Миллиард секунд

Каролина Дэй, 2019

Он – великий художник за тридцать, я – детдомовская оборванка. Что нас связывает? Ничего, кроме неприязни друг к другу. Но именно Олег Соломонов протягивает руку и забирает из ужасного места, а в благодарность… Я влюбляюсь в собственного опекуна, который видит во мне всего лишь девчонку. Но я взрослая и способна преодолеть законы общества. А он? Он способен? Содержит нецензурную брань.

Глава 6. Не отец

— Стойте! Вы что творите? — подбегаю к троице, только они почти не реагируют на мое появление. Тот высокий так и держит жертву избиения, а девчонка…

— Не мешай! — пыхтит она, мельком взглянув на меня, и снова наносит удар.

— Говорю, оставь его.

Пробую оттолкнуть девчонку. У жертвы все лицо в крови, а тот парень позади даже не думает его отпускать. Еще и место такое нашли, что никто не видит. Хорошо, что я заметил.

Держу ее за локоть. За грязный, как и в прошлый раз. Но сейчас меня это не волнует. Смотрю в темные глаза оборванки. Внимательно. Вглядываюсь в радужку, которую переполняет несдерживаемая ярость. В чуть нахмуренные черные брови. В поджатые губы. Даже челюсть напряжена. Как бы она зубы от такой силы сдавливания не сломала.

— Ева, эт че за хмырь? — спрашивает парень, который держит окровавленного пацана. Ну, теперь я знаю, как зовут эту незнакомку.

— Ты че тут забыл? — шипит она прямо мне в лицо. Так, чтобы никто не услышал. Кроме меня.

— А ты что тут забыла? Не сопротивляйся ты так!

— Не твое дело! И вообще, отпусти меня! — дергается она. Сильная. Но я сильнее. — Я этому придурку не до конца наваляла!

— Хочешь до конца? Серьезно? Ты его чуть не убила!

— Он заслужил!

— Чем заслужил?

Девчонка долго смотрит на меня. Внимательно. Все еще со злостью. Потирает костяшки пальцев. Щурится пару секунд, глядя в сторону, потом снова встречается со мной взглядом и смотрит с такой ненавистью, будто я виноват в появлении ссадин на ее маленьких кулачках.

— Он подставил меня, — отвечает тихо-тихо. Уже без шипения и недовольства, но с нотками злости.

— Не все решается кулаками.

— Слушай, мажор хренов, — говорит уже громче, — давай ты не будешь указывать, что и как мне делать, лады? Вали, куда шел, а я пошла дальше…

— Ты никуда не пойдешь, — крепче сжимаю ее локоть.

— Это приказ?

— Да, мать твою, приказ!

— Ты мне не отец, чтобы приказывать, ясно?

Своими словами она будто пробивает какую-то брешь в груди. Брешь правды. Ведь это так, я ей никто. Случайный прохожий, с которым она провела пару часов в машине. Мне должно быть все равно. Сама справится, раз так заявляет. Но почему-то эта ситуация не дает мне покоя. Не позволяет поступить иначе. И я не желаю отпускать маленькую руку девушки.

Бред какой-то, не находите?

Дергает плечом. И я отпускаю. Не пытаюсь снова схватить, когда она делает шаг прочь. Смотрю на черное удаляющееся пятно, понимая, что просто не в состоянии задержать девчонку. Она права. Это ее жизнь. Ее судьба. Ее правила.

Эти слова напомнили о моем положении. О бесконечных анализах, о диагнозе, о лечении, которое может не дать результата. Возможно, я никогда в жизни не стану отцом, никогда не буду скандалить со своим ребенком и выяснять отношения. Или же…

— Стоять! — кричит кто-то издалека. — Ловите эту детдомовскую!

Все происходит в считанные секунды. Девчонка округляет свои темные глаза и устремляется к выходу, ее напарник бросает обездвиженное тело в сугроб и бежит в другую сторону. Мужчина в форме полицейского сначала провожает взглядом убегающую девчонку, но в итоге подходит к пострадавшему. Осматривает его, помогает встать.

А я не иду на помощь, как меня просят, делаю вид, что вообще не слышу их. Вместо этого ищу глазами девчонку. Вижу вдалеке темное пятно, скрывшееся между деревьями. Спряталась за одним из них, слилась с обстановкой, присела на снег. Вряд ли ее кто-то заметил, но я иду к ней. Не торопясь. Только на нее смотрю.

Зачем? Почему бы мне не вернуться к Эдгару и его девочкам? Не знаю. Все как-то на автомате происходит. Может, хочу лично привести виновницу за шкирку и сдать в руки полиции. Или выяснить, почему она так жестоко обошлась с тем мальчишкой.

Или подойти к ней вплотную и выяснить, вдруг не только раненому нужна помощь.

— Уйди… — шепчет девчонка, подняв голову, когда я сажусь перед ней на корточки.

Дышит тяжело, за грудь хватается своими окровавленными ручонками. Сжимает пальцы. Глаза жмурит. Причем так сильно, что из уголков выдавливаются капельки слез. Всего парочка. Странно, что я разглядел все это в темноте.

— Ау…

Что с ней происходит?

— Где болит? — подбираюсь ближе.

Что за тупые вопросы? Она же за грудь держится с левой стороны. И что с тобой делать? Эй! Мне кто-то поможет? Как тебя, вообще, зовут? Твой напарник вроде как говорил. Или нет?

— Ева! Твою ж мать! — наконец-то вспоминаю я. Трогаю ее за плечи, пытаюсь в чувство привести. Она вообще меня не слышит? Глаза так же закрыты, руки чуть ослабли, но продолжают кое-как цепляться за куртку.

Вашу ж мать! Что же все время с тобой не так? О, нет! В обморок только не падай! Не падай, говорю! Но она падает на снег.

Быстро ищу телефон и нажимаю на экстренный вызов.

— Алло! Скорая? Срочно бригаду в Битцевский парк! — торопливо говорю в трубку, не вслушиваясь в официальное приветствие.

— Где конкретно?

— Со стороны Чертаново. Девушка, предположительно семнадцать лет, плохо себя чувствует, держится за сердце.

— Едем.

Лишь бы не тормозили. Если девчонка сдохнет у меня на руках — никогда в жизни не отмоюсь от грязи, льющейся со страниц желтой прессы! Черт, черт, черт! При чем тут не отмоюсь? О чем я, вообще, думаю? У меня на руках человек умирает!

— Ты… — едва слышно произносит Ева, приоткрыв глаза.

— Дыши!

— Я не…

— Дыши. Давай — вдох и выдох.

Она повторяет то, что я показываю. Медленно, с трудом, но вдыхает. И снова прикрывает глаза. Опять в обмороке? Вроде нет. Дыхание глубокое.

— Сейчас скорая приедет.

Ее глаза моментально распахиваются до невероятных размеров.

— Нет. Не… надо, — она слабым голоском пытается возразить. — Они же… они…

— Все будет хорошо.

Глажу ее по голове, пытаюсь следить за ее дыханием. Однако она как лежала с распахнутыми глазами, так и продолжает лежать. Хочет что-то сказать, руками хватается за мои запястья, но я успокаиваю ее. Говорю что-то невпопад, даю обещания, которые вряд ли выполню. Как только ее родители приедут, сразу передам ребенка из рук в руки. Только как их найти?

— Телефон родителей есть?

— Я… не… — все еще мотает головой она. Вот черт! И что мне дальше делать?

На помощь приезжает бригада скорой, кое-как найдя нас в кустах, медики быстро осматривают девчонку, грузят на каталке в машину, оставляя меня в полном одиночестве.

— Папаша, вы едете? — спрашивает работник скорой.

Только хотел возразить, что я ей не папаша, но потом взглянул на практически неподвижное тело Евы и выпалил неожиданно для себя:

— Поехали.