Все наши вчера

Кристин Террилл, 2013

Эм заперта в пустой холодной камере. Финн – в камере по соседству. Они останутся там до тех пор, пока не скажут то, что хочет знать их тюремщик. Но есть проблема: то, что он хочет знать, еще не произошло. А затем Эм находит в своей камеру записку, которая содержит несколько простых, но ясных указаний. Девушка должна отправиться в прошлое, чтобы предотвратить трагедию, которая вот-вот случится. Но для этого ей необходимо выследить и убить своего возлюбленного. А самое страшное, что автор записки – она сама…

Шесть

МАРИНА

Пока нас везли в сторону «Мандарин Ориентал», Джеймс сидел на заднем сиденье и ел апельсин. Каким-то образом он не заметил, что в уголке его рта все еще оставалась налипшая сахарная пудра от блинчиков Лус. Будь я Софией или Тамсин, то наклонилась бы и вытерла ее, соблазнительно задержав пальцы в уголке его губ. Это бы заставило его сходить с ума от желания, и он бы обнял меня и поцеловал. Я попыталась заставить себя двинуться. Потянулась к нему, но утратила смелость, когда моя рука уже была в воздухе, и вместо этого прикоснулась к своим волосам, укладывая несуществующую прядь на место. Я не могу это сделать. Вместо этого я застыла на своем месте и ни сказала ни слова про сахарную пудру. По крайней мере я могу оценить, как мило это смотрится.

Финн в плохо сидящем смокинге ждал нас возле отеля. Когда мы выходили из машины, он изобразил старательный поклон.

— Мой лорд Шоу! И леди Марина из дома Снобов!

Взял мою руку и действительно поцеловал её; я выхватила ее, пока никто не увидел. Почему он всегда пытается заставить меня глупо выглядеть?

— Ты что, искупался в этом одеколоне? — спросила я. Его окружало такое плотное облако, что можно было задохнуться. — Знаешь ли, есть такая штука — мыло…

— Это Eau de Homme, — сказал Финн, поправляя бабочку. — Ты не сможешь ему противостоять, знаешь ли.

Я поперхнулась.

— Да, кстати, бро, — добавил Финн, мотнув головой в сторону Джеймса, — у тебя еда на лице.

Джеймс стер сахарную пудру и насмешливо глянул на меня, а я спрятала улыбку.

Мы вошли внутрь и в потоке прекрасно одетых людей направились в банкетный зал отеля. Сегодня ночью выступал вице-президент, поэтому были приняты повышенные меры безопасности. Агенты секретной службы были через равные расстояния расставлены по всему отелю, и наши приглашения и документы тщательно проверили еще до того, как мы прошли через металлоискатели. Когда нас пропустили, то служитель провел нас к нашим местам, трем стульям за большим круглым столом в задней части банкетного зала. Две другие пары уже сидели, и я увидела, что они заметно помрачнели увидев, что за их стол садятся трое тинейджеров.

Выражение лица одной из женщин изменилось, когда она опознала Джеймса. Она подняла бокал с вином рукой, увешанной драгоценностями, — нувориши, как сказала бы мама, — и, спрятавшись за ним, что-то зашептала своему мужу. Мужчина повернул голову и уставился на Джеймса, который был слишком занят выключением телефона и ничего не заметил. Я уже была близка к тому, чтобы спросить их — не учили ли их родители, что глазеть невежливо? Это бы слегка подпортило ужин, но оно того стоило. Но тут сидящий рядом со мной Финн громко кашлянул. Все машинально посмотрели на него, а он смотрел на женщину и её мужа с такой злостью, которую я никогда не видела на его глуповатом лице. Пара немедленно отвернулась.

Джеймс поднял голову от телефона.

— Все нормально? Я думаю, что они принесут воду.

— Не, все отлично, — сказал Финн, подмигивая мне, и я отвернулась.

Ужин подали официанты во фраках и белых перчатках, и начались речи. Я точно могла сказать, что Джеймс внимает каждому слову, но спустя двадцать минут все, что говорил сенатор Гэинс, стало звучать для меня, как разговоры взрослых из мультика про Чарли Брауна: бла-бла-бла. В промежутках между взглядами украдкой на Джеймса — на Джеймса в смокинге! — я ковырялась в лососе на тарелке и порезала все овощи на аккуратные миленькие квадратики. А потом превратила их в пейзаж: зеленая долина брокколи у подножия Лососевой горы, вздымающейся к пушистым облакам риса басмати.

Я поймала взгляд Финна; на его лице читалась издевка. «Сколько тебе лет, — словно говорил он, — четыре?» Я уничтожила ландшафт и положила голову Джеймсу на плечо.

— Скучаешь? — спросил он.

— Чуть-чуть, — прошептала я.

— Что ж, по крайней мере, ты прекрасно выглядишь.

Я полностью забыла о Финне. Я забыла как дышать. Внезапно идея освободить Джеймса от одежды перестала казаться настолько нелепой.

— Эй, — тихо сказала я, слыша себя со стороны, словно я покинула тело. — Заглянешь ко мне после того, как все закончится? Родители утром уехали в Вэйл.

Джеймс смотрел на оратора на кафедре.

— Ага, конечно.

Джеймс частенько оставался у меня, когда мои родители уезжали, а это бывало практически постоянно, и значит, он не понимает, о чем я. Но я просто не могу сказать об этом, особенно тут, когда Финн Эбботт в двух футах от нас. Поэтому я несмело положила руку ему на ногу.

Еще чуть ближе к колену — и это уже будет просто дружеский жест. Если я просто похлопаю его по ноге, это будет выглядеть по-приятельски. Но сейчас моя рука лежит самую чуточку высоковато. Я попыталась представить себя Софией и легонько сжала его ногу. Может, со стороны это и могло показаться ловким ходом, но у меня так всё сжалось в груди, что я имела все основания опасаться, не случится ли со мной сердечный приступ.

Джеймс глянул на меня, и я увидела, как в его голове начали крутиться шестеренки.

— О, а вот и Нат, — сказал Финн.

Я отдернула руку, а Джеймс развернулся к сцене. Пока я умирала сорока шестью различными способами, успела добавить произошедшее в список «Почему я ненавижу Финна Эбботта», и под прикрытием скатерти сжала трясущие руки в кулаки.

Нат выступал с речью предпоследним, как раз перед вице-президентом. Мэр Маккриди, старый друг моей мамы, посещающий все вечеринки в нашем доме, представил его. Восходящая звезда демократической партии, недавно избранный партийный организатор фракции меньшинства и поднимающийся все выше и выше в должности член Комитета партии по разведке.

Вдобавок он Шоу.

— Как думаешь — Нат будет рано или поздно участвовать в президентской гонке? — спросила я, пока гремели аплодисменты, стараясь, чтобы мой голос звучал естественно. Тамсин или София не молчали бы и не трепетали, а значит, и я не буду. Я буду держаться непринужденно.

Джеймс пожал плечами.

— Он мне никогда об этом ничего не говорил.

— Будет, — сказал Финн. — Не на следующих выборах, но через одни — возможно. После того, как побудет сенатором или губернатором.

— Почему ты в этом так уверен? — спросила я.

— У него все для этого есть. Происхождение, ресурсы, прекрасная прическа, прям для президента. Он будет идиотом, если не станет баллотироваться.

Джеймс рассмеялся, не услышав в словах Финна того издевательского подтекста, что услышала я.

— Думаю, из него получился бы отличный президент. Он умный, отзывчивый и сильный. К тому же, знаешь ли, — я бросила на Финна уничижительный взгляд, — у него такие хорошие волосы!

— М, не стоит недооценивать важность хорошей прически. Она действительно…

Я перебила его.

— Я не шучу, Финн. Не мог бы ты…

— Много говорит о человеке.

— Перестать быть идиотом хотя бы на десять секунд?

— Ребята, тише! — сказал Джеймс. — Нат начинает.

ЭМ

Я сидела на промерзшем асфальте, прислонившись к присыпанному соляной пылью «Цивику», а рядом сидел Финн. Он потирал руки, чтобы согреть их, а я смотрела на пистолет у меня на ладони.

Он был тяжелее, чем те пистолеты, что я помнила. Прошло достаточно времени с тех пор, но я вряд ли могла бы забыть такое, и почему-то только об этом и думала.

— Ты уверена, что готова сделать это? — спросил Финн. — Потому что я могу сам.

Я покачала головой.

— Я стреляю лучше тебя, а у нас может быть только один шанс.

— И не особо ты лучше меня стреляешь.

— Ой, Эбботт, не начинай. Хреновый ты стрелок, и сам это знаешь.

— Может, и так, но я не рос с…

Я не дала ему закончить предложение. Я просто не могу это слышать.

— Я сама, — сказала я. Слова получились жестче, чем я хотела, словно воздух вокруг замерз, когда я их произнесла, и Финн больше со мной не спорил.

МАРИНА

Нат поднялся на подиум под гром аплодисментов всего зала, кивая направо и налево и улыбаясь той самой улыбкой, что они с Джеймсом унаследовали от своего отца. Сидящий рядом Финн сунул в рот два пальца и свистнул, да так, что я подпрыгнула и расплескала минеральную воду — я как раз держала ее в руке. Наши соседи развернулись и сердито уставились на нас. Я толкнула Финна, но они с Джеймсом лишь рассмеялись. Джеймс протянул мне салфетку вытереться.

Нат поправил микрофон.

— Спасибо. Вначале я хочу поблагодарить Национальный комитет за то, что они пригласили меня и вас всех. Ваша поддержка помогла нам вернуться в Белый дом, и надеюсь, что с вашей дальнейшей помощью скоро мы вернем себе и конгресс. Потому я искреннее надеюсь, что вы наслаждаетесь лососем по восемьсот долларов за кусок.

Среди присутствующих послышался приглушенный смех. Финн с ужасом посмотрел на свою пустую и мою едва початую тарелки.

— Наша политическая система подорвана, — сказал Нат. — Деньги и личные интересы значат в Вашингтоне больше, чем голоса граждан. Но прелесть демократии в том, что она развивается, и до тех пор, пока мы будем стоять на защите общих интересов, помня о мужестве и верности своим принципам, все можно исправить.

Может, я и не понимаю политиков, но понимаю Ната. Большинство людей в этом зале интересует лишь власть, но когда Нат говорит о защите общих интересов, он действительно имеет это в виду. Большинство просто говорят об этом, а ему на самом деле не все равно. Я взглянула на Джеймса и улыбнулась, увидев, с каким пылом и обожанием он смотрит на брата.

— Пришло время восстановить наше государственное устройство и обязательства нашей демократии. Если же нет…

Что-то взорвалось. Все сотряслось, и этот звук был такой громкий, что казалось — я не столько услышала его, сколько ощутила удар. Я обнаружила, что сижу сгорбившись и зажав руками уши, хотя совершенно не помню, чтобы я шевелилась. Люди вокруг кричали и суетились, одни бежали, другие попадали на пол и растянулись на красно-золотом отельном ковре.

На сцене Нат упал за кафедру. Застыв, я смотрела на него и не слышала окружающего шума. Нат, прижавшись щекой к полу, смотрел на толпу, и я клянусь — на секунду он посмотрел прямо на меня.

Что происходит? Почему никто не помогает ему встать?

А потом я увидела кровь. Она расцветала на его груди, словно кричаще красные рододендроны во дворе миссис Мерфи, раскрывающиеся при появлении солнца.

С трудом мир вновь обрел скорость и звуки. Горло болело, и я поняла, что кричу.

В Ната стреляли!

Джеймс бросился к сцене, прорываясь сквозь толпу, чтобы добраться к упавшему брату. Финн и с ним еще человек шесть развернулись и кинулись в противоположную сторону, к выходу из зала. Я побежала за Джеймсом.

Агенты секретной службы поспешно уводили вице-президента из зала. Они выстроились цепью перед сценой и оттесняли назад людей, которых толпа спасающихся толкала в их сторону. У них за спинами вокруг Ната собрались те, кто уже был на сцене, в том числе мэр Маккриди и сенатор Гейнс — стоя на коленях около Ната, сенатор зажимал ему грудь. Джеймс со всего разбега влетел в строй агентов, как будто даже не видел их. Его поймали за руку и воротник и отправили обратно.

— Это мой брат! — страшным голосом закричал Джеймс. — Это мой брат!

Ко мне вернулся дар речи.

— Это Джеймс Шоу, пропустите его!

Слава богу, мэр обернулся и сказал: «Джентльмены, все в порядке». Иначе, я думаю, Джеймс бы просто порвал их на куски. Объятый ужасом, он сгорал изнутри, и никакая сила в мире не могла бы его остановить. Он прыгнул на сцену, врезался в следующую полосу людей, отделяющих его от брата, и пробил себе дорогу сквозь них. А мне оставалось лишь беспомощно смотреть из-за строя агентов, как он падает на колени рядом с Натом и вцепляется в его руку.

Взгляд Ната пугающе метался, как будто он не мог его сфокусировать, я отвернулась, и меня вырвало на роскошный ковер.