Твои потухшие глаза

Ким Грушницкий, 2022

Из жизнерадостного беспроблемного мальчика, предпочитающего все сводить в шутку, Эл превращается в грубого, жестокого и горделивого человека, которому нет дела до окружающих. Молодой человек отворачивается от друзей, избегает социума и в один момент перестает с кем-либо взаимодействовать. В чем причина такой радикальной перемены? Это история о том, как жизненные обстоятельства готовы убить в человеке все прекрасное, но, как бы сильно мы ни пытались измениться, через какую боль мы бы ни прошли, мы остается прежними. Содержит нецензурную лексику. Комментарий Редакции: Легкий на подъем, но тяжелый в своем послевкусии, этот роман – наглядная иллюстрация того, как многое зависит от силы характера. Живые диалоги, яркие и настоящие персонажи, развитый сюжет – здесь есть все, чтобы познакомиться с книгой как можно ближе.

Предыстория. Часть 8

Находиться в четырёх стенах просто невыносимо. Взяв свою последнюю шоколадку и новую книгу, я решил выйти на свежий воздух. Я быстро накинул на себя любимое чёрное пальто и помчался навстречу холодному ветру.

По памяти нашёл ту самую крышу и устроился, как и раньше, на самом краешке. Этот риск обрыва жизни заставляет бушевать во мне море эмоций, которое раньше так отчаянно засыпало внутри. Только здесь, только сейчас я чувствую себя живым. Наслаждаюсь каждой секундой. Каждым мгновением. Почему так рано темнеет? Боже… Какие яркие звёзды… Небо сегодня поистине прекрасно. Я могу идти так вечно. Просто прелесть! Ещё пара поворотов — и я попаду обратно, в детдом. Не хочу возвращаться. Не хочу!

Ну и что я тут капризничаю? Разве у меня есть выбор? Ну, вообще, выбор есть всегда. Мой заключается в том, ночевать ли здесь, на лавочках, или идти туда, где быть не хочется, но при этом спать под тёплым одеялом. Ну что же, все мои тараканы в голове единогласно решили, что надо возвращаться.

Срок, данный мне на восстановление, закончился уже день назад, может он забыл или же, что лучше, я ему просто надоел? Только я начал радоваться этим мыслям, как в комнату начал кто-то усердно стучаться. Сердце ушло в пятки. Сердцебиение начало учащаться. Я шёл медленно, словно на каторгу. Где-то в глубине души я всё же надеялся, что это кто-то из ребят вернулся со школы пораньше.

Но чуда не произошло, около двери стояла очень знакомая фигура, которая содержала в себе лишь никчёмную груду мышц. Мирослав, собственной персоной.

— Кир ждёт, — он схватил мою руку и потащил куда-то в неизвестном мне направлении. Вскоре мы покинули это здание вообще. Почему?

— Куда мы? — Не выдержав такого напора, набравшись смелости, спросил я.

Почему-то мне не ответили, ах да, наверное, потому, что я теперь пустое место.

Мы шли долго, пересекая почти весь город. Забрели в незнакомый мне район. Да что, чёрт возьми происходит? Мы свернули через ещё два переулка и оказались около порога какого-то мотеля. Что происходит?

— Каждый день по 10 часов ты будешь работать тут! — Властный холодный голос давал понять, что перечить нельзя!

— Что именно мне нужно будет делать?

— Мыть туалеты, убирать комнаты. — Что? Я похож на уборщицу? Я не решился произнести это вслух.

— А после 6 вечера будешь бегать по моим заданиям! — Я молча опустил голову, понимая, что не могу ничего с этим поделать!

Я же могу убежать! Могу! Да только мне некуда бежать! Некуда!

Мое место работы оказалось не что иное, как старый мотель. Со стен ссыпались последние кусочки штукатурки, на потолке на одном проводе очень хиленько висела лампочка. Когда я посмотрел на пол, то меня окончательно бросило в дрожь, местами пробегали муравьи и другая живность. Хуже просто быть не может.

Работа была ужасно тяжелой и противной. Отмывать туалеты было не самым страшным. Еще хуже было отстирывать простыни от крови, от всевозможных выделений, дешевого пива и блевотины. А самое ужасное — посетители. Настоящие животные. Один раз пьяные в стельку мужчины решили проверить на мне, как будет выглядеть ожог от сигарет? Не знаю по какой причине, но они выбрали именно область губ!

Время тянулось мучительно медленно, разделяя промежутки пространства, словно оно было не одинаковое везде на свете. «Я сам в этом виноват!» — эхом отдавалось в моей голове.

Пятьсот градусов — это температура, с которой горит поджигаемый конец сигареты. Вот такие вот знания я получил за последние две недели! Такое ощущение, словно по мне проехал поезд. Причём грузовой!

По вечерам я бегал по делам Кира. Кому-то относил деньги, приносил ему еды, убирал квартиру!

Мой мозг отказывался принимать эту информацию. Иногда его приказы переходили все границы, никогда в жизни не думал, что буду делать подобное! Каждый вечер я часами намыливался в душе, пытаясь стереть с себя всю грязь.

Сегодня вечером я должен был задержаться подольше на работе, чтобы закончить стирку.

— А вот и он, наша звездочка, — мерзкий, пьяный голос. Это был один из постоянных посетителей мотеля, это он на мне проверял ожоги от сигарет со своими дружками. Вот чувствовала моя пятая точка, что надо было чуть раньше возвращаться. Я грандиозно высунул руку прямо перед лицами этих уродов и показал фак, как минифокус, а потом понял, что пора убегать так быстро, что есть мочи в сторону детдома. Может там и плохо, но зато безопасно.

— Ах ты, мелочь бестолковая! — А вот это уже проблемно. Какое убогое оскорбление.

— Аист, — я заорал, что было мочи, и показал рукой в противоположную сторону. Я не знаю, зачем я это крикнул, но они реально повелись: все синхронно обернулись. Я бросился наутёк. Я так долго ржал над этим, что в итоге от смеха пошли слёзы, а из-за прозрачной пелены я споткнулся о собственную ногу и полетел прямиком на землю.

Пока до меня бежал самый главный, я успел максимально точно рассмотреть асфальт вблизи. Смысла вставать нет. Всё равно меня отправят обратно — исследовать землю.

— Значит, бегать любишь? — Он сокращал пространство между нами.

— Значит, всё-таки тупой? — Почему-то мне было весело. Видимо, последние мозги мне тоже отбили.

— Хм… Дерзить любишь?

— Мой вопрос не поменялся! — Это я явно зря.

— Да ты совсем охренел! — В наш милый разговор влез один из его псов. «Фу! Сидеть» — хотел я сказать, но вовремя опомнился. Казалось, инстинкт самосохранения покинул меня вместе со здравым смыслом.

— Слав, почему ты его терпишь? — Они всё не унимались. Я не раз встречал этого человека в этом грязном заведении, где я работал, с девушками. Что-то в нем говорит мне, что он садист.

— Нет. С ним так нельзя, — его глаза играли жестокостью и насмешкой. Даже взглянув на него один раз, понимаешь, что это действительно страшный человек, — сейчас есть два варианта развития событий, — он подошёл ближе и прошёлся пальцем по моей коже лица, — Парни, ко мне его, — меня схватили за руку и куда-то потащили.

Что за ******? Мы шли относительно недолго. Это был какой-то очень старый подъезд. Я старался идти как можно медленнее, нехотя переставляя свои ноги, за что получал то пинок, то пощёчину. Мы вошли в какую-то маленькую квартиру. В этой комнате было только пару стульев и один шкаф.

Что-то это мне не нравится.

— Вот сюда, и как обычно, — он указал в направлении пола посередине. Меня же схватили и кинули в ровно указанный отрезок. Я пытался вырваться, но увы… Вот я и дошутился.

— Животные! — На что они лишь рассмеялись. И чего эти псы так лыбятся?

— Оставьте нас! — Грубый, властный голос. Так-с, насколько я понял, меня не будут избивать шестеро машиноубийц. Уже радует. Потерплю пару пощёчин и пойду себе.

Но рано я обрадовался. Он подошёл ко мне со свечкой. Что-то мне подсказывает, что это не романтический ужин.

— Уйди, — я попытался отодвинуться назад, но мои сопротивления были тщетны. — Если ты хочешь со мной переспать, сначала женись, — все равно умирать, так хотя бы с улыбкой. Это лицо надо было видеть. От удивления его немного перекосило, и он остановился. Затем, изменившись в лице, он подошел ближе.

Он поджёг свечку и начал медленно водить по моему телу. Жгучая боль пробегалась по всему телу. Я сдерживал себя как мог. Лишь бы не заорать.

— Прекрати, больной ублюдок, ты садист? Ты хоть знаешь, насколько это больно? — Он лишь ухмыльнулся. Крики вырывались самостоятельно. По лицу начали стекать слезы. Видимо, защитный механизм организма для снижения уровня боли. Кожа начала краснеть, а затем опухать. Боль проедала изнутри. Почему так, мать его, больно? Не могу!!! Не могу больше! Я больше не могу! Свечка наконец закончилась. Наконец-то. Я думал, что умру от этой пожирающей боли. Почему он снимает ремень? От боли я уже не могу трезво думать. Я надеялся, что на мои крики прибегут люди, но такого счастья не произошло.

Схватив ремень, он рассёк воздух прямо перед моим лицом, что было весьма захватывающе.

— Если ты решил показать мне представление, то я только за… — Видимо, от боли мой рассудок давно улетучился.

Он снова замахнулся, но теперь ударил по моей ноге. Я взвыл от боли. Он ударил именно бляхой ремня, которая почти до мяса впилась в кожу. Эту боль невозможно вытерпеть. Он продолжал осыпать меня ударами, то сильнее, то слабее, постоянно наблюдая за моим лицом, заглядывая в глаза. Я сходил с ума от боли. Почему я не падаю в темноту, когда это так нужно? Почему я просто не могу нажать на кнопку «выключить жизнь»? Удар за ударом. Единственное, что он сегодня не трогает — моё лицо. Я орал. Желание сохранить свою репутацию сдалось перед этой болью. Мне казалось, я уже оглох от своих собственных криков.

Зачем оно это делает? От этого становится ещё хуже. Впервые я встретился с заболеванием «садиста». Да сколько можно? Почему ему это ещё не надоело? Я больше не в состоянии шевелиться. Тело полностью обмякло. Головокружения… Тошнота… Тьма…

Почему свет делает так больно? Пытаюсь открыть глаза. Получается далеко не с первого раза. Видимо, я в мотеле в одном из номеров. Даже от мыслей «встать», становится хреново. Задираю футболку, чтобы посмотреть художества этого ублюдка.

От своего неожиданного крика я вскочил с кровати. Но резкая боль в ногах решила напомнить о себе. Глубокие раны сливались в одну багровую массу, создавая множество оттенков всех цветов. Старые синяки, новые синяки, засохшая кровь. Чистой кожи не было видно вообще. Я до сих пор чувствовал эту боль. Истерика. Я не вынесу. Больше не вынесу. Это слишком! Я думал, что справлюсь. Это выше меня. Я больше не вынесу.

Пол часа я провёл вот так, просто крича эти короткие фразы. Но мне никто не ответил. Никто не успокоил меня. Хотя я так в этом нуждался.

В этот день я пошел к Киру. Я решил, что это предел моих возможностей. Но мои заявления остались без внимания.

— Ты не думаешь, что я в полицию напишу заявление? — Почти криком выдал я.

— Если бы детдомовцам верили, если бы была хоть надежда, что таких, как ты будут защищать, то меня бы тут не было. — Неужели нет никакого спасения? Почему-то в его голосе читалась грусть.

На что я потратил свою ночь вместо отдыха? Я позорно плакал в подушку. Я никак не мог успокоиться. Глаза уже опухли от слёз. Единственным утешением были книги. Погружаясь в них, я ненадолго забывал о боли. Я искренне радовался, когда герои побеждали свои пороки, справляясь со всеми проблемами, но я со своими проблемами справиться не мог.

Каждый новый день становился все более невыносимым. Наконец, я решился бунт. Два дня я не приходил на работу, даже понимая, какие последствия меня ждут.

Возвращаясь в реальность, я чувствовал себя так ничтожно. И лишь поднимаясь на крышу того дома, становясь на край пропасти, чувствовал облегчение, медленно уходя в небытие. Дни пролетели быстро. Я только ел, спал, читал, ел, читал, уходил на крышу, приходил, ел, спал, читал. А потом всё по кругу.

Мне бы, если честно, не помешало помыться, а то ко мне начали прилипать всякие неприятные запахи. Дождался пока в душе никого не останется и лишь тогда пошёл мыться. Не вынесу позора, если кто-нибудь ещё увидит меня в таком виде.

Горячая струя обжигает тело. Дешёвый шампунь разъедает опухшие раны, словно перекись. Шорох. Чьи-то шаги. Они становятся всё громче и увереннее. Поражаясь собственной трусости, я, быстро выключив воду, побежал в раздевалку, накрывшись полотенцем.

— Это всего лишь я, — голос вызывал мурашки по всему телу. Я снял полотенце, обворачивая вокруг талии. Передо мной стоял Лиам собственной персоной.

— Это он? — Он с сочувствием касался глубоких ссадин.

— А то ты не знаешь? — Довольно жёстко пробурчал я. Не могу его больше видеть, лицемерный ублюдок.

— Знаю. — Тихо и безжизненно продолжил парень.

— Убирайся! — Я оттолкнул его. Но он не упал, а жаль. — Ты понятия не имеешь, что мне пришлось вытерпеть! Из-за твоей жадности! — Я перешёл на крик.

— Вообще-то, имею, — он начал задирать свою майку. На его животе было также полно шрамов, даже больше, чем у меня. Я не был готов увидеть его вот таким. Неужели он… тоже? — Когда-нибудь ты все поймешь, но явно не сейчас.

— Пойму что? Что я своим телом должен удовлетворять садистов в этом похабном заведении? — Я смотрел на его тело, выглядело просто ужасно.

— Мне тогда было девять, и я тоже хотел, чтобы меня спасли, но, увы, — он улыбнулся как-то через силу. В это мгновение мне стало его действительно жаль. Я даже в свои тринадцать не в силах терпеть это. Боже, прошу, ответь мне, в чём виноваты дети?

— Как? Как ты справился с этим? — Почти шепотом продолжил я.

— Перестал сопротивляться и стал плыть по течению.

— Что это значит? — Я удивленно смотрел на парня.

— Выполни все, что ему нужно.

— Быть рабом остаток своей жизни? — Я заорал так громко, что, наверное, весь корпус нас слышал.

— Печёшься о своей никчёмной гордости? Зря, она никому не пригодится, в том числе и тебе. А это всё — всего лишь цветочки, дальше будет хуже. Твоя мнимая гордость тебя и погубит.

— Разве бывает хуже? — Я почти плакал, в отчаянии упав на колени.

— Твои действия не имеют смысла.

— А если я расскажу? Наш директор, он же должен помочь? — В отчаянии выдал я.

— Ты себя слышал? Мы никому не нужны. Запомни: стукачи долго не живут. Это не шутка, их просто удаляют из жизни.

— Ясно, — я не мог поверить в безысходность ситуации.

— Ты не должен пропускать школу, — приказной тон, вот же ублюдок, да как он смеет?

— С чего это?

— Так ты не получишь образование.

— Ты думаешь меня сейчас заботит какой-то аттестат?

— Сейчас — не думаю. Но, поверь, когда тебе стукнет восемнадцать, этот аттестат поможет стать человеком!

— Плевать на обучение, я теперь даже не уверен, что доживу до 18. Я до сих пор не могу понять, зачем ты привел меня на тот склад? Сколько же тебе заплатили, чтобы испортить мою жизнь?

Он молчал, но в его глазах не было вины, была только ненависть. Это выводило меня из себя.

— Отвечай, — я заполнил комнату своими звуками.

— Когда-то я тоже хотел, чтобы меня спасли! — Я ожидал всё, что угодно, но никак не это. Так это детская обида?

— То есть, это месть? Ты считаешь, что я тоже должен пройти это? Да? Вы все тут конченные! — Я прокричал с такой ненавистью, находясь буквально в 10 см от его лица.

Его взгляд. Он был таким странным. Я не мог понять, какую эмоцию он испытывает, что чувствует.

— Однажды ты поймешь! — Он ушел, оставив меня наедине со своими мыслями.

Плевать на школу! Идти навстречу со своими врагами я не особо хотел! Некоторые из псов Кира учились в нашей школе. Поэтому это было весьма проблематично.