Империя в огне

Константин Кураленя, 2012

В четвёртом романе «Империя в огне» автор отправляет своего героя в тринадцатый век, время падения Золотой империи чжурчжэней. Смертоносное шествие монгольских войск залило кровью Азию и Дальний Восток. Наш герой оказывается в центре исторических событий, участвует в дальних походах, жестоких битвах, смертельных поединках и, конечно же, везде выходит победителем. Но вот монголы дошли до берегов Нижнего Амура и осадили крепость Адзи-хурень…

Глава 6

ПОЕДИНОК С ХАНОМ УГЭДЭЕМ

Я крепко спал. Таким спокойным сном я не спал с тех самых времён, как покинул пределы Туманного Альбиона. На моём плече покоилась прелестная, с волосами чёрными как смоль, головка. Когда-то эта девушка была русая красавица графских кровей по имени Луиза Ивановна, а теперь называлась не иначе как Её Высочество принцесса правящего дома Ваньянь Адзи. И захочешь, не придумаешь.

«Везёт тебе, Женёк, на всяких там графинь да принцесс», — подумал я ещё вчера, страстно целуя колени, о которых мечтал целую вечность. За столетия они совсем не утратили своей бархатистости, а губы как были пухлыми и сладкими словно нектар, так такими и остались.

— На тебя совсем не действует время, — прошептал я ей на ушко. — Может быть, ты ведьма?

Вместо ответа Луиза плотно обвила меня ногами и приникла к губам. Всё остальное стало не важно. Я парил в небесах и опускался вниз, но лишь для того, чтобы глотнуть холодной влаги и вновь подняться ввысь. И так продолжалось всю ночь.

А сейчас я спал, и снилось мне, что пришёл я к хану Угэдэю, бухнулся ему в ноги и сказал:

— Не вели казнить, великий хан, вели слово молвить.

— Говори, — отвечает мне Угэдэй.

— Великий хан, добр ты душой и сердцем, за то и любят тебя подданные твои, не вели порушить счастья моего навечного. Отдай в жёны принцессу иноморскую. На что она тебе, ведь много женщин согревают твою постель? А мне она счастьем станет долгожданным. За добро твоё вечным рабом тебе стану.

Но не подействовали на хана речи мои льстивые, взъярился он словно зверь кровожадный и изъявил мне волю свою ханскую:

— Принцессу захотел, раб? Да знаешь ли ты, что принцессы должны ублажать только ханов? Так распорядилось Небо, и так повелел отец мой великий Чингисхан. Отрубите этому наглецу голову! — И, немного подумав, добавил: — Но так как ты верой и правдой служил мне всё это время, говори последнее желание.

— Отец родной, усынови! — упал я на колени. — Хочу на законном основании отведать комиссарского тела.

От такой наглости даже хан остолбенел.

— Казнить! — завопил он.

— Сука ты в тапочках, — обиделся я и проснулся.

А ведь так оно всё и будет. Старый сластолюбец только увидит Луизу, сразу обо всём забудет. Какой там — «отдай в жёны».

Мы в пути второй день, и вот остановились на очередной ночлег. Я распорядился поместить принцессу в свою кибитку.

— Хан приказал, чтобы она была под моей постоянной охраной, — ответил я на невысказанный вопрос, потому что первую ночь я провёл с Адзи тайком. А сейчас я решил, что пускай всё катится к такой-то матери, но к Луизе, пока я жив, кроме меня не посмеет прикоснуться ни одна живая тварь на этой планете. Хоть день, да мой, а дальше будет как будет.

Мне нравилось, что в монгольской армии никто не задавал вопросов вышестоящим командирам. Вот уж где действительно приказ — это закон. И по какой бы мелочи ты его ни нарушил — смертная казнь. Лишь один не стоящий на довольствии боец выказал кучу возмущений.

— Я тоже должна постоянно находиться в кибитке и присматривать за принцессой, пока ты будешь отсутствовать, — непререкаемым тоном заявила Тань Я.

— Ты ведь не на службе, — поддел я её. — К чему такое усердие?

— Я её отравлю! — зашипела девчонка. — Я ведь вижу, как вы друг на друга смотрите.

«Вот так так! Этого мне только не хватало», — обеспокоенно заработали растревоженные мысли.

Такого поворота я не ожидал. Что же предпринять, не пускать же действительно несносную девчонку в кибитку? И я нашёл выход. Через несколько дней к вечеру прискакали воины от отца непокорной принцессы и увезли её домой. Благо, что земля уйгуров находилась гораздо ближе, чем ставка Угэдэя.

— Я тебе этого никогда не прощу! — вопила взлохмаченная девчонка на прощание. — А к твоей кошке я всё равно подошлю убийц.

Слушавшие этот скандал интеллигентно молчали, да и стоило ли обращать внимание на взбалмошную самодурку голубых кровей. Тем более что за то недолгое время, пока она находилась с нами, её прекрасно все изучили и всерьёз не воспринимали.

«Что ты как ребёнок успокаиваешь сам себя, ведь ты знаешь, что хану будет известен каждый твой шаг», — прикрикнул я на себя и, плюнув на всё, стал жить так, будто завтра мне назначено умирать, то есть в открытую закрутил роман со своей законной женой.

— Мы умрём вместе, но зато каждый миг, каждое мгновение, что нам отмеряно Господом, оно наше, — нежно прошептала мне на ухо Луиза.

Эта женщина, дарованная небесами, понимала меня без слов. Она жила чувствами. Ну как я мог допустить, чтобы такое совершенное творение природы было несчастно. И пока наш караван черепашьими шагами приближался к ставке Угэдэя, я всё думал и думал, как сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

Уже два раза из ставки хана прибывали гонцы с требованием ускорить продвижение. А я как представлю Луизу, раздавленную чужим безжалостным телом, сразу хватаюсь за саблю и словно волк начинаю кружить по кибитке, и, не придумав ничего лучшего, приказываю остановиться на стоянку.

— Что, опять? — к моему лбу прикоснулась заботливая ладонь Луизы.

— Я не знаю, что делать, — заскрежетал я зубами. — Одно я знаю точно, что я тебя никому не отдам. Не для того я столько веков искал твои следы.

Наш разговор перебили. За войлочной стеной кибитки кто-то нерешительно кашлянул.

— Это ты, Диландай?

— Я, брат.

— Чего ты хотел?

— Разговаривать хочу.

— Ну, заходи.

— Нет, лучше выйди сам.

Я ласково погладил Луизу по щеке и вышел наружу. Диландай, переминаясь с ноги на ногу, преданно глядел мне в глаза.

— Ты понимаешь, что ты делаешь?

— Понимаю.

— Это смерть.

— Я люблю её больше жизни, и поэтому смерть мне не страшна.

— Э, брат, это не только твоя смерть, мы все ляжем рядом с тобой, — покачал головой куин.

— Ты боишься? — Я посмотрел другу прямо в глаза.

— Не пристало воину бояться неизбежного, но ты ведь знаешь, я хочу отомстить ниппонам, — застенчиво улыбнулся Диландай.

— Мы им отомстим вместе, верь мне, брат, я тебе клянусь, но для начала мы должны спасти мою Адзи.

— Завидую я тебе, Урус, — открыто улыбнулся куин.

— Чему? — удивился я.

— Любви твоей завидую, смелости, бесшабашности, готовности умереть за свою любовь.

— Если придётся, брат, я умру и за тебя, — сказал я твёрдо.

— Я что пришёл-то, — промямлил Диландай напоследок. — Бунчук Угэдэя в одном переходе от нас.

«Вот чёрт сахалинский, не мог об этом сказать в первую очередь. Нет, уже не уйти». — И я обессиленно уселся на песок.

— Вставай, брат, надо к встрече готовиться, — дёрнул меня за руку куин.

— Что думаешь делать? — спросил я беспомощно, я-то ведь уже давно приготовился умирать и поэтому планов на будущее не строил.

А какие можно строить планы против такой машины, как Великая Монгольская империя?

— Я ещё вчера обозик кое с какими продуктами и барахлом в одно потаённое место отправил, там и пересидим, если с ханом полюбовно не поладим, — обрубил последние концы Диландай.

— А как в десятке?

— Здоровяк Угудай за нас, а остальные как получится, хотя понимают, что в случае чего хребты сломают всем. Все ведь видели, как вы тут миловались.

— Да мы тихо…

— Глупее влюблённых только куропатка, — покачал головой Диландай. — Ну, поспешим на встречу с повелителем.

Через несколько томительных минут лагерь заполнился гортанными криками, ржанием и топотом лошадей, звоном металла и повелительным рыком самого хана. Наступало время платить по счетам. Два десятка ханских кешиктенов быстренько окружили лагерь и крупами лошадей стали теснить всех на середину.

— Ну, здравствуй, Джучи, — ухмыльнулся мне вечно полупьяный хан. — Ждал я тебя, ждал, а ты всё не едешь и не едешь. Дай, думаю, навстречу поеду, может, дела какие важные тебя задержали, подсоблю если что.

— И тебе не хворать, великий хан. Дела у нас такие, что сами с ними справляемся, да ещё и на другое силы остаются, — ответил я спокойно.

От моего двусмысленного ответа желваки на скулах хана стали жёсткими, а глаза налились сталью.

— Ну, покажи мне принцессу-красавицу, воин, — сглотнув вставший поперёк горла комок, перешёл к главному хан. — Так ли она хороша, как об этом говорят?

— Приведите принцессу, — обратился я к Угудаю.

— Действительно хороша! — закатил от удовольствия глаза Угэдэй, когда Луиза мелкими шажками выплыла в центр круга. — Как звать тебя, прекрасная хатум?

— Луиза.

–?..

В этом месте опешил даже я, не говоря о своей любимой. Она-то и испугалась больше всех. Чрезмерное волнение сослужило ей плохую службу, и психика дала сбой.

— Хорошая шутка, принцесса! — ухмыльнулся хан, вплотную подъезжая к девушке. — Я тоже люблю пошутить, — зловещим тоном произнёс он, приподнимая подбородок Луизы камчой. — Жаль, что такую красоту придётся отдать Великому Небу.

— Как, убить? — выдал я сам себя.

— А ты разве не слышал приказа моего покойного отца, что всех представителей рода Ваньяней, невзирая на пол и возраст, до седьмого колена предать смерти. А приказы моего батюшки исполняются беспрекословно. За этим лично следит всевидящее око мой старший брат Чаготай.

— Она не умрёт, — сказал я так спокойно, что у хана левая бровь поползла за ухо.

— Скажи мне, новоиспечённый десятник, так же хороша она в постели, как и обликом своим прекрасным? — остро сверкнул протрезвевшим взглядом Угэдэй.

— То дело личное, но ты об никогда этом не узнаешь, великий хан, — пошёл я на рога, а чего терять?

— Смел! — притворно восхитился хан. — Ай как смел! А не говорил ли я тебе, что возлежать надо с равными себе по крови, пёс?

— Насчёт пса, это не по адресу, — также невозмутимо ответил я. — Это не моя прабабушка спуталась с рыжим псом и наплодила от него ублюдков. А насчёт того, с кем спать, то тут вообще чёрт знает что получается. Это ты должен возлежать с дочерью пастуха, ведь не так давно и твой отец пас баранов. Во всём ты не прав, хан.

Хан не потому так долго давал мне говорить, что ему нравились мои речи, просто он поперхнулся молочной водкой, и, пока верные нукеры хлопали его по спине, я вольготно расположился на броневике и высказал всё, что думал. Сделал я это не потому, что я такой смелый и мне надоело жить. Нет, я просто реально знал, что на этот раз моя жизнь не стоит и ломаного гроша. А умирать с трясущимися поджилками как-то не хотелось.

— Что бы ты ни говорил, я хан, а ты раб. И сейчас меня будет ублажать эта принцесса, а тебя мои нукеры. И всё это время вы будете смотреть друг другу в глаза и наслаждаться. Весело я придумал, раб? Ты смело говорил, молодец, но за всё надо платить. И самая дорогая плата — это плата за право говорить и делать то, что хочешь. У меня это право есть по рождению, у тебя нет.

— Усынови меня, хан, — вспомнил я утренний сон. — Так хочется делать то, что хочется.

— Чжурчжэньскую подстилку на середину, раба раздеть и поставить как положено. Пусть познакомится с прелестями однополой любви, — резко выкрикнул Угэдэй, перекидывая ногу через седло. — Я буду иметь тебя как последнюю продажную девку, и ты навсегда забудешь, что когда-то была принцессой. А спасибо скажи этому вору, который посмел покуситься на добро хозяина.

Ой! Лучше бы он этого не говорил. Но, с другой стороны, он же не виноват, что не всё обо мне знал. Но мне кажется, что если бы он даже знал, то наверняка, из природной своей вредности и вседозволенности, стал бы обзывать Луизу нехорошими словами. Ну что можно ожидать от пастуха тринадцатого века? Даже непонятно, какой кровью они всё кичатся? С примесью бараньего навоза, что ли? До чего же мне всё это надоело! Я считаю, что жизнеспособность и интеллигентность любого общества и индивидуума определяется его отношением к женщине.

Я даже не обиделся на него за то, что он перед смертью хотел сделать из меня девочку, а обиделся я за то, что он так нехорошо отозвался о Луизе. Когда при мне о ней говорят нехорошие слова, мне становится неприятно. Пусть она не настоящая принцесса, но графская кровь-то в ней всё равно течёт. Ей-богу, мне прямо стыдно стало. Я-то мужчина и худо-бедно за себя постою, а она девушка, ей каково?

Поэтому я не стал ждать, когда хан снимет свои поддёвки и начнёт приводить угрозы в действие, а взял охранявших меня нукеров за шиворот и легонько стукнул их лбами. Хотел-то легонько, но был злой и перестарался или лбы у них оказались слишком слабыми. В общем, черепа с неприятным звуком треснули, а я крутанул уже мёртвыми телами вокруг себя. Кешиктены разлетелись в разные стороны, словно разноцветные матрёшки. А в моих руках уже сверкали лезвия двух клинков.

Охрана Угэдэя ребята тоже не простые, поэтому ко мне со всех сторон уже летели дротики и стрелы. Совершая немыслимые кульбиты, я как смерч пронёсся вокруг площади. Мои люди подстраховывали меня, но я работал в ускоренном режиме, а они нет. Мои небесные покровители в очередной раз спасали меня от смерти. Я видел всё: и распахнутые в удивлении глаза, и медленно летящие стрелы, и брызжущую во все стороны кровь. Я был везде и нигде. У ребят против меня просто не было шансов. И вот я стою против выпучившего глаза хана.

— Как ты думаешь, хан, в чём величие человека? — задал я риторический вопрос.

— Ты не посмеешь меня убить. А на твой никчёмный вопрос уже давно ответил мой великий отец Чингисхан.

Он говорил: истинное величие и высшее наслаждение человека в победе над своим врагом; в лишении его всех преимуществ; в стонах, рыданиях и слёзах любящих его; в обладании его женой и дочерьми.

— Незатейливо, — кивнул я, не ожидая услышать ничего иного. — А почему ты уверен, что я тебя не трону? Ведь ты хотел убить меня, почему бы мне не убить тебя? Этих смог, а ты чем лучше? — кивнул я в сторону мёртвых нукеров.

— Я хан! — расправил он плечи.

— А я Вася Селипёрздров. И что?

— Не понял? — вытаращил глаза Угэдэй.

— Ты думаешь, что твоё величие в огромных стадах баранов и сотнях тысяч напуганных тобой людей? — скептически спросил я хана. — Как бы ты ни кичился своей исключительностью, ты как был бараньим пастухом, так им и остался.

— Ты пользуешься тем, что вас больше и можешь говорить мне гадости, — буркнул Угэдэй.

— Я говорил тебе то же самое, когда за твоей спиной стояло два десятка бойцов, и, поверь мне, не испугался бы тысячи. По-настоящему велик только твой отец Тэ — мучжин. Земля ещё не рожала таких людей, да и не родит после. Он в одиночку из какого-то никчёмного народа козлопасов силой своего ума и воли создал империю, которая продолжала существовать после его смерти. А ты никто, ты винтик в созданной им машине. И хоть через два года ты станешь Великим ханом всех монголов, а через двенадцать сдохнешь от пьянок, воистину великим ты не станешь. Никто и не заметит твоей смерти, а наоборот, на твоих костях твои же наследники перегрызутся как настоящие дети рыжего пса. Так что живи, чмо. На первый раз я прощаю тебе оскорбление моей женщины. И не потому, что ты хан с навозом вместо крови, а потому, что ты два раза не позволил меня убить, а я приучен отдавать свои долги. Теперь мы квиты.

Я даже устал, проговорив такой длинный монолог. Но меня просто распирало от желания высказать этому самоуверенному дикарю всё, что я о нём думаю. Лучше бы он не трогал Луизу, ей-богу.

Я бы мог его убить, но знал совершенно точно, что умрёт он в тысяча двести сорок первом году, а эта дата никак не должна быть исправлена. Кто я такой, чтобы вершить судьбы людей, отмеченных историей?

— Постой… нукер. — Хан немного помедлил, не зная, как меня назвать. — Откуда тебе известно, что через два года меня изберут Великим ханом, а через двенадцать я умру?

— Я много чего знаю, — ощерился я. — Я знаю, что твоего старшего брата твоя мать нагуляла от друга твоего отца Джучи, а младшего Тулуя, которого сейчас прочат в Великие ханы, от проезжего козлопаса, пока твой отец томился в яме у чжурчжэней. А ещё хочу тебе сказать: когда будешь посылать своего племянника Батыя на Русь, вспомни, как бьются русские воины.

Окружавшие нас люди мало что могли понять из сказанного мною, но исход поединка им был ясен: хан дурак, а я крутой парень.

— Как ты здорово говорил, милый, я так гордилась тобой. Я всегда знала, что ты придёшь и спасёшь меня, — приникла к моему плечу Луиза.

Я же, пытаясь взять себя в руки, перебирал кончиками трясущихся пальцев её роскошные волосы. Давно я так не нервничал, вывел меня высокорожденный.

— Командир, — отвлёк меня голос Диландая. — Уходить надо. Скоро сюда нагрянут кешиктены хана. Я надеюсь, ты не думаешь, что он пришёл сюда с двумя десятками воинов?

— Всё что надо собрали?

— Вроде бы всё.

— Что с людьми двора?

— А на кой они нам?

4 Империя в огне

97

— Они ведь стали свидетелями позора Угэдэя и их всех наверняка казнят, — возмутился я.

— Сейчас многих убивают, — пожал плечами Ди — ландай.

— Забираем всех, — отрезал я.

— Всех так всех, — равнодушно согласился он.

— Воин, — услышал я голос присмиревшего Угэдэя. — Ответь на последний вопрос.

— Давай, — подошёл я вплотную к хану.

— Для чего всё это, я ведь не оставлю тебя в покое, слишком много тебе известно? — с каким-то детским любопытством посмотрел на меня Угэдэй.

— Ты когда-нибудь слышал слово «любовь», хан? А знаю я гораздо больше, чем ты думаешь, я даже помню, где мы похоронили твоего отца Чингисхана. Кстати, я прихватил оттуда одну золотую безделушку — Дайчин Тенгри¹⁰. Даже не знаю, как великий Тэмучжин будет на том свете без бога покровителя убийц, да ещё с онготой¹¹, выскочившей из тела вместе с кровью. Теперь-то не возродится твой папаша. И что у вас за порода такая пёсья, всё время через баб страдаете, думаете, наверное, не тем местом.

Моё самолюбие было полностью удовлетворено. Ещё бы, кто из смертных мог бы вот так запросто поболтать с вершителем людских судеб. Вы бы видели, какая злобная гримаса перекосила лицо Угэдэя. Не знаю, для чего я это делаю, ведь такими разговорами я наживал себе могущественного и беспощадного врага, но я не мог остановиться, а враги у меня были всегда.

— Ты пожалеешь, что родился на свет, проклятый урус! — проскрипел зубами повелитель. — Я разыщу тебя даже на морском дне.

— Мне многие об этом говорили, я уже успел привыкнуть к таким угрозам, — усмехнулся я. — А о морском дне ты это зря. Насколько мне известно, вы умеете плавать, только держась за хвост лошади? Прощай, хан, надеюсь, мы больше не встретимся. — Я повернулся и пошёл прочь.

— Богатур! — дёрнул меня кто-то за рукав, когда я отошёл от хана на приличное расстояние. — Богатур!

Я обернулся. Задрав голову, на меня смотрел тот самый пацанчик, что давал мне напиться, когда я сидел на нарах в ханском зиндане.

— Барони! Ты как здесь оказался? — удивился я.

— Дак ты сам говорил, чтобы я не пропадал. Разговаривать со мной хотел, — как и в прошлый раз, шмыгнул носом малой.

— Поговорим ещё. А всё же, как нашёл?

— Подслушал, что хан навстречу вам отправляется, и увязался за ним. Ну и ловок же ты в бою! — не сдержал восхищения мальчишка.

— Барони, возвращайся назад, не до тебя сейчас, — я попробовал развернуть его за хрупкие плечи.

— Нет, я с тобой пойду, — вырвался он. — Я воином хочу стать. Ты меня научишь?

Я посмотрел в мальчишечьи глаза, и по их блеску понял, что не уйдёт. Будет следовать за отрядом, выжидая удобного момента, чтобы согласились оставить у себя.

— Только не хныкать, — погрозил я пальцем.

Мы ещё раз унизили Угэдэй-хана, оставив его связанным среди трупов своих стражников, и отправились в укромное место, найденное Диландаем. По дороге, по старой сержантской привычке, я составлял строевую записку, а проще говоря, подсчитывал личный состав и его перспективные возможности. Из моего десятка в живых остались Диландай, монгол Айгул из враждебного чингизидам племени ойратов, что обитали на берегах Байкала, и Угудай.

Угудай был чжурчжэнем. Его семья жила на заставе У-ша-пу. Отец был военным. Угудаю было пять лет, когда в тысяча двести одиннадцатом году под стены заставы нагрянул тумен монгольского полководца Джэбэ. Застава пала, а ребёнка увезли в монгольский курень. Его усыновила сама Бортэ — жена Чингисхана. Зная крутой нрав хана, для того, чтобы спасти детей от его расправы, усыновляла их десятками.

— Угудай, так вот какой верой и правдой ты отрабатываешь свою жизнь? — не удержался я от подначки.

— Ты тоже служил не Агуде, — спокойно ответил воин, открыто посмотрев мне в глаза.

— Князь Агуда из рода Ваньянь сто лет назад основал империю Айсинь, — ответил на мой вопросительный взгляд Диландай.

— Маловато мужиков. Всего четверо, — громко произнёс я, краем глаза глянул на Барони. Как среагирует?

Парень обиженно засопел.

— Вижу, вижу. Есть пятый, — улыбнулся я.

— Есть ещё четыре фурии, — сказал Угудай.

— А это что за страсти? — поинтересовался я.

— Это мои личные девушки-телохранительницы, — пояснила ехавшая рядом со мной Луиза. И, повернувшись к Угудаю, спросила:

— А как ты узнал? О них не все мои придворные леди знают?

— Я ж следопыт, — не стал скромничать Угудай.

«Хорошая подбирается команда: четыре спецназовца широкого профиля, четыре амазонки, подросток и полтора десятка изнеженных созданий женского пола», — вздохнул я с сожалением.

— Ну что, коллеги, к ночи успеем до укрытия? — задал я команде вопрос.

— Надо успеть, — ответил за всех Диландай.

Укрытие оказалось что надо. Водопад прикрывал узкую щель прохода в довольно-таки просторную пещеру. Здесь нам предстояло провести несколько дней, пока рыжие псы, идущие по нашему следу, не потеряют нюх. А здорово я их разозлил!

Помня прошлый свой опыт совместного проживания в замкнутом пространстве особей обоего пола, я решил сразу же навести порядок. Сержантская закалка и жизненный опыт помогли справиться с этим вопросом. Лишь один вопрос остался нерешённым, лучше сказать, он решался, и очень активно. Отношение к сексу в средневековом обществе было довольно-таки свободным, поэтому нам с Адзи приходилось часами лежать у водопада и слушать чудесное журчание прозрачных струй. Это хоть как-то заглушало страстные стоны влюблённых беглецов. Мои парни работали на износ, и я уже стал опасаться, хватит ли им сил, если придётся взяться за оружие иного рода.

Примечания

10

Дайчин Тенгри — бог-воитель.

11

Онгота — душа покойного.