Пятый рыцарь

Лана Синявская, 2020

Анна никогда не была в восторге от своего дара читать прошлое и будущее, как открытые книги. И вот однажды дар исчез. Да как не вовремя! Пропала лучшая подруга Анны, а таинственная незнакомка с черными, как вороново крыло, волосами… из зеркала, хочет завладеть Аниным телом. За объяснениями она отправилась к профессору – шекспироведу Чебышеву, визитку которого нашла в кармане и сочла это знаком. Но встреча не состоялась – девушка обнаружила его мертвым, с зажатым в кулаке листком с единственным словом: «Шекспир». А вскоре погибла подруга Анны – в ее номере нашли точно такую же надпись, сделанную кровью на стене… Этих людей связывает только Анна, и она не сомневалась: эти послания предназначены ей… Проводя с друзьями расследование убийств, Анна сталкивается как с тайнами средневековой Англии: захороненными пустыми гробами, любовью, предательством, мистикой, мистификациями, так и со вполне живыми колдунами-некромантами, вызывающими демонов в сегодняшний мир. Черная магия древнего Зла идет по пятам, уничтожая всех вокруг. Чтобы спастись, Анне придется выяснить в старинных фолиантах, кто такие таинственные Голубь и Феникс в поэмах Шекспира, при чем здесь граф Рэтленд с супругой и куда пропал дарующий бессмертие огромный Черный бриллиант Бога Тота. Ранее произведение издавалось в сокращенном варианте под названием «Женщина-сфинкс».

Глава 11

Анна водрузила потрепанный томик на стол перед собой и воззрилась на раритет едва ли не с отвращением. Солнечные лучи, сквозь окно падали на слегка покоробленную обложку из натуральной кожи. Чтобы не поддаться острому желанию разорвать книжонку в клочья, Анна спрятала под стол стиснутые руки. Этим немедленно воспользовался материализовавшийся рядом Снежко, который жадно схватил томик. Парень определенно переживал сильные эмоции. Он выглядел взволнованным, даже восторженным, как школяр на первом свидании с гимназисткой. Осторожно, но с плохо скрываемым любопытством, Александр бережно перелистал книжку, едва прикасаясь к самому краю страниц чуткими профессиональными пальцами. На Анну пахнуло слабым запахом пыли и старой бумаги. Запах не был неприятным. Чувствовалось, что книги содержались в идеальных условиях, их тщательно берегли от сырости и яркого света.

Пробегая страницу за страницей, Снежко то задерживался на какой-то строке, то проскальзывал большой кусок вскользь. Он будто впитывал содержащуюся в книге информацию, как губка воду и Яся следила за ним с уважением, в то время как Анна все еще пребывала в состоянии прострации. Минут через пятнадцать Саша захлопнул сборник и, словно любуясь, положил ее перед собой.

— Великолепно! — удовлетворенно изрек он.

— Я бы предпочла, чтобы это было полезно, — сказала Аня ворчливо.

— Не торопись, — предостерегла Яся подругу. — Он еще ничего не сказал. Во взгляде, брошенном Аней на Сашу, сквозило сомнение в том, что тот может сказать что-то ценное, что поможет отыскать подругу или хотя бы понять, что происходит.

Снежко не торопился с выводами. Он что-то обдумывал.

Потеряв терпение, Анна спросила:

— Ты не мог бы…

— Что я мог бы? — Снежко так погрузился в свои мысли, что вынырнул с неудовольствием.

— Ничего, — с досадой буркнула она.

Он встряхнулся как собака после купания и потер руки:

— Начнем с общей характеристики… — Голос парня теперь звучал четко и собранно: занимаясь делом, он забывал кривляться. — Формат книги — ин-кварто, то есть четвертушка, 195 страниц, отпечатано на великолепной бумаге. — Он восхищенно прищелкнул пальцами. — Чистый лен, а не банальная целлюлоза.

— Какая разница? — не разделила Аня его восторга. Ей казалось, что они попросту теряют драгоценное время. У нее начисто пропало желание копаться в старых книгах, имелись дела поважнее.

— Разница большая, — произнес Снежко с нажимом. — Будь эта книжка из обычной бумаги, нам бы ее не видать, сгнила бы за четыреста лет за милую душу. Век офсета, и уж тем паче газетной бумаги, недолог — лет семьдесят-сто от силы. После этого она истлеет и превратится в пыль.

Аня слушала его речь с полнейшим равнодушием, а вот Ярослава Викторовна раскрыла книгу и послушно провела пальцами по толстому пористому листу, прислушиваясь к ощущениям.

— Шершавая, — улыбнулась она.

Снежко выразительно фыркнул:

— Уникальная бумага! Причем, явно привозная. В Лондоне, где печатался сборник, такую не делали. — Он еще бросил оценивающий взгляд на раскрытую книгу. — Возможно, испанская, но точно утверждать не берусь. Очень похоже, что бумага сделана на заказ, маленькой партией.

— А это почему? — поинтересовалась Яся.

— Главным образом, из-за водяных знаков. Вот, посмотрите на свет. — Он осторожно поднял книгу напротив окна и показал поочередно несколько страниц. — Их тут несколько вариантов. Некоторые я встречал и раньше, но два-три определенно вижу впервые. Например, вот этот.

Анна инстинктивно посмотрела на проступивший сквозь бумажные волокна силуэт восходящего солнца.

— Хорошо, что не профиль Ленина, — пробормотала она. — А что, водяные знаки — большая редкость?

— Да нет, тогда это было принято, и даже модно. Кроме того, в шестнадцатом веке книги приравнивались к предметам роскоши и были редкостью. То, что печаталось, печаталось на совесть. Книги стоили так дорого, что их хранили, берегли и даже передавали по наследству, упоминая в завещании.

— Это что, шутка? — вскинула брови Анна.

— Нет, он не шутит. — Яся покачала головой и добавила с оттенком разочарования в голосе: — Жаль, что тут не за что зацепиться.

— Вы меня не так поняли! — рассердился Снежко. — Водяные знаки в самом деле не редкость, а скорее правило, но это смотря какие! Звезда, солнце, сетка — мотивы совершенно обычные. Но Голубя я никогда не видел. И уж совсем необычно выглядит единорог. Он попросту уникален.

— В любом случае это всего лишь картинки, — перебила Анна сердито. — Нурия в этом не разбиралась и изучение бумаги не поможет нам понять, куда она пропала и почему. Может, займемся, наконец, содержанием книги? Кстати, мне все меньше нравится слово «жертва» в ее заглавии.

— Спокойно, малышка, это всего лишь метафора, — подмигнул ей Саша. Он позаимствовал третий стул, плюхнулся на него, пододвинул сборник поближе и открыл его на нужной странице. — Вот она, ваша поэма «Феникс и Голубка». — Он ткнул пальцем в заглавие, набранное витиеватым жирным шрифтом. — Страницы 170-172. Прошу любить и жаловать. Прочтете сами или перевести?

— Обойдемся, — отрезала девушка, уткнувшись в книгу. — Черт знает что! — воскликнула она через несколько минут.

— Ты чего ругаешься? — зашикала на нее Яся.

— Ты была права. При дословном переводе смысл поэмы совершенно меняется. Вот, — она достала из сумочки слегка помятый листок, вырванный из тетради, исписанный мелким почерком, — если хотите, сравните сами. Я на всякий случай переписала текст в переводе Левика.

Яся и Саша склонились над книгой. Некоторое время царило молчание, потом Яся сказала:

— Наверное, нужно записать и второй вариант. Так будет легче сравнивать.

Анна кивнула и быстро разорвала тетрадный лист пополам. Исписанную часть отложила, а чистую положила перед собой. Снежко подал ей ручку. Противники заключили временный пакт о ненападении.

Первые три четверостишия девушка записала по памяти, они намертво врезались в ее мозг. Остальное они перевели совместными усилиями. Поставив последнюю строчку, Анна вполголоса зачитала полученное:

Пусть священником в белом стихаре,

Играющим реквием,

Будет Лебедь, предчувствующий свою смерть,

Чтобы реквием сохранил свою торжественность.

И ты, живущий три срока ворон,

Своим дыханием окрашивающий

В черное свой выводок,

Ты тоже пойдешь вместе с нашими плакальщиками.

Возглашаем антифон:

— А что означает слово «антифон»? — поинтересовалась Яся.

— Это когда церковный хор начинает петь по очереди, то одна половина, то другая, — снисходительно пояснил Снежко. Читай дальше.

Любовь и постоянство умерли,

Феникс и Голубь исчезли отсюда

В обоюдном пламени.

Такова была их любовь, что двое

Стали одной сущностью

Между двумя отдельными существами — никакого разделения.

Любовь убила число.

На этот раз вопрос задала сама Анна:

— Что значит «никакого разделения»? Сиамские близнецы, что ли? Это уже просто извращение какое-то! — возмутилась она.

— Не извращение, а метафора. Это Шекспир, детка! Да вы лапоть, барышня, — съязвил Саша.

— Сам ты валенок! — отбрила Аня сердито. — А метафора эта — дурацкая.

Тем не менее она продолжила чтение перевода:

Собственные сердца у каждого, но не раздельные,

Расстояние, но не пространство

Между Голубем и его Королевой.

Лишь с ними такое чудо было возможно.

— Стоп, стоп, стоп! — замахал руками Саша. — Тут какая-то ошибка! Ты уверена, что правильно перевела?

— Ты вроде бы тоже в этом участвовал, — парировала Анна. — А в чем дело?

— В том, что у Левика Голубка — женского рода. Мужчина — Феникс, а у тебя все наоборот.

— Ничего не наоборот! — Анна сверилась с нужной строкой в книге. — Сам смотри. У твоего великого Шекспира Голубь является кавалером, а Феникс — его дамой. Цитирую дословно: «Twixt the turtle and his queen». Слово «Queen» тебе переведет даже пятиклассник сельской школы. Оно обозначает «Королева». А это, сам понимаешь, женщина.

— Действительно, — почесал в затылке Саша. — Как же раньше никто не заметил?

Анна выразительно хмыкнула, но воздержалась от комментариев. Успех вдохновил ее, и она продолжала читать уже бодрее.

Любовь между ними так сияла,

Что Голубь видел свое право

Сгореть на глазах у Феникс.

Один для другого был как собственное «я».

Обладатели здравого смысла испуганы,

Что сущность обернулась не тем, чем казалась.

— Обыватели всегда приходят в ужас по любому поводу, — не удержался от комментария Саша, — но воспитанный Левик почему-то об этом скромно умолчал.

Аня закончила строфу, игнорируя его замечание:

Одной Природы двойное имя

Обозначает здесь не одного и не двоих.

Пораженный Разум

Видит раздельное, слившееся воедино.

Все не то, чем кажется,

Простое обернулось гиперсложным.

И тогда он вскричал: как же двое

Могли достичь такого единения, ведь различие всегда остается заметным?

Но непостижимое для Разума

Может понять и объяснить Любовь.

Наконец он исполнил Плач

О Фениксе и Голубе,

Властителях Духа и Звездах Любви

Вместе с Хором на их Трагической Сцене.

— Дальше идет собственно Плач, который имеет столь же мало общего с вариантом господина Левика, как и все остальное, — автоматически пояснила Анна.

Красота, верность, совершенство,

Милосердие, благородная Простота

Здесь лежат, став пеплом.

Смерть теперь стала гнездом Феникс,

А верное сердце Голубя

Обрело покой в вечности.

Они не оставили потомства,

Но это не признак их бессилия.

Это был целомудренный брак.

Что-то кажется верностью, но ее больше нет.

Красота хвалится, но это не она.

Верность и красота погребены здесь.

К этой урне пусть направятся те,

Кто верен, кто справедлив.

Об этих умерших птицах вздохнет молящийся.

William Shake-speare — Уильям Потрясающий-копьем.

— Знаете, почему-то в дословном переводе вся эта история совсем не похожа на — как ты сказал? — метафору, — призналась Анна. — По-моему, это самый настоящий некролог, где настоящие имена скрыты под птичьими масками.

— Это абсолютно бездоказательно! — возмутился Снежко. — С чего ты взяла?

— Фу, какое занудство! — сморщила носик Анна. — Я догадалась.

— Она догадалась! — по-бабьи всплеснул руками Саша. — Как мило! Ей не нужны доказательства, мотивы, причины. В этом вся беда! Женщина не ищет доказательств. Она догадывается!

— А большой и сильный мужчина обязан приложить для того же самого титанические усилия своего ума, да?

— Естественно.

— По-моему, Аня не так уж далека от истины, — не дала разгореться драке Ярослава Викторовна. — Очень похоже, что Шекспир имел в виду совершенно конкретную супружескую пару…

— Которая жила в сознательно-целомудренном браке и одновременно отошла в мир иной, сгорев на костре? — закончил за нее Саша. — Вы правда в это верите? Я лично — нет!

— Ну и дурак, — просто сказала Анна. — Твой великолепный сарказм основан на столь же великолепном самомнении. Как же, великий специалист снизошел до того, чтобы согласиться с простым смертным, да еще и с женщиной! Позор! Знаешь, Саша, я никак не могу решить для себя: ты кто? Гений или полный тупица?

Глаза парня начали наливаться кровью, но Яся и в этот раз не дала им перейти в рукопашную.

— Давайте лучше попробуем подумать, какие ассоциации вызывают эти птичьи клички, — предложила она. — Вот, например, орел, почти в открытую назван королем. Давайте оставим это как версию. Лебедь, скорее всего, действительно священник — непременный участник погребальной церемонии того времени. Думаю, эту птицу выбрали из-за того, что по легенде лебедь, предчувствуя свою смерть, поет в первый и последний раз в жизни. В тексте поэмы об этом сказано прямо.

— А кто тогда Ворон? Или, того хуже, «визгливый посланец дьявола»? — мрачно спросил Саша. — Есть версии?

Аня и Яся молчали.

— Я и не говорила, что будет легко. Просто эти аналогии — наша единственная ниточка к пониманию действительной ценности поэмы, — пожала плечами Ярослава Викторовна. — Мы можем попытаться проследить связь птичьих имен с реальными историческими личностями и выяснить, о ком идет речь. Подбирая клички, Шекспир наверняка исходил из личных качеств тех, кто скрывался под маской. То, что лежит на поверхности, только подтверждает это.

— Если следовать вашей логике, — не желал сдаваться Снежко, — то имя Феникс вообще не имеет никакого смысла.

Конец ознакомительного фрагмента.