибудь я ее убью предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Гудки, крики, собачий лай оглушали, но перебранку здоровенного лоснящегося ротвейлера и кого-то, судя по басовитому рыку, весьма нехилого, перекрывал качественный отборный мат. Глянуть в ту сторону было некогда, Егор уже минут пять как не сводил глаз с плотного плечистого мужика с «площадкой» на обгоревшей под июльским солнцем макушке. А тот, оравший так, что перекрывал рев тепловозов на переезде, вдруг повел себя странно: заткнулся на полуслове и полез в свой «ровер», на заднем сиденье которого бесновался черный с рыжим подпалом пес. Он словно того и ждал, развернулся моментально и едва не снес хозяина своей тушей, вывалился на асфальт и ринулся к «тойоте».

— Нихрена себе, — сидевший на заднем сиденье Роман даже отшатнулся от открытого окна, но пес тяжело дыша, пробежал мимо и скрылся из виду, а слева Егор заметил краем глаза мелькнувшую у колес перекрывшего дорогу «опеля» бурую быструю тень. Игорь заинтересованно приподнялся в водительском кресле, вытянул шею и лег животом на руль. Короткий резкий сигнал прозвучал точно гонг, перед капотом взвились в пыли и пропали две схватившиеся не на жизнь, а на смерть откормленные, озверевшие от жары, шума и духоты псины. Озверели не только они, хозяева метались между машин каждый со своей стороны, орали друга на друга, на собак, на водителей и пассажиров соседних машин, но даже не пытались разнять драку. Лай моментально заглох, перешел в глухой рык, но скоро стих и он — собаки схватились всерьез, грызлись самозабвенно и полной самоотдачей, не обращая внимания ни на рев сигналов, ни на грохот поездов на трижды проклятом переезде, что был закрыт уже минут сорок, ни на вопли хозяев. Те и сами были готовы ринуться в драку наравне с собаками, победоносно и зло посматривали друг на друга, попутно посылая оппонента во всех известных направлениях. Тот, с «площадкой», даже рожу вытирать не успевал, пот лил по ней, как масло по блину, что только сняли со сковородки, да и сам уже немногим отличался от блина в своей расстегнутой светлой рубашке, брюшком над ремнем грязноватых джинсов и расставленными руками, точно дядя пытался обнять весь мир, непонятно, правда, с горя или радости.

С великой дури, скорее всего, ибо какой нормальный человек спустит пса на первого встречного, пусть даже этот первый встречный, на «опеле» с московскими номерами с четверть часа назад нахально подрезал и «ровер», и «тойоту», и маршрутку, влез серым рылом между машин, норовя проскочить проклятое место. Его безропотно пропускали, свято соблюдая правило УДД — уступи дураку дорогу, но «опель» завис наравне со всеми, переезд снова закрыли, и теперь дядя в камуфляже расцветки «цифра» получал сполна. Сначала все ограничилось перечнем эпитетов и направлений в исполнении обиженного хозяина «ровера», потом в ход пошли жесты, потом оппоненты вышли из машин и к радости томящихся в пробке дачников-москвичей и индифферентно настроенных местных жителей, устроили дебаты на открытом воздухе.

По рельсам туда-сюда сновали шустрые электрички и неторопливые товарняки, чертов переезд и не думал открываться, полемика достигла своей высшей точки, словарный запас оппонентов иссяк, они заметно выдохлись, а дискуссия вышла на новый уровень. Бессловесные породистые твари дрались так, что над капотом «тойоты» летали клочки шерсти и песок, Игорь еще подался вперед, едва не врезался носом в лобовое стекло и нажал сигнал. Держал его секунд десять, почин подхватили другие водители, а также машинист очередного тепловоза, что как раз неспешно катил по рельсам мимо пробки. И победил: в механическом реве пропали все звуки, Игорь отпустил сигнал и плюхнулся на сиденье. Егор опустил стекло, высунулся из окна и тут же спрятался обратно, зажмурился от летевшего в глаза песка. Роман буркнул что-то за спиной и неаккуратно зазвенел пакетом. Игорь озабоченно глянул в зеркало заднего вида, обернулся, но Роман уже просто шуршал чем-то, звук опасения не вызывал, и Игорь вернулся в исходное.

— Вот уроды, — Егор тер глаза, жмурился, пытаясь изгнать угодившие под веки песчинки, — не всех дураков война убила. Устроили тут… букет Абхазии, чтоб их…

Прижал ладони к лицу, помотал головой и открыл глаза, глянул мельком на часы. Получалось, что в пробке они стоят уже полчаса, и конца-края ей не видно, а ехать им еще минут сорок, даже если случится чудо, и полосатые шлагбаумы поднимутся к безоблачному июльскому небу. Но впереди по рельсам катил очередной товарняк, пузатые цистерны тянулись за ним как бегемоты на веревочке, по встречному пути шла электричка, в салон «тойоты» затянуло выхлопы, стало жарко и тоскливо.

— Это еще не букет, это даже не цветочки, — раздраженно бормотал позади Роман. Психует, понятное дело, как и все они, но вида старается не подавать. Считай, две недели собирались, столько планов у них было на этот день, нерядовой, прямо скажем, даже особый день в жизни любого мужика, решившегося на добровольный поход в Загс. Событие это надлежало отметить особым же образом, к нему готовились, да и сейчас готовится оставшаяся в городе невеста Игоря, многочисленная родня молодоженов, с зубовным скрежетом отпустившая жениха в сопровождении друзей на законный мальчишник. Неизвестно, какие страшные клятвы взяла с будущего мужа пышная серьезная Лариса, но Игорь заранее участников мероприятия предупредил — все будет пристойно и скромно: вульгарная баня с шашлыком и двухдневной пьянкой, с пятницы по субботу включительно. За воскресенье предполагалось восстановить здоровье и к вечеру вернуться в город, чтобы снова собраться в среду, на собственно церемонию бракосочетания. По такому случаю Егор приобрел новый костюм и отпросился с дежурства, выторговав себе одну смену в счет грядущего отпуска, а еще одну пообещал отработать сговорчивому сменщику.

Роману было легче: он уже с полгода как работал на себя в небольшом автосервисе, и внеплановый выходной устроил себе без особых затруднений. Посему на точку сбора не опоздал, поставил свою машину Игорю в гараж, откуда все отбыли на дачу молодожена. Хорошую дачу, переделанную из деревенского дома, с печкой, погребом, колодцем во дворе, заросшими картофельными бороздами и речкой за забором. О ней-то и думал Егор почти все время, пока стояли в пробке, а не о водке и прочих крепких напитках, не о шашлыке, который мастерски готовит Роман. Бане, правда, в этих мечтах место нашлось, но незначительное, больше манила прохладная проточная вода, осока и камыш по берегам, туман и стрекозы в нем, и желтые кубышки, что уже вовсю цвели над водной гладью. И уже виделось, что все будет как обычно — Роман с Игорем, приняв каждый свою дозу алкоголя, будут с удочками медитировать над поплавками, а он часок-другой поплавает в тихой воде, распугивая рыбу и тех самых стрекоз, что прячутся на ночь в зарослях прибрежной травы. А тут нате вам, этакая оказия приключилась: сначала чертов переезд, наглухо закрыли, а теперь еще эти два придурка собаками меряются, и до речки отсюда как до Луны на велосипеде.

Роман снова чем-то звенел, но уже бережно, Игорь дернул головой и принялся теребить здоровенную, с палец толщиной цепочку на шее, крутил ее так и этак, потемневшее серебро негромко позвякивало. Водилась за приятелем эта привычка еще со школы — и сами цепочки, и манера хвататься за них в минуты наивысшего волнения, чем себя и выдавал обычно. Игорь глянул назад для порядка, повернулся, да так и замер, едва не придушив себя цепью «якорного» плетения.

— Икебана, — выдал он, глядя Егору за спину, — как есть икебана. Или гербарий, как вам больше нравится. Это у него припадок или жара действует? Твою ж дивизию… Если припадок, то бригаду надо вызывать

Вдаваться в подробности анамнеза, а тем более запрашивать историю болезни времени не было, Егор, пока боролся с песком, проворонил нечто важное, и теперь пытался понять, что именно. Плечистого дяди поблизости не наблюдалось, куда и когда он сгинул, Егор не уследил, зато камбэк наблюдался во всем блеске. Здоровенный, мокрый от пота с рожей и выражением на ней точь-в-точь как у свиной головы на прилавке мясника, дядя выпорхнул из «ровера», развернулся легко, как балерина в фуэте и вытянул обе руки. «Икебана» — мелькнуло в голове, — «полная и окончательная» — Егор едва преодолел желание поднять руки, показывая, что в них пусто. Но ограничился тем, что просто смотрел на сосредоточенного дядю и пистолет в его руках. «Нарезной или резиноплюй?» — вертелось в голове, Егор прищурился, но рассмотрел лишь вороненый ствол, мелькнувший на миг черный зрачок дула и все. Что там в лапах у слетевшего с катушек гражданина — один черт ведает, Игорь снова прав, тут спецбригада нужна, санитары, средства фиксации и пара-тройка ампул успокоительных и расслабляющих, что вводятся как внутримышечно, так и непосредственно в вену. Но спецбригаду еще вызвать надо, и под пули они не полезут, им тоже жить охота, значит, звонить надо ментам, а те через пробку если только на помеле подлетят, и пока летят, дядя много чело натворить успеет…

— Вот теперь букет, — вполголоса сказал Роман, — наслаждайтесь. Что у него там?

— Не вижу, — Егор не сводил глаз с пистолета, — вроде, травмат, но толком не пойму.

Роман пробормотал что-то вроде «неплохо, неплохо», сунулся вперед между передних кресел и принялся шарить под водительским сиденьем. Егор следил за вооруженным психом, и в окнах соседних машин он видел и обалдевших водителей, только что жавших на клаксоны, но разом прекративших эту игру, и перепуганных, готовых сорваться в плач или истерику женщин, видел краем глаза пацана лет семи, что с веселым ужасом в глазах выглядывал из окна «шкоды». А папаша — водитель про сына напрочь забыл, таращится из-под очков на расхристанного дядю, а тот, слава те, господи, не по сторонам глазеет, а все больше под ноги себе, вниз, на колеса машин, на асфальт, где сплелись в экстазе два кобеля.

Дела ротвейлера были плохи, мощная псина весом под восемьдесят задыхалась на земле, хрипела, дергалась всей тушей, пытаясь сбросить с себя противника. Питбуль весом проигрывал, ростом тоже, но не хваткой и не силой челюстей, и оказался если не сильнее, то хитрее соперника, а, может, был более искушенным в драках. Что у них там произошло в самом начале, Егор не видел, но сейчас питбуль методично, со знанием дела душил ротвейлера, душил не в объятиях, понятно, сжимал клыки все сильнее, сдавливал тому горло и не торопился — то ли шкура оказалась слишком толстой, то ли удовольствие растягивал. Хозяин бойцовской твари, поджарый, как и его пес, мужик в «цифре», прыгал рядом, свистел, орал во всю глотку и хватал своего монстра за ошейник, но и только — псов было не оторвать друг от друга, разнимать их сейчас все равно, что растаскивать две столкнувшиеся электрички.

У хозяина ротвейлера на это счет было другое мнение, он длинным, истинно балетным прыжком оказался рядом со своей поверженной скотиной, встал в красивую позу и поднял пистолет. «Травмат, точно» — сейчас Егор отлично видел, что у дяденьки в руках «резиноплюй», но радости открытие не добавило. Эта пукалка не только руки-ноги, но и головы дырявит вполне себе неплохо, не с первого раза, конечно, но самым упорным со второго выстрела удавалось черепушку прострелить. Кто своими руками, кому помогли, статистика врать не будет. Или будет, дрянь такая? Потом надо будет уточнить, сейчас точные науки могут проваливать куда подальше.

— Пойду-ка я, — глядя в лобовое стекло, проговорил Роман, — пойду, пройдусь, засиделся.

Похлопал по ладони извлеченной из-под водительского кресла монтировкой и открыл дверь. Высунулся на полголовы, глянул вперед, вверх, обернулся и Егор перехватил в зеркале заднего вида взгляд серых под черной жесткой челкой глаз, их легкое движение вправо. Понятно, чего тут не понять — мухи отдельно, котлеты отдельно, вернее, боров, пока еще живой и невредимый, что дрожащими руками водит травматом туда-сюда и его полузадушенный пес.

— Пошли, — Игорь оставил цепочку в покое и потянулся к дверце, но Роман придержал его за плечо:

— Сиди, жених. Нам тебя еще Лариске сдавать. Не дай бог что, она же мне все лицо расцарапает. И Егору тоже. Свидетелем будешь, так что смотри в оба. Выходим.

Последние слова Егор едва расслышал, он уже выпрыгнул из «тойоты», вдохнул раскаленный, обжигавший легкие июльский воздух, быстро огляделся. Пробка точно вымерла, вокруг тихо и ни души, машины, как пустые консервные банки, будто высыпал их кто из коробки, да так и бросил на дороге. Впрочем, нет, не все вымерли, признаки жизни в ближайших наблюдаются: тетенька с обвисшими щеками как разинула глаза и рот минут пять назад, да так и позабыла их закрыть, только сползла с сиденья считай что на пол, выглядывает опасливо, зачем-то цепляется короткими пальцами за спинку водительского сиденья. И мальчишка тот, хорошо, хоть от окна убрался, но падать на пол не торопится, отполз к другой двери и смотрит оттуда, но вид у него такой, что того гляди разревется.

Егор покосился влево — там Роман, невежливо втолкнул сунувшегося следом Игоря обратно в машину, демонстративно грохнул дверцей и, держа монтировку на виду, двинул к хозяину питбуля. Но далеко не ушел, встал, едва не споткнувшись о рычаще-хрипящий клубок на дороге, глянул на Егора. Все, фигуры на позициях, ждут отмашки, а чего ее ждать, когда дядя уже не тычет бестолково пистолетом, а выбрал цель, сосредоточился, нашел предохранитель и перевел его в боевое положение. И сейчас пристрелит питбуля, выжимавшего из ротвейлера остатки сил.

— Эй, дядя! — крикнул Егор, и пошел навстречу стрелку. Отметил краем глаза, что Роман переместился, исчез из виду, спокойно повернулся к драке спиной и понял, что не знает, как быть дальше. Дядя смотрит на невесть откуда взявшегося третьего насквозь изумленным взглядом и явно ждет продолжения. И если не дождется, или продолжение дяде не понравится, то пуля, предназначенная питбулю, полетит в человека.

— Закурить не найдется? — выкрикнул Егор первую же глупость, что пришла в голову, но дядя вряд ли его расслышал. Подлетевший товарняк оглушил и ревом гудка, и грохотом порожних вагонов и платформ, мотавшихся по рельсам, дядя вздрогнул, как институтка, впервые попавшая на колхозный рынок, и обернулся. Всего на мгновение, но этого хватило, Егор одним прыжком оказался рядом, врезал ногой по руке, державшей пистолет, сбил на сторону, перехватил рывком, одновременно успев от души, с разворота заехать дяде локтем в нос. Дядя, как ни странно, на кровищу из носа почти и не отреагировал, шмыгнул совершенно по-детски, помотал башкой и принялся вырываться. Егор чуть ушел вбок, держа травмат дулом вниз, и видел, что не успевает, не хватает ему немного — мужик вырвал левую руку и врезал Егору кулаком в висок, попал, но по касательной, скулу обожгло, Егор чуть развернулся и добавил дяде локтем в переносицу. Вот теперь подействовало, оппонент запрокинул голову, мотнулся, как шкаф, его повело вперед и вниз, и в полете дядя успел дважды нажать на спуск.

В грохоте колес выстрелы показались безобидными щелчками, да их мало кто и расслышал, как Егор надеялся от всей души — зрителям и без того было на что посмотреть. Он выкрутил мужику запястье нечестным, болевым и чертовски обидным приемом, и швырнул дядю в пыль, лбом в простреленные покрышки «ровера». Потом не поленился, подобрал выпавший травмат и закинул в придорожную канаву. Услышал глухой всплеск воды, вытер ладони о штаны и побежал обратно, но Роман уже управился сам.

Мало того, что зрителей мастерски и в нужный момент отвлек, так еще и черно-подпалой жирной скотине зачем-то жизнь спас. Герой и красавец со всех сторон получается, как ни крути, ну прямо Геракл, раздирающий челюсти льву, или кому он там пасть порвал: выбрал момент, подсунул монтировку под ошейник питбуля и ловко сделал закрутку, душил поганца до тех пор, пока тот клыки не разжал. Оттащил полудохлого, с пеной у пасти засранца подальше от ристалища и швырнул в объятия хозяина. Товарищ в «цифре» псину свою считай что на лету поймал, и от радости рухнул на задницу, звучно приложившись затылком о дверцу «шкоды», из окон которой немедленно высунулись отец и сын, похожие друг на друга как близнецы, только один постарше и в очках, а у мальчишки глаза от страха и восторга стали размером с блюдце.

Он подобрался ближе к окну, осмелел, выглянул наружу, но смотрел не на Романа, что торопливо возвращался к «тойоте», а в другую сторону, куда улетел травмат. Поглядывал то на канаву, то на Егора, и задумчиво так поглядывал, вопросительно, и Егор решил, что пора сматываться. Тем более, что от машины махал Игорь, даже не махал, стоял, как Ильич, с вытянутой рукой, указывая путь если не к светлому будущему, но уж точно туда, где не жарко. Егор побежал к машине, оглянулся — так и есть, переезд открыли, шлагбаумы, как в сказке, дружно взмыли вверх, и навстречу уже ползли машины первых счастливчиков, миновавших гиблое место.

— Быстро, быстро! — Роман втолкнул Игоря в машину, сам плюхнулся на заднее сиденье, кинул на пол монтировку. Егор сел рядом с водителем, «тойота» прыгнула с места, Игорь вырулил на обочину поехал краем той самой канавы, упокоившей в своей грязи и тине травмат дурака, что ползал по дороге, обнимая окровавленную башку ротвейлера. Пес приходил в себя, то скулил, то рычал, то порывался встать и совершенно по-щенячьи тыкался носом разбитую рожу хозяина. «Опеля» поблизости не было видно, как и «шкоды», как и маршрутки, моментально слинявших с места происшествия. «Ровер» остался на дороге, Егор посмотрел на него, повернулся, и принялся изучать свое лицо в боковом зеркале. В общих чертах нормально, если не считать багровой царапины, что тянется от скулы к нижней челюсти. Но именно что царапины, от крепкого обиженного дяди прилететь могло неслабо, хорошо, что увернулся в последний момент.

— Ну и рожа у тебя Чалов, — проворчал Игорь, вылетая в левый ряд и обгоняя неторопливую фуру, — хорош свидетель. До среды заживет, надеюсь? Ты ж мне всех гостей и Ларису напугаешь.

— Тональником замажет, — успокоил с заднего сиденья Роман, — и рожа как новенькая будет. Или хочешь — я свидетелем пойду, а его за руль посадим, повезет он тебя с Лариской в свадебное путешествие.

И развалился с довольным видом, глядя, как Игорь крестится украдкой, а Егор, насупившись, смотрит в окно. Издевается, язва, знает, что конкурентов за рулем у него нет и быть не может — даром, что ли в армии полтора года танк водил, а потом, уже в мирной жизни, всех местных шишек на их шикарных авто с ветерком катал, пока не надоело. Потом просто от скуки таксовал, потом отдохнуть решил и подрабатывал в автосервисе у старого отцовского друга, и на жизнь не жаловался. А Егор… Ну, что теперь поделаешь, так получилось, что две машины подряд — и обе в дрова, как сам жив остался — загадка. Кошки черные в тот год мигрировали, как тараканы, стаями дорогу перебегали — нет другой причины, чтобы эту странность объяснить.

— Смешно, — выдавил из себя Егор, глянул на Романа в зеркало. Показалось или нет, но вроде мелькнула у того на лице жалость, снисходительная такая, мимолетная, и превосходство что ли. В который раз уже за последние месяцы, и если сначала Роман эту свою усмешку прятал, то сейчас уже и скрывать почти перестал. Или все же показалось? Егор посмотрел на дорогу, потом снова в зеркало, заметил, что улыбка с лица Романа исчезает. И сразу стало легче, обида ушла, не успев толком угнездиться в душе, Игорь включил магнитолу, и уверенно выжал педаль газа. Егор высунулся из окна и сидел, зажмурившись, подставив лицо горячему душному ветру, пока «тойота» на взяла резко вправо и не запрыгала по старой, прилегающей к основной трассе бетонке. Скорость мгновенно упала, Игорь старательно объезжал выбоины и бормотал, пристально глядя на дорогу:

— Ничего, мужики, немного осталось. Там баня, река, водка, шашлык…

— Комары, — поддержал Роман, — удобства во дворе.

— Ничего, через год-другой я эти удобства в дом заведу, — поклялся Игорь, аккуратно переваливаясь через вздыбившиеся на стыках плиты. Роман дождался окончания маневра, осмотрел препятствие в окно и сказал:

— Сомневаюсь я. Через год-полтора у тебя будет трое детей и досрочная лысина, а не удобства в доме. Трудом праведным, знаешь ли, не наживешь палат каменных, к канализации это тоже относится.

Игорь заметно загрустил, даже чуточку сник, прикидывая, по всему видно, свой баланс из одних расходов, а доход любой таковым и назвать бы постеснялся в силу его незначительной, исчезающе малой величины. Но в местной психиатричке, она же районная психиатрическая больница номер пять, на большее рассчитывать заместитель начальника отделения эндогенных психозов, куда свозили самых буйных и неадекватных «клиентов» не мог, и податься с этой жутковатой и редкой работы Игорю было некуда. Вот и терпел, кое-как сводил концы с концами, о палатах каменных и не помышляя, но ухитрялся аргументированно отбиваться, трепетно приглаживая редеющую растительность на макушке.

Егор к разговору не прислушивался, лениво смотрел по сторонам, на заборы, н старые дома, на маленькие окошки, на кур и коз, что бродили у дороги. Ему тут нравилось, даже больше чем на собственной даче, что почти полтора десятка лет строил отец, и закончил за год до своей смерти. Теперь там жила мать, освободив сыну квартиру и предоставив возможность устроить свою личную жизнь. А та устраиваться никак не желала, хоть и времени после армии прошло достаточно, впрочем, последние полгода наметился коренной перелом, и Егор всерьез подозревал, что скоро сам окажется виновником торжества, именно такого же мальчишника. Но это пока бабушка надвое сказала, хотя, может, и не врет старушка…

«Тойота» свернула в последний раз, впереди показались знакомые ворота, дорога брала чуть правее и метров через сто упиралась в мост, но такой, что только на велосипеде проехать. Другими словами, впереди был тупик, цель их трудного и долгого пути, дача Игоря, деревенский дом его деда. Машина остановилась, Игорь вышел, одновременно доставая ключи, открыл здоровенный навесной замок. Егор с Романом протащили по траве тяжелые деревянные створки, «тойота» въехала во двор, прокатила по заросшим бороздам бескрайнего огорода и остановилась под окном.

— Ох, Игорек, чует мое сердце, через год будешь ты тут вкалывать, как негр на плантации, — пророчествовал Роман, пока таскали в дом сумки и пакеты с едой и выпивкой. — Теща у тебя женщина хозяйственная, как увидит, что столько земли зря простаивает, мигом тебя припашет. Тут соток десять будет?

— Двенадцать, — сказал Игорь, достал из ящика стола нож и принялся ловко резать колбасу. — Или больше, я не помню. Давай, не стой, открывай уже, чего мы сюда по-твоему приехали.

Роман достал из сумки виски, покрутил в руках, прочел с умным видом этикетку и свернул бутылке «голову». Разлил в моментально оказавшиеся под рукой стаканы, что было вопиющим нарушением этикета, ибо виски полагалось пить из широких низких бокалов с толстым дном, но присутствующим было наплевать. Всем, кроме Егора.

— Погодите, — отказался он, — я попозже. Вы как хотите, а я сначала окунусь.

Он стащил через голову футболку, бросил ее на стул и пошел к реке.

Все получилось, как хотел, из воды он не мог выгнать себя час или около того. Роман посмотрел на Егора со стороны и, подумав, присоединился, последним, глядя на приятелей, в воду плюхнулся Игорь. Совместно перепугали, как и планировалось, всю рыбу и всех стрекоз, а заодно и двух вполне себе достойных внимания барышень, что сунулись, было, искупаться со старых мостков, но узрев в реке трех мужиков, ретировались куда подальше, не откликнувшись на приглашение присоединиться. Наплавались до того, что уж и руками-ногами шевелить не было никакой возможности, а уж о том, чтобы ими грести и речь не шла, просто болтались в воде, еле двигаясь, как сонные караси, и выбрались, наконец, на берег.

— Чтоб я так жил, — бормотал Роман, видевший природу в основном из окна машины, — давайте быстрее. Я есть хочу, я пить хочу, и все прочее, зачем я сюда приехал…

— Сейчас все будет, — вспомнил об обязанностях гостеприимного хозяина и теме мероприятия Игорь и с деловитым видом потопал к дому.

Дальше мероприятие проходило традиционно и ничем от всех предыдущих, организованных по разным поводам и без, не отличалось. Первая пустая литровая емкость вскоре оказалась под окном, примкнула к батарее пыльных собратьев, Игорь задумчиво оглядел череду порожних бутылок и немедленно открыл вторую. Когда и ее ополовинили, Роман товарищей покинул, вышел, прихватив с собой топорик, и через четверть часа в дом через открытые настежь двери и окна потянуло поджаренным мясом. Егор втянул в себя одуряюще вкусный запах, зажмурился и откинулся на диване со стаканом в руке, но пить не торопился, поставил его на ладонь и следил, как плещется внутри темная густая жидкость. Чувствовал, что для жаркого дня принял он уже достаточно, помнил, что завтра еще день, и половина послезавтра, и можно никуда не торопиться, а растянуть удовольствие и хорошенько подготовиться к приему основного блюда, что в эту минуту жарилось на углях.

Вернувшийся Роман тоже решил пропустить ход, устроился в кресле напротив Егора и поставил свой стакан на подлокотник. Посидел так, глядя через распахнутую дверь, принюхиваясь и прислушиваясь к дивному скворчанию и потрескиванию с мангала, и лениво рассуждал о будущем Игоря.

— Да трое у тебя будет, трое, точно тебе говорю. Два пацана и девчонка.

— Может, две девчонки? — переспросил Игорь, но Роман категорично помотал головой:

— Сказано тебе — одна, значит одна. И так нормально, — отмахнулся Роман и принялся пророчествовать дальше. Но Игоря перспектива появления сразу двух наследников почему-то не устраивала, он торопливо отхлебнул из своего стакана, закашлялся и не успевал за мыслью друга. Но дельных аргументов в пользу двух девчонок привести не мог, только тоскливо смотрел на Егора, а тот в свою очередь разводил руками: что ж поделать, дорогой, сам в этот хомут добровольно голову запихнул, куда ж теперь деваться. Но выглядел Игорь до того жалко и почему-то расстроенно, что Егор решил вмешаться:

— Да нормально все будет. Вырастут, школу закончат, в армию пойдут, послужат. Им только на пользу… — И осекся, видя по выражению лица Игоря, что невольно подлил масла в огонь. Сам-то как положено, два года в дивизии, и не простой, а гвардейской, что дислоцировалась в предгорьях Кавказского хребта, прослужил. Лично «поучаствовать», правда, не довелось, но готовили их так, точно завтра ожидалась Третья мировая. И офицеры, и старослужащие молодняк дрессировали в режиме нон-стоп, и автомат в руки дали не только на присяге, и не только автомат, а о физо вообще лучше не вспоминать, недаром полоса препятствий еще года полтора после дембеля снилась. Как и рукопашка, как и марш-броски со зверем-сержантом, подгонявшим молодых, как и ночные стрельбы. И как все это пригодилось уже на гражданке, когда с полоборота прошел отбор в охрану крупной конторы, куда приняли если не с распростертыми объятиями, но охотно и без лишних проволочек. Кросс, пара снарядов в зале, тир, та же рукопашка — «собеседование» уложилось в один день, и сразу в зале предложили подписать трудовой договор. Егор подмахнул его, не раздумывая, и уже третий год сутки через трое катается в Москву на работу. А вот Игорек от почетной обязанности ловко уклонился, так как учился в медицинском, умудрился получить пусть незначительную, но все же ученую степень, автоматически освободившую его от службы в армии. Роман все это прекрасно знал, хмыкнул ехидно, и отпил из своего стакана, чуть поморщившись — была у него такая привычка. Егор тоже пригубил немного, улыбнулся свои мыслям и воспоминаниям, посмотрел на взгрустнувшего Игоря.

— Армия, да, — проговорил тот, — кто не был, тот будет, кто был — не забудет. У меня двое сейчас наблюдаются, один по направлению от военкомата, второй по показаниям, но, думаю, оба наши клиенты, долго с ними не расстанемся. Один, прикиньте, весь в татуировках с головы до ног.

— Да ладно, — недоверчиво протянул Роман, — вот так с головы до ног? Сам видел?

— Видел, — подтвердил Игорь, — на экспертизе. Коллегиально решали, является ли эта бодимодификация следствием ментального расстройства, препятствующего службе в войсках.

— Ты по-человечески изъясняйся, — оборвал приятеля Егор, — что ему будет?

— Да ничего. Полежит еще недельку, потом домой отпустим с соответствующим диагнозом. Это тихий экземпляр, неопасный на людей не кидается, диагноз легкий, но права не получит и в ментовку служить его не возьмут. Да он и не стремится, как мне кажется. Не то, что второй. Тоже от армии косил, и кто ему только нашептал этот способ… Убил бы. В общем прознал он где-то, что с перфорацией барабанной перепонки отсрочка до года полагается. А лет ему уже двадцать шесть, вот и решил годик скоротать. В общем, друг или кто там это был, врезал ему по башке, да так, что и перепонку в клочья порвал, и сотрясением наградил. Сотряс дураку вылечили, на одно ухо он оглох, а потом началось: глюки, видения, голоса в голове зазвучали, приступы немотивированной агрессии пошли и прочий компот. Наш клиент по всем показателям: глухой и буйный, на персонал кидается. Я его в «надзорку» перевел, недельку под присмотром полежит, а дальше поглядим. Родители признались, что это не первая попытка у него, два года назад он вены резал и под психа косил, как повестка пришла, уж больно он неуставных отношений боялся.

— Баран, — высказался Роман, — полный и окончательный. Это ж надо: так настырно справлять малую нужду в трансформатор. Недетски одаренный юноша, и своего, заметьте, добился. Мои аплодисменты.

Издевательски похлопал в ладони, нехотя поднялся с кресла и пошел во двор, проверить, как там себя чувствует мясо. С ним все было превосходно, поднос, приспособленный под блюдо, вскоре оказался посреди стола, быстро прикончили и свинтили голову третьей бутылки, и Егор понял, что из-за стола он выйдет нескоро. Да и не он один.

— Вот и Егор у нас скоро женится, — подмигнул приятелю Игорь, не забывая выпивать и закусывать. Солнце, до этого светившее ему в спину через открытую дверь, уходило за дальний лес, через комнату протянулись длинные тени, стало прохладнее, с реки потянуло свежестью.

— Или передумал? — театрально удивился Игорь, видя, что Егор не торопится с ответом. А тот дожевывал остывший кусок мяса, и смотрел то в тарелку, то на стену за спиной Романа. Ничего там примечательного не было, честно говоря, да и не на стену он смотрел, а на лицо приятеля, на насмешливо-жалостливую ухмылку, мелькнувшую и пропавшую, чтобы тут же вернуться обратно.

— Не передумал, — буркнул Егор, чувствуя, что ничего хорошего из разговора не выйдет, но крепко поддавший Игорь ничего такого не замечал, и наседал на приятеля, требуя подробностей. А чего тут рассказывать, они оба и так все прекрасно знают. Рита, Ритка Алтынова, Марго, на три года его младше, красотка с длинными ногами и густой темной гривой до лопаток, зеленоглазая русалка, что из череды его подружек быстро стала единственной и необходимой, как воздух. И матери она понравилась, та даже прослезилась на радостях, что наконец-то, дожила старушка до светлого дня, нашел сынок свою половинку. И с квартиры последние свои вещички забрала, чтобы счастью его не мешать, и всячески намекала, что пора бы отношения-то узаконить, да и Егор уж сам об этом подумывал. Но с предложением пока тянул, а Ритка и не торопила, будто чувствовала, что попался карась на крючок и никуда уже не денется. А он и не собирался, и все бы было ничего, если бы не эта ухмылка, от которой по хребту бежит нехороший холодок.

— Напрасно, — сказал, наконец, Роман. — Ой, напрасно. Потом пожалеешь.

Долго они этого момента ждали, все намеками изъяснялись, да недомолвками, а вот сейчас, видно, время пришло по-крупному поговорить и все для себя, для обоих разъяснить окончательно. Егор допил виски, поставил стакан на стол, стараясь сделать это аккуратно, но грохнул-таки донцем громче, чем собирался и выпрямился в кресле.

— С чего бы? — произнести это Егор постарался как можно непринужденнее, и даже зевнул, демонстрируя свою полную незаинтересованность ответом.

— Да есть причина, — как всегда уклончиво сказал Роман, но улыбнулся уже в открытую, стакан свой он держал в руках, накрыв ладонями дно и горлышко.

— Что за причина? — как мог равнодушно спросил Егор, чувствуя, что надолго его не хватит. Или сейчас он все выяснит для себя, или за дальнейшее просто не отвечает. Ну в самом деле, сколько можно терпеть, сколько эта бодяга длится — полгода, наверное. Ну, да, точно, считай, с того дня, как Ритка к нему жить переехала, Романа точно подменили. Или он ее терпеть не может по одной ему известной причине, или… Или просто на нее глаз положил, и таким вот манером на свои права намекает, или одно из двух. Мало ему других девок, что ли, да и Ритка не в его вкусе, сам сколько раз говорил, когда Егор приятеля на разговор вызвать пытался. Врал, получается… Сейчас узнаем.

— Я тебе говорил, могу повторить. Твоя Ритка…

— Шлюха? — уточнил Егор и сдвинул перед собой тарелку. И не рассчитал, та грохнулась на пол, но не разбилась, покатилась под стол, но поднимать ее никто не торопился, Игорь и Роман смотрели то на Егора, то друг на друга, при этом Игорь неподдельно изумился, глазел вовсе уж бестолково, а Роман кивал едва заметно. Да, говорил, но не в открытую, а все намеками, что видел ее якобы, когда таксовал, в разных интересных местах города, и не одну, разумеется. Егор слал его куда подальше, неделю или две они не разговаривали, потом находились общие темы и все возвращалось в исходное. А Ритка — да куда она пойдет, дома сидит, считай, безвылазно, работы в городе нет, целыми днями сериалы смотрит и Егора с работы ждет. В магазин если только выйдет или к подружкам. Правда, Роман говорил, что видел ее еще до того, как у них с Егором все началось, но тут уж сам черт не разберет, где правда, а где зависть. И смотрел он на Ритку всегда как мужики смотрят, оценивающе, вроде как даже что-то там себе прикидывая, но молчал при этом, говорил необходимые вежливые фразы, и не более. Но пялиться не переставал.

— Слушайте, — неуверенно начал Игорь, ухватившись за цепь на шее, — я вам рассказать забыл. К нам вчера нового клиента привезли. С виду тихий, богу молится, свечку при нем нашли и образок, а как говорить начал — туши свет. И в Венецию он на трамвае ездил, и с Папой Римским чай пил, и тараканы с ним человеческим голосом говорят…

— По-твоему Ритка — шлюха. Обоснуй, — потребовал Егор, и продолжил, чувствуя, как захлестывает его ярость, от нее даже язык плохо слушался, как после наркоза. Прорвалось, наконец, вылилось, что копилось между ними полгода, и сейчас накроет с головой, уже накрыло, как волной, из-под которой ни черта не видно, только контуры да очертания предметов, и голосов почти не слышно.

— Где ты ее видел, когда, с кем? Или сам ей платил, как девкам с «ярославки»? Я помню, ты рассказывал, как попользовался. Да тебе ни одна нормальная не даст, ты же…

— Что — я? — перебил Роман и поднялся с кресла, — что? Ну, давай, что-то не слышу.

И угрожающе наклонился через стол, чуть согнул руки в локтях, сощурился, не сводя с Егора глаз. Тот неспешно поднялся, бросил на тарелку вилку, дернул плечом и уже прикидывал, как бы тут все оформить, чтобы лишних разрушений не наделать. От бешенства казалось, что воздух звенит, свет заходящего солнца, и без того уже тусклый, и вовсе померк, в комнате стало темно, и он почти ничего не видит, только чувствует напротив дыхание соперника, и он очень близко, только руку протяни.

— Тихо, тихо, мужики, вы чего. Какие девки, какая «ярославка», сдурели что ли. Погоди, мы тебе, Романыч, хорошую жену найдем. И вообще давайте еще выпьем. — Игорь ловко ввинтился между ними, сунул каждому в руку по стакану, разлил, не глядя, по «булькам» и потянулся чокнуться. Егор выпил свою залпом, Роман сделал глоток и поставил стакан на стол, сел медленно, не сводя с Егора глаз. Тот тоже вернулся в кресло, Игорь остался один, покрутил стакан в руках, и выпил, не чокнувшись и без тоста, как на поминках. Плюхнулся на свой стул, оглядел приятелей, и продолжил:

— Так вот, провожу я обход, а этот, с тараканами, меня и спрашивает: что общего у ботинка и карандаша? Ну, кто скажет?

В ответ ему была тишина, дальний гудок поезда на проклятом переезде и тонкий писк осмелевшего, первого за этот вечер комара. Игорь неловко хлопнул себя по шее, расплескал виски и закончил:

— Вот, и я не знал. Оказывается, и ботинок, и карандаш оставляют след. Каков креатив, а?

Приготовился к порции восторгов, но не дождался, Егор особо к его словам не прислушивался, смотрел на Романа. Тот в долгу не оставался, снова навесил на лицо снисходительную насмешку, покачивал в ладони полный до половины стакан и развалился в кресле, положил ногу на ногу. И оглядывал Егора с ног до головы, потом чуть презрительно скривил губы и повернулся к окну.

— Или еще тут один был.

— Ну и как они тебе? — не выдержал Егор. Роман покосился в его сторону и повернулся с недоуменным видом.

— Как они тебе? Плечевые-то? Стоят своих денег? — и теперь сам развалился, усмехнулся с довольным видом, видя, как с лица Романа сползает ухмылка, как тот меняется на глазах, сводит брови и наклоняется к столу. Ага, зацепило, у самого рыльце в пушку, а туда же. Шлюха… Завидно тебе, друг мой, до чертиков завидно, что она меня выбрала, а тебе только профессионалок снимать, они не откажут, у них работа такая…

— Это ты тогда на них у меня деньги занял и не отдал? Ну да ладно, я не обеднею, лишь бы тебе понравилось. То-то ты тогда такой озабоченный и загадочный бегал, — продолжал Егор, вспоминая, как прошлой зимой до того спокойно проедавший свои накопления Роман вдруг примчался к нему с утра пораньше и попросил денег в долг. Хорошую сумму попросил, сказал, что на три месяца, что все отдаст, что надо срочно, а у него сейчас нет, и вид у него при этом был растерянный, что ли. Егор деньги приятелю выдал незамедлительно, сказал, чтобы отдавать не торопился, и что время терпит. На что, зачем — не спросил, и потом не напоминал, да вот звезды сейчас так встали, и та история сама с языка сорвалась.

— Понравилось, скажи? Имею я право знать, как девки отработали за мои деньги… — Егор едва успел зажмуриться, но отвернуться не удалось. Роман рывком выплеснул виски ему в лицо, поднялся с кресла и аккуратно поставил пустой стакан на стол.

— Пропусти, — он обошел оторопевшего Игоря, запихнул подол футболки за ремень джинсов и пошел к двери.

— Деньги я тебе отдам, не трясись. А с баней сами разберетесь, не маленькие. Все, дальше без меня, и в среду как договорились.

Он хлопнул Игоря по плечу, сбежал по ступенькам с крыльца и направился к калитке. Она хлопнула за ним, в доме стало тихо и темно. Егор вытер лицо, помотал головой, Игорь поднялся и со стаканом в руке потащился следом за Романом. Выглянул за ворота, постоял так с минуту и вернулся, остался в дверях, растерянно глядя на Егора.

— Ушел. Ночь уже, а его понесло куда-то.

— Попутку поймает, — Егор чувствовал себя препаршиво. Не было ни чувства победы, ни даже крохотного торжества, состояние такое, как у мухи в сиропе, воздух вязкий, липкий, дышать тяжело, на душе муторно. Впрочем, липкость объяснима, Роман напоследок расщедрился и прилетело Егору от души, руки, волосы и футболка попахивали сладко и терпко, от запаха мутило, и Егор вылез из-за стола. Прошел мимо Игоря, постоял на крыльце, глядя на затухавший мангал, на кастрюлю с мясом рядом, вздохнул и спрыгнул на траву.

— Ну как дети, ей богу. Ну, не нравится ему Ритка, да и черт с ним. Чего ты полез, чего ты его трогал? — бубнил за спиной Игорь и звенел посудой на столе.

«Я его не трогал. И насчет не нравится… Сомневаюсь я» — Егор решил, что сегодня он будет молчать, пока не заснет, а завтра, на свежую голову подумает, как быть дальше. Понятно, что пьянка накрылась в самом начале, что продуктов и выпивки полно, и что времени у них еще два дня. И что сотовую связь пока никто не отменял, телефоны есть у всех, и что надо бы позвонить Рите, спросить, как она там одна. Тоже ведь без особой радости его на дачу отпустила, правда, виду не подала, но по лицу все и без слов было понятно. Ладно, потом разберемся…

Егор обошел мангал и по знакомой тропке пошел к реке, уже поддернутой туманом. Стянул джинсы и рухнул с головой в теплую черную воду и поплыл вниз, касаясь пальцами стеблей закрывшихся кувшинок, добрался до илистого дна и вынырнул на поверхность. Увидел Игоря: он сидел на мостках и болтал ногами в воде, закатав джинсы до колен, недовольно глянул на Егора и отвернулся. Обиделся, понятное дело, считай, праздник ему испортили, последние свободные денечки его холостой жизни загубили, и глупо как все получилось.

Егор снова ушел под воду, проплыл немного и вынырнул у мостков, оказался с Игорем нос к носу. Тот отшатнулся, выругался в полголоса и сказал:

— Ну чего ты взбесился, девок каких-то приплел, про деньги вспомнил. Я ему тоже занимал, и тоже зимой, и молчу, в отличие от некоторых.

— Долги отдавать полагается, — сказал Егор и лег на спину, легонько шевелил руками, не давая течению сносить себя далеко от мостков.

— Принято, — подтвердил Игорь, — он отдаст, ты же знаешь. Он матери на операцию занимал, у них тогда очередь в московской больнице вдруг резко подошла. Отказался кто-то, или еще что — сейчас не помню.

— Матери? — обалдел Егор, — как — матери? Она же умерла, еще в феврале…

Вспомнил разом и ночной звонок Романа, и похороны, и снег вперемешку с землей, и поминки. Какая операция, о чем он, женщина умерла… Так, а где именно она умерла?

— В больнице, — Игорь точно читал его мысли, — через неделю после операции. Я еще лекарства ему отвозил, вроде, на поправку пошла, но это временно было.

Егор с головой ушел под воду, чувствуя, что если останется на поверхности, то сгорит со стыда. Матери на операцию. И ничего не сказал, схватил деньги и умчался, а потом позвонил ночью, попросил помочь, но на работе аврал случился, Егор только на третий день домой приехал, уставший, как зомби. На похороны успел, но помнил все смутно, как во сне или сейчас под водой, где ничего не видно и звуков нет, только слышно, как Игорь бормочет что-то нудно и наставительно.

— Романыч просил не говорить, я и молчал, — признался он, когда Егор показался над водой. — Может, сглазить боялся, может, еще что…

— Почему ты мне не сказал? — Егор схватил приятеля за лодыжку, — мне-то мог, я… Блин, как все паршиво вышло!

И дернул Игоря за ногу, тот плюхнулся в воду, поднял фонтан брызг и бестолково захлопал по воде руками. Заорал, отплевываясь, и послал Егора по матери и погреб к берегу. Егор плыл рядом, чувствуя, как проходит злость и обида, сменяет их теплое и острое чувство и своей вины, и желания все поскорее исправить. И сделать это можно легко и быстро: мобильники, как уже говорилось, никто не отменял, да и уйти Роман далеко не мог, если только до трассы добрался. Завести «тойоту», догнать, извиниться, уговорить вернуться, если не получится — силой затащить в салон и напоить до чертей, вискаря им хватит, и водка у Игоряна наверняка припасена, надо только поискать хорошенько. Ну вот угораздило же.

— Псих ты, Чалов, — нудно бормотал мокрый приятель, точно читал одну из своих заумных медицинских книг, — психика у тебя неустойчивая, налицо резкие перепады настроения и дискомфорт, вызванный противоречием жестко закрепленных в мышлении установок с реальным миром. Тебя к нам на недельку, поколоть, понаблюдать, витаминчики.

— Сам лопай свои витаминчики или психов своих корми, — Егор вылетел из воды, подобрал джинсы, подтолкнул замешкавшегося Игоря и побежал к дому. Влетел на горку, рванул, было дальше, но притормозил, глядя на темные, настежь открытые окна. Показалось, или мелькнула внутри быстрая тень? Присмотрелся, но ничего не понял, шагнул вперед, но тут же замер — в окне мелькнул короткий всполох огня и сразу исчез.

— Что там? — прошептал подоспевший Игорь, выглянул из-за спины Егора и тоже уставился на дом.

— Там кто-то есть, — Егор не поворачивал головы и говорил очень тихо, прикидывая, как быть дальше. И вертелся в голове главный вопрос — сколько их там. Как прошли: тут все понятно, калитка и двери нараспашку, заходи, кто хочешь, бери, что хочешь…

— Да это Романыч вернулся, — озарило Игоря, — слава те, господи, хоть у него с башкой порядок. Иди, извиняйся.

Он чувствительно толкнул приятеля в поясницу, насмешливо фыркнул вслед, а Егор был уже на крыльце, рванул на себя зачем-то закрытую Романом дверь и ввалился в душную комнату. Темно, как под водой, ничерта не видно, странно, что Роман не включил свет, вот же выключатель, это всем известно. Пошарил ладонью по стене в поисках кнопки, и остановился, заметив, как в темноте шарахнулись в разные стороны две тени. Одна ломанулась к окну, раздался треск, звон, захрустело старое дерево, а вторая кинулась навстречу. Егор только успел заметить, что она огромная, разлапистая, как медведь, и такая же вонючая, как в переносицу врезалось что-то холодное и тяжелое, и перед глазами померкли остатки света.

Действительность возвращалась фрагментарно: сначала звуки, потом запах, мерзкий, удушливо-кислый, потом Егор почувствовал, что ему очень неудобно лежать на чем-то жестком и вдобавок холодном, потом стало еще холоднее и почему-то сыро. Зрение восстанавливаться упорно не желало, перед глазами было темно и мутно, и Егор уже всерьез решил, что так будет всегда. Потом сообразил, что со зрением порядок, просто в комнате до сих пор так и не включили свет. На лицо полилась вода, Егор замотал головой, зажмурился от боли, и поток прекратился. Зато появилось что-то длинное, белое, оно светилось в темноте и неярко поблескивало перед самым носом, и Егор, наконец, сообразил, что это серебряная цепь, и что Игорь стоит рядом с ним на коленях.

— Ты как? — раздался шепот из темноты, кожу под нижней челюстью профессионально сдавили холодные мокрые пальцы, Егор дернулся, и захват исчез. Врач, что с него взять, первым делом решил пульс проверить, после того, как пациент в себя пришел. Кстати, что это было? Уж точно не Роман, он на приятеля зол, конечно, но чтобы вот так, в лоб из темноты и сразу вырубить… Хотя черт его знает, чужая душа потемки.

Егор кое-как сел, привалился к стене, еще немного помотал головой. Боли нет, но гудит зверски, и подташнивает вдобавок, что уж совсем никуда не годится. Егор переждал очередной спазм и приоткрыл глаза. Ничего не изменилось, только тьма стала мутной, серой, на полу лежали четкие белые полосы, и, присмотревшись, Егор понял, что это через открытые окна светит луна. Осторожно повернул голову вбок, присмотрелся — на пороге сидит Игорь, цепочка у него на шее светится жутковатым голубоватым светом, точно живет своей жизнью, или как тот волшебный меч, мертвецким сиянием предупреждает о близости врагов. Игорь дернулся, точно его оса ужалила, подобрался к Егору на четвереньках и спросил, еле сдерживаясь, чтобы не стучать зубами:

— Как ты? Цел? Голова как — кружится, болит?

— Нормально, — проговорил Егор, глядя не на бледного даже в темноте приятеля, а ему за плечо. У стола рядом с перевернутым стулом лежало нечто громоздкое, плотное, лежало неподвижно, и от него жутко воняло той самой кислятиной и тошнотворным запашком давно немытого тела. Игорь обернулся, глянул туда, потом на Егора, потом отполз обратно, и от неловкого движения по полу что-то покатилось с гулким звуком.

— Что там? Кто это меня так, — Егор уже почти пришел в себя, разглядел в темноте на полу откинутый к печке топорик, тот самый, которым Роман недавно рубил дрова для костра. Прислушался к себе — голова побаливает, но терпимо, а тошнит не от боли, а от мерзкой вони, что шла от непонятного происхождения кучи.

— Он, — Игорь мотнул головой в ту сторону, помолчал и добавил:

— Бутылкой, я видел, а потом…

И замолк, скорчился на пороге, и по всему было видно, что он пытается справиться с собой, но получается неважно, зубы явственно постукивают, а голос дрожит.

— Кто это? — Егор аккуратно поднялся на ноги, постоял у стены, выжидая, что будет дальше. Ничего страшного не происходило, в голове гудело, и зверски болела переносица, но удар, видимо, пришелся, выше, точно между бровей, и там, надо полагать скоро появится здоровенный «фонарь», если уже не появился. И его происхождение надо будет как-то правдоподобно объяснить и Рите, и матери, и начальству, что трепетно относилось к внешнему виду подчиненных. Но это после, сейчас надо разобраться с другим.

Егор отклеился от стены, подошел к смердящей куче у стола, наклонился. Игорь незаметно оказался рядом, только с другой стороны, и они оба смотрели то на неподвижного человека, то друг на друга.

— Кто это? — повторил Егор, точно от ответа что-то зависело, да ответа и не последовало. Игорь помалкивал, по привычке намотал цепочку на палец и прикусил его, потом наклонился, и потянулся к шее лежащего.

— Погоди, — остановил приятеля Егор, — свет включи. И топор подбери, мало ли что.

Хоть «гость» и был один, но ростом был примерно с Егора, а комплекцией даже превосходил, но был скорее рыхлым, чем накачанным, посему ждать от пока смирно лежащего дяди можно было всего.

Игорь бесшумно шагнул к стене, и, судя по звуку, выкинул топор во двор на траву. Потом вернулся, щелкнул выключателем, и Егор зажмурился — свет слабосильной единственной лампочки после темноты резал глаза. А тот, на полу, хоть бы что, так и лежал себе мордой в собравшийся складками полосатый половик, и Егор видел только, что одет дядя в красные шорты типа «семейники» до колен, черную с белыми полосками футболку и резиновые тапки, причем один еще держался на ноге, второй валялся аж у подоконника. И что на затылке у дяди что-то вроде здоровенного нарыва или нароста, как гриб на старом дереве. Присмотревшись, понял, что это никакой не нарост, а банальный пучок из волос, собранный и заколотый хитрым способом и неведомо как державшийся на голове. Больше ничего интересного не усматривалось, и Егор шепотом сказал:

— Эй, дядя. Ты чего тут разлегся? Хорош, кому сказано…

Ответа не воспоследовало, дядя и ухом не повел, лежал, поджав под себя руки, и на раздражители вроде толчка в плечо и предложение убираться куда подальше, не реагировал. Игорь маячил у Егора за спиной, и продолжал грызть палец, укусил цепочку, но, кажется, и сам этого не заметил. Дело принимало дурной оборот, дядя на полу, явно, не просто так дурака включил, или прикорнуть решил. Егор перешагнул его, наклонился, взялся за плечо и кое-как перевернул на спину. Отшатнулся, задержал дыхание — вонь была вовсе уж невыносимой, но на бомжа дядя, на первый взгляд не походил. Высоченный, под два метра ростом, рыхлый, резинку на шортах распирает волосатое брюшко, рожа… Рожа из кошмарного сна пятиклассницы: бородатая, оскаленная, волосы надо лбом держит какая-то конструкция наподобие девчачьего ободка, глаза приоткрыты, на левом виске дыра. Или кажется?

Егор, преодолев тошноту, наклонился, присмотрелся получше. Нет, не показалось, башка у дяди пробита, по краям раны видны осколки костей, кровь уже свернулась и не течет привольно, как минут десять назад. И лужа на половике тоже запеклась и поблескивает тошнотворно в свете тусклой лампочки.

— Кто это его? — хрипло спросил Егор и отошел на шаг, отвел взгляд в сторону. Теперь он видел только стол, тарелки на нем, бутылки, стаканы — все, как было часа полтора назад, когда они сидели тут втроем, только давно все остыло, а одна бутылка валяется на полу, рядом лужа, тоже темная, рядом две тарелки, и рама на окне висит косо, точно вырвал ее кто с корнем.

— Отойди, — ожил Игорь, уверенно подошел к лежащему, встал рядом с ним на колени и принялся искать пульс на шее под нижней челюстью. Посидел так с минуту, пальцы убрал, оттянул «пациенту» нижнее веко сначала на правом, потом на левом глазу, зачем-то подержал за запястье, положил корявую, с грязными ногтями руку на пол и отошел.

— Я, — услышал Егор, повернулся к Игорю. Тот подпирал стенку у двери и снова крутил свою цепь, и смотрел куда-то в окно. — Я следом за тобой шел, видел, как он на тебя с бутылкой бросился, видел, как ты упал. Я топор схватил и обухом по башке ему врезал. Тут еще второй был, помладше, как мне показалось, он через окно удрал. А этот готов.

Игорь показал на неподвижного дядю и сел на порог. Егор, плохо соображая, что происходит, водил головой вправо-влево. Что получается: этот товарищ забрел на огонек, и, хозяев дома не обнаружив, решил поживиться, чем бог послал. А хозяева вдруг вернулись и застукали его, вернее, их, если Игорю не показалось. И что им оставалось? Бежать, что второй по-быстрому и оформил, бросив своего вонючего друга.

Егор подошел к телу на полу и быстро обхлопал карманы красных штанов. В одном обнаружились два мобильника — Егора и Игоря, во втором — банковская карточка врача-бюджетника, и хорошо, если на ней было рублей двести, но тем не менее. Деньги также нашлись, там же, где и карточка, а заодно на диване Егор заметил и свою выпотрошенную сумку на длинном ремне, и барсетку Игоря. Ну, вот, теперь все понятно — эта парочка прилетела на запах легкой добычи. Дверь-то они не закрыли, когда на речку пошли, да что там дверь, когда калитку чуть ли не настежь открытой бросили. Вот и получили на свою голову.

— Он готов, — повторил Игорь, — я его убил, это труп.

— Да ладно тебе, — сказал Егор, — он просто без сознания, полежит, встанет.

Говорил, а сам понимал, что дело дрянь, этот, на полу, действительно готов: дыра в виске, застывшая рожа, неестественная поза говорили сами за себя.

— Не встанет, он скоро окоченеет. Я же врач, — спокойно заявил Игорь.

— Ты по психам специалист, — цеплялся за последнюю соломинку Егор, но и ту через мгновение выдернули из рук.

— У нас терапия тоже была, и труп от живого отличить могу. У него рефлексы отсутствуют, я проверил. — Игорь обхватил голову руками и закрыл глаза, принялся раскачиваться на пороге. Смотреть на него было неприятно, но все лучше, чем на труп бородатой твари, загромоздившей полкомнаты. По губам побежала теплая солоноватая струйка, Егор облизнулся, запрокинул голову и сел рядом с Игорем, выжидая, когда остановится хлынувшая из носа кровь.

— Туда ему и дорога, — гнусаво пробормотал он, даже приблизительно не представляя себе, что делать дальше. Надо бы куда-то позвонить, сообщить, вызвать приличествующие случаю службы, чтобы те вывезли вонючую дрянь куда подальше, куда их таких вывозят. А заодно и забрали с собой Игоря, который ловко перевел домушника из разряда живых в списки безвременно усопших.

— Меня теперь посадят? — откликнулся на мысли друга Игорь, — а как же… Как же Лариса, свадьба… Ведь все готово, роспись в среду… Егор, что делать, а? Что делать?

Апатию и спокойствие как рукой сняло, Игорь вскочил, кинулся зачем-то во двор, прибежал с топором и принялся оттирать его первой попавшейся под руку тряпкой. Отшвырнул ее, забегал по комнате, споткнулся о ноги убитого и налетел на стол. Посуда и бутылки полетели на пол, тарелка с колбасой свалилась на живот убитого, куски шлепнулись в темную лужу у его головы. Игорь шарахнулся назад, и вскрикнул от боли, когда Егор аккуратно заломил ему руки за спину, отобрал топор и швырнул его через порог во двор.

— Тихо, тихо, — он потащил Игоря следом, выволок из дома, толкнул к машине, — тихо, не ори.

Игорь плюхнулся на траву, отполз к колесу «тойоты», привалился к нему и заорал так, что с березы слетели угнездившиеся на ночь вороны:

— Что делать, что? Его же убрать надо, он скоро протухнет на такой жаре! Может, дом поджечь? — вскинулся Игорь, попытался подняться, но Егор толкнул его обратно. Но идея с поджогом дома уже вцепилась липкими когтями в помутившийся разум невольного убийцы, Игорь вскочил легко и бросился к дому, но Егор успел подставить приятелю подножку, и тот растянулся на траве.

— Уйди! — заорал он, видя, что Егор подходит ближе, — уйди, не лезь! Не мешай мне… — и зажмурился от пары хороших пощечин, а потом еще от нескольких, затих, сел на траве, поджав колени и глядя в одну точку перед собой. Луна теперь светила сбоку, на траву падали острые причудливые тени, они жили своей жизнью, шевелились и мелко подрагивали, и, казалось, вот-вот оторвутся от источников и прошмыгнут к забору.

— Тихо, — повторил Егор, — не ори. Что-нибудь придумаем.

***

Суд состоялся через два месяца, в конце сентября. На первом же заседании выяснилось, что убитый Игорем грабитель — некто Яковлев А. А., безработный, ранее не судимый, отец семерых детей, проживал в той же деревне, через два дома от Игоревой дачи. Дом снимал, так как своего жилья не было и не предвиделось, промышлял чем придется, чтобы прокормить такую ораву и вечно беременную жену, а пользоваться контрацептивами отказывался по религиозным соображениям. Тетка неопределенного возраста с редкими серыми волосенками и бесцветной мышиной мордочкой, исканная, как швабра в пионерлагере, постоянно рыдала, норовила свалиться в обморок, а в периоды просветления поведала суду, что ее муж пришел в дом Игоря, чтобы попросить денег детям на молоко. Пришел со старшим сыном, попросил вежливо, а злые пьяные люди огрели многодетного отца топором по голове, и хорошо, что старшему сыну, надежде и опоре осиротевшей семьи, удалось вырваться из лап алкоголиков и убежать. Убежать с добычей, как выяснилось, у молодого человека обнаружился телефон Романа — тот забыл его в запале, когда уходил из дома. В суд он не пришел, как и Рита, как и Игорь. Его допросили, как свидетеля, и на заседание не вызвали, поэтому приговор Егор выслушал в одиночестве. Три года за причинение смерти по неосторожности, и то адвокат потом сказал, что это победа — за многодетного грабителя могли дать и больше, да менты повели себя как люди. Описали все, что оказалось в карманах трупа, нашли владельцев и выяснили все досконально — где пропало, когда, при каких обстоятельствах. Плюс учли заявления деревенских, тоже достаточно нахлебавшихся от благочестивой на первый взгляд многодетной семейки, жене Яковлева пригрозили лишением материнских прав за антиобщественный образ жизни и за ненадлежащее выполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетних, и дело объявили закрытым.

А Егора увезли еще через неделю, увезли на три с половиной года отбывать за убийство, три с половиной года в обмен на клятвенное обещание Игоря сделать все, что ему скажут. «Мать на тебе и Ритка, проследишь, чтобы все у них нормально было, чтобы тварь какая близко не подошла. Денег им дашь, если понадобится, где возьмешь — не моя забота» — этот разговор во дворе дома, где за дверью лежал труп, разговор при полной луне, катившейся к дальнему лесу, Егор помнил до мелочей. А вот все, что было потом, в памяти не отложилось: мелькали несвязанные куски, фрагменты разговоров, чьи-то лица, заплаканная бледная мать в зале суда, и чужие, кругом чужие, ни одного знакомого человека, сплошь любопытные и случайные люди. Может, так и должно быть, может, так и надо и Ритке нечего здесь делать, и Роману тоже, да он, поди, ничего и не знает или зол на приятеля до сих пор. И уточнить все, узнать досконально, выяснить и расспросить их он сможет лишь через три года, даже через три с половиной. И это только кажется, что ждать долго, по словам адвоката, Чалову Егору Сергеевичу крупно, просто сказочно свезло, и за такой срок он должен всех богов, что есть на небесах и под землей денно и нощно благодарить, и времени у него на это впереди предостаточно.

***

Каждый, кто работал сутками, знает, что самый поганый час — последний, двадцать четвертый по счету, хуже него только работа в новогоднюю ночь. Именно так утверждали новые коллеги, и Егору это правило только предстояло проверить. Сам он трудоустроился лишь три месяца тому назад, чем порадовал участкового, при каждой встрече намекавшего, что пора бы вновь стать полезным для общества или хотя бы попытаться. Егор честно пытался, аж два раза — сначала хотел вернуться на старую работу, но от ворот поворот дали незамедлительно, бывший начальник даже по телефону обсуждать ничего не стал, сразу распрощался и положил трубку. И вторая попытка, через месяц, по найденному в местной газете объявлению: «коттеджному поселку требуется охранник».

Три года назад, как и десять лет, как и пятнадцать, как и задолго до рождения Егора на этом месте был сосновый лес, река и широченные луга по обоим ее берегам. Но изменилось все стремительно, круто и решительно — за внушительным забором скрывался, можно сказать, целый микрорайон для состоятельных господ. Микрорайон со своими дорогами, улицами, магазинами в количестве трех штук, гипермаркетом, конноспортивным комплексом, салонами красоты, ресторанами, клиникой, олимпийским бассейном и вертолетной площадкой. Последнее вызывало особое изумление — до Москвы от поселка полсотни километров, не считая собственной, ровной, как полированная доска, дороги примерно семи с половиной километров длиной. Впрочем, проживавшие за забором господа явно были не из тех, что будут покорно торчать в пробках. Пользоваться спецсигналами им то ли скромность не позволяла, то ли другие соображения, но воздушное сообщение между мегаполисом и поселком под соснами, почти не уступало наземному. А ровная, как кусок немецкого автобана, невесть откуда взявшегося на просторах русской средней полосы, дорога упиралась в ажурные высоченные ворота, дальше виднелись чистенькие административные здания и за ними — собственно коттеджи, выросшие под вековыми соснами. Дальше, как помнил Егор, была река с песчаными берегами, но воспоминания ими так и остались — дальше помещения для охраны путь был закрыт. Тесты Егор прошел в легкую, а как дошло до оформления, всплыла судимость, и потенциальному охраннику указали на дверь. Это было последней каплей, обида и горечь захлестнули, накрыли с головой, и Егор уехал на дачу, жил там месяца полтора один, осенью, когда и дачники все разъехались, и в поселке остался только он, глухой сторож-пенсионер и несколько бездомных псов.

Но и эта компания была сейчас лишней, Егор не то, что не хотел — видеть не мог никого из своей прошлой жизни. Сбежал на дачу, и сидел там один, как сыч, выходил на пару часов пройтись по лесу и в сумерках возвращался обратно. И особенно не торопился, знал, что никто не ждет, никому не нужен и всему миру до него дела нет. Мать умерла прошлой осенью, об этом Егор узнал еще в колонии, а вот подробности поведали соседи. Ее нашли на улице, на остановке — женщина просто сидела на скамейке, и сидела так несколько часов, почти целую ночь. Остановка сердца — вот как это называется, опять же новые коллеги поведали, что случается такое сплошь и рядом, и подобные покойники пополняют собой ряды «потеряшек», то есть пропавших без вести. Ну кому придет в голову искать родственников умершего на улице человека? Правильно, никому, быстро оформят как неопознанного и закопают в общей могиле. Повезет, если документы с собой окажутся, а если нет?

Матери Егора не повезло, документов при ней не оказалось, или обчистили шакалы, промышлявшие неподалеку, и женщине грозило безымянное захоронение. Помог случай: по словам тех же соседей, женщину нечасто, но навещал какой-то человек, он-то и опознал пенсионерку. Что за человек, Егор так и не узнал: старик-сосед помер ровно за месяц до его возвращения, а дедова дочка, что примчалась продавать отцовскую квартиру, буркнула что-то вроде «заходил какой-то мужик, кто такой — не знаю, и знать не хочу».

Больше Егор расспрашивать ее не стал, тем более что остальные соседи, как о таинственном материном госте, так и об Игоре, помалкивали, и Егор знал, почему. Мать на последнем свидании все рассказала — и как Ритка плакала недолго, неделю, не больше, как стала пропадать по вечерам, а потом и сутками в квартире не появлялась, а потом, ровно через год после той попойки вышла замуж за Игоря. Нет, на Лариске он тогда благополучно женился, но хватило их на полгода. Какая кошка между ними пробежала, мать знать не знала, но после Рождества они развелись, а еще через несколько месяцев местный Загс зарегистрировал новую семью Мартьяновых, состоявшую из Маргариты и Игоря, а потом и их мальчишку, что появился на свет в конце лета.

Сказать, что новость его расстроила или наоборот, привела в ярость, значит соврать: Егор, как ни прислушивался к себе, не почувствовал ничего. То ли готов был и заранее знал, что именно так все и обернется, то ли все равно уже было, хоть и надеялся на чудо — ведь бывают же в жизни чудеса, правда? — но умом понимал, что это не его случай. Три с половиной года — это слишком долго для такой красотки, он потерял ее в тот день, когда признался приехавшим ментам в убийстве, но окончательно осознал это только сейчас. И даже простил их обоих, и Ритку, и Игоря, но только эту часть его вины, за второю требовалось получить сполна. «Ритка на тебе и мать» — оба помнили этот договор, и оба знали, что будет, если Игорь его нарушит. Но Егор счет пока выставлять не торопился, жил отшельником и чего-то ждал, как и Игорь, похоже: с момента возвращения домой Егор еще ни разу не видел никого из них. Показалось как-то на улице: проехала мимо новенькая иномарка и водитель чертовски напоминал так ловко ушедшего от наказания старого друга, но Егор не был сам в этом уверен. Уж больно машина дорогая, и вид у Игоря не тот, что прежде — важный и наглый одновременно. Ну, ничего, время терпит, теперь он из города ни ногой, а мир тесен, и дорожки их рано или поздно пересекутся. Вот тогда они все обсудят, все вспомнят и подведут баланс, а пока… Пока жить на что-то надо, денег кот наплакал, работы нет, впору в дворники идти, но там все гастарбайтеры заполонили, мест нет. Еще неделя в одиночестве и безделье, еще одна, потом еще — и в местной газете появилось объявление «требуется водитель». Егор от безнадеги сначала позвонил, а потом и поговорить пошел, чисто из любопытства, чтобы вконец не одичать и на людей посмотреть. Посмотрел, себя показал и… получил предложение поработать. Водителем на «скорой», сутки-трое за такие копейки, что каждый уважающий себя таджик сбежал бы куда подальше. А Егор остался, напомнил на всякий случай о своей судимости, но на справку махнули рукой, спросили только — когда он сможет приступить.

— Да хоть завтра, — сказал Егор.

И приступил, переодевшись в синий комбинезон, сел за баранку раздолбанной белой с красным крестом «газели». Думал, что этим все и ограничится, ан нет: пришлось и руль крутить, и механиком поработать, и реаниматором, и носильщиком, и пару раз охранником. В первый все просто было, допившийся до чертей дядечка принял бригаду «скорой» за посланцев Сатаны и встретил их достойно, с туристическим топориком в руках. Топорик у дяденьки Егор отобрал, но малость неаккуратно, уже стреноженному пациенту фельдшер вправила вывих запястья, врач сделал вид, что ничего не заметил. А затем был случай посерьезнее: персонал, две хоть и не первой молодости, но весьма привлекательные женщины приехали на вызов — вроде как по симптомам, что передал диспетчер по рации, вырисовывался перитонит — ушли по адресу, а через десять минут позвонили, и сказали, что остаются, и больше на работу сегодня не пойдут.

— Тут мальчишки такие… славные. Нас пригласили, мы отдохнем с ними и завтра приедем, — голос в трубке был, вроде как, веселый, но малость с надрывом, на грани истерики. Переигрывала фельдшер, блондиночка с красными коготочками, Станиславский бы не поверил, Егор тоже, да еще и фоном звучали жеребячьи голоса явно нетрезвых «мальчишек», и в них терялся слезливый смех докторицы.

— Вам помочь? — спросил Егор, и принялся нашаривать под водительским сиденьем монтировку, единственное оружие, что дозволялось иметь бригаде «скорой»: шокеры и травматы запрещались категорически, независимо от ситуации и обстановки.

— Ну… да, — фальшиво прохихикала фельдшер, — было бы неплохо.

— Много их? — Егор уже скинул теплую форменную куртку, выбрался из кабины и шел к подъезду.

— По две на каждую. — на этом связь оборвалась.

Но успел Егор вовремя, несерьезный замок сдался через пару минут, хлипкая дверь распахнулась точно сама собой. Не берегли хозяева свое имущество, поставить простенькую металлическую дверь не озаботились, да и незачем было. Не квартира — притон, и «мальчишек» действительно было четверо, четыре в хлам обдолбанных кобеля. Им не наркотики от «скорой» потребовались, хотя такое сплошь и рядом случалось, а любви захотелось, приспичило, понимаешь. Но далеко дело не зашло, «девочки по вызову» даже раздеться не успели, а кавалеры уже передумали, и даже проводить дам не вышли, что объяснимо. Егор в методах не стеснялся: когда в прихожую ввалился, первого встречного по темечку вполсилы отоварил, потом второго, что на шум выполз, а двое последних в ванной закрылись, и открывать не пожелали. Егор выждал, пока врач и фельдшер, прихватив ценный чемодан с подотчетной, по счастью нетронутой, наркотой и психотропами, убегут к машине, и отступил последним, от души грохнув дверью.

— Ты ему нос сломал, — пробормотала насмерть перепуганная врач, когда уже подъезжали к подстанции.

— Давай вернемся, — предложил тогда Егор, — первую помощь ему окажем, а заодно и в полицию сообщим о нападении на больного.

Никуда они, разумеется, не вернулись, и вообще о той истории, не сговариваясь, помалкивали, да и забылась она быстро, даже не забылась, ушла, что называется «в архив» под наплывом новых «отжигов». Один вызов, примерно через неделю после побоища, чего стоил: огнестрельное ранение в голову, пострадавший — четырехлетний ребенок, состояние больного — как успела крикнуть вслед бригаде диспетчер — жив. Никогда, наверное, с подстанции так быстро сантранспорт не вылетал, в итоге приехали быстрее полиции, а их через пару минут подлетело наряда три. Разлетались поодиночке и не спеша: вся ситуация была в том, что соседский ребенок попал из игрушечного пистолета пластиковым шариком в бровь своему одногодке. От «пули» даже следа не осталось, врачам предъявили только заплаканного малыша. Огнестрельное ранение в голову четырехлетнего ребенка: любвеобильные наркоманы меркнут на этом фоне.

Сначала Егор удивлялся, потом смеялся, потом злился, потом ему стало все равно, а потом просто привык, втянулся, и вот уже несколько месяцев в режиме сутки-трое, и сейчас как раз заканчивается очередное дежурство, на часах без четверти девять, новая смена уже на подходе. Только бы телефон молчал, только не сейчас, пусть подождут еще пять минут…

— Диспетчер, слушаю вас, — буркнула в трубку сонная, невыспавшаяся, а обычно бодрая кудрявая пенсионерка, что принимала звонки. Покосилась на Егора, притянула к себе журнал вызовов, прижала трубку подбородком к плечу и принялась записывать. Компьютер на подстанции имелся, более того — начальство строжайше требовало вести журнал вызовов в электронном виде, но тетенька технике не доверяла. Сначала по старинке записывала все на бумагу, и уж после, перекрестясь, со вздохами и охами, в неравной борьбе с «мышью» переносила свои каракули в таблицу на экране.

Врач, фельдшер и Егор смотрели на диспетчера с ненавистью и надеждой одновременно — может, пронесет? Может, бабка, что сердце прихватило или дед с ревматизмом передумают, и таблеточками обойдутся?

— Лесная шесть, — сказала, положив трубку диспетчер, — машина сгорела, или подожгли, я не поняла. В машине человек был, вроде как живой. Полицию уже вызвали, вас ждут. Звонил сосед, все видел из окна.

— Поехали, — обреченно выдохнула фельдшер, взяла карту вызова, поморгала на нее тусклыми карими глазками за стеклами очков и посторонилась, пропуская в комнату вновь прибывшую бригаду. Егор выходил последним, ловил на себе сочувственные взгляды: по неписанному правилу на вызов едет та бригада, что приняла звонок, и плевать, что смена закончилась три минуты назад. Это ваша карма, коллеги, возможно, завтра мы окажемся на вашем месте, и это будет вечно.

Пожарные свое дело знали: к приезду «скорой» от «тойоты», или чем эта обгоревшая металлическая конструкция была при жизни, осталась примерно половина. Цвет и марку угадать уже не представлялось возможным, но Егор и не старался. Приглушил «крякалку» на крыше, вывернул руль, и тяжелая «газель» кое-как перевалилась через бордюр, покатила по газону к парковке, по периметру которой собралась небольшая толпа. Падальщики уже слетелись на запах крови, и того гляди передерутся за место в партере, откуда удобно снимать «кино» и комментировать его по ходу дела. На эту публику Егор за свою водительскую карьеру насмотрелся предостаточно, нажал сигнал, и держал его до тех пор, пока «газель» не остановилась у ограждения парковки — двух столбиков с цепью между ними. Зрители быстренько разбежались, но далеко, как и положено мелким падальщикам, не ушли, кучковались неподалеку, таращились издалека.

— Где пострадавший? — фельдшер отвалила неподатливую дверь и первой оказалась на грязном снегу, поскользнулась и едва не свалилась рядом с машиной. Врач десантировалась следом, перехватила чемодан и деловито зашагала сквозь толпу, в точности следуя указаниям и жестам свидетелей. Медики и их добровольная свита скрылась за останками машины, Егор посмотрел на часы. Отлично, сейчас половина десятого утра, тут они провозятся час, если не больше: пока осмотр, пока помощь, если понадобится, пока в стационар отвезти — к полудню он будет совершенно свободен. По-хорошему, еще надо бы машину помыть, за грязный автомобиль премии лишают регулярно и с удовольствием. Помыть за свои, разумеется, на такие пустяки, как мойка или мелкий ремонт «газели», статьи в бюджете не предусмотрено, хорошо, хоть талоны на бензин пока выдают, а потом отчетами мучают, не дай бог, что у бухгалтера не сойдется — все мозги вынесет.

— Егор! — он посмотрел через лобовое стекло. К «скорой» торопилась фельдшерица, успевая одной рукой застегивать безразмерную форменную куртку, говорить по мобильнику, прижатому подбородком к плечу, а свободной рукой махать Егору. Да еще и удерживать равновесие на скользком снегу, вернее, на ледяной корке, что образовалась после вчерашней оттепели. Каблуки, хоть и не чета «шпилькам», опасно скользили, фельдшерица привычно балансировала на них, но в последний момент оступилась, неловко проехалась по замерзшей луже и влетела животом в капот, крикнула, прикрыв микрофон ладонью:

— Носилки давай. Сама не дойдет, дымом надышалась, того гляди отключится. Кислород нужен…

И пошла к задней двери, придерживаясь за борт машины.

Все шло по наихудшему сценарию — первая помощь на месте, транспортировка в стационар, сдача пострадавшего в руки специалистов после традиционной перебранки в приемном отделении — почему к нам, показаний к госпитализации нет, мест тоже, везите в другую больницу. Закаленная врач в таких случаях никогда голос не повышала, соглашалась немедленно покинуть приемное, но с условием:

— Отказ принять больного подпишите, — предлагала она, — и я уеду.

И место в палате профильного отделения тут же находилось. Вся волокита займет часа два-три, не меньше, на базу они вернутся в лучшем случае, к полудню, «газель» поедет в гараж грязной, в ведомости в графе «премия» Егор в конце месяца увидит короткий прочерк.

«Да и черт с ним» — Егор распахнул заднюю дверцу, вытащил носилки и вместе с фельдшером понес их к парковке. Падальщики к этому моменту осмелели, подобрались на расстояние, достаточное, чтобы их средства фиксации запечатлели происходящее. Егор молчал и по сторонам старался не смотреть, только удивлялся, уже, скорее, профессионально, чем зло. Что, скажите на милость, заставляет прилично одетого и без очевидных внешних признаков безумия человека, завидя кровь и кишки, сломя голову бежать и фотографировать все это? И не просто сделать один-два кадра, а потом проблеваться в сторонке, что есть нормальная и естественная реакция организма, а созерцать, к примеру, труп самоубийцы, шагнувшего из окна десятого этажа. Или сбитого машиной человека, еще живущего на инстинктах, на рефлексах, или жертву наркомана, проткнувшего случайному встречному глаз отверткой, не просто так, а чтобы без проблем покопаться в его карманах и сумке, если таковая имеется. Но наркоман — это уже вроде, как и не человек, с него спроса никакого, а эти… Вроде, хвостов нет, шерстью не обросли, клыков и когтей тоже не видать, и все же… «В дурку вас всех надо, оптом, и хорошему врачу показать, психиатру… А Игорь, скотина, так и не объявился» — Егор едва сдержался, чтобы не выругаться вслух, в очередной раз мысленно пожелал бывшему приятелю «всего хорошего», двинул плечом загородившего тропинку дядю в коричневом пальто поверх пижамных штанов, обошел дымящиеся останки машины и остановился.

Девушка сидела на обледеневшей траве, сидела, согнувшись в три погибели и надрывно кашляла: до слез, до испарины, до хрипоты. Ткнулась лбом в колени, вздрогнула и разогнулась рывком, подоспевшая врач попыталась уложить ее на спину, но девушка помотала головой и снова зашлась в кашле.

— Видал? — буркнула позади фельдшер, — отравление продуктами горения средней степени. Машина загорелась, когда она за руль села, дым повалил, дальше никто ничего толком не видел. Полицаи приехали и уехали сразу: трупа нет, претензий у пострадавшей нет, несчастный случай в чистом виде.

— Претензий? — Егор поставил носилки и посмотрел на девушку, на ее бледное, как ему показалось, с синевой, перепачканное сажей лицо, на растрепанные длинные волосы. Стрижка странная, но ей идет — с одной стороны почти до плеч длиной, с другой — едва ли до подбородка, и края рваные. Присмотрелся, и сообразил, что никакая это не стрижка, волосы обгорели с левой стороны, со стороны окна, если девушка сидела за рулем. И со спины тоже — девушка снова согнулась в приступе кашля, глянула на Егора серыми, насмерть перепуганными глазищами и вдруг свалилась на траву, прижала ладони к животу. Врач и фельдшер бросились к ней, через несколько мгновений запах нашатыря перебил гарь, что несло от машины, и Егор услышал:

— Еще чего, тоже мне вздумала! Зовут тебя как? Слышишь меня? Фамилия твоя как, имя?

Фельдшер зря надрывалась, девушка лежала на спине, хватала ртом воздух, и все никак не могла надышаться, кашель душил ее.

— Больно, — разобрал Егор, увидел, как девушка прижимает руки к сердцу, но руки плохо слушаются, двигаются еле-еле, и кожа на правой ладони ярко-розового цвета — обожглась, когда за ручку схватилась или за что другое. Девушка перевернулась на бок и ее стошнило.

— Я тебе дам… — Черт, мать вашу. — В чрезвычайных ситуациях врач, воспитанная, вежливая и интеллигентная женщина, мать двоих детей, выражений не выбирала, и Егор сразу понял, что дело дрянь. Точно — в дело пошел чемоданчик, врач сама набирала лекарство в шприц, фельдшерица сноровисто расстегивала на девушку короткую шубку, разматывала шарф. Стянула его, брезгливо покрутила в руках и отшвырнула к машине — шарф превратился в тряпку, мокрую, грязную и обгорелую. Он принял на себя основной удар, прикрыл голову и шею хозяйки, не будь шарфа — ожогов не миновать, а так, считай, легко отделалась.

— Егор, глянь, может, тут где-нибудь ее сумка! — не глядя на водителя, крикнула врач, — мне потом кучу бумажек писать. Она ж ничего не скажет.

Не скажет, понятное дело, в отключке или в шоке, что, считай, одно и то же. Что ж тут было, с чего бы машине гореть… Проводку закоротило, водитель решил покурить в салоне, а рядом случайно кто-то бензин разлил. Им пованивает, кстати, несильно, но ощутимо. Может, так и надо, но сейчас не об этом. Девушку-то они в больницу привезут, врачам сдадут, понятное дело, сдадут без имени и фамилии. «Неизвестная, на вид 25-27 лет, в бессознательном состоянии поступила в приемный покой ЦРБ с диагнозом «отравление продуктами горения». Неизвестная. Его мать тоже неделю в морге пролежала как неизвестная, едва не похоронили под табличкой с номером, хорошо, добрый человек помог, дай бог ему здоровья. Неизвестная.

— Еще чего, — пробормотал Егор, — не война, разберемся.

Покрутил головой и направился к поредевшей, но не сдававшей позиций толпе любопытных, на ходу выбирая, с кого начать. Первым на пути оказался тот самый дядя в пальто поверх пижамы, набычился, глядя на приближавшегося Егора.

— Кто такая знаешь? — дядя замотал длинной лысой башкой, показывая, что он не в курсе.

— А ты? — на этот раз в несознанку пошел пузатый коротышка в синем пуховике. Этого до того проняло, что дедок нахлобучил по самые глаза шапку и потащился к ближайшему подъезду, точно устыдившись своей неуместной любознательности.

— Она не местная, квартиру снимала в крайнем подъезде. Месяц или полтора назад приехала, — Егор повернулся на голос. Это оказался высокий, чуть сутулый седой пенсионер с прекрасной осанкой. Голову он держал высоко, и хоть был ниже Егора на голову, смотрел на него точно сверху вниз.

— Зовут ее как? Фамилию знаешь? — пенсионер величаво покачал головой, глянул Егору за плечо. Пришлось обернуться — врач и фельдшер укладывали девушку на носилки, на лице «неизвестной» Егор заметил кислородную маску. Готово дело, сейчас ее загрузят в машину и «газель» полетит по городу, наплевав на правила движения, с воем полетит, с горящей «люстрой», по встречке, по разделительной — как придется. Неизвестная.

— Она из машины с сумкой вышла, — проговорила пожилая полная блондинка и поежилась на налетевшем ветру. — Потом к ней двое подошли, сумку забрали.

— Давно? — ринулся к тетке Егор, — давно подошли, забрали? Куда пошли, кто видел?

— Туда, — пискнула оторопевшая под натиском бабуля, — за пару минут до вас успели, сволочи. Как только милиция уехала. Если бы вам чуть-чуть пораньше…

Если бы да кабы — Егор глянул на часы. Без четверти десять, у мародеров было предостаточно времени, чтобы выпотрошить сумку и смыться. Пятнадцать минут — огромный срок, деньги и телефон, понятное дело, уже не найти, но вот паспорт ворюги могли выкинуть. Да так и сделали, скорее всего, и валяется он где-то поблизости вместе с сумкой, если не подобрал кто. Неизвестная. Это мы еще посмотрим.

— Егор! — услышал он голос фельдшерицы, повернулся, шагнул к ней, но тут же рванул в другую сторону, крикнул в ответ:

— Подождите, я быстро!

И побежал в указанном бабкой направлении под одобрительный гул «зрителей», побежал, глядя под ноги и по сторонам.

Детская площадка ранней весной — зрелище жалкое во всех отношениях. Пропойцы и собачники оставили здесь свои следы, постарались и бездомные — как люди, так и их четвероногие друзья. В снегу у песочницы торчали бутылки и смятые банки, рядом с качелями валялись картонные фрагменты «пусковых установок» для фейерверков, забытых еще с новогодней ночи, а от пластикового желтого домика воняло так, что подойти и посмотреть, что внутри, побрезговали и крысы с ближайшей помойки. Но то крысы, существа разборчивые в еде и чистоплотные, а вот двуногим было все равно, уже издалека Егор заметил внутри за маленьким окошком какое-то движение, потом донеслись голоса. Мат, в основном, но тон был довольный — приматы внутри явно чему-то радовались. Раздался короткий тошнотворный треск, потом стук, частый и глухой, будто что-то сыпалось на пол, вернее, на грязный снег, скользкий и вонючий.

Довольное урчание, тихий звон, звук такой, точно рывком расстегнули «молнию» — ждать было нечего. Егор пригнулся, задержал дыхание и ввалился в затхлый полумрак. Пахло паленой пластмассой и мочой, домик давно превратили в общественный сортир, он же пивная, он же уютный уголок, где можно по-быстрому ширнуться. Мятые банки, разнокалиберные бутылки, шприцы и презервативы вперемешку со снегом и обертками от дешевой еды, и над всем этим топчутся два аборигена, в черных пуховиках и трениках, один почему-то в лыжных ботинках, второй в кроссовках, что явно не по сезону. Но аборигену на погоду начхать, что по синюшной роже прекрасно видно, второй, в ботинках, не так индифферентен. И до того напоминал многодетного грабителя Яковлева, что Егор на миг невольно уверовал в воскресение мертвых и жизнь будущего века, потом пригляделся получше и успокоился — не он. У того рожа вовсе уж зверской была, даже после смерти и по всему видно, что производитель многочисленного некачественного потомства интеллектом не блещет и разум его образованием и воспитанием не обезображен, а тут даже навскидку просматриваются, как минимум три класса церковно-приходской школы. «Яковлев» первым и узрел Егора, выпрямился, насколько позволял низкий потолок и забубнил:

— Куда прешь, не видишь — тут люди. Вали нахер, дядя… — и даже сунулся навстречу, обдал перегаром и зловонием, да таким, что затошнило. Егор на миг прикрыл глаза, выдохнул и врезал в переносицу оппоненту. Но впотьмах промазал, тому прилетело чуть ниже и справа, абориген охнул, запрокинул башку и влепился затылком в стену. Домик вздрогнул, как живой, покачнулся, но устоял, дядя в кроссовках с точно такой же сиреневой рожей, как у собрата, понял, что дело плохо, и попытался сбежать, но Егор толкнул его в грудь. Тот налетел на «коллегу», домик снова содрогнулся, издалека раздался истеричный гудок — фельдшерица добралась до «скорой» и со всей дури жала на сигнал. Намек понят, надо торопиться, человеку помощь нужна, скорая помощь, а он тут дурака валяет. Тем более уже все нашел, что искал, вернее, почти все.

Черная с коричневым сумка валялась в углу — одной ручки не хватает, «молния» вырвана с корнем, хотя чего ее рвать, вот же замок. Но приглядевшись, Егор понял, что не все так просто — застежка крепилась хитрым клапаном, и открыть его приматам ума попросту не хватило, или им надоело возиться с замком, поэтому его выдрали с треском и успели покопаться внутри. Егор подхватил сумку, попутно локтем врезал дяде в ботинках уже прицельно, строго промеж глаз, попал, заметил, как у того носом пошла кровь, открыл сумку. Кошелька и телефона нет, понятное дело, зато паспорт, слава тебе, на месте — он лежит в среднем кармане, в аккуратной обложке из светлой кожи. Полдела сделано, осталось последнее.

Егор сунул сумку под мышку, сгреб ближайшего аборигена за грудки, поднял, шарахнул башкой о пластиковую переборку.

— Телефон гони, мразь, и деньги. Бегом! — рявкнул он так, что у самого уши заложило. Акустика в «сортире» оказалась неплохая, впечатление такое, точно в рупор проорал, и вообще Егор чувствовал себя как мышь в консервной банке, задевая то плечами, то макушкой обледеневший жесткий пластик: повернуться негде, места для размаха тоже нет. Дядя напротив был того же мнения, незамедлительно выдал плоский серебристый мобильник, а красный небольшой кошелек обнаружился в кармане пуховика второго.

— Уроды, чтоб вам от водки паленой передохнуть! — пожелал напоследок Егор, скинул добычу в сумку, выждал пару секунд и от души, с размаха, пусть небольшого, угостил товарища напротив кулаком под дых. Но получилось так себе, толстая куртка смягчила удар, но тому впечатлений хватило, его отбросило к стене, в ней образовалась вмятина, домик подпрыгнул и заскрипел, предупреждая: еще один пируэт, и я не выдержу. Но Егор был уже далеко, выбрался из загаженной домушки, бежал, глядя под ноги, и одновременно в паспорт, что вытащил из сумки на ходу. «Виктория Рябцева» — гласила надпись над фотографией девушки, судя по дате рождения, двадцати семи лет от роду. Лицо скуластое, подбородок острый, глаза большие, смотрит весело и пристально, косая челка закрывает половину лба. Она, точно, та самая «неизвестная», что десять минут назад дышала через маску, и неизвестно, дышит ли еще. Хотя степень отравления средняя, но мало ли что…

Первым делом он подбежал к носилкам, к взбешенной, как тигрица, врачу, подал ей паспорт, наклонился. Девушка дышит, не сама, но дышит, бледная до синевы, пальцы сжаты, на среднем правой руки блестит широкое кольцо из белого металла, на лбу испарина.

— Быстро, быстро, — чуть подобрела врач, — ей только пневмонии сейчас не хватает, — бегом, коллеги.

К «газели», действительно, бежали, поставили носилки в салон, врач сунула паспорт Виктории Егору, оказалась рядом с девушкой, всмотрелась ей в лицо, наклонилась еще ниже.

— Массаж сердца, — услышал Егор, и от тона, каким это было сказано, ему стало не по себе. Врач говорила так, точно речь шла о том йодом или зеленкой мазать поцарапанный палец, а не о реанимации. Она спокойно скинула с себя куртку, засучила рукава свитера, фельдшерица деловито закрыла заднюю дверцу, наклонилась над девушкой, сняла маску, запрокинула ей голову и проверила пульс на сонной артерии. Краем глаза глянула на Егора, сняла очки и рыкнула:

— Чего встал? В ЦРБ вези, рули, не отвлекайся!

Вытащила из чемодана здоровенные ножницы и принялась резать на девушке одежду.

Его точно ударили — он запрыгнул в кабину, первым делом врубил «светомузыку», швырнул сумку на соседнее сиденье и, как мог аккуратно, взял с места. Под вой и переливы спецсигнала вывел «газель» на проезжую часть и дал по газам. Встречка — не встречка, разделительная — не разделительная: дорогу он не выбирал, выдерживал направление, чертил мысленно самый короткий путь к центральной городской больнице, что, как назло, помещалась на другом конце города. Гнал, поглядывая в зеркало заднего вида, но ничего толком разглядеть не мог, только невнятное мельтешение, глухие звуки и негромкие спокойные голоса. И черт им всем в тот день ворожил, или ангел — неведомо, но попадись на пути кортеж первого лица государства, чиновнику пришлось бы посторониться, а прочие попутные и встречные транспортные средства сами шарахались в крайний правый, а то и к обочине. Полет прошел без осложнений, если не считать мелодичного и зверски назойливого звука — точно вода льется или птичка чирикает, красиво чирикает, задушевно, но уж больно долго, так бы и придушил. Разбираться с феноменом было не с руки, «газель» влетела под поднятый шлагбаум и остановилась у крыльца приемного отделения. Вику с носилок переложили на каталку, и снова с маской на лице увезли по коридорам, взмыленная врач заполнила бумаги и пошла к дверям.

— Домой, пора домой, — отрешенно бормотала фельдшерица, пока ехали «на базу», то есть к подстанции, куда их назойливо звала рация голосом другого, отдохнувшего и свежего диспетчера, наглой девчонки-студентки из медицинского. Егор звук малость приглушил, и снова насторожился — опять поганая канарейка, или как ее там, подала голос. И непонятно, откуда, как сверчок в деревенском доме: поет, мерзавец, а где засел — непонятно. Тонко поет, еле слышно, но от этого не менее отвратительно.

— Выключи ты его, — еле ворочая языком, попросила врач, — заколебало. Что это?

Егор крутил головой, не забывая поглядывать на дорогу. Сирену он давно отключил, ехал дисциплинированно в правом ряду и встал, как и простые смертные на светофоре. И «сверчок» как назло, заткнулся, голоса не подавал, только плевалась и шипела рация голосом стервозной девки. Да тьфу на нее, сейчас он машину поставит и уйдет на трое суток домой, отключит телефон и ляжет спать… Телефон. Сверчок. Ну, конечно.

Мобильник лежал на дне драной кожаной сумки, рядом с паспортом и кошельком. И молчал, хоть и мигала на экране надпись: «3 пропущенных вызова». Все верно, эта игрушка три раза пиликала, три раза Вике кто-то звонил: ищут пожарные, ищет милиция. Хотя нет, этим наплевать — нет трупа, нет дела, хотя «двухсотый» сегодня запросто мог образоваться, если бы не эти две женщины, что сутки отпахали, пусть и выглядят так, что любому зомби сто очков вперед дадут. «Сволочь ты» — Егор смотрел на экран, нашел журнал вызовов. Все три звонка с одного номера, что неудивительно. Родственники Вику ищут, муж, брат или отец, или мать, и что теперь делать — непонятно. Ответить, напугать их до чертиков, рассказать, что случилось или промолчать? Дилемма…

— Что там? — сунулась между спинками кресел врач. Посмотрела на телефон, на сумку, мигом все поняла и плюхнулась на лавку у стенки. Светофор загорелся зеленым, машины тронулись, Егор включил левый поворотник и повернул руль.

— Где взял? — поинтересовалась фельдшерица.

— Нашел, — не вдаваясь в подробности, сказал Егор. Ну к чему им знать детали и прочие мелочи? Правильно, ни к чему, да они и не настаивали.

— Молодец, — зевнула врач, — домой пойдешь — занеси, а то мало ли что. Эта Рябцева сейчас в себя придет и жалобу на нас накатает, что мы ее ограбили.

— Это запросто, — поддержала фельдшер.

— А точно придет? — спросил Егор.

— Да куда она денется, — отмахнулась врач, — оклемается, как миленькая. И жалобу строчить побежит. Так что не забудь, сразу отнеси, пусть там с ее барахлом сами разбираются.

И не по злобе они так говорят, а по опыту многолетнему и людей хорошо знают, даже слишком. Сколько раз бабки да деды, из ума выжившие, в прокуратуру заявления таскали с жалобой на злых врачей, что последнее у стариков выгребают, пользуясь их беспомощным состоянием. А потом, через недельку — другую заначка обнаруживается в самом неожиданном месте: в морозилке, например, или на дальней полке шкафа, давно забытой и пылью покрытой. Перепрятала бабушка рублики трудовые, на гробик отложенные, да позабыла. А все склероз проклятущий, он виноват, простите, люди добрые. Извинялись потом, конечно, даже плакали, но поздно пить и «боржоми», и прочие полезные минеральные воды — дело сделано.

— Отдам, — пообещал Егор, и, выходя на подстанции из машины, прихватил сумку с собой. Пока переодевался, Викин телефон звонил еще дважды, и Егор уже решился ответить, но звонки прекратились. И номер на этот раз не определился, в журнале вызовов появилась пустая строка. Егор покрутил телефон в руках, положил его в карман драной сумки, достал паспорт. Рябцева Виктория действительно была не местной, проживала за пару сотен километров от их богом забытого городка, и что ей здесь понадобилось — неведомо. Может, работала в Москве, снимая в пригороде квартиру, может, училась, может… Это только она сама расскажет, когда в себя придет. И все будет нормально, как и обещала врач, и, может, уже все хорошо, и девушка может дышать, слышать и говорить.

— В реанимации, — заявила дежурная медсестра из терапии, — к нам пока не привозили. Вы ей кто — родственник? Что передать?

Равнодушно глянула на Егора, услышав «нет», полезла в шкаф со стеклянными дверками, давая понять, что разговор окончен.

— Я на «скорой» работаю, — сказал ей в спину Егор, — я ее привез недавно. Как она?

Медсестра лениво повернулась, запахнула халат и осмотрела Егора с ног до головы.

— Нормально все, — снизошла, наконец, — ночку там полежит, чисто на всякий случай. Надышалась сильно, боялись второй остановки сердца и перестраховались. Нормально все будет, — повторила она, — завтра к нам переведут. В пять приходи.

— Спасибо. — Егор поколебался еще мгновение — не отдать ли медсестре сумку, но потом передумал, попрощался и пошел вниз. Положил сумку в пакет, свернул и нес под мышкой, и на полпути к даче решил, что так будет лучше. Он должен сам все узнать — и о здоровье Вики, и о том, что с ней произошло. Сам, а не доверять это кому-то другому. Хватит уже, доверился один раз. И хоть не его типаж, с Риткой и рядом не стояла — что лицом, что фигурой. И поймал себя на мысли, что в очередной раз сравнивает свою бывшую с другими, новыми, непохожими, сравнивает, чтобы сразу же отринуть и забыть. Ну, не совсем сразу, через некоторое время, словно давал себе возможность убедиться — не она. Да, не она, не зеленоглазая русалка, что занозой сидела в памяти, и что не видел уже больше трех лет, может, и не узнают они друга при случайной встрече. Она-то точно мимо пройдет, а вот он… Это вопрос. И сегодня снова одного взгляда хватило, чтобы понять — не она. Не та, из прошлого, не она. Другая. Незнакомая. Красивая. Чужая. Едва не сгоревшая в своей машине. Одна. И телефон не звонит, никто не ищет Рябцеву Викторию — забыл или надоело, или есть дела поважнее.

Серебристый мобильник молчал все сорок минут, пока Егор топал от подстанции к дому. По привычке притормозил на знакомом повороте, глянул влево и назад, и пошел себе дальше. Подумал мельком, что надо бы зайти, посмотреть, как там, в закрытой квартире, заодно счета за коммуналку из почтового ящика достать, но решил, что все это подождет. В квартиру он возвращаться не любил, и вроде сентиментальностью не страдал, но все ж было как-то неприятно, что ли. Воспоминания лезли в голову самые ненужные, от них надолго оставался осадок, не проходил несколько дней, как тяжелое похмелье. Зато на даче было хорошо и пусто, Егор миновал замерзший пруд и сухие заросли камыша вдоль вытаявшей бетонки и побежал под горку. Один дом, наглухо закрытый на зиму, второй, третий — все, он дома, действительно, дома, где тепло и спокойно, и плевать, что дачка небольшая, главное, что отопление имеется и удобства не во дворе.

Все необходимое для жизни имелось — и небольшая кухня с газовой плитой, и две теплые комнатенки, и заваленная дачным и прочим полезным барахлом крохотная прихожая, и даже небольшая ванная, где через полчаса писк нагревателя сообщил, что порция кипятка готова. Душ, потом ужин, потом свежим воздухом подышать — в комнату Егор вернулся уже затемно. Плюхнулся на диван, посмотрел на поблескивавший в полумраке экран телевизора, пошарил рядом в поисках пульта и передумал. Лег, вытянулся во весь рост, закинул руки за голову и сам не заметил, как задремал. В доме он всегда спал отменно, не то, что в квартире, помнил, как две или три ночи после возвращения вообще сон не шел, мыкался по комнатам до рассвета, не знал, куда себя деть. Выдержал неделю, и сбежал в эту благодать, и уж полгода как нарушениями сна не страдает, отрубается моментально, стоит лишь до подушки добраться, особенно если музыка подходящая — неназойливая, мягкая и такая тихая, что не понять: снится она или пиликает наяву. И если наяву, то источник где-то недалеко, даже, можно сказать, очень близко, под рукой, вернее, под головой.

Черная с коричневыми полосами сумка лежала на дальнем краю стола, через дыру на том месте, где была «молния», из прорехи мерцало синим и белым светом. Сверчок снова завел свою песню, звенел упорно и мелодично, и чертовски настойчиво. Прервался, точно набирая воздуха побольше, и снова зазвенел, равномерно-тоскливо и неотступно. Егор потянулся через стол, схватил сумку, на ощупь нашел мобильник, глянул на экран. Все то же — знакомый номер, видел он его сегодня раз пять, если не больше. Некто снова прорезался, волнуется, наверное, места себе не находит, а Вика не отвечает, да и затруднительно ей сейчас поговорить с родным или любимым человеком, завтра сможет, после пяти. Даже не завтра — сегодня, часы в углу экрана показывали половину первого ночи.

— Однако, — проворчал Егор, прикидывая мысленно, насколько этот некто взволнован отсутствием девушки, что звонит ей посреди ночи.

— Потерпи, — сказал Егор умолкшему телефону, положил его в сумку, лег и снова сел, глядя на стол — телефон завел свою песню. Егор выждал пару секунд, взял мобильник и уставился на экран, на ряд цифр, мерцавший на нем под тихую мелодию. Номер как номер, кривой, дешевый с копеечным тарифом, зато абонент отличается редкостным упорством, преходящим в тупость. Или беспокойство за близкого человека зашкалило до предела, и некто, плюнув на воспитание, манеры и вежливость, решил добиться своего. И будет теперь названивать, пока в мобильнике аккумулятор не сдохнет, ему и так недолго осталось: контур «батарейки» в верхнем углу стал красным и часто мигал. И неизвестно, что для родственника Вики будет хуже: длинные гудки в трубке или голос автоответчика «абонент временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже».

— Куда уж позже, — себе под нос пробормотал Егор, сел на диване, зачем-то посмотрел в окно на голую яблоню, что мотало ветром, потом на мобильник, потом решился и нажал клавишу с зеленой трубкой. Была — не была, надо поговорить с человеком, все объяснить ему, успокоить, если потребуется, а завтра утром по-быстрому смотаться в больницу, отдать Викину сумку врачу или дежурной медсестре, и дальше пусть сами разбираются. Егор выдохнул, нажал зеленую кнопку и поднес телефон к уху.

Мелодия моментально оборвалась, сверчок заткнулся, в доме было тихо, и Егор слышал, как за окном стучат ветки яблони и шуршат кусты смородины и малины. Разрослись они за лето до безобразия, соседи-дачники дружно подавали советы, как все это хозяйство облагородить, но Егор особо не прислушивался — ему нравился внешний вид зеленой изгороди, закрывавшей его участок от чужих глаз. Вот забор он первым делом поправил, и ворота с калиткой, а малина… Да что ей будет, этой малине.

В «трубке» тоже что-то шуршало и потрескивало, словно абонента с той стороны тоже окружали облетевшие на зиму кусты и деревья, и точно также шевелились неподалеку, только человек не стоял неподвижно, а шел через заросли, ломая ветки. Зацепился за одну, выдохнул, вроде как, матерно, и произнес небрежно, врастяжечку:

— Слышишь меня, сука? Знаю, что слышишь. Это хорошо, слушай и молчи, курва. Тебя предупреждали по-хорошему? Предупреждали. Не поняла, думала, шутим? Хрен ты угадала, тварь, еще раз рожу твою в городе увижу — закопаю. Живьем закопаю, гадина, и кол сверху вобью, чтобы не вылезла. Сутки тебе чтобы барахло собрать, и забудь, что тебе братец твой наплел. Слышишь, дрянь? Понимаешь, что тебе люди говорят? Катись отсюда, пока жива, вчера тебе повезло, завтра не прокатит, найдут, когда снег растает, или вообще не найдут, будешь в болоте гнить. Впятером тебя для начала отдерем, а потом, что осталось, фрагментами в канализацию. Или на рельсах тебя разложим, под поезд, сама выбирай, чтоб больше нравится…

Егор бросил телефон на одеяло, сел, спустил ноги на пол. Сон враз куда-то подевался, в доме стало холодно и зябко, ровный, с каким-то романтическим придыханием голос абсолютно трезвого и, похоже, здорового мужика в трубке продолжал перечислять, что ждет Вику, если она останется в городе. Спокойно говорил, без мата и нервов, точно с листа читал заранее заготовленный текст, пожелал напоследок спокойной ночи и отбился. Экран мобильника погас, но Егор на него не смотрел, глядел в окно, на несчастную яблоню, что билась ветками о забор. Мысли, понятное дело, были только об одном, и из перечня угроз и обещаний выбивалась одна фраза: «сегодня тебе повезло». Сегодня в смысле вчера, повезло, что кто-то заметил огонь, вызвал пожарных и «скорую», повезло, что все они приехали быстро. Значит, проводка не при чем, и пожар — не случайность, машину подожгли, и все сделали так, чтобы не убить, а запугать. И все для того, чтобы Вика уехала из города. Сутки ей дали, какие тут сутки, ей теперь неделю или две в себя приходить. Сутки… «Фрагментами в канализацию» — однако, абонент попался с фантазией, изысканно изъясняется, этого не отнять. Не в первый раз, судя по всему, и не в последний. «Предупреждали…» Или плохо предупреждали или что-то заставило Вику пренебречь угрозами, и дело зашло непозволительно далеко. Средняя степень отравления угарным газом — Вике действительно повезло, еще пара минут, и готово: судороги, остановка дыхания, падение сердечной деятельности и закономерный финал. Но вчера повезло, а вот завтра, оно же сегодня…

Егор нашарил рядом с собой мобильник, нажал первую попавшуюся кнопку, глянул на экран. Второй час ночи, времени впереди еще полно, и выспаться можно, и придумать, что со всем этим теперь делать. А чтобы никто не отвлекал, надо нажать вот сюда…

Телефон тихонько пискнул, экран моргнул и погас, Егор положил выключенный мобильник в Викину сумку и лег, закутался в одеяло. Недавний монолог сам собой возник в голове, завертелся по кругу от первой до последней фразы, от сказанного было смешно и жутко одновременно. Смешно от того, что словно на два десятка лет назад перенесло, в славные девяностые, в те годы четкие пацаны только так и изъяснялись, не дословно, понятное дело, но суть не пострадала. Простой алгоритм «если — то» сбоев и через годы не давал, вынуждая затравленный объект выбирать один из двух предложенных, одинаково невыгодных для него вариантов. А жутко потому, что и в те незабвенные годы слово и дело во времени не расходились. Сказано — сутки, значит — сутки, интересно, с какого момента у них отсчет пошел? От звонка или от пожара в машине? Но звонивший не уточнил, посему будем считать, что от его насыщенного монолога, на этом пока и остановимся, а там поглядим.

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

  • ***

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Когда-нибудь я ее убью предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я