Неоновые боги

Кэти Роберт, 2021

Любимица светского общества Персефона Димитриу планирует сбежать из ультрасовременного города Олимпа и начать новую жизнь вдали от вероломной политики Тринадцати Семей. Но ее планы срываются, когда мать девушки тайком устраивает ей помолвку с Зевсом, опасным властителем, стоящим за темной ширмой их блистательного города. Не имея иного выбора, Персефона бежит в запретный нижний город и заключает опасную сделку с человеком, которого когда-то считала вымыслом… с тем, ко откроет ей глаза на мир, о существовании которого она даже не подозревала. Аид всю жизнь скрывался от посторонних глаз и не намерен выходить на свет. Но выяснив, что с помощью Персефоны он может совершить акт мести, которой жаждал годами, Аид пользуется этим предлогом, чтобы помочь ей – за плату. Однако с каждой бессонной ночью, которую они проводят в объятьях друг друга, в нем начинают просыпаться чувства к Персефоне, и он готов, развязать войну с самим Олимпом, лишь бы она была рядом…

Глава 3. Аид

Эта женщина не с моей стороны реки Стикс. Уже этого должно быть достаточно, чтобы вынудить меня уйти, но я невольно замечаю, что она хромает. Бежит босиком без пальто посреди января. И в ее глазах мольба.

Не говоря о том, что ее преследуют двое мужчин, пытаясь догнать, пока она не перебралась на мою сторону. Они не хотят, чтобы она перешла через мост, и это все, что мне нужно знать: они служат кому-то из Тринадцати. Обычные жители Олимпа не пересекают реку, а предпочитают оставаться на своих сторонах Стикс, даже не понимая, что именно вынуждает их повернуть назад, как только они приблизятся к одному из трех мостов. Но эти двое ведут себя так, будто осознают, что она окажется вне их досягаемости, как только ступит на этот берег.

Я машу рукой.

— Быстрее.

Она оглядывается, и исходящая от нее паника слышна так же отчетливо, как если бы девушка кричала. Их она боится больше, чем меня, что стало бы неожиданным открытием, если бы я не думал об этом так напряженно. Она почти поравнялась со мной, осталось пройти всего-то несколько метров.

Тогда-то я понимаю, что знаю ее. Я видел эти огромные карие глаза и красивое личико на всех сайтах со сплетнями, где любят следить за Тринадцатью, их семьями и друзьями. Эта женщина — вторая дочь Деметры, Персефона.

Что она здесь делает?

— Пожалуйста, — вновь говорит девушка, задыхаясь.

Ей некуда бежать. Они на той стороне моста. Я на этой. Видимо, она и правда в отчаянии, раз перешла мост, преодолев невидимые барьеры, и доверяет свою безопасность такому, как я.

— Беги, — повторяю я.

Договор не позволяет мне приблизиться к ней, но как только она подойдет ко мне…

Мужчины позади нее ускоряют шаг и переходят на бег в попытке догнать ее, пока она не добежала до меня. Персефона замедляет шаг. Она прихрамывает, а значит, ранена. А может, просто измотана. И все равно решительно плетется дальше.

Я считаю расстояние, пока она его преодолевает. Шесть метров. Пять. Три. Полтора.

Они близко. Чертовски близко. Но правила есть правила, и даже я не в силах их нарушить. Она должна добраться до берега сама. Я смотрю на них и с мерзким ощущением узнаю. Я знаю этих людей, у меня уже давно есть на них досье. Два головореза, которые втихаря работают на Зевса, улаживая дела, свое участие в которых он предпочитает скрывать от преклоняющейся перед ним публики.

А раз они здесь, преследуют ее, значит, происходит что-то значительное. Зевс любит играть с добычей, но неужели он стал бы устраивать эту игру с одной из дочерей Деметры? Неважно.

Она почти вырвалась с его территории… и перешла на мою.

Едва Персефона ступает на эту сторону моста, я ловлю ее, обнимая за талию, разворачиваю кругом и прижимаю спиной к своей груди. В моих объятьях она кажется еще более хрупкой и миниатюрной, и во мне неспешно нарастает злость оттого, как она дрожит. Эти сволочи долго за ней гнались, изводя по его приказу. Несомненно, это какое-то наказание. Зевсу всегда нравилось загонять людей к Стикс, взращивая в них страх с каждым пройденным кварталом, пока они не окажутся в ловушке на берегу реки. Персефона одна из немногих, кто все же попытался перейти через мост. Нужно обладать внутренней силой, чтобы отважиться пересечь его без приглашения, не говоря уже о том, чтобы справиться с этой задачей. Это достойно уважения.

Но сегодня мы все играем свои роли, и даже если я не собираюсь причинять этой девушке вред, реальность такова, что она лишь козырная карта, попавшая мне прямо в руки. Я не могу упустить такую возможность.

— Не дергайся, — бормочу я.

Она замирает, но продолжает судорожно хватать воздух.

— Кто…

— Не сейчас.

Изо всех сил стараясь хоть на миг не обращать внимания на ее дрожь, я сжимаю горло Персефоны ладонью и жду, когда те двое нагонят. Я не причиняю ей боль, но слегка надавливаю, удерживая ее на месте — чтобы все выглядело убедительно. Она успокаивается. Не знаю, дело в интуитивном доверии, страхе или усталости, но это неважно.

Мужчины, спотыкаясь, останавливаются, не желая, да и будучи не в силах преодолеть оставшееся между нами расстояние. Я на берегу нижнего города.

Я не нарушил никаких правил, и им об этом известно. Тот, что справа, бросает суровый взгляд.

— У тебя женщина Зевса.

Персефона напрягается в моих руках, но я не обращаю внимания. Я ощущаю собственную ярость и вкладываю ее в ледяной тон своего голоса:

— Тогда он не должен был отпускать свою любимицу бродить так далеко от безопасного места.

— Ты совершаешь ошибку. Большую ошибку.

Неправда. Это не ошибка. Это возможность, которую я ждал тридцать гребаных лет. Шанс нанести удар прямо в сердце Зевсу и его блестящей империи. Забрать у него того, кто важен для него, точно так же, как он забрал у меня двух самых важных людей, когда я был ребенком.

— Теперь она на моей территории. Вы можете попытаться выкрасть ее, но последствия за нарушение договора будут на вашей совести.

Им хватает ума понять, что это значит. Как бы сильно Зевс ни хотел вернуть свою женщину, даже он не может нарушить договор, не обрушив на себя гнев Тринадцати. Головорезы переглядываются.

— Он убьет тебя.

— Пусть попробует. — Я сверлю их взглядом. — Теперь она моя. Но обязательно передайте Зевсу, что я намерен сполна насладиться его неожиданным подарком. — Я закидываю Персефону на плечо и шагаю по улице вглубь своей территории. Сковывавшее ее оцепенение рассеивается, и девушка начинает сопротивляться, колотя меня кулаками по спине.

— Опусти меня на землю.

— Нет.

— Отпусти меня.

Я не обращаю внимания на ее протесты и быстрым шагом сворачиваю за угол. Как только нас становится не видно с моста, я ставлю ее на ноги. Женщина пытается замахнуться, что в других обстоятельствах меня бы повеселило. Боевой дух в ней сильнее, чем я ожидал от светской львицы, дочери Деметры. Я хотел позволить ей идти самой, но задерживаться ночью после такой стычки было бы ошибкой. Ее одежда для этого не годится, и всегда велик риск, что у Зевса есть шпионы на моей территории, которые могут доложить ему о случившемся.

У меня ведь есть шпионы на его территории.

Я скидываю пальто, закутываю в него Персефону и, прижав ей руки к бокам, застегиваю, пока она не начала сопротивляться. Девушка ругается, но я продолжаю путь, закинув ее обратно на плечо.

— Веди себя тихо.

— Да черта с два.

Мое терпение, которое и так на исходе, вот-вот лопнет.

— Ты замерзла и хромаешь. Помолчи и не дергайся, пока мы не зайдем внутрь.

Она не прекращает что-то бормотать себе под нос, но больше не пытается вырваться. Сейчас главная задача уйти подальше от реки. Сомневаюсь, что люди Зевса настолько глупы, что попытаются перебраться сюда, но сегодняшняя ночь уже преподнесла сюрпризы. Я-то знаю, что ничто нельзя принимать как само собой разумеющееся.

Расположенные возле реки здания неспроста разрушены и пусты. Тем проще поддерживать легенды о моем береге, которые жители верхнего города любят рассказывать друг другу. Если эти великосветские придурки будут думать, что здесь нет ничего ценного, то оставят меня и моих людей в покое. Договор действует только до тех пор, пока Тринадцать находятся в согласии. Если однажды они решат объединиться и захватить нижний город, неприятностей не оберешься. Лучше всячески этого избегать.

Прекрасный был план до этого вечера. А теперь я разворошил осиное гнездо и обратно его уже не собрать. Женщина, лежащая у меня на плече, либо станет орудием, с помощью которого я наконец-то свергну Зевса, либо моей погибелью.

Ободряющие мысли.

Едва я дохожу до конца квартала, как две тени отделяются от зданий по обеим сторонам улицы и идут в ногу со мной в нескольких метрах позади. Минфа и Харон. Я уже давно привык, что мои ночные странствия никогда не проходят в полном одиночестве. Даже когда я был ребенком, никто не пытался меня остановить. Они просто следили, чтобы я не попал в неприятности, из которых не смогу выбраться. Когда я наконец принял власть в нижнем городе и мой опекун ушел в отставку, он передал мне контроль над всем, за одним этим исключением.

Более мягкий человек предположил бы, что мои люди делают это заботы ради. Возможно, отчасти это так. По большому счету, если я умру, не оставив наследника, тщательно поддерживаемый баланс Олимпа пошатнется и рухнет. Глупцы в верхнем городе даже не осознают, насколько я важный винтик в их машине. Негласный, непризнанный… но мне так больше по вкусу.

Не случается ничего хорошего, когда Тринадцать устремляют сюда свои золотые глаза.

Я срезаю путь через переулок, затем через другой. Некоторые области нижнего города выглядят, как и остальной Олимп, но не эта. В воздухе стоит смрад до небес, под ногами хрустит стекло. Тот, кто увидел только фасад, не заметит тщательно спрятанные камеры, расположенные так, чтобы охватывать пространство со всех сторон.

Никто не приблизится к моему дому без ведома моих людей. Даже я сам, хотя уже давно освоил пару трюков на случай, когда мне действительно нужно побыть одному. Я поворачиваю налево и шагаю к невзрачной двери, спрятанной в такой же невзрачной кирпичной стене. Бросаю быстрый взгляд в крошечную камеру, установленную под углом в верхней части двери, и замок со щелчком открывается под моей ладонью. Я тихо закрываю за собой дверь. Минфа и Харон прочешут местность и убедятся, что двум несостоявшимся незваным гостям не придут в голову никакие дурацкие затеи.

— Теперь мы внутри. Опусти меня. — Голос у Персефоны такой же холодный, как у любой придворной принцессы.

Я спускаюсь по узкой лестнице.

— Нет.

Здесь темно, путь освещает только блеклая подсветка на полу. Когда я спускаюсь в подземелье, воздух становится до умопомрачения холодным. Теперь мы полностью под землей, а в туннелях мы не заморачиваемся с климат-контролем. Они нужны, чтобы легко перемещаться или сбежать в последний момент, а вовсе не для комфорта. Девушка дрожит у меня на плече, и я рад, что потратил время и укутал ее в пальто. Я не смогу осмотреть ее раны, пока мы не окажемся дома, а чем быстрее это произойдет, тем будет лучше для всех.

— Опусти. Меня.

— Нет, — вновь возражаю я.

Я не буду понапрасну сотрясать воздух, объясняя, что она не чувствует боли из-за всплеска адреналина. Но почувствует, как только он стихнет. Ее ноги разбиты до крови. Не думаю, что у нее переохлаждение, но неизвестно, столько она пробыла на улице в зимнюю ночь в этой жалкой пародии на платье.

— И часто ты похищаешь людей?

Я ускоряю шаг. Острая ярость стихла, и на смену ей пришло спокойствие, в котором начала зарождаться тревога. Возможно, у нее шок, а это будет совсем некстати. У меня есть свой врач, но чем меньше людей знает, что Персефона Димитриу сейчас в моих руках, тем лучше. По крайней мере, пока я не придумаю, как воспользоваться этим неожиданным подарком.

— Ты меня слышал? — Она слегка ерзает. — Я спросила, часто ли ты похищаешь людей.

— Тише. Мы почти на месте.

— Это не ответ. — Наступает несколько секунд блаженной тишины, и она снова тараторит: — Хотя меня никогда раньше не похищали, так что, наверное, глупо ждать от похитителя ответ насчет его прежнего опыта.

Она говорит весьма бодро. Однозначно в шоке. Не стоит продолжать этот разговор, но неожиданно для самого себя я отвечаю.

— Ты прибежала ко мне. Вряд ли это можно назвать похищением.

— Разве? Я убегала, спасаясь от преследователей. Был ты там или нет, роли не играет.

Она может говорить, что хочет, но я видел, как она устремилась прямиком ко мне. Персефона хотела моей помощи. Нуждалась в ней. И я не смог ей отказать.

— Ты чуть ли не бросилась в мои объятья.

— Меня преследовали. Ты казался меньшим из двух зол. — Наступает крохотная пауза. — Я начинаю задаваться вопросом, не совершила ли чудовищную ошибку.

Пробираюсь по лабиринту туннелей к другой лестнице. Она в точности такая же, как и та, по которой я только что спустился, вплоть до бледной подсветки на каждой ступеньке. Я перепрыгиваю через две за раз, не обращая внимания на слабые вздохи, которые девушка издает, когда мое плечо впивается ей в живот. И вновь дверь открывается, едва я к ней прикасаюсь, разблокированная дежурным охранником. Замедляю шаг, чтобы убедиться, что дверь надежно закрылась за мной.

Персефона слегка вертится у меня на плече.

— Винный погреб. Такого я не ожидала.

— А что, этой ночью был момент, которого ты ожидала? — Я проклинаю себя за то, что задал этот вопрос, но она ведет себя настолько невозмутимо, что во мне разгорается искреннее любопытство. Тем более если она и впрямь на грани переохлаждения, то поддерживать с ней разговор — мудрое решение.

Ее необычайно бодрый голос стихает почти до шепота.

— Нет. Я ничего этого не ожидала.

Меня мучает чувство вины, но я пренебрегаю им с давным-давно отточенной легкостью. Преодолев еще один лестничный пролет из винного погреба, я останавливаюсь в прихожей своего дома. Проведя короткую мысленную дискуссию, направляюсь на кухню. Средства для оказания первой помощи припрятаны во многих комнатах по всему зданию, но две самых больших аптечки хранятся на кухне и в моей спальне. Кухня ближе.

Я распахиваю дверь и резко останавливаюсь.

— Что вы оба здесь делаете?

Гермес замирает, держа в своих маленьких ручках две бутылки моего лучшего вина. Одаривает меня обаятельной, совершенно пьяной улыбкой.

— В башне Додона была скучнейшая вечеринка. Мы рано отчалили.

Дионис стоит, сунув голову в мой холодильник, и становится ясно, что он уже пьян, или под кайфом, или залил в себя смесь и того, и другого.

— У тебя самые вкусные закуски, — говорит он, не отвлекаясь от набега на мою еду.

— Сейчас неподходящее время.

Гермес хлопает глазами за стеклами огромных очков в желтой оправе.

— Ну Аид.

Женщина на моем плече вздрагивает, будто ее ударило током.

— Аид?

Гермес вновь моргает и смахивает с лица облако черных кудрей.

— Это я так сильно пьяна, или у тебя на плече и правда лежит Персефона Димитриу, будто вы собрались устроить сексуальную ролевую игру про ограбление?

— Быть этого не может. — Дионис наконец выглядывает с пирогом, который моя домработница оставила в холодильнике. Ест прямо из контейнера. Хоть бы вилку взял. В бороде у него крошки, а усы завиты только с одной стороны, будто он разгладил их рукой. Он хмуро смотрит на меня. — Ладно, наверное, может. Или в травку, которую я перед выходом курил во дворе с Еленой, было что-то подсыпано.

Даже если бы они не сказали, что приехали прямиком с вечеринки, их одежда говорила сама за себя. На Гермес короткое платье, которое могло бы с успехом заменить диско-шар, отражая маленькие искорки от ее темной кожи. Дионис, вероятно, начал вечер в костюме, но теперь остался в белой футболке с треугольным вырезом, а на моем кухонном столе сейчас лежит груда одежды, явно состоящая из его пиджака и рубашки.

Персефона замирает у меня на плече. Даже не уверен, дышит ли она. Во мне зарождается идея развернуться и уйти, но по прежнему опыту я знаю, что эти двое попросту пойдут за мной и будут засыпать вопросами, пока я не разозлюсь и не сорвусь на них.

Лучше сразу с этим покончить.

Сажаю Персефону на край стола и придерживаю рукой за плечо, чтобы она не упала. Она смотрит на меня, хлопая своими большими карими глазами, и ее тело сотрясает легкая дрожь.

— Она назвала тебя Аидом.

— Это мое имя. — Я замолкаю. — Персефона.

Гермес смеется и с громким звоном ставит бутылки с вином на стол. Затем указывает на себя.

— Гермес. — Показывает на него: — Дионис. — Смеется снова. — Хотя это ты и так знаешь.

Она прислоняется к моему плечу и громко шепчет:

— Персефона скоро выйдет замуж за Зевса.

Я медленно поворачиваюсь и смотрю на Гермес.

— Что? — Я знал, что она наверняка важна Зевсу, раз он отправил за ней своих людей, но брак? Это означает, что в моих руках следующая Гера.

— Ага. — Гермес вынимает пробку из бутылки и делает щедрый глоток прямо из горла. — Сегодня объявили об этом. Ты только что выкрал невесту самого могущественного человека в Олимпе. Хорошо, что они еще не женаты, иначе ты бы похитил одну из Тринадцати. — Она хихикает. — Вот так коварство, Аид. Не знала, что ты на такое способен.

— А я знал. — Дионис пытается съесть еще один кусок пирога, но никак не может донести вилку до рта, она все время путается в его в бороде. Он моргает, глядя на прибор, будто тот во всем виноват. — Он же призрак, в конце концов. Такую репутацию не заработаешь, не обладая хоть каплей коварства.

— Хватит об этом. — Я достаю телефон из кармана. Нужно осмотреть Персефону, а я не могу сделать это, пока обдумываю ответы на лавину вопросов, которую задают эти двое.

— Аид! — хнычет Гермес. — Не выгоняй нас. Мы только пришли.

— Я вас не приглашал. — Хоть это не мешает им пересекать реку, когда заблагорассудится. Отчасти дело в Гермес, которая в силу своего положения может идти, куда пожелает и когда пожелает. У Диониса формально действует постоянное приглашение, но оно предназначалось только для деловых целей.

— Ты никогда нас не приглашаешь. — Она надувает губы, накрашенные красной помадой, которую умудрилась не размазать. — Можно подумать, что мы тебе не нравимся.

Я отвечаю ей взглядом, какого заслуживает это утверждение, и набираю Харона. Он уже должен вернуться. И, конечно, он быстро отвечает.

— Да?

— Здесь Гермес с Дионисом. Пришли кого-нибудь проводить их в комнаты.

Я мог бы бросить их в машину и отправить домой, но с этими двумя нет никакой гарантии, что им не взбредет в голову вернуться или принять какое-нибудь еще более сомнительное решение. В последний раз, когда я отправил их домой, они отпустили моего водителя и попытались устроить пьяный заплыв по реке Стикс. Если они останутся под моей крышей, я хотя бы смогу приглядывать за ними, пока не протрезвеют.

Я осознаю, что Персефона смотрит на меня так, будто я отрастил рога, но позаботиться об этой паре идиотов — моя первостепенная задача. Приходят двое моих людей и уводят их прочь, и то только после напряженных переговоров, после чего они забирают с собой пирог и вино.

Как только за ними закрывается дверь, я вздыхаю.

— Это вино по тысяче долларов за бутылку. Она так пьяна, что даже вкуса не разберет.

Персефона издает странный икающий звук и, сбросив пальто, которое успела расстегнуть, пока я отвлекся, дает деру. Я так удивлен, что просто стою и смотрю, как она пытается доковылять до двери. Она хромает.

Красное пятно, растекающееся по полу вслед за ней, выводит меня из оцепенения.

— Какого черта ты творишь?

— Ты не можешь держать меня здесь!

Я хватаю ее за талию, несу обратно к кухонному островку и сажаю на столешницу.

— Ведешь себя как бестолочь.

Большие карие глаза сердито смотрят на меня.

— Ты похитил меня. Пытаться сбежать — весьма разумное решение.

Обхватив рукой лодыжку, я приподнимаю ее ногу, чтобы хорошенько осмотреть. И только когда Персефона пытается придержать платье на месте, я понимаю, что, наверное, мог бы сделать все иначе. Ну ладно. Осторожно касаюсь ее ступни и показываю ей окровавленный палец.

— У тебя кровь.

На ступне виднеется несколько глубоких порезов, но я не могу сказать, нужно ли накладывать швы.

— Тогда дай мне поехать в больницу, и я с этим разберусь.

Она и впрямь настойчива. Я сильнее сжимаю ее лодыжку. Девушка все еще дрожит. Черт возьми, у меня нет времени на споры.

— Допустим, я так и сделаю.

— Ну так сделай.

— Думаешь, тебе удастся хоть на пару метров пройти в здание больницы, пока сотрудники не позвонят твоей матери? — Я выдерживаю ее пристальный взгляд. — Позвонят твоему… жениху?

Она вздрагивает.

— Я что-нибудь придумаю.

— Как я и говорил, ведешь себя глупо. — Я качаю головой. — А теперь посиди спокойно, пока я проверяю, не остались ли в ране стекла.