Империя в огне

Константин Кураленя, 2012

В четвёртом романе «Империя в огне» автор отправляет своего героя в тринадцатый век, время падения Золотой империи чжурчжэней. Смертоносное шествие монгольских войск залило кровью Азию и Дальний Восток. Наш герой оказывается в центре исторических событий, участвует в дальних походах, жестоких битвах, смертельных поединках и, конечно же, везде выходит победителем. Но вот монголы дошли до берегов Нижнего Амура и осадили крепость Адзи-хурень…

Глава 3

КАК ЧУЖОМУ СТАТЬ СВОИМ

Сказки о том, что я вместе с Диландаем спустился с небес, вещь приятная для самолюбия дикого варвара, уже второй месяц не видевшего элементарных благ цивилизации. Но поверить в то, что куины — это избранный богами народ, который спустился с небес, а я чуть ли не мессия, это уж извините, это не ко мне.

— Русич я, Диландай, и маманька моя из запорожцев ссыльных была, и папаня из белорусов-переселенцев, — смеялся я на все приставания красивого здоровяка.

За последнее время мы с ним неплохо поладили, и между нами даже возникло что-то вроде дружбы.

— Смотри, как бы на нас косо смотреть не стали, — пошутил я как-то.

Парень насупился и отвернулся.

— Э, ты чего? — не понял я.

— Ты знаешь, что защитников крепости, которые смеялись над прелестями монгольских жён и кричали, как весело они станут проводить с ними время после того, как разобьют нападающих, Чингисхан заставил всех до одного подвергнуть содомистскому принуждению и умертвить? — произнёс Диландай строго.

— Круто! — присвистнул я и добавил: — А нечего языки распускать, задница целее будет.

Вообще, насколько я успел убедиться, женский вопрос у монголов стоял очень просто: если ты не монголка и не мать воина, то тебя не существует, ты мясо. А вот Бортэ, жена Чингисхана, даже сама водила тумены в бой. Жёны монголов могли на равных сидеть с ними за столом, материться и хлестать тарасун⁸.

— Дак у них же по Ясе за эти дела строго, — вспомнил я. — За радости мужской любви «вышка», то есть смерть.

— Враги монголов под суд человеческий не подходят, — пояснил айн. — Они не люди, они прах под ногами победителей.

— Сурово! — в который раз я убедился в великой непредсказуемости Чингисхана.

— Я знаю о таких вещах, от которых харакири хочется сделать, — сплюнул куин.

— А зачем же ты ему служишь, ведь твоё племя монголы не покорили, тебе бояться не стоит, — удивился я знанию куином такого обряда, как вспарывание живота.

— Японцы! — Голос куина снизился до полушёпота. — С испокон веков мой народ владел островом Да Чжеу (Сахалин) и островами до самого Хоккайдо, но пришли жестокие завоеватели и вытеснили нас прочь. Я хочу отомстить, для этого я прошёл посвящение в самураи. А теперешние японцы до сих пор не знают, что такое харакири.

— А кто же ваши завоеватели? Я так и думал, что в Японии живут одни японцы, там даже лошадей нет, потому что они не имели связей с внешним миром.

— Первыми коренными жителями там были мы, а затем нагрянули полчища корейцев, китайцев и других алчущих чужих земель народов. Вот и вытеснили нас до самых берегов Хара-Мурэна⁹.

— Да кто ж вы такие, куины, а то ведь и меня причислили в ваш клан? — решил я выяснить историю этого загадочного племени.

— Куины — это настоящие люди, прилетевшие с небес, — невозмутимо произнёс Диландай.

— А остальные, что ж, ненастоящие? — осторожно полюбопытствовал я.

— Ты не понял, — улыбнулся куин, — под настоящими творениями богов мы подразумеваем только людей, а все звери, птицы и прочая живность, они не настоящие, потому что не похожи на людей.

«Где-то я уже это слышал», — подумалось мне, но только где — не помнил.

— Ну и как же вы на земле-то очутились, недоразумения космические? — поинтересовался я, чтобы не обижать внеземного парня.

— Встретились на внешнем контуре мироздания Небесный Змей и Богиня Солнце. Полюбили друг друга и, обхватившись покрепче руками, слились в Первую Молнию. И радостно грохоча, спустились они на Первую Землю, отчего сами по себе возникли верх и низ земли. Они сотворили мир, а с ним и Айойну, который создал людей, подарил им ремёсла и умение выживать. Позднее, когда дети Айойны во множестве расселились по свету, один царь возжелал взять в жёны собственную дочь. В отчаянии убежала царевна вместе с любимым псом за великое море. Там и родились у неё дети. От них-то и пошёл народ под прозванием куины.

Выслушав исповедь друга, я задумался. Совсем недавно я слышал совсем другую историю, но в ней также фигурировал пёс, только он был жёлтый. Но меня заинтересовало не это. Небесный Змей, Молния, раскатистый грохот — всё это так похоже на посадку космического корабля. А что если и вправду предки куинов и монголов представители иной цивилизации? Отчего бы в части света, где властвовала азиатская кровь, появились люди с другим цветом кожи? Интересный вопрос, надо будет как-нибудь на досуге подумать.

— А ты не слышал, откуда пошёл Чингизидовский род Борджигинов? — решил я развести Диландая на откровенность.

— Рыжих псов много, — хитро произнёс тот.

— Так я и знал, что пёс был один и тот же, — усмехнулся я, оттачивая лезвие сабли. — Может, вам уже признаться друг другу в братских чувствах, да зажили бы вы ладком да рядком. Стал бы ты ханом великим, а не каким — то кешиктеном.

— Диландай, морская собака! — голос Менге был зол и угрюм. — Дуй к тысяцкому, ослиный помёт.

— Что случилось? — не выдержал я, когда Диландай ушёл.

— Языки вам поотрубать! Несёте всякие непотребства! — психанул Менге и скрылся в своей кибитке.

«Кто так быстро мог стукануть? — ворохнулось в мозгах. — Значит, сейчас и по мою душу нагрянут? Бежать! А куда бежать-то, балбес!» — И я сел на корточки и начал насвистывать. Всё одно денег не будет.

— Э, шайтан, ты чего свистишь? — опасливо покосился на меня очередной стражник, пришедший по мою душу. — Совсем дурак, злых духов призываешь?

— Хочу и свищу, да пошёл ты, чмо вонючее! — равнодушно зевнул я.

Если честно, то хотел сказать «чмо обрезанное», но вовремя вспомнил, что ислам татары примут только через сто лет, а монголы вообще станут буддистами.

Диландай стоял уже связанный перед шатром Угэдэя.

— Мы думали, что Джучи станет нашим лучшим воином, жизнь ему даровали, а он? — призывая к себе свидетелей, изрядно поддатый хан окинул пьяным взглядом толпу, ему очень хотелось пообщаться с народом.

— Не учи меня жить, лучше помоги материально, — брякнул я первое, что пришло на ум.

— Это как? — красноречие хана внезапно иссякло.

— А он ещё и на губах свистел, — подлил масла в огонь караульный.

— Т-ты шайтана зазывал? — Угэдэй стал заикаться.

— Браги крепкой налей, да в баньку своди, — стал наглеть я, поняв, что нарушил ещё какое-то табу, решил умереть достойно.

Угэдэй, ошалев от такой наглости, залпом осушил ковш бормотухи и произнес осипшим голосом:

— Ти сё, тля навозьная, я хьян! Зарубить наглеца.

Ко мне сразу же бросилось десятка полтора желающих немедленно услужить повелителю. Я пошевелил стянутыми за спиной руками. Бесполезно. Вязать сволочи умели. Но всё-таки самый прыткий из телохранителей нарвался на пятку моей ноги и, неприятно захрюкав, отлетел на своих товарищей, по пути некоторых из них уронив на землю. Зазвенело покатившееся по полу оружие, заматерились обескураженные кешиктены.

— Вот! — хан ковшом показал в мою сторону. — Это настоящий воин, вы его даже связанного взять не можете. Пшли вон, сволочи!

Затем немного успокоился и протянул мне ковш:

— На, билать! — Это слово тоже привнесённое всё теми же необразованными степняками в великий и могучий.

Такие жесты были нам не в новинку, поэтому вына — чиваться и ждать, пока придёт кто-то третий и замахнёт мою долю, я не стал и, взяв ковш зубами, осушил его не отрываясь.

— А теперь давай, — выдохнул я, отбросив ковш за спину, — посылай меня, как татарина, на убой!

Как говорят исторические источники и сами монголо — татары: они любили воевать, любить женщин, плодить детей, скакать на лошади и пить водку. Так вот, пить водку они любили больше всего из перечисленного. Правда, к Чингисхану это не относилось, пьянствовать он не любил, а вот его дети были всегда не прочь пригубить, особенно Угэдэй-хан. Позже я узнал, что Чингисхан, чтобы умерить пьянство в своих войсках, приказал выпивать в день не более одного кувшина спиртного. Угэдэй, чтобы не нарушить этого приказа, сделал простую вещь — увеличил объем своего кувшина в два раза.

— Еще один ковш нашему урусу богатуру! Да развяжите вы его! — крикнул довольный хан. — Надо же, «как татарина на убой», — покачивая головой, повторял он понравившееся ему выражение.

Тогда я ещё не знал, что Угэдэю очень понравилось сравнение, и своих воинов, идущих в сражение первыми, он станет называть «татарами», то есть идущими на смерть. А наши современные татары, как бы они этим ни гордились, к монгольским завоеваниям не имеют никакого отношения. Настоящие татары были полностью истреблены ещё при жизни Чингисхана.

— С превеликим нашим уважением желаю чокнуться с тобой, — решил я подмазаться к хану, раз обстановка стала такой дружеской и интимной. Я протянул ему ковш для того, чтобы чокнуться.

— Что? Ты не доверяешь своему повелителю? Ты хочешь смешать наше вино! — закричал он в негодовании.

И тут я понял, что это перебор. Так не доверять другану, это верх свинства даже для меня, человека, всё время забывающего о традициях.

— Дак я же не потому, — попытался оправдаться я. — У нас так принято, чтоб со звоном бокалов.

Хан меня понял, или сделал вид, что понял:

— Желаю видеть тебя и богатура Диландая в моём шатре!

И что тут началось! Я стал свидетелем того, как в перерывах между битвами развлекался Угэдэй-хан. Если бы я выпил всё вино, что подносили мне, — я бы умер. Если бы я переспал со всеми женщинами, что принимали передо мной самые соблазнительные позы, — я бы умер.

Я бы умер ещё в десятке случаев, потому что наш век научил меня только одному изо всех предлагаемых на ханской вечеринке разнообразий — пить и не закусывать. Всё остальное — это не для нас. И, по-моему, именно это умение позволило мне занять подобающее место среди веселящейся публики, меня круто зауважали. Но я ведь тоже не железный, и наконец наступил момент, когда память стала пропадать, а нехороших людей, которым бы я врезал по физиономии прямо здесь, за столом, становилось всё больше и больше. Как в калейдоскопе закружились картины: братание с Диландаем, полуобнажённые красотки, исполняющие танец живота, вспыхнувшая обида на монголов за ещё непокорённую Русь, рукопашные стычки с пьяными нукерами… Наконец, полная потеря памяти и… отбой.

Может, всё бы и обошлось, но Угэдэй назюзился, так что лыка не вязал, а кто за меня кроме него заступится? Ночевать пришлось в зиндане вместе со своим новым побратимом Диландаем. Утром невыносимо болела голова…

— Выпустите нас или предъявите обвинение, сатрапы узкоглазые! — не выдержал я холода. — Или поднесите чарочку за упокой души, а то напоить напоили, а похмелиться не дали. Так поступают только садисты. Даже шайтаны так не делают, — блажил я, тряся прутья решётки.

Шутка ли сказать, вечером был в лучших дружбанах у монгольского хана, а утром за решёткой. Столпившиеся вокруг чумазые мальчишки, глядя на нас, надрывают животы от смеха.

— Эй, пацаны, дайте воды, — попытался я подманить одного из них.

Вскоре один из оборванцев сжалился над нами и тайком от стражника передал нам плошку с водой.

— Класс! — зажмурил я глаза. Оставшуюся в плошке воду передал Диландаю, уже стоявшему возле меня и облизывавшему пересохшие губы.

— Как звать-то тебя, Гаврош?

— Барони, — шмыгнул носом малец.

— Как! — Вы, наверное, понимаете, что меня удивило в этом имени. Плюнуть некуда, одни знакомцы кругом. — Скажи ещё, что ты из рода Киле?

— А как ты узнал? — Глаза мальчонки поползли вверх. — Ты что, тоже тудири?

— Навроде того, — ответил я, внимательнее приглядываясь к пацану.

«Ничего не происходит случайно, — билась в голове беспокойная мысль. — Но ведь вечной жизни не бывает! А шастать по временам? Оказалось, можно!»

— Я только учусь, — шмыгнул носом пацан.

— Откуда ты, малой? — поинтересовался я.

— Моя родина далеко, на берегу большого озера, что у великой реки Чёрный Дракон… Сейчас сюда придут люди хана, урус, — кивнул пацан в сторону шатров.

— Не теряйся, Барони, — произнёс я торопливо, кося глазом на приближающихся нукеров, — я хочу ещё говорить с тобой.

Угэдэй смотрел на меня с пониманием, но поднести похмелку не торопился. Сам-то он уже забыл мои мелкие прегрешения и готов был в очередной раз даровать жизнь. А вот его брат, хранитель Ясы, Чаготай, считал иначе. Ему очень не нравилось: что я часто насвистываю; что, ввязавшись в драку, убил несколько воинов; что нехорошо отзывался о его папе. У Диландая прегрешений было гораздо меньше, чем у меня: помочился в костёр и, как я, о Чингисхане нехорошее что-то сказал. Но и его не пощадили. Казнить решили нас самым гуманным способом — сломать хребет.

Но тут своё слово сказал Угэдэй:

— Это воины, — сказал он, — убивать их нельзя. На моей памяти ни один из воинов не смог одолеть чаши Чингисхана и остаться на ногах. За что же нам хоронить этот добрый обычай? А как гласит Яса: «Человек, одурманенный вином, не может отвечать за свои поступки и поэтому достоин снисхождения».

— По-твоему, если этот пьяница смог выпить содержимое ханского кубка, значит, он хан? — скептически ухмыльнулся Чаготай.

— А может, это сам Великий хан требует перерождения, — раздались робкие голоса поддержки.

— Наш священный долг помочь ему в этом, — обрадовался поддержке Угэдэй.

— По закону Ясы, эти люди должны умереть, — раздался непререкаемый голос Чаготая. — И я не позволю, чтобы грешники ушли от ответа лишь потому, что они вместе с тобой вкусили вина и женщин.

«Вот гад, женщин-то не было», — заозирался я обиженно по сторонам.

— Вот сволочь! — пробубнил себе под нос Угэдэй. — И зачем только отец поставил этого зануду Великим Хранителем Ясы.

— Хорошо, брат, — вдруг сдался Угэдэй. — Давай Божий суд. Кто из них останется в живых, того и правда.

— Ещё чего не хватало! — сплюнул я пренебрежительно. — С побратимом биться не желаю.

— Тогда казним обоих, — сокрушённо развёл руками оруженосец хана.

— Великие ханы, дозвольте слово молвить! — обратился я к ханам, как и следует по русскому этикету отбив земной поклон.

— Валяй! — махнул железной перчаткой Угэдэй.

— Дозвольте нам с другими сволочными негодяями силушкой померяться? Несподручно нам друг дружке головы рубить. Братья мы всё же, хоть и названные.

— Ну что? — Угэдэй взглянул на Чаготая.

— Да шайтан с ними, а не то и вовсе зрелища можем лишиться, — сдался тот.

— Дозволяем, — сурово кивнул подбородком Угэ — дэй. — Но гляди, Джучи, ты сам этого пожелал. Вывести ему того убийцу, что взят был у подножья горы Бурхан — Халдун.

Это были последние слова, что я смог услышать, после чего в голове у меня что-то щёлкнуло и я оказался сразу во сне и наяву.

«Это что ж, Соловей-разбойник, что ли?» — подумал я, разглядывая огромное чудище в рваных одеждах.

Тот же, щерясь беззубым ртом, не преминул напомнить о своей бандитской сущности.

— А сколько я зарезал, а сколько перерезал, а сколько душ безвинных загубил, — заголосил он по фене.

— Чё, фраерок, фарт не катит? — поинтересовался я. — Пообносился, как бомж с помойки. Честный блатной даже в очко с тобой перекинуться не сядет.

— Век свободы не видать, я по жизни свистуном в законе был, — окрысился он. — Сейчас тебя на пику подсажу, и хозяин послабуху реальную даст.

И Соловей свистнул. А как он свистел! И «Яблочко», и «Эй, ухнем», и «Крутится-вертится шар голубой». Ну просто заслушаешься. Но, видно, время его поджимало, и он, наскоро исполнив весь неприхотливый репертуар, вынув из рваной штанины стилет, прыгнул на меня.

— Откуда ты, голубь, выискался? — поинтересовался я, вырвав тычину и легонько дав Соловью по немытой шее.

— Царевна меня послала, беда у неё. Если не выручишь, говорит, быть ей навеки опозоренной и с тобою разлучатою.

— Как звать царевну ту?

— Адзи сказывалась.

— Где найти мне её?

— Скоро, поди, встретишь, гонят её полоном к самому Угэдэй-хану.

Со свистом рассечённый саблей воздух обжёг моё плечо и вернул в реальность. Не было ни Соловья — оборванца, ни разговоров о чуде-царице, передо мной стоял свирепый меркит по прозвищу Бездонная Бочка. Это он на днях в пьяной драке порубал весь ханский патруль и тоже хотел Божьего суда.

«С каким контингентом приходится работать!» — огорчённо вздохнул я и отскочил в сторону. Бочка, отчаянно вращая двумя саблями, так и норовила переехать меня всей своей массой, аж обручи скрипели. Противник был сильным, но глупым. Ещё ни в одной схватке я не встречал врага, который бы бился так неразумно. Как я понимаю, виной всему отсутствие начального образования и знания элементарных правил сил тяготения и энер — ции. Проще говоря, дрался он бесхитростно, не по науке, уверенный в том, что у кого кулак больше, тот и победит. А, как я уже говорил, со мной так нельзя. Сабельные удары уходили куда-то в сторону, движения были неуклюжими. Над ним уже начали смеяться его же кореша, а это самое последнее дело.

Представляете, что такое смеяться над человеком, у которого под девятью сантиметрами лобовой брони с трудом трепещется пара недоразвитых извилин зачаточного состояния? То-то и оно, ребёнок ещё не родился, а его уже разговаривать заставляют. Тут было уже не до эстетики. Поэтому я не стал затягивать поединок и, поднырнув под занавес от сверкающих сабель, проткнул противнику живот. Тот, не веря своим глазам, посмотрел на хлынувшую кровь и, прокричав что-то нечленораздельное, в предсмертном броске попытался прихватить меня с собой. Но его сабли вновь поймали пустоту, а их хозяин неловко завалился набок и затих.

Наблюдая за поединком Диландая, я пытался связать воедино слова Соловья. Что он имел в виду? Как вы уже успели догадаться, меня в самый неподходящий момент вновь посетило видение.

Имя Адзи было на слуху уже давно. Была она принцессой чжурчжэньской, это тоже понятно. Если верить Соловью, то, значит, сейчас она в плену и везут её к самому Угэдэю. А Угэдэй с пленными принцессами делает то же самое, что и его покойный батюшка Чингисхан, он делает братиков и сестрёнок своему многочисленному потомству. Таков уж менталитет монгольских ханов, любят они своего врага унизить именно таким приятным образом. И помочь Адзи не может никто. Нет под этим небом такого человека, разве только самоубийца какой, да и то, справится ли он? Под ложечкой засвербило. Мне подумалось, что этим самоубийцей должен стать я.

«Парень, парень, даже не думай», — пытался меня наставить на путь истинный внутренний голос.

«Э, чёрт, закройся! А то скальп снимут», — это я уже Диландаю делаю мысленные замечания, потому что он опасно открывается.

Внутренний голос у меня очень активный, но не всегда мне нравятся его советы: «Зачем нам эта принцесса? У нас их будет уйма, и причём самых разных. Выбирать устанешь, — продолжил наставлять внутренний стервец. — Ты ведь у нас такой крутой, что и королевством можешь обзавестись».

«За королевство воевать надо», — возразил я.

«Необязательно», — бодренько хихикнул внутренний голос.

«Это как?»

«Жениться на вдовствующей королевне».

«Да пошёл ты… Сам женись!» — послал я его куда подальше.

«Я бы женился, но без тебя никак», — с сожалением вздохнуло моё второе «я».

Меж тем Диландай произвёл заключительный выпад, и противник его по имени Непоседа отправился в небесные чертоги вспоминать имена изнасилованных и убитых им девочек. Говорят, что пока все свои грехи не вспомнишь, за ворота не пускают. И будешь, как последний бомж, под воротами всю вечность куковать.

— Властью, данной мне Вечным Небом, снимаю с вас все ваши прегрешения, — объявил по окончании поединка Угэдэй.

Я поклонился и поблагодарил ханов за великодушное продление наших жизней ещё на некоторое время. И пока в их головы не втемяшилась очередная наша вина, за которую нас стоило бы убить, я ухватил Диландая за руку и потащил его с глаз долой.

Лежа на войлочном полу юрты, стал вспоминать свои сны из тех, прошлых жизней. Верный Диландай притулился рядом, не подозревая, что является активным участником этих снов, и размышлял о том, где бы ещё найти опохмелку.

Все мои сны рассказывали о некой предстоящей встрече. Персоной этого рандеву, по всем законам жанра, будет не кто иной, как человек из моего времени. В тех снах я уже не служил у монголов.

— Послушай, Диландай, а не намылиться ли нам в обоз, в гости к прекрасным созданиям? — предложил я куину.

Средства имелись, и настроение улучшилось настолько, насколько его поправило приобретённое у перса — торговца вино. Не надо думать, что местные женщины, исходя из перечисленных мною ранее запретов на мытьё и стирку, меня совершенно не вдохновляли. Посмотреть на их танцы да послушать песни я был не прочь. Какое — никакое развлечение. Синематограф и телевиденье изобретут не скоро, а человек во все времена жаждал хлеба и зрелищ.

— Завтра караул у шатра повелителя, — напомнил мне Диландай.

— Он ещё не Великий хан всех монголов, а караул мы не проспим, — строптиво произнёс я, уже поднимаясь с пола.

По монгольским законам нового Великого хана не избирали два года. Ровно столько времени длились поминки по хану умершему. После смерти Чингисхана два года его обязанности временно исполнял четвёртый сын хан Тулуй.

Вскоре мы казались в обозе. Тут же пронырливые торговцы живым товаром предлагали приобрести в собственность себе подобных мужского и женского пола. Женщины здесь были на любой вкус и цвет. Ещё бы, только один из пяти жителей Старого света не был зависим от монгольского ига. А через несколько лет такая же судьба ожидает и Русь. А что если плюнуть на всё и податься спасать отчизну от Батыева нашествия?

— А эта чем тебе плоха? — услышал я обиженный голос куина. — Шибко баба для утех годная. Смотри, какая кожа гладкая да мягкая.

— Да годная, годная, — отмахнулся я, а сам продолжал думать о том, как всё же подмочь исторической родине. Но, выпив очередную чашу молочной бурды, решил, что не пока стоит. С моим-то характером я там такого наворочу, что ни Ключевский, ни Соловьёв потом ничего не разберут. А не дай бог, цепочка временных событий изменится? Я вернусь домой, а там все уже при коммунизме живут и компартия США опережает нас в социалистическом соревновании? Вот уж дудки этим америкосам, пусть живут себе в загнивающем капитализме, не буду пока вмешиваться.

Тут я увидел девочку, совсем ещё ребёнка, лет двенадцати-тринадцати. Это угловатое и худенькое тело было до безобразия беззащитно своей детской неспело — стью. Она с безучастным видом наблюдала за торгами, а на щеке блестела крупная слеза. Скорее всего, девушка была персиянка, либо славянка с примесями жгучей южной крови. Нежный овал лица и большие удлиненные глаза ясно говорили об этом, а выражение лица о том, что росла она и получала образование не в овине.

«Красота-то какая, и почему это её никто не покупает? Неужели такая дорогая? — подумал я. — Ведь через год — другой, когда отпадут перья гадкого утёнка, она затмит своей красой первых красавиц Поднебесной и её окрестностей». Обратился за ответом к купцу.

— Э, дорогой, сразу видно, не нашего ты ремесла человек, — щёлкнул пальцами тот. — На будущее у нас никто не работает. Продать надо здесь и сейчас. Посмотри, какой он худой, даже груди нет. — Торговец бесцеремонно ущипнул девчонку за сосок. — Нет, такой товар никто не купит, — с досадой махнул он рукой.

— Ну дак отпусти её, — посоветовал я.

— Проходи, чужестранец, ты мне так всю торговлю порушишь, — замахал руками торгаш.

— И все же, что с ней будет? — продолжал я.

— Что будет, — почесал подбородок купец. — Солдатам охраны в долгом пути тоже развлечения нужны. Хорошо будут развлекаться, лучше за товаром смотреть станут, — нашёл он выход из положения.

Я с сожалением посмотрел на девчонку. Кого-то она мне напоминала? Но кого, хоть убей, не помню. Я видел, как затряслись её покрытые нежным пушком щёки и как она с трудом сдерживает рыдание. Гордая. «Да, девонька моя, видать, насмотрелась ты за свои годы».

— Ну ты чего, я уже с тремя успел, — дёрнул меня за рукав Диландай.

Я повернулся к нему и… вспомнил. В девчонке было что-то от моей бывшей одноклассницы Иринки Овечкиной. Вот ведь как бывает!

— Ну что встала, ослица непокорная, — донёсся до меня злой голос купца.

Я повернулся в их сторону и увидел, как упирающуюся девчушку тянет с помоста за руку какой-то круглоголовый чудик в замызганном халате. Та, упрямо склонив головку на длинной шее, исподлобья косилась на меня. По-видимому, после моего разговора с купцом она увидела во мне своего защитника. Но я ведь покупать её не собирался!

«Мы в ответе за тех, кого приручили», — съехидничал внутренний голос.

— Постой, любезный, — еле сдерживая ругательства, как можно ласковее произнёс я. — Куда ты её потащил? Разве мы уже сторговались?

— Дак это, — стушевался торговец, — я это того, подумал, что уважаемый богатур из обыкновенного любопытства об девчонке треплет…

— Так ты, грязное свинячье рыло, — моя злость стала вырываться наружу, — хочешь обвинить ханского ке — шиктена в том, что он от безделья шатается по всяким помойкам и пялится на голозадых девиц?

Выступил я неплохо. Даже Диландай всё воспринял за чистую монету, а что говорить о девчушке? Она вся сжалась, опустила голову к коленям и мелко-мелко затряслась. Шум привлёк зевак.

— К чему она тебе? — ткнул меня в бок куин. — Куда ты её денешь? Заплати купчишке за разок, если она тебе так понравилась, и уйдём…

Не дослушав, я резко повернулся к Диландаю. От моего взгляда тот попятился, а потом как ни в чём не бывало продолжил:

— А пока она может пожить в обозе у маркитанок, им ведь швеи нужны, или в нашей кибитке… Мы всё равно по очереди в карауле. И опять же, еду для нас будет кому готовить. — Рот куина расплылся в улыбке.

Я приложил к его носу кулак.

— Чуешь, чем пахнет?

Я швырнул торговцу какую-ту медную безделушку и, пройдя сквозь толпу зевак, направился к нашей кибитке. Следом трусила девчонка, за ней, стараясь не отставать, двигался Диландай, неся сверток с её вещами, что передал ему купец.

В кибитке я заставил её переодеться. Пока мы с Ди — ландаем не вышли из кибитки, она развернула сверток. Увидя в нём что-то, по-видимому, очень дорогое, потому что я успел заметить, как блеснули её глазёнки. Что-то тёплое шевельнулось у меня под сердцем, будто встретил свою сестру. Хоть какая-то живая душа, о которой я мог позаботиться.

— Ты что, и вправду жениться решил? — в голосе куина послышался испуг.

— Ну, ты и дурак! — не выдержал я. — Ты видишь, сколько этой соплюшке лет? Ей же ещё в куклы играть.

— Ты её не расспрашивал, может, ей какие-нибудь нехорошие дяденьки «помогли» и куколок для неё искать не придётся, сами появятся, — ухмыльнулся Диландай.

Я опешил. Об этом-то я и не подумал. Совсем забыл, откуда я её привёл. Почему-то вспомнился вопрос, вставший перед жителями Простоквашино: если колхозная корова принесёт телёночка, то чей он будет?

— Не-а, — покачал отрицательно головой Диландай, поняв мой немой вопрос. — Я ещё молодой и не победил дракона.

— Пошли знакомиться, — кивнув на кибитку, предложил я.

— Девочка, как тебя зовут? — задал я самый первый и банальный вопрос.

— Особ королевских кровей не зовут, за ними приходят слуги, — горделиво ответила особь с детской непосредственностью, уже забыв о своём недавнем униженном положении.

— Н-да, — сочувственно покачал головой куин. Он даже не думал приходить мне на помощь.

— Ты сейчас не в том положении, чтобы хамить взрослым дяденькам, — сделал я серьёзное лицо. — Не будешь отвечать, верну туда, откуда взял.

— Вы не понимаете шуток, молодой воин. Во дворце меня звали принцесса Тань Я.

— А скажите мне, принцесса, всё ли у вас в порядке по части девичьей непорочности? — взял я быка за рога, потому что, во-первых, совершенно не знал, как решаются такие дела, а во-вторых — не поверил в её царевишное происхождение. От неловкости, которую я ощущал, разговаривая с ребёнком на такие деликатные темы, меж лопаток потёк пот, а лицо покрылось мелкой испариной.

— Я не знаю этого, — принцесса стеснительно прикрыла своё личико ладонью. — Ваши воины такие сильные и дикие… А вообще-то, незнакомые юноши такие нескромные вопросы молодым дамам не задают. Другое дело, если вы хотите на мне жениться. — Её взгляд стал томным. — Я согласна!

— Может, её того, — считая что девчонка ломает комедию, грубым жестом показал Диландай.

— Не надо «того»! Совсем плохо «того»! — взвилась испуганно девчонка.

— Не бойся! Не будет «того»… — Я погрозил кулаком Диландаю. — Рассказывай, принцесса…

В ходе разговора выяснилось, что её пытался изнасиловать монгольский воин, но в пылу страсти он никак не мог проникнуть в самое сокровенное место. То ли кольчуга мешала, то ли опыта было маловато. Тут на его глаза попалась куда как более пышная и аппетитная кандидатура. И он, ударив рукоятью сабли девчонку по голове, отшвырнул её в угол. Так и пролежала бедолага без сознания, пока не объявилась трофейная команда и не продала всех пленниц купцам.

— Так значит, ни-ни? — живо заинтересовался Ди — ландай.

— Значит, ни-ни, — резко пресёк я. — Сестра, стало быть, она мне названная, а значит и тебе. Мотай на ус, побратим.

— Так я ничё, я за тебя, — заскромничал парень.

— А с тобой бы я попробовала, — девчонка повторила жест Диландая, чем окончательно ввела меня в краску.

— Это видела! — показал я ей плеть и решил, что на этом предварительный воспитательный процесс закончен.

Диландай промолчал и лишь покачал головой. Ему-то были хорошо известны правила обращения со средневековыми дамами. Но в этот раз потомок пришельцев решительно умыл руки.

Примечания

8

Тарасун — молочная водка.

9

Хара-Мурэн — Черная река по-монгольски (р. Амур).