Неоновые боги

Кэти Роберт, 2021

Любимица светского общества Персефона Димитриу планирует сбежать из ультрасовременного города Олимпа и начать новую жизнь вдали от вероломной политики Тринадцати Семей. Но ее планы срываются, когда мать девушки тайком устраивает ей помолвку с Зевсом, опасным властителем, стоящим за темной ширмой их блистательного города. Не имея иного выбора, Персефона бежит в запретный нижний город и заключает опасную сделку с человеком, которого когда-то считала вымыслом… с тем, ко откроет ей глаза на мир, о существовании которого она даже не подозревала. Аид всю жизнь скрывался от посторонних глаз и не намерен выходить на свет. Но выяснив, что с помощью Персефоны он может совершить акт мести, которой жаждал годами, Аид пользуется этим предлогом, чтобы помочь ей – за плату. Однако с каждой бессонной ночью, которую они проводят в объятьях друг друга, в нем начинают просыпаться чувства к Персефоне, и он готов, развязать войну с самим Олимпом, лишь бы она была рядом…

Глава 4. Персефона

Он настоящий.

Я знаю, что должна кричать, или драться, или пытаться добежать до ближайшего телефона, но все еще стараюсь примириться с той мыслью, что Аид существует. Все уши сестрам прожужжу. Я знала, что была права.

К тому же теперь паника стала ослабевать, и я понимаю, что мне не в чем его винить. Может, он и припугнул меня перед людьми Зевса, но в противном случае меня бы утащили обратно в башню Додона. Да, возможно, на животе теперь навсегда останется отпечаток его плеча, но, судя по тому, что он не перестает на меня рычать, я поранила ноги.

Не говоря уже о том, что осторожность, с которой он промывает мои раны, совсем не подтверждает слух о том, что Аид — монстр. Монстр бросил бы меня на произвол судьбы.

Он… нечто иное.

Он стройный и сильный, а на его пальцах виднеются шрамы. Густая борода и темные волосы длиной до плеч лишь подчеркивают его внушительность. Темные глаза холодны, но не жестоки. Просто, похоже, он так же раздражен на меня, как и на Гермес с Дионисом.

Аид вытаскивает крошечный кусочек стекла и бросает его в миску, которую поставил рядом. Смотрит на осколок таким сердитым взглядом, будто тот оскорбил его мать или пнул собаку.

— Не дергайся.

— Я не дергаюсь.

Во всяком случае, пытаюсь. Мне больно, и я никак не могу унять дрожь, хотя он снова накинул пальто мне на плечи. Чем дольше я сижу, тем больнее становится, будто тело только сейчас начинает осознавать, в какие неприятности мы попали. Не могу поверить, что я сбежала, что зашла так далеко сквозь темноту и холод и оказалась здесь.

Нечего даже думать об этом. Впервые в жизни у меня нет плана или четкого продуманного списка, как попасть из пункта А в пункт Б. Я в состоянии свободного падения. Мать убьет меня, когда выследит. Зевс… Я содрогаюсь. Мама будет угрожать, что выбросит меня из окна или упьется до смерти, но Зевс действительно может причинить мне вред. И кто его остановит? Кто достаточно силен, чтобы его остановить? Никто. Если бы кто-то мог остановить этого монстра, последняя Гера была бы жива.

Аид замирает с парой пинцетов в руках и вопросительно смотрит на меня.

— Ты дрожишь.

— Нет, не дрожу.

— Твою мать, Персефона. Ты дрожишь как осиновый лист. Нельзя просто сказать, что это не так, и ждать, будто я поверю, хотя собственными глазами вижу, как все обстоит на самом деле.

Его пронизывающий взгляд и впрямь выразителен, но я так оцепенела, что ничего не чувствую. Просто сижу и смотрю, как он идет к двери в углу комнаты и возвращается с двумя толстыми одеялами. Затем кладет одно из них на стол рядом со мной.

— А сейчас я тебя приподниму.

— Нет. — Сама не знаю, почему спорю. Мне холодно. Одеяла помогут согреться. Но, похоже, я не могу сдержаться.

Аид пристально смотрит на меня.

— Не думаю, что у тебя переохлаждение, но если не согреешься в ближайшее время, этим все и закончится. Было бы чертовски досадно, если бы мне пришлось согревать тебя теплом своего тела.

Смысл сказанного доходит до меня только несколько долгих мгновений спустя. Разумеется, он ведь не о том, что раздел бы нас обоих и обнимал меня, пока я не согреюсь. Я сверлю его взглядом.

— Ты бы не стал.

— Конечно, стал бы. — Он бросает на меня сердитый взгляд. — Мне от тебя не будет никакой пользы, если ты умрешь.

Я не обращаю внимания на неистовый порыв уличить его в том, что он блефует, и поднимаю руку.

— Я могу двигаться самостоятельно.

Отчетливо ощущаю его пристальный взгляд: я приподнимаюсь и пересаживаюсь с гранитной столешницы на одеяло. Аид, не теряя времени, заворачивает меня во второе одеяло, укрывая каждый сантиметр обнаженной кожи до самых лодыжек. И только после этого продолжает вынимать осколки из моих ступней.

Черт бы его побрал, но в одеяле и впрямь приятно. Тепло сразу же проникает в мое тело, прогоняя холод, сковавший все внутри. Дрожь усиливается, но я понимаю, что это хороший знак.

Отчаянно пытаясь отвлечься, я сосредотачиваю внимание на мужчине возле моих ног.

— Последний Аид умер. Все считают тебя мифом, но Гермес с Дионисом с тобой знакомы.

Они были на вечеринке, с которой я сбежала, — вечернике в честь моей… помолвки. Но я знаю их не лучше, чем остальных из Тринадцати. Иначе говоря, я совсем их не знаю.

— В чем заключается вопрос? — Он вынимает еще один осколок и со звоном бросает его в миску.

— Почему тебя считают мифом? Какая-то бессмыслица. Ты один из Тринадцати. Ты должен…

— Я и есть миф. Ты спишь, — сухо говорит он и ощупывает мою ступню. — Острую боль чувствуешь?

Я моргаю.

— Нет. Только ноющую.

Он кивает, будто этого и ожидал. Я в оцепенении смотрю, как он накладывает бинты и продолжает промывать и перевязывать мои ноги. Я не… А может, он прав, и я правда сплю, потому что во всем этом нет ни малейшего смысла.

— Ты водишь дружбу с Гермес и Дионисом.

— Я ни с кем не вожу дружбу. Иногда они заглядывают ко мне, как бродячие коты, от которых невозможно отделаться.

Что бы он ни говорил, в его словах слышатся нотки нежности.

— Ты дружишь с двумя из Тринадцати. — Потому что он сам один из Тринадцати. Как моя мать. Как и Зевс. О боги, Психея права, Аид так же ужасен, как и все остальные.

На меня обрушиваются события этой ночи. Сцены вспышками сменяют друг друга. Зал скульптур. Скрытность матери. Рука Зевса хватает мою, когда он объявляет о помолвке. Полный ужаса бег вдоль реки.

— Они устроили мне засаду, — шепотом говорю я.

Аид поднимает взгляд, нахмурив выразительные брови.

— Гермес с Дионисом?

— Моя мать с Зевсом. — Не знаю, зачем рассказываю ему об этом, но никак не могу остановиться. Плотнее запахиваю одеяло и содрогаюсь. — Я не знала, что на сегодняшней вечеринке будет объявлено о нашей помолвке. Я не давала на нее согласия.

Я так измотана, что даже могу вообразить, будто вижу проблеск сочувствия на его лице, пока оно не сменяется раздражением.

— Взгляни на себя. Конечно, Зевс хочет пополнить тобой свой длинный список Гер.

Конечно, он так подумал. Если Тринадцать чего-то хотят, то попросту берут это.

— Разве я виновата в том, что они так решили, даже не поговорив со мной, просто потому, что я так выгляжу? — Возможно ли, чтобы голова в буквальном смысле взорвалась? Сдается мне, я смогу это выяснить, если мы продолжим все это обсуждать.

— Это Олимп. Участвуешь в борьбе за власть — расплачиваешься за последствия. — Он заканчивает бинтовать вторую ступню и встает на ноги. — А порой ты расплачиваешься за последствия, даже если за власть борются твои родители. Можешь рыдать из-за несправедливости мира, а можешь что-то с этим делать.

— Я и делала.

Он фыркает.

— Ты сбежала, как перепуганная лань, и думала, что он не бросится в погоню? Милая, для Зевса это почти прелюдия. Он найдет тебя и притащит обратно в свой дворец. Ты выйдешь за него, как самая настоящая послушная дочка, а через год начнешь рожать его поганых детишек.

Я отвешиваю ему пощечину.

Непроизвольно. По-моему, я еще ни разу в жизни не поднимала руку на человека. Даже на вызывающих раздражение младших сестер, когда мы были детьми. Я в ужасе смотрю на красную отметину, расцветающую на его щеке. Нужно извиниться. Нужно… сказать что-то. Но, едва открыв рот, я произношу вовсе не извинения.

— Я лучше умру.

Аид долго смотрит на меня. Обычно мне легко удается понимать людей, но я не представляю, что таится в его глубоких, темных глазах. Наконец он произносит:

— Сегодня останешься здесь. Утром поговорим.

— Но…

Он берет меня на руки, словно принцессу, коей и назвал, и одаривает таким холодным взглядом, что я проглатываю любые свои возражения. Сегодня мне некуда идти, у меня нет ни сумки, ни денег, ни телефона. Я не могу позволить себе смотреть в зубы этому дареному коню, пусть даже он ворчлив и носит имя, которым родители на протяжении многих поколений пугали своих детей. Может, и не этим конкретным Аидом. Этому на вид от тридцати до тридцати пяти. А статусом Аида. Всегда в тени. Всегда занят темными делами, которые лучше совершать вдали от глаз нормального, безопасного мира.

Но разве он и вправду такой безопасный? Мать, по сути, выдала меня замуж за Зевса. Человека, которого реальные факты рисуют вовсе не всеми любимым славным королем, а бандитом, за которым тянется вереница мертвых жен. И это только жены. Кто знает, сколько еще женщин стали его жертвами за эти годы? Меня тошнит от одной только мысли об этом. Как ни крути, Зевс опасен, и это факт.

Напротив, все, что окружает Аида, — миф чистой воды. Никто из моих знакомых даже не верит в его существование. Все сходятся во мнении, что когда-то Аид действительно существовал, но его род, носивший этот титул, давно вымер. А это означает, что у меня нет почти никакой информации и об этом Аиде. Не уверена, что это лучший вариант, но сейчас я выберу даже человека в окровавленном плаще и с крюком вместо руки, лишь бы не Зевса.

Аид несет меня наверх по винтовой лестнице, которая выглядит в точности, как в готическом фильме. Честно говоря, все части его дома, которые я уже видела, точно такие же. Броские полы из темного дерева, лепнина под потолком, которая должна бы выглядеть жутко, но отчего-то создает иллюзию, будто преодолела время и реальность. Пол в коридоре второго этажа устлан ковром темно-красного цвета.

Тем легче скрыть следы крови.

Издаю истерический смешок и зажимаю рот ладонью. Это не смешно. Я не должна смеяться. Видимо, я в считаных секундах от того, чтобы тронуться умом.

Аид, естественно, не обращает на это внимания. Мы направляемся ко второй двери по левую руку, и, как только он заходит внутрь, во мне вновь просыпается инстинкт самосохранения. Я одна в спальне с опасным незнакомцем.

— Опусти меня.

— Не драматизируй. — Он не бросает меня на кровать, как я ожидала. А осторожно сажает на нее и так же осторожно отступает назад. — Если зальешь мне полы кровью, пытаясь сбежать, я буду вынужден выследить тебя и притащить обратно, чтобы ты их отмыла.

Я моргаю. Он практически озвучил мои мысли, отчего становится жутко.

— Ты самый странный человек из всех, кого я встречала.

Настал его черед одарить меня настороженным взглядом.

— Что?

— Вот именно. Что? Что это за угроза такая? Ты беспокоишься о своих полах?

— Здесь красивые полы.

Он что, шутит? Я бы так и подумала, будь это кто-то другой, но Аид стоит с тем же серьезным видом, с каким стоял на улице, словно какая-нибудь смерть с косой. Я бросаю на него хмурый взгляд.

— Я тебя не понимаю.

— Ты и не должна меня понимать. Просто побудь здесь до утра и постарайся не поддаться желанию покалечить себя еще сильнее. — Кивком головы он указывает на дверь в дальнем углу комнаты. — Ванная комната там. И вставай на ноги как можно меньше.

И он уходит, тихо прикрыв за собой дверь.

Я медленно считаю до десяти, а потом еще трижды повторяю отсчет. Никто не врывается, чтобы проверить меня, и я неторопливо ползу по кровати к телефону, который бесхитростно расположился на прикроватном столике. Слишком бесхитростно? Не сомневаюсь, что мне не удастся сделать звонок, не попав при этом под прослушку. Судя по тайным туннелям, Аид не из тех, кто оставит на виду что-то, похожее на брешь в системе безопасности. Наверное, это ловушка, придуманная специально для того, чтобы заставить меня выдать все свои секреты.

Но это не имеет значения.

Я боюсь Зевса. Зла на мать. Но не могу допустить, чтобы мои сестры продолжали сходить с ума от тревоги, не зная, где я.

Психея уже наверняка позвонила Каллисто, а если в моей семье и есть человек, который будет устраивать бесчинства по всему Олимпу, наживать врагов и сыпать угрозами, пока меня не найдут, так это моя старшая сестра. Само мое исчезновение и так уже разворошило осиное гнездо. Я не могу допустить, чтобы сестры усугубили ситуацию, которая и так уже превратилась в сущий кавардак.

Сделав глубокий вдох, который никак не помог мне собраться с духом, я хватаю трубку и набираю номер Эвридики. Она единственная из моих сестер, кто точно ответит на звонок с незнакомого номера. И, конечно, три гудка спустя я слышу ее запыхавшийся голос.

— Алло?

— Это я.

— Слава богам! — Звук ее голоса отдаляется. — Это Персефона. Да, да, я включу громкую связь. — Через секунду на линии слышатся шумы, когда она включает динамик. — Каллисто и Психея тоже здесь. Где ты?

Я обвожу комнату взглядом.

— Вы мне не поверите, если скажу.

— А ты попробуй. — Категоричное заявление Каллисто подсказывает мне, что она вот-вот придумает, как пробраться через телефонную линию и придушить меня.

— Если бы знала, что ты сбежишь, как только я пойду за твоей сумкой, не оставила бы тебя одну. — Голос Психеи дрожит, будто она вот-вот расплачется. — Мать рвет верхний город на части, пытаясь тебя найти, а Зевс…

Каллисто перебивает ее.

— К черту Зевса. И мать тоже к черту.

Эвридика ахает.

— Нельзя так говорить.

— А я сказала.

Вопреки здравому смыслу, их перебранка меня успокаивает.

— Со мной все хорошо. — Я бросаю взгляд на свои перебинтованные ноги. — В целом.

— Где ты?

Плана у меня нет, но я знаю, что не могу вернуться домой. Вернуться в дом матери — все равно что признать поражение и согласиться выйти за Зевса. Я не могу этого сделать. И не стану.

— Это не имеет значения. Домой я не вернусь.

— Персефона, — неспешно обращается Психея. — Я понимаю, что ты недовольна, но мы должны придумать вариант получше, чем убегать в ночь. Ты женщина, у которой всегда есть план, но вот именно сейчас у тебя его нет.

У меня нет плана. Я в свободном падении, отчего чувствую себя в опасности, а по спине от ужаса бежит дрожь.

— Планы могут измениться.

Все три сестры молчат, что случается редко, и мне жаль, что я не могу по достоинству оценить этот момент. Наконец, Эвридика спрашивает:

— Тогда зачем ты сейчас позвонила?

Хороший вопрос. Я не знаю.

— Просто хотела дать вам знать, что со мной все хорошо.

— Мы поверим, что с тобой все хорошо, когда узнаем, где ты. — Голос Каллисто по-прежнему звучит так, будто она готова прикончить любого, кто встанет между нами, и я выдавливаю улыбку.

— Персефона, ты просто исчезла. Все отчаянно ищут тебя.

Я перевариваю ее утверждение, тщательно его обдумывая. Все отчаянно меня ищут? Они уже говорили про маму, но я только сейчас связала факты в единое целое. Совершенно нелогично, что ей все еще неизвестно о моем местонахождении, потому что…

— Зевс знает, где я.

— Что?

— Его люди преследовали меня до Кипарисового моста. — Я содрогаюсь от этой мысли. Не сомневаюсь, что им было поручено привести меня обратно, и они могли легко схватить меня в паре кварталов от башни Додона. Но предпочли преследовать, усилить мой страх и отчаяние. Ни один прислужник Зевса не посмел бы так поступить с его будущей невестой… если только сам Зевс не отдал им такой приказ. — Он делает вид, будто не знает, где я?

— Да. — Злость так и не исчезла из голоса Каллисто, но поутихла. — Он говорит, что собирает поисковые отряды, а мать суетится возле него, будто бы не приказала своим людям сделать то же самое. Он подключил и личный состав службы безопасности.

— Но зачем ему это делать, если он и так знает, где я?

Психея прокашливается.

— Ты сказала, что перешла через Кипарисовый мост.

Черт. Случайно сболтнула. Я закрываю глаза.

— Я в нижнем городе.

Каллисто усмехается.

— Это не должно иметь для Зевса никакого значения. — Сестра никогда не обращала внимания на слухи о том, что перейти реку почти невозможно, как и покинуть Олимп. Честно признаться, я тоже в это не верила, пока не ощутила то жуткое давление, когда перешла ее сама.

— Если только… — Эвридика совладала с эмоциями, и я буквально смогла представить, как проносятся мысли в ее голове. Она разыгрывает из себя взбалмошную девицу, когда ей удобно, но на самом деле она, пожалуй, самая умная из нас. — Раньше город был разделен на три части. Зевса, Посейдона и Аида.

— Это было давно, — бормочет Психея. — Зевс и Посейдон теперь сотрудничают. А Аид — просто миф. Мы с Персефоной как раз говорили об этом сегодня вечером.

— Если бы он не был мифом, то смог бы остановить Зевса.

Каллисто фыркает.

— Вот только даже если бы он и существовал, то быть не может, чтобы он оказался не хуже Зевса.

— Это не так. — Слова вырываются вопреки всем моим попыткам удержать их. Черт побери, я не хотела приплетать сестер, но очевидно, что ничего не получится. Стоило догадаться об этом в тот же миг, как я набрала номер Эвридики. Идти, так до конца. Я прокашливаюсь: — Кем бы он ни был, он не так плох, как Зевс.

Голоса сестер сливаются, когда они хором выдают свое потрясение.

— Что?

— Ты ударилась головой, пока убегала от этих ублюдков?

— Персефона, твоя одержимость выходит из-под контроля.

Я вздыхаю.

— У меня нет галлюцинаций, и я не ударялась головой. — Лучше не рассказывать им о моих ногах или о том, что я до сих пор слегка дрожу даже после того, как меня укутали в теплые одеяла. — Он существует и все это время был здесь.

Мои сестры вновь замолкают, обдумывая услышанное. Каллисто чертыхается.

— Люди бы узнали.

Должны были. Но тот факт, что все это время мы верили, будто он — вымысел, указывает на то, что некто более авторитетный захотел стереть память об Аиде с лица Олимпа. Все говорит о вмешательстве Зевса, ведь у кого еще есть власть провернуть нечто подобное? Возможно, у Посейдона, но ему плевать на все, что не касается моря и доков. Больше никто из Тринадцати не обладает такой же властью, какую имеют наследуемые титулы. Никто из них не посмел бы исключить титул Аида, по крайней мере, в одиночку.

С другой стороны, никто не говорит о том, как мало существует точек пересечения между верхним и нижним городом. Все просто принимается на веру. Даже я никогда не задавалась этим вопросом, хотя во всем, что касается Олимпа и Тринадцати, многое ставлю под сомнение.

В конце концов, Психея спрашивает:

— Что требуется от нас?

Я напряженно размышляю. Мне всего-то нужно продержаться до дня рождения, и тогда я буду свободна. Получу доступ к трастовому фонду, открытому нашей бабушкой, и мне больше никогда не придется полагаться ни на мать, ни на кого бы то ни было еще в Олимпе. Но не раньше моего двадцать пятого дня рождения. Сейчас у меня есть свои сбережения, но на самом деле они мне не принадлежат.

Они принадлежат моей матери. Я могла бы попросить сестер привезти мне сумку, но мать уже наверняка заморозила мои счета. Она любит так делать, чтобы наказать нас, а уж после такого унижения точно позаботится о том, чтобы я к ней приползла. Кроме того, я не хочу, чтобы мои сестры оказались в нижнем городе, даже если им удастся перебраться через реку Стикс. Тем более что опасность будто бы подстерегает на каждом углу.

На самом деле, есть только одно решение.

— Я придумаю что-нибудь, но не вернусь. Не сейчас.

— Персефона, это не план. — Шумно выдыхает Каллисто. — У тебя нет ни денег, ни телефона, свободного от прослушки, и ты поселилась у призрака Олимпа, который к тому же один из Тринадцати. Он — само олицетворение опасности. Это полная противоположность плана.

Не могу с этим поспорить.

— Я что-нибудь придумаю.

— Нет уж. Давай-ка еще раз.

Психея откашливается.

— Если Эвридика сумеет отвлечь маму, мы с Каллисто сможем привезти тебе запасной телефон и деньги, которые у нас есть. Так у тебя хотя бы появится возможность во всем разобраться.

Меньше всего мне хочется втягивать в это сестер, но теперь уже поздно. Я облокачиваюсь на изголовье.

— Дайте подумать. Я позвоню завтра и расскажу подробнее.

— Так не…

— Люблю вас. Пока. — Вешаю трубку, пока они не придумали очередной аргумент для спора.

Это правильное решение, но я все равно чувствую, будто оборвала последнюю связь со своим прошлым. Я уже очень давно обдумывала способ сбежать из Олимпа, а значит, этот разрыв все равно должен был случиться, вот только я думала, что останется больше связи. Думала, что все равно смогу связаться с сестрами, не подвергая их при этом опасности. Думала, что по прошествии времени даже мама передумает и простит меня за то, что я отказалась быть пешкой в одном из ее замыслов.

Похоже, я ошибалась.

Обвожу комнату взглядом, чтобы отвлечься. Она такая же роскошная, как и другие части дома, что я успела увидеть. Большая кровать с темно-синим балдахином, которой гордилась бы любая принцесса. Паркетные полы, которые так любит Аид, устланы пышным ковром, и повсюду еще больше лепнины. Спальня такая же атмосферная, как и другие помещения в доме, но мало что говорят о человеке, которому принадлежат. Очевидно, это гостевая спальня, а потому сомневаюсь, что она что-нибудь поведает мне об Аиде.

В этот момент мое тело решает напомнить, что я долго шла по холоду в этих ужасных туфлях, а потом босиком бежала по стеклу и гравию. Ноги болят. Спина болит.

Ступни… Лучше о них не задумываться. Я так устала, что, возможно, даже сумею сегодня заснуть.

Снова оглядываю комнату. Быть может, Аид и не так плох, как Зевс, но рисковать нельзя. Осторожно поднявшись на ноги, я плетусь к двери. На ней нет замка, и я тихо ругаюсь. Ковыляю в ванную и едва не всхлипываю от облегчения, обнаружив, что на этой двери замок есть.

Пока я стаскиваю с кровати огромное одеяло и волоку его в ванную, кажется, что с каждой секундой мышцы каменеют все больше и тянут меня вниз. Ванна достаточно велика, чтобы в ней можно было поспать с комфортом или без него. После недолгих раздумий возвращаюсь в спальню и перетаскиваю приставной столик к входной двери. Так я хотя бы услышу, если кто-то сюда войдет. Довольная тем, что сделала все, что могла, я запираю дверь ванной комнаты и едва ли не падаю в ванну.

Утром у меня будет план. Я придумаю, что делать дальше, и случившееся перестанет казаться мне концом света.

Мне просто нужен план…