Визитка. История одной опечатки

Константин Валерьевич Леонтьев, 2006

Судьбы трех главных героев: художника Кольки Сыча, бизнесмена Юлия Петровича и бандита Ледяя переплетаются из-за одной опечатки в визитной карточке. Роковое стечение обстоятельств, когда стоит вопрос жизни и смерти, сводит их в один из дней вместе.

Глава 3

Похоронное бюро «Реквием» славилось своим умением выполнить любой каприз заказчика. Изначально оно и создавалось именно для посмертных изысков состоятельной части граждан и очень разбогатело, когда в незабвенном 1993-м началась война за рынки между кавказцами и местной братвой, и когда в 1995-м уже остатки Ледяевской гвардии грызлись между собой и с заезжими бригадами. Тогда «Реквием» изготавливал целые обелиски павшим браткам, предлагал невиданные по тем временам, безумно дорогие импортные гробы из ценных пород дерева, отливающие лаком, похожие на новенькие лимузины, и венки живых цветов. Один знакомый Сычу скульптор — Витя Богозванный (истинную фамилию он скрывал тщательней, чем стареющая дама возраст), сорвал каким-то образом через этот «Реквием» фантастический заказ — гранитный памятник масштаба 1:1. И ладно бы просто покойного, а то с конем! Цыганский барон, отошедшей в мир иной, должен был, по идее осиротевшей свиты, босым, в рубахе на выпуск, вести под уздцы горячего скакуна, олицетворяя свободолюбивый, независимый нрав своего народа.

Витя подошел к заказу творчески; разработал несколько вариантов, и когда один из них одобрили, принялся за работу, которая до сих пор является одной из главных достопримечательностей старого городского кладбища. От «Реквиема» он тогда получил менее пяти процентов стоимости заказа, но и этой суммы ему, вечно безденежному, хватило, чтобы уйти в многодневный запой, который сожрал весь гонорар и остатки Витиной печени.

Со временем «Реквием» стал работать с более скромными, но зато с многочисленными заказами. Бюро выкупило напротив морга здание студенческой столовой мединститута, обустроило там свой филиал вместе со слесарными и камнерезными мастерскими в подвале.

Сыч зашел туда после смены прицениться к новому памятнику на могилу матери, и стал свидетелем разноса, устроенного прямо в торговом зале управляющим своему сотруднику. По случаю раннего часа еще не было посетителей и управляющий, так же, как и сотрудник, судя по всему, мастер производства, не стеснялись в выражениях.

Суть скандала была сразу ясна: некто Шарагин опять не вышел на работу, и это несмотря на то, что ему уже было третье последнее предупреждение! Шарагину было плевать на это! Он опять сорвался, продолжает пить неизвестно где, и на звонки не отвечает. В итоге два заказа к сроку не выполнены. «И если они не будут готовы к полудню», — орал управляющий, разрастаясь над мастером, — «Я сам выбью на этих плитах ваши имена и закопаю под ними!» Потом они увидели Кольку и замолчали.

А через десять минут Сыч сидел в кабинете и устно выкладывал свое резюме хмурому управляющему, который откинувшись в кресле, раздраженно вертел в пальцах авторучку.

С камнем Колька работал мало. Так, для разнообразия, при случае, ради интереса, но представление имел. Сейчас эти азы он преподносил, как профессионализм, полагаясь на собственную удачу и умение быстро учиться. В принципе ничего сложного в этой работе он для себя не видел, и она нужна была ему позарез. С моргом должно быть покончено. Поэтому Сыч старался вовсю. Даже не удержался и помянул о личном знакомстве с покойным Богозванным, имя которого управляющему ничего не сказало, хотя коня и барона он вспомнил сразу же — легендарное предание фирмы. На этом коне, Сыч, считай, и выскочил.

— Ладно, — сказал управляющий. — Руку покажешь?

— В любое время.

— Тогда не будем тянуть.

Они спустились на грузовом лифте в камнерезную мастерскую, где двое рабочих уже шлифовали надгробия, а еще один наносил на дешевую бетонную плитку простенький трафарет, (последнее социальное прощай неимущим от городских властей). Потом прошли через столярку, где сильно пахло сосной, и стояли в разной степени готовности гробы, и в дальнем углу, в пристроенной остекленной конторке нашли давешнего мастера, все еще возбужденно-нервного, рассказывающего с активной жестикуляцией и в лицах что-то молодому парню. Видимо передавал недавний разговор, потому что, увидев начальника, резко стих.

— Так, — сказал управляющий, и ткнул пальцем в молодого. — Ты убежал работать, а ты, Виктор Степанович, — палец переместился в сторону мастера, — выбери что-нибудь из выбракованного материала, и дай человеку инструмент, — палец снова сделал поворот уже на Сыча, и поджался. — Полная свобода творчества, Коля. Оформи, как хочешь, на собственное усмотрение. Покажи шрифт, главное. Образцы, если надо, дадим. Пиши, что пожелаешь, хоть «Спартак-чемпион!». Все, что будет нужно, спрашивай у Степаныча.

Говоря о своей готовности в любое время, Сыч несколько переусердствовал. На самом деле он предпочел бы, чтоб ему назначили «показать руку» хотя бы завтра. Он подготовился, сходил бы к Тюрину, попросил свести со знающим человеком, потренировался. Очень рискованно лететь в бой вот так, без подготовки, после ночного дежурства, но и упускать шанс было нельзя.

Они вернулись в камнерезную мастерскую, где в углу стояли несколько колотых гранитных плит.

— Ну, бери вот эту, — сказал Виктор Степанович. — В принципе ее можно и в дело пустить, здесь скос сделать, тут, подшлифовать. Да ладно, — бери! Потом на доделки пойдет. Будет готово — скажешь. Пескоструйка нужна, или ты все руками?

— Все руками, — ответил Сыч.

Небольшую, полметра на метр плиту перетащили на стол под лампу, развернули перед Сычем, как пулеметную ленту, набор инструментов, и оставили.

Цех оживал, пришли еще рабочие, сделалось шумно. В соседней столярке застучали активнее, завизжали циркулярные пилы. Колька погладил ладонью холодную шероховатую поверхность камня, и покосился на несколько готовых надгробий, составленных у стены. Нет, в этой мастерской явно больше не обслуживают цыганских баронов. Все просто, стандартно и по трафарету. Конечно, можно было взять за образец, то, что есть, но это обозначало бы отсутствие собственного стиля. Надо было срочно что-то придумывать, да так, чтобы не запороть плиту, иначе второго шанса не дадут.

Неожиданно Сычу пришла в голову спасительная мысль. В это дежурство привезли разбившегося на машине мужика, в кармане которого нашли целый ворох одинаковых, свежеотпечатанных визиток. Сыч машинально, или по наитию взял одну. Визитка была красивая, на хорошей, плотной бумаге, двуцветная, как и полагается, без попугайства. Черные тисненые буквы, телефоны, должность. Если взять за основу фамилию, имя, отчество, скопировать шрифт, то должно получиться очень хорошо. Визитки явно принадлежали погибшему, иначе зачем таскать с собой такое количество? Привезли его под утро, и оформлением документов занимался Петрович. Сыч только помог перенести тело. Солидный дядя, директор, ничего страшного не случится, если Колька воспользуется его визиткой, чуть подправив фамилию или имя.

Успокоив себя этими мыслями, Сыч начал работать. Дату рождения и смерти пришлось выдумывать, и это неожиданно придало работе пикантный мистический оттенок. Сычу как бы предлагалось решить, когда этот несуществующий человек, взятый, тем не менее, из реальности, снова родиться, возвращенный Колькиным воображением в некую исходную точку, а главное, когда он умрет! С первым Сыч определился сразу же — дату рождения он поставил своего старшего брата, умершего от воспаления легких в десятилетнем возрасте, когда самому Кольке еще и года не было, а смерть явилась, зашифрованная в их с Катей старый телефонный номер. Последние цифры его как раз удачно совпадали с текущим годом. И пока выбивались эти даты, чужая жизнь, придуманная за работой, прошла мимо и оборвалась в возрасте сорока одного года.

Сыч, довольный результатом, так разогнался, что не удержался и влепил уже беглой письменной строкой лихую эпитафию — «Спи, брат! Мы еще встретимся!»

Работа его понравилась. Закончил Сыч ее уже ближе к вечеру, и очень удивился, узнав который час, потому что совершенно потерялся во времени. Управляющий, уже уходя домой, только мельком глянул на плиту и сказал, чтобы Сыч писал заявление, и как можно скорее приступал к выполнению настоящих заказов. Виктор Степанович тоже высказал одобрение, только в конце вдруг засмеялся и, указав, на надгробие заметил: «Что ж ты мужика заранее хоронишь? На дворе еще май, а ты ему в июне назначаешь в гости к Богу!»

Только тут Сыч понял, что, желая вплести в тему старый телефонный номер, с которым в свое время столько было связано, он совсем упустил из виду очередность месяца. Получалось, что"покойничек» — то живехонек! Убежал прямо с панихиды! Это так позабавило Кольку, уже порядком уставшего от черного гротеска, что всю дорогу домой он то и дело начинал смеяться, представляя своего несуществующего героя, заложившего крутой вираж от смерти, как колобок от зайца. Только, увы, в жизни каждого колобка в конечном итоге поджидает лисица.

А что ждет теперь Сыча? Почти год его рвало темным вдохновением, которое ныне иссякло. Последняя картина дописана. Остальные стоят в шкафу. Дети-уродцы, которых страшно выводить в свет, вдруг не смогут пойти? Но главное одно — с моргом покончено! Камень куда лучше мертвой плоти! Он будет колотить эпитафии и восстанавливаться. Ждать свежее вдохновение, другую тему!

Колька убрал картину, оделся и отправился на свою новую работу. На улице после дождя было тепло и сыро. Май набирал силу. Гриппозная девка Весна, каждый год награждала Сыча заразой, а нынче на удивление все прошло мимо. Даже не чихнул! Колька остановился прикурить, и обратил внимание на бешено кричащих в старых тополях галок. И вспомнил, как давным-давно, еще на первом курсе, писал этих самых галок — черные мазочки на голых ветвях, а Катя, улучив момент, из озорства очень быстро и удачно добавила им в компанию райскую птицу. Сыч тогда возмутился, но преподаватель, когда он сдавал работу, неожиданно одобряюще хмыкнул, и поставил «отлично».