Серафима прекрасная

Каринэ Фолиянц, 2014

История Серафимы Зориной мало кого оставит равнодушным. Кто-то считает Серафиму героиней, кто-то осуждает ее поведение. Можно сказать, что она «прет по жизни, как танк». Но это не так. Она просто, говоря ее словами, «не плывет по течению щепкой безвольной», умея и приспосабливаться к обстоятельствам, и бороться с ними. Была ли девочка Сима с рождения сильной личностью? Она такой стала! Она сделала себя! Она делила любимого мужчину с другой женщиной на протяжении двадцати лет, она вылечила больного сына, воспитала дочь, она отстояла свою ферму. И никогда не полагалась на волю случая…

Глава 2

1986 год

Прошло шесть лет. Едет грузовик к деревне. В кабине сидит Сима. Ничего не изменилось за эти годы: те же домишки, те же сарайчики. Вот и забор ее дома показался… Сима внимательно смотрит из окошка грузовика. Все такая же некрасивая. Полноватая. Вот только что выросла да очки не носит. И движения порывистые, грубые, скорее мужские, чем женские.

— Ты всю дорогу-то молчала, а я все спросить хотел: ты чего ж к нам, насовсем или с кем повидаться? — спросил смешной и маленький росточком шофер Слава.

— Насовсем… — неохотно ответила Сима.

— Так ведь в деревне-то у тебя никого. Баба Сима твоя померла уж год как.

— Знаю…

— Ну? Чего ж вернулась-то, к кому?

— Домой к себе.

— Тебя в детдоме-то не обижали?

— Я сама кого хочешь обижу… — усмехнулась Сима. — Скажи, Слав, кто теперь вместо отца-то коней пасет?

— Вспомнила! Коней тех в помине нет! Не до коней теперь колхозу. Посерьезней вопросы, чем кони твои. Техника вся в упадок пришла, а новой нет как нет. Я вон эту колдобину седьмой год поменять мечтаю… — засмеялся шофер.

— Ну а еще чего нового?

— Известно что — перестройка, мать ее за ногу. Водку в магазине хрен купишь. Вот и все новости. Так, гляди, и колхоз лопнет!

— Ты чего несешь?

— А чё?

— Ты это скажи, а Витек Зорин… он тут? Учиться еще не уехал? — тихо спросила Сима.

— Да куда ему учиться? Десятилетку еле дотянул! На комбайне пошел работать после окончания школы. Мать у него померла. Ну, помнишь, помидорами торговала, теплица у ней своя была! Понаехали корреспонденты с города, писали всякую гадость про теплицу ту, ну у ней сердечко и не выдержало после собрания-то, где ее песочили… Короче, один теперь Витька. Как ты… Ну ничего, на Иришке Долговой скоро женится. Ее-то, поди, тоже помнишь? Ну такая вот красавица-то. Сейчас еще красивей стала! Ну вот. В армию Витька скоро пойдет — ясно дело… После армии, наверное, и распишутся! А что?

— Да это я так. С одного класса мы.

— А… так, может, привет передать? Я ж его через час увижу.

— Сама передам, — грубо отрезала девушка.

— Ох ты, самостоятельная ты девка, Серафима. Все сама да сама! Гляди, такую самостоятельную никто и замуж брать не захочет! Мужики таких не любят!

— Тут останови! — скомандовала Сима.

Машина поравнялась с домом с заколоченными ставнями — ее домом.

Сима спрыгнула на землю:

— Спасибо, сколько с меня?

Она деловито достала деньги из выреза платья… Шофер посмотрел на нее укоризненно:

— Да брось ты, свои ж люди! С одного села. Чего ты ерунду-то городишь! Да убери ты деньги свои, говорю! Ишь самостоятельная!

Грузовик уехал. Сима подошла к дому, остановилась, глядя на заколоченные окна. Недолго думая схватила одну из досок, отодрала одним движением, прямо с проржавевшими гвоздями.

А потом зашла в дом. Распахнула окна, раскинув старенькие занавески. В таз воды налила. Стала мыть полы руками, чтоб дома чисто было…

Вот так началась ее новая жизнь в родном-то селе…

Вернулась…

* * *

Сима прибиралась в доме умело, шустро. Подняла голову, увидела в окно все тех же соседок у забора. Словно стольких лет-то и не прошло — сидели на скамейке деревенские сплетницы, все подмечали, обо всем имели свое мнение.

Прислушалась — соседки обсуждали ее приезд…

— Симка, что ль, вернулась? Вот те на! Вот не гадали, не думали! Она ж в отличницах ходила, отец-то мечтал об институте! — сказала первая.

— Вона институт твой! Поломойничает!

— А с лица как — изменилась?

— Ага, жди не дождешься! Кем родился, тем помрешь… Ой, Сима!

Женщины увидели Серафиму в проеме окна. Улыбнулись.

— Сим, с возвращением. Может, помочь чем?

— Сама обойдусь. — Она захлопнула окошко.

А как работу закончила, авоську в руки и в сельпо пешочком. Прямо по грязи, по дороге неасфальтированной, топая своими большими ножищами в немодных стоптанных ботинках…

Набрала, что в сельпо было: хлеба, икры баклажанной, огурцов банку… Погрузила в авоську свои покупки. Ей недобро улыбалась продавщица Нинка, размалеванная, в платье цветном кримпленовом, что модно было лет десять назад… Сима усмехнулась и голосищем своим низким выпалила:

— Водки еще дайте.

— Ты никак пить научилась? — укоризненно спросила красотка не первой свежести.

— У вас не спросила. Две бутылки.

— Не положено две. По одной в руки… Но есть самогонка, хорошая, сама гоню! — хитро подмигнула Нинка.

Сима только насупилась:

— Не надо! Сколько с меня?

Тот самый шофер грузовика, что подвозил Симу, подъехал в обед к полевому стану. Механизаторы уже ждали еды, что привез с собой водитель. Повариха быстро и умело разлила суп по тарелкам. Среди обедающих был и Витя Зорин — он почти не изменился, только вытянулся сильно… А глаза те же, голубые. И чуб русый до бровей. Красавец одно слово. Только вот какой-то он невеселый…

— Витька, а я, знаешь, сегодня кого в село подвозил — Симку, ну учились вы вместе, — сказал шофер.

— Жабу, что ли? — сразу вспомнил Витя.

Мужики засмеялись. Пожилой бригадир дядя Петя откликнулся:

— Грех так говорить, мужики. Девка сирота, Иванова дочка. Хороший он был. И она девчонка смышленая.

— Смышленая-то смышленая, а страшна как смертный грех! — огрызнулся Виктор.

Мужики снова захохотали.

— Так не тебе с ней спать! — прокричал сквозь смех бригадир.

А Андрей, друг Виктора, белобрысый и долговязый, хлопнул его по плечу:

— Ты лучше про Ирку свою думай! Про то, как вам ребенка заделать до армии!

— Это еще зачем?

— Чего тебе, в Афган, что ли, загреметь хочется? Ирку обрюхатишь — и всех делов! Витек, тебе чё, помочь, что ли? Сам не справляешься?

Витя обозлился:

— Ща как дам!

Механизаторы притихли. Андрюха тоже пошел на попятную…

— Да ладно, шучу! Ты меня погоди бить-то, главное, чтоб она тебе дала!

Тут Витя не выдержал, кинулся на Андрея с кулаками — уже не на шутку. Дядя Петя, водитель Слава и другие мужики стали их разнимать… да куда там!

На поле, на фоне стоящих комбайнов, началась настоящая куча-мала…

— Помогите, да что ж это делается!!! — кричала повариха, так и не накормившая бригаду. — Да вы с ума посходили, мужики! Обед-то остывает!

Только никто ее не слышал. Потому что Витька с Андреем не могли утихомириться и все катались по полю.

* * *

Этим же вечером в сарае Витя обнимал красавицу Ирочку. Она все отбивалась, пытаясь ускользнуть от него.

— Пусти! Я ж тебе сказала: нет! До свадьбы и не мечтай!

— Ир, да я разве жениться отказываюсь? Я ж люблю тебя, дура! Так люблю, что никогда и никого больше любить не буду! Не веришь, что ли? — страстно шептал Витька.

— А если и не верю — что тогда?

— Значит, точно дура! Мужики надо мной смеются!

— А для тебя это главное? — зло оскалилась Ирочка. — Ты ж пойми, я хочу, чтобы все по-человечески! Что тут такого? Хочу, чтобы мы в город переехали. Хочу, чтобы у нас все было как у людей настоящих! Вон Ленка Попова дура дурой, а в городе живет! Хата у нее трехкомнатная! Машина у нее красная! Мебель у ней румынская — прям стеночка такая, я аж как увидела — расплакалась!

— Ты мне про эту проститутку брось втирать!

— Да? Чем же это она плоха?

— Сама знаешь, чем твоя Ленка живет!

— Ой, подумаешь! Главное, что живет по-человечески! А ты чего хочешь? Закопать меня в этой глуши! Да? Во придумал, а? Ты всю жизнь комбайнером работать будешь, а я птичницей? Или на ферму отправишь — коров доить? Так у меня маманя всю жизнь дояркой проработала. Навидалась я такого счастья. Бабе сорок лет, а по виду все сто сорок!

— Что ж ты так на мать родную? — опешил Витька.

— А как я должна? Я в глаза правде смотрю, а ты все уворачиваешься. Ребеночка, говоришь, родить тебе надо, чтобы от армии отмазаться, — так это не со мной! Я для себя пожить хочу! Ничего, сходишь послужишь. Авось и не заберут тебя в твой Афган. А заберут, так выживешь. Ты, Вить, живучий! — не по-доброму засмеялась Ирочка.

— Так ведь ты не дождешься, я знаю. — Витя чуть не плакал.

— Ну не дождусь, значит, судьба твоя такая!

— Эх, убил бы тебя! Ей-богу бы убил!

Он крепко сжал Иру сильными руками. Не то с любовью, не то с ненавистью…

— Пусти, дурак, пусти! Кричать буду! Пусти, тебе говорят! — пролепетала Ира сдавленным голосом.

— Эх, Ира, Ирка, что ж ты не любишь-то меня, а?

— Как могу, так и люблю!

Витя отпустил ее, повторив с усмешкой:

— Как могу… Эх…

Утром Витька встретил Серафиму. Она принарядилась — видно, что в первый раз надела платье в крупный горох. Только платье ее не украсило — это не стройная красавица Ирочка.

— Ну, здравствуй, Витя. Узнал?

— А чего не узнать-то, слыхал, что приехала…

— Не изменилась?

— Да нет, почему… Выросла… Как все мы… Ты ж вроде в институт собиралась, училась отлично.

— Так я медаль и получила. И поступила на заочное. На ветеринара учусь. Раз в году сессия. — Сима опустила глаза. Она очень боялась этого разговора. И так же сильно он был ей нужен!

— А сюда-то чего? — спросил Витя уже из вежливости.

— Да так… Соскучилась… Ты вот что, мне помочь-то не можешь? Просить никого не хочу. Тебя вот, что называется, по старой дружбе…

— Так мы друзьями никогда и не были… Вроде как… — удивился Витька.

— Ты про очки-то мои разбитые помнишь? Я очков больше не ношу. Видеть стала хорошо. Я, Вить, многому за эти годы-то научилась. Так зайдешь? — Она посмотрела на него просяще.

И как-то Витьке неловко стало. Ну, одноклассница все же, да еще сирота, хоть и жаба…

— Ну ладно, зайду. Только скажи, чего там стряслось, чтобы я инструмент взял.

— В воскресенье, а? После обеда. Крышу мне надо починить, прохудилась, протекает в дождь. Помоги!

— Ну, попробую… — пробубнил он.

Вот и настало воскресенье.

Сима стол накрыла — любо-дорого посмотреть. Чего на нем только не было! И грибочки солененькие, и сало, и картошечка, присыпанная укропчиком… Витя вошел и с порога обомлел. Он-то привык всухомятку питаться да в рабочей столовой…

Сима поставила на стол бутылку водки.

— Так ты ж это, про крышу говорила… — не выдержал Витя.

— А не убежит крыша. Сядь вон, поешь, тебя ж кормить некому. Все по столовкам шастаешь. Что, не так?

— Так. Ну ладно… Чего не поесть-то, поем! Перед работой не поесть — грех. А это… — он указал на бутылку, — где взяла-то? И зачем?

— В сельпо и взяла! Так… по чуточке, за встречу! Ну положено же!

— Ну, вроде как да… — согласился Витя.

А Сима уже плеснула ему полную стопку.

— А если положено — чего зря традиции нарушать. Давай за моих… ну и за мамку твою. Когда она?…

Витя опустил глаза:

— Да уж три года как. Молодая была еще… Ладно, Сим, будем!

Они выпили не чокаясь.

Витя до дна. Сима стопку еле пригубила. И так посмотрела на Виктора, как будто что-то задумала.

— Давай еще по одной. За здоровье теперь надо, — сказала она.

— Давай! — согласился Виктор.

На этот раз разливал он. И пожалуй, даже охотно. Сима внимательно наблюдала за каждым его движением.

— Ну, будь!

— И ты тоже!

Рюмки зазвенели…

— А теперь грибочков поешь, да и картошки тоже. А то еще щи есть зеленые. Щи-то будешь?

Ну как тут отказаться?

По деревенский улице шла Ира Долгова с матерью.

— Твой-то сегодня к Симке пошел, — усмехнулась мать, — чего, не сказал тебе, а?

— Сказал, мам. Знаю, крышу чинить ей собрался.

— Ой, искусник, мастер золотые руки! Лучше б нам забор починил!

— У тебя свой муж есть, его и проси! — огрызнулась Ира.

— А то ты не знаешь, что он десять лет как не просыхает. Его к тому забору только самого прислонить можно! — завелась мать.

— Мне ваши отношения неинтересны. Он мне не отец!

— Ты как разговариваешь-то? Ты себя-то послушай. Он тебя вырастил! А за своим гляди получше! — закричала мать.

— У меня таких своих, как тот Витька, — вагон и маленькая тележка, — закатила глаза Ирочка. — Я, может, и не решила еще ничего. Да зачем он мне, мам, нужен, если ему через месяц в армию! Да потом он голь перекатная, а главное дело — он даже это не понимает!

— О дела! А говорила, что любишь! — удивилась мать дочкиным словам.

— Себя надо, мам, любить в первую очередь! Себя! — поучала Ирочка.

— Тебе видней, а только счастья своего не упусти!

— Ой, господи! Эко счастье! Да и кто у меня его оттяпает. Сима твоя косорылая? Жаба жабой. Мы ж ее с детства жабой звали! Такой она и осталась!

— Ты гляди, как бы тебе та жаба козью морду не сделала!

— Ну напугала! Ой, напугала! Ой, уже смеюсь! Ну, мама, ты даешь! — залилась смехом Ирка.

А зря смеялась…

Серафима шла к задуманному правильным путем, хотя никогда никаких книг по обольщению мужиков не читала. Все делала по наитию, а это, пожалуй, вернее всех психологических советов…

Пока Витя чинил крышу, Серафима снова накрыла на стол.

Вот стук стих, появился Витя с инструментом в руках.

— Ну вот и все, пустяковая была дырочка. Делов-то — на две минуты.

— Спасибо!

— Не за что, пойду я.

— Куда ж ты через всю деревню ночью. Ты оставайся, я тебе в спальне родительской постелю!

— Не, я пойду! Там вроде дождь накрапывал. Пока ливень не начался, добегу.

— Так он уже начался! Да ты не бойся, Вить! Белье свежее, и в комнате я прибралась, как приехала. Там хорошо! А то еще поешь. Проголодался ведь за два часа, а?

— Ну, есть немного… Я бы остался и поел. И по рюмочке еще пропустили бы… А вдруг как Ирка узнает? Она скандал закатит!

— Да про меня узнает — не закатит. Если б кто другой… — засмеялась Сима. И наполнила Витину рюмку.

Тот оглядел Симу с головы до ног:

— Ну да, из-за тебя не закатит. А так она ревнивая… — и выпил.

— А вы с ней… Ну… — Сима ждала ответа.

Но Витя отчаянно замотал головой:

— Да нет еще. Она до свадьбы ни-ни… Ну, короче, не доверяет! — вздохнул парень.

— Ну ты-то твердо решил в ЗАГС идти?

— А то! Мы ж с пятого класса вместе. Да ты помнишь…

Сима внимательно и долго посмотрела на Витю, как-то недобро усмехнулась:

— Помню! Все я помню, Витя!

Грянул гром, сверкнула молния за окном.

— Ну вот видишь, гроза какая знатная. Оставайся, другого выхода нет просто. Оставайся, — тихо повторила хозяйка.

Она говорила таким убежденным голосом, что Витя, словно попав под ее гипноз, опять повесил пиджак на стул…

— Твоя правда…

Наступила ночь. Виктор мирно спал на кровати Симиных родителей. И не увидел он, как в дверях появилась Сима в длинной ночной рубашке. Медленно она подошла к кровати, медленно откинула одеяло и легла рядом. Повернулась к спящему Виктору. Провела пальцем по его лицу. Глаза ее светились счастьем. Виктор резко вскочил:

— Ты чего здесь делаешь? Ты чего, офонарела совсем? Ты чего? А ну уйди!

— Не уйду! Никуда и никогда от тебя не уйду! Ты слабый, а я сильная, я тебе нужна, а не Ирка. Я твоя половина, а не она!

— Да ты с ума сошла. Ты на себя глянь в зеркало, дура!

— У меня в доме зеркал нет. Все перебила! Понял? И слова мне твои не страшны!

Снова грянул гром. Только Сима перекричала тот гром. Она кинулась на Виктора — точно большая белая гора…

— А будешь уходить — кричать стану. Кто поверит, что ты тут просто так, а? Все твоей Ирке доложат! И тогда уж не спасешься, ничего не докажешь!

Утром Виктор был полон тяжелых раздумий. Как такое могло с ним случиться? Что это вообще было? Как он не отбился от жабы, остался… Не то что другим, как это самому себе объяснить!

Несколько недель ходил смурной и напуганный. Все ждал, что Сима на горизонте появится. Но она не появлялась.

Прошел почти месяц. Вроде как можно было забыть о неприятном происшествии. Только вот это происшествие имело необратимые последствия.

В тот день Сима пришла на деревенское кладбище положить букет на родительскую могилку. С ней пришла родных помянуть Мария Ивановна. Учительница почти не изменилась, только похудела немного, носик острее стал. Все с той же причесочкой старомодной и криво накрашенными губами.

— Симочка. Моя Симочка… Как же так вышло… — Мария Ивановна утирала глаза платочком. — Такие молодые оба были, такие красивые…

Сима молчала. Ни слезинки не проронила. Потом произнесла тихо:

— Ну уж вот так вышло… Вон сколько воды утекло с тех пор. Да вы, Мария Ивановна, не плачьте. Я к маме с папой с хорошей новостью.

— Это с какой же?

— Беременная я! — спокойно ответила девушка.

— Как? Ты что же такое наделала? И кто этот негодяй? Сима, говори кто! — Марию Ивановну словно током прошибло. Ну уж на кого б никогда не подумала, так это на Симку. Только с детдома вернулась — и на тебе, беременная… Господи, да кто ж на нее позарился?

— Пойдемте, не надо тут кричать, — сказала Сима учительнице. — И не негодяй он никакой, а любимый человек.

— Детдомовец? Ну, чего ты молчишь? Отвечай же!

— Наш, здешний. Я из-за него и вернулась. Все годы о нем в детдоме помнила! Бывало, кто обидит меня, я в кухне спрячусь, повариха у нас там была хорошая, тетя Шура, вот она меня к кухне и привадила… Ну вот, в кухне спрячусь, за котлом огромным, и о нем все думаю. Все годы думала. А теперь вот беременна! — улыбнулась Сима.

— Ужас, ужас-то какой, Симочка! А учиться как? А как же ты жить будешь? А? А что люди скажут? Вот что ведь главное!!!

— Что люди скажут — мне плевать. Главное, его сын будет. А он… Хочет — пусть женится, хочет — нет!

— Это когда ж ты успела! А? Ты признавайся-то по-хорошему, Симка! — вошла в роль Марья Ивановна. — Все рассказывай, ничего не таи!

— Так три недели назад и успела. Он в выходные ко мне приходил. Крышу чинить.

— И что? С одного раза все и случилось?

— Ну да… А чего, второй нужен? — не поняла Сима.

Учительница смутилась:

— Ну он тебя хоть… любит?

— Я его люблю. Это главное. А он свое дело, считайте, сделал!

— Это ты брось! Знаю я этих мужиков! Ох знаю!

— Как же вы это знаете, если замужем не были? Ладно, не обижайтесь на меня, Марь Иванна… Я не со зла… только вот бездетной помирать не собираюсь, хороша я с рожи или нет. Я-то для себя это давно решила. А врачи говорят, чем раньше родить, тем лучше. Так что рожать буду точно!

— А раз такое дело — я поговорю с ним! — решила педагог.

— А чего с ним говорить. У него невеста есть!

— Значит, ты его просто затащила в постель? Ой, что это я сказала!

— Что есть, то и сказали, — спокойно ответила Сима. — Так оно и было! Затащила! Захотела — и затащила! Может, для меня это самое главное в жизни! Я ж не по дурости, не от блажи. Люблю его. Всю жизнь люблю. Так люблю, что даже самой страшно! Ну, пойдемте…

Сима спокойно пошла вперед. На полянке паслась лошадь. Девушка остановилась, залюбовалась животным. Мария Ивановна мелкими шагами семенила за Симой.

— Симочка, ты не бойся, я этого так не оставлю. Назови только фамилию!

— Зачем? Я сына на свою запишу!

— Ты что! Ты брось мне эти штучки. А ну говори фамилию! Я так не отстану! Колокольников… Нет, это же с прошлого выпуска… Гурьев… Нет, тот уж женился. А! Зорин! Как же я раньше-то не догадалась!

Сима вздрогнула. Мария Ивановна обрадовалась:

— Двоечник хренов… Ой, прости! Ничего, этого мы женим обязательно! Его бригадира внук в моем в классе. Петр Сергеич завтра на собрание придет! Все расскажу!

— Не надо! И не вздумайте.

— Как это не надо! Как спать, так первый. А как ребенок, так в кусты? Не выйдет! Не любит — полюбит. Не хочет — заставим! Не бойся, и не таких обламывали!

Сима перегородила дорогу учительнице, глядя на нее в упор:

— Марь Иванна, вот что я вам скажу. Я свои проблемы сама решать привыкла. Так что, если надо, и сама скажу, не безъязыкая. Вы вон директора все любили-любили, а признаться так и не решились. И чего? Сколько годов-то вам, сорок пять? А детишек нет как нет. На что такая жизнь, Марь Иванна…

— Да ты что, Сима, да чего… Да я… Да откуда? Откуда знаешь-то?

— Да ладно, все знают, вся школа. Да и вся деревня. Пойдемте, чего в поле зря стоять! — Она обняла растерянную учительницу. — Ко мне пойдемте, чайку попьем! Нынче только чай, наверное, и пьют в гостях!

Танцы в клубе закончились. Молодежь расходилась по домам, парочками и компаниями, почти все навеселе. Кто-то продолжал выпивать прямо у порога клуба. Другие пить открыто боялись. Дружинники могли замести, в стране — антиалкогольная кампания, пить в общественном месте значило проявить необыкновенную смелость!

Витя провожал Иру, обняв ее за плечи. Она его девушка, никто ничего не посмеет ему сказать.

Хулиганистый парень, большеглазый лысый Леня Зубов, полушутя-полусерьезно окликнул Иру:

— Ты чего, Ирка, к нему как прилепленная. Других, что ли, нет? Гляди, он кадр-то ненадежный! Через месяц свалит в армию — и поминай как звали! А мы уже в этом раю отгуляли. Ну, может, к нам, а?

Витя огрызнулся:

— Да пошел ты! Знаю я, в каком ты раю отгулял!

— Витек, я ж не тебе, я девушке. Я с тобой вообще не разговариваю. Ирочка! — прокричал Ленчик.

Ира улыбнулась в ответ ласково-призывно:

— А вот уйдет Витька в армию, Ленечка, тогда и пообщаемся.

Да еще помахала хулигану ручкой.

Дружки Ленькины заржали. А у Вити кровь к лицу прилила:

— Ты чего такое говоришь, а? Ты чего себе позволяешь? Ты знаешь, откуда он явился не запылился?

— А то не знаю, Ленчик это Зубов, освободился только. В тюрьме сидел, ну и что?

— Ну и чего ты уголовнику глазки строишь, а?

— Я тебе что, собственность? Чего меня за шкирку схватил и поволок? Чего ты вообще такое сделал, чтоб я тебя женихом считала? Может, колечко подарил? — зло прошипела Ира.

— И подарю, когда надо будет!

— Когда надо будет, — передразнила красотка кавалера, — до пенсии не дождусь!

Витя обнял ее, прижал к себе:

— Ир, брось ты со мной так разговаривать, прошу тебя по-человечески, я ж все-таки мужик, а не тряпка какая!

— Ты мужик? Так ты мне это еще не доказал! Может, кому другому, только не мне!

Она рванулась, пытаясь уйти от Вити.

— Тебе чего, сейчас, здесь это доказать, да? — завелся он.

— Не! Здесь и сейчас не получится! Точно тебе говорю — не получится…

В темноте за забором притаилась Серафима и следила за ними. Она застыла как изваяние, чтобы быть незамеченной. И только зло и напряженно смотрела на соперницу.

— Да не провожай, сама дойду, вон, два дома осталось. А то мать все ругается на тебя — где я взяла такого непутевого! Девкам вон женихи подарки делают, а ты…

— Да сделаю я, сделаю, вон деньги к концу месяца получим! — оправдывался Витька. — Ты подожди только немного.

— И в прошлый раз так говорил! Долго ждать твоего конца месяца, ох долго! Боюсь, не дождусь! Ох не дождусь! — запела Ирочка, вырываясь из рук влюбленного Зорина.

Ира скрылась в калитке — дом-то ее рядом с клубом. Витя стоял как в воду опущенный, пошевелиться не мог. Ну, чем крыть? Подарков не дарит. Сам не передовик. Премий нет как нет… А она-то красавица!

Тут Серафима вышла из укрытия. Прикоснулась робко к его плечу. Витя вздрогнул от неожиданности:

— Ты? Тебе чего здесь? Подсматриваешь? Или чего уже наболтала? А? — Виктор с ужасом вспомнил происшествие месячной давности в доме Симы.

— Я не болтливая. Я, Вить… беременная. От тебя, между прочим!

— Че-г-о-о? — Глаза у парня округлились.

— Что слышал! От тебя и есть. Ирка-то замуж не хочет, не пара ты ей. А у нас ребенок будет. И служить ты не пойдешь! Отсрочку дадут, а там придумать можно чего-то.

— Ты кто такая? Ты чего в жизнь мою суешься. Да я тебя! Ишь чего придумала!

— Да не придумала я, правда это, матерью клянусь! — глядя ему в глаза, прошептала Сима.

Витя схватил Симу за шиворот, встряхнул… А тут и компания подвыпивших парней из-за угла вышла. И увидели их вместе.

— Вот это Витек! С одной ушел, с другой по углам обжимается. Вот это скорости космические! — заржал Ленчик. — Так это ж Сима, квакушка наша, вернулась со своего детдома… Лягушонка наша в коробчонке на карете приехала! Здрасте… И чё у вас тут, любовь намечается? Прямо вот тут, да? Отлично, а мы посмотрим!

Его дружки радостно зашумели. Витя недолго думая с размаху заехал Ленчику в рожу. На него кинулась вся компания. Били его жестоко. А Сима не стояла в стороне — дралась с мужиками на равных.

— Не троньте его, не троньте, я кому сказала!!!

В руках у Ленчика блеснула заточка. Сима нож увидела и успела крикнуть:

— Витя!

Витя обернулся в тот момент, когда противник кинулся на него, вонзил заточку ему в бок. Витя покачнулся…

— Пацаны, валим! — приказал Ленчик.

Сима увидела кровь на боку у Зорина, просочившуюся сквозь рубаху.

— Витя, Витенька, — не дала она ему упасть.

Вечером Витя очнулся. Лежал он на той самой кровати, где все месяц назад и случилось. Сима вошла, положила ему на голову холодную повязку.

— Скорую и милицию звать не стала. Чуть не убили тебя, гады. Не бойся, Вить, я любых твоих врагов отобью. И Ленчика обратно за решетку отправлю — свистнуть не успеет! Я сильная! А рана-то у тебя неглубокая, по ребру прошла заточка, ничего не задела. До свадьбы заживет.

— До какой еще свадьбы? — Витя в ужасе попытался подняться на кровати.

— Поженимся. Сын родится, дальше — как знаешь. Мне-то от тебя ничего больше не надо! — отвернулась Сима к окну.

— Вот тварь! Только о себе думаешь! А ты обо мне подумала?! А об Ирке подумала, а? Я ж ее люблю! Я ж без нее не хочу ничего и никого! А тебя так подавно! — крикнул Витька и бессильно упал на подушку.

Сима с усмешкой посмотрела на Витю:

— Чего я только не наслушалась. И такого, и похуже. А твоя Ирка обо мне и вовсе не думает. Кабы была девка стоящая, не тронула бы я тебя. Честное комсомольское, не тронула бы. А то ведь баба она дрянь дрянью! Продаст и бровью не поведет! Да как ты этого не видишь!

Витя снова попытался приподняться, но у него сильно закружилась голова. Он упал на подушки, тяжело дыша.

— Не отвечай мне, — тихо прошептала Сима, — потом ответишь. Сил у тебя нету. А у меня их много. И я с тобой поделюсь ими, силами своими! Потому что люблю тебя больше жизни.

— Ох и сволочь ты… — крикнул Витя, сорвал с головы повязку и кинул в Симу. — Убирайся!

— Да, сволочь, — обернулась Сима в дверях, — только не для себя одной стараюсь, Витенька, и для тебя тоже. Ты это потом поймешь.

Наутро соседки Симы снова сплетничали у забора.

— Видала его в окне? Витьку-то? Приворожила его, точно говорю. К ведьме Кузьминичне ездила в Лыткарино, где детдом ихний! Порошков-то привезла с собой небось! — сказала первая.

— Стиральных, что ли? — удивилась вторая.

— Тьфу, ну и дура ты. Откуда у них в Лыткарине порошок стиральный-то в продаже? У них как у нас — шаром покати. Ведьминых порошков привезла. Вот те и уродка, а парня приворожила! Да какого!

— Ерунду ты несешь, Зоя! Бабкины сказки. Никаких порошков в помине нет! — засмеялась подружка. — Она ему просто водку носит. Вот и все волшебство. Таньки моей муж, если ему бутыль показать, тоже становится как доброй волшебницей заколдованный. А потом, как выпьет, тарелки от ревности бьет. Ведь весь сервиз побил, что я на свадьбу им подарила, сукин кот, злодей! Ненавижу!

— Что ты мне своим зятем глаза колешь? Дома на него наорешься. Вона, гляди!

В окне Симиного дома показался силуэт Вити. Он ходил по комнате, пошатываясь от слабости.

— Ну дела! Ну Сима! Отхватила себе кусок счастья. А как же невеста его? — задумались сплетницы…

Ира с матерью развешивали белье во дворе своего дома.

— Вот проворонила свое счастье, довыпендривалась! — возмущалась мать.

— Да что ты несешь, мама! Да он от меня никуда не денется.

— Да? Делся уже! Он у нее ночует. Ночует, ты это понимаешь или мала еще такое понимать? — крикнула мать с издевкой.

— Ночует? Тебе кто сказал? — замерла Ира с наволочкой в руках.

— Все! Только ленивый про это не болтает. Спит он с ней, поняла — спит! А ты дура дурой, даром что красавица. Мозгов тебе Бог не дал, думаешь, все рожей смазливой взять можно — так хрен тебе!

Ира замахнулась на мать мокрым полотенцем:

— Замолчи, врешь ведь!

— Я тебе покажу, как на мать руку поднимать. Я те покажу! — завизжала женщина. — Сама дура виноватая! Сама!

Вцепившись друг в друга, женщины сорвали веревку с бельем. Ире удалось вылезти из-под мокрых простыней, и, толкнув мать, она рванулась к калитке.

— Куда несешься, полоумная? Остынь! — кричала мать ей вслед.

Но разве ее догонишь…

Как угорелая неслась Ира к Симиному дому. У забора она чуть не сбила с ног соседок-сплетниц. Даже не поздоровавшись с ними, без стука ворвалась в дом. Соседки переглянулись.

— Вот теперь уж точно будет кино и немцы, — сказала первая.

Симы дома не было. А Витя все мерил шагами комнату, все маялся: как же быть ему теперь? Как через все село домой идти?

Дверь хлопнула, Витя вздрогнул… На пороге стояла Ира собственной персоной.

— Ты? — остолбенел Витя.

— Я! Не ждал? А вот пришла сама! Вот тебе!

В бешеной злобе Ирка, словно фурия, закатила ему такую пощечину, что парень отлетел к стене.

— Не ждал? Не ждал, да?! — вспыхнула Ира. — А я вот она. И знаю теперь, что мать правду-то говорила! Где эта жаба? Убью ее! Где?

— Ты, Ирка, постой, погоди… Я тебе потом все объясню, — лепетал Зорин, — ты не горячись!

Но остановить Иру было невозможно.

— Ты про любовь мне вещал, а сам с жабой спал. И теперь у нее отсиживаешься! Да надо мной вся деревня в голос смеется! Урод ты, козел! Никогда к тебе не вернусь, никогда, так и запомни! А жабе своей передай… Убью! Покалечу, глаза выколю!

Витя поднял глаза на Ирину:

— Не сейчас только. Беременна она.

— Что?

До Ирки не сразу дошел смысл Витиной фразы. А как дошло, захохотал Ира как безумная.

— Ах, вот где собака-то зарыта! Беременна… Со мной фокус не прошел, а с этой, значит… Ох, дешевка ты, Витька, день тот проклинаю, когда с тобой связалась, дешевка. Только из-за этого? Чтобы от армии отмазаться? Да? Да!

Не выдержал Витя тех слов, схватил Иру и силой вытолкнул вон.

— Уходи, уходи и больше не появляйся! Уходи, слышишь!

Вот так и выгнал свою любимую, сам того не желая. Выгнал, да и затосковал страшно — любовь для него кончилась. И счастье тоже. Потому что Ирочка Долгова была Витькиным счастьем…

Домой Витя ушел через пару дней, рана и впрямь оказалась неглубокой. Ушел, даже не попрощавшись с Симой, — в глаза ей противно смотреть было…

К Симе нагрянула Мария Ивановна собственной персоной. С загадочным видом достала из потрепанной сумочки фату, старомодную, смешную.

— На, Симочка. Себе шила когда-то. Да вот какое дело — не пригодилась. А ты надень!

— Да куда уж! Какая мне фата, Марь Иванна? — возмутилась Сима.

— Я Марья Иванна, а ты у меня Серафима Ивановна. Мы с тобой как родные. Так что надень. Надень, говорю! Я все надеялась-то на счастье с Сергеем Петровичем, ну, с директором нашим, ты знаешь… а он женатый. Побоялась я семью рушить да свое счастье строить… Зря, может быть, Симочка. До сих пор на него глядеть больно. Ведь нет ему с женой счастья. Да и не было никогда. А ты надень и за себя, и за меня! И счастливой будь. За нас обеих. Ты сумеешь, Симочка. Потому что не ленивая ты у меня. Работящая. И человечек ты у меня хороший!

Сима усмехнулась:

— Что ж, счастье, по-вашему, тоже, что ль, работа?

— Еще какая! Самая тяжелая на свете… Поживешь — узнаешь. А теперь вот что: с ЗАГСом договорилась, распишут вас дома. И месяца ждать не будут. А на Леньку-сволочь ваше дело — подавать заявление в милицию, не подавать…

Сима голову опустила:

— Витька сказал, подавать не будет. Скандалов не хочет. Да и мать Ленькину жалко.

— Знаю. На младшего сына похоронка пришла три месяца назад. Погиб в Афгане. Один у нее Ленька, хоть и гад… Ну а Витя-то как?

Сима махнула рукой. Никогда он ее не полюбит. Тащит она его под венец — вот такое положение. Силком тащит!

На следующий день в поле мужики окружили Витю.

— Ну чё, Витек, говорят, женишься? Чего ж теперь, армия побоку? Что мне, одному теперь топать? — спрашивал друг Андрей с укоризной.

— Чего одному? А Толик Лунев? — пробубнил Витя.

— Сравнил себя с Толиком. Ты мне друг, а он кто?

— Ничего, подружитесь! Сам же говорил: заделай Ирке ребенка, от Афгана откосишь!

— Ты чего, шуток не понимаешь? А потом я ж про Ирку! — засмеялся Андрюха. — Слушай, а ты сколько выпил, чтоб с этим крокодилом Симкой лечь, а? А то про завтра-то думал — чё делать-то будешь? Как же ты всю жизнь по утрам от страха такого просыпаться станешь?

Проходящий рядом дядя Петя посмот рел на Зорина недобрым взглядом.

— Что ж ты, Зорин, с одной гулял, а на другой женишься? Не по-советски это! Не по-людски! — возмущенно заявил бригадир.

— Да не женюсь я, вот пристали! Чего в душу лезете, а? Дался я вам! Кто это ляпнул, что я жениться собрался? — заорал Витя.

— Это как же не женишься, если обрюхатил, да еще сироту! — еще пуще завелся дядя Петя.

— А вот так не женюсь, и все! Да откуда вы про это знаете? Кто вам сказал, что она беременная! Андрюха наплел, да? Ну ты друг!

Андрюха от страха голову вжал в плечи:

— А чё я, чё я, вся деревня знает!!!

— Не женюсь я, не женюсь! В армию пойду! И не подумаю жениться! — бесновался Витька. — Не хочу я жениться на этой!

А все глядели на него и только головой качали. Куда, мол, ты денешься-то, парень?

А он не сдался — добровольно в военкомат пришел. Хочу, мол, служить!

Военком — подтянутый дядька лет сорока пяти — отчитывал Витю:

— Как мужик мужика я тебя понимаю. Я ее видел, эту твою Серафиму, потому как она вчера приходила сюда. Просила за тебя. Ну и это… Справку принесла из медучреждения… Понимаю, Витя! Но как советский человек советского человека… Нет! Извини! Сделал дело — вымой тело! Тьфу… То есть я хотел вот что тебе сказать… что жениться надо!

Он сел к Вите, обнял его по-отечески за плечи:

— Сынок, надо, понимаешь!

— Да же я же сказал — я хочу выполнить этот… Свой… Свой интернациональный долг!

— Да не интернациональный, мать твою, — взревел военком. — Как я людям в глаза смотреть буду, если тебя там убьют, а? В Афган, говоришь? Там же страшный ад!.. А тут сын родится! Вить, надо жениться! Это единственный выход, понимаешь!

— Нет! Не хочу! Не буду! Да с какого перепуга вы решили, что ребенок мой? Может, она нагуляла, этого ребеночка!

— Она? Нагуляла? Ну ты шутник! — Военком хмыкнул. — Видал я твою Серафиму. Кто к ней станет-то приставать, к такой-то… ой, прости… Женись, Витенька, всем легче будет!

Короче, с армией не вышло… Угроза женитьбы давила на Зорина. И никуда от нее не деться.

* * *

В клубе закончились танцы. Молодежь расходилась веселыми шумными компаниями. На лавочке пьяный Витя с пьяным другом Андреем допивали бутылку.

— Люблю я Ирку, понимаешь, люблю! — чуть не плакал Витя.

— А чё прогнал тогда?

— Так она ж не мириться приходила, не выяснять. Сразу кинулась, как змея, дешевкой обозвала. Ты б стерпел?

— Я б не стерпел, — зло стукнул по лавке кулаком Андрей. — Я б с такой стервой ни одного дня не стерпел! Чё любить-то там, я не понимаю? Одни кудри да глазки? Да стерва она!

— Убил бы! Убил! — завелся Зорин.

— Кого? Симку или Ирку?

— Обеих! Всю жизнь порушили! — зарыдал Зорин.

Вот ведь действительно — порушили. А он-то ни в чем себя виноватым не чувствует…

В бессильной злобе ударил Витя бутылкой о дерево. Раскололась она на мелкие кусочки. Андрей испуганно обернулся: не видел ли кто?

— Э-э! Ты потише! Менты набегут, самогонку увидят — пиши пропало. Ща, брат, за самогонку-то как за убийство. Слышь, Вить… Ты Симку пока не трогай. Все ж таки твой ребенок, она б врать-то не стала. Пожалей ее, да хрен с ним, с этим паспортом. Надо ей штамп — пусть будет штамп, испачкай паспорт, не бойся! Твоей же кошке драной, Ирке, больней будет! А ревность-то она сильней любви. Может, поумнеет Ирка? Да к тебе вернется? Ревность великая сила!

— Это ты в кино такое видал? — заорал Витя.

— Да, и в кино тоже! Тише, тише… Да чё ты, ладно, не мучь себя, регистрируйся. В драку ввяжемся, там посмотрим!

В эту минуту на площадь перед клубом влетел милицейский уазик с мигалкой. Два мента выскочили, за ними — еще два…

— Атас! Облава на пьяных! Рвем, Витек, отсюда! — дернул друга Андрей.

Они скрылись в темноте, за деревьями.

— Тут найдут, двигаем дальше!

Они побежали по темной улице, вслед раздавались милицейские свистки и гул толпы… Витя остановился, отдышался. И Андрей остановился:

— Ты чего, Вить?

Вите трудно было бегать — рана еще свежая. Он держался за ребро.

— Да больно, Андрюх!

— Сердце, что ли?

— Нет, порез… Сердце по-другому болит.

Андрей подошел, другу руку на плечо положил. Жалко стало Витьку.

— Отболит у тебя сердце по Ирке твоей. Не боись! Жизнь-то длинная! Ну, решайся! Добровольно решайся, все равно не отвертишься!

Вот она, свадьба деревенская! Дома у Симы накрыт свадебный стол. За столом гостей человек пятнадцать с молодыми Симой и Витей во главе. Витя угрюм, молчалив, невесел. Костюм на нем сидел как на корове седло. А галстук и вовсе набекрень съехал, хоть и трезв был жених.

И Сима невеселая. В том платье, что Витю встретила, и в учительской фате, укороченной только.

Вся Витина бригада за столом. И соседки Симины, тетки-сплетницы. И Мария Ивановна — радостная, оживленная — командует весельем:

— За здоровье молодых! Совет им да любовь, да детишек крепких! Сегодня, друзья, рождается новая советская семья. Как этому не радоваться! Они же ко мне в школу вот такусенькими ребятишками пришли. А несколько лет пройдет, и своих приведут учиться. Будьте счастливы, Симочка и Витя! — Она всхлипнула. — Ну, горько!

Все закричали:

— Горько!

Нехотя встали из-за стола Сима с Витей. Осторожно и нежно поцеловала жениха в щеку невеста. А тот стоял как каменный. А гости все подначивали:

— Ну, давай еще! — и снова кричали: — Горько!

— А лица-то у обоих не как на свадьбе, а как на похоронах! — шепнула первая соседка подружке.

— Дура ты, Зоя! От того, что зять мой сидел на свадьбе гоголем, много ль Танька моя радости видела? — зашипела вторая.

— Думаешь, эта, что ль, увидит? Бросит он ее, вот на что хочешь спорим, через полгода бросит!

Бригадир дядя Петя повернулся к Андрею в недоумении:

— А я чего-то не понял. Что, кроме шампанского тут ничего не наливают, что ли?

— Нет, дядя Петя. Как говорится — от безалкогольной свадьбы к непорочному зачатию! — хохотнул Андрюха.

Дядя Петя махнул рукой:

— Да знаю я, что ей по весне родить. Мы-то за что страдаем. Вот тоже перестройка — в магазине с двух часов, да свадьба вот без водки. А колхоз как нищал, так и нищает!

— Ты чего, выступать сюда пришел? Вон в газету пиши, сейчас все пишут. Торжество тут! — прервал его младший товарищ. — Не важно, алкогольное, безалкогольное. Понял? Горько!

Гости снова подхватили свое «горько». Только жених и невеста вовсе не хотели целоваться. У Зорина лицо как на плаху ведут. Да и у Симы не краше…

Мария Ивановна частушки под баян затянула, но веселья это не прибавило.

Андрей склонился к уху бригадира:

— У меня, дядь Петя, в пиджаке самогонки Нинкиной чекушка, будешь?

— Нинка — святая женщина! — обрадовался дядя Петя. — Вся округа без ее самогона перемерла бы! По молодости все про нее говорили — б… да б… А она оказалась святая! И берет недорого, и гонит справно! Все пьют ее самогонку — никто еще не помер! Так поделишься?

— А то!

Во дворе своего дома Ирка грузила в машину чемоданы. В город собралась. Поцеловала мать на прощание:

— За меня не бойся! И гони ты своего сожителя-алкаша. Молодая баба, еще жизнь свою можешь устроить!

— С кем? С таким же алкашом? Они ж в этом возрасте все-все такие, доченька. Ты б свою жизнь устроила, а мне больше ничего и не надо! — заплакала мать.

Ирка тряхнула густой гривой:

— Да ладно, мама. За меня не бойся, я свое зубами оторву. Поняла? Я в канавах барахтаться не буду. В город еду — и в городе себе жизнь устрою. И дети мои городскими будут, поняла?

Мать вытерла слезы.

— Мечтать-то не вредно. Да кто тебя там ждет? Мужики — люди ненадежные. Вон на Виктора твоего погляди. Ведь женится же на жабе, а тебя, красавицу, бросил…

Ира вскипела:

— Я его бросила, а не он меня! Сколько раз говорила — про него больше ни слова!

Загудела машина, что ждала Ирку.

— Да иду я, иду!

Она побежала к калитке, мать за ней. Обняла дочку:

— Как ты там, дите ты мое…

— Ну, хорош тебе нежничать. Не помирать еду — жить! — оттолкнула ее дочка и прыгнула в машину, хлопнув дверью. И поехала…

Свадебное веселье с песнями продолжалось — как и положено. Только невеселую песню пел нестройный хор голосов, а печальную, про несбывшуюся любовь: «Но нас с тобой соединить паром не в силах — нам никогда не повторить того, что было!»

И Витя с Симой по-прежнему сидели с кислыми лицами. И у гостей физиономии не веселее.

Проезжая мимо Симиного дома, Ира услыхала «Паромщика».

— Ну-ка, тормози! Я им добавлю веселья, — сказала она, чуть не на ходу выскакивая из машины. Как шаровая молния, она ворвалась в большую комнату.

Ее сразу увидели только Сима с Витей, потому что сидели лицом к двери. Витя встал. Сима вслед за ним. А Ирочка с порога выпалила:

— Будь ты проклята, жаба!

Гости обернулись. Песня стихла.

— На чужой беде хочешь ты себе счастье построить? Ни фига у тебя не выйдет, Симка. Жабой ты была, жабой и останешься!

— Ты что такое, Ира, говоришь? Ты, что ль, ему счастье хотела принести? А? — возмутилась Мария Ивановна. — Ты чего без спросу врываешься в чужой дом, людям веселье портишь?!

— Да замолчите вы, не на уроке! — прервала учительницу Ира. — Ну что, воровка, слова сказать не можешь? Подавилась тем словом! Нет тебе счастья и не будет. Горько!

Она с силой дернула на себя угол скатерти. Посуда и еда опрокинулись на гостей. Поднялся переполох.

А Ира была такова — заскочила в машину. И — исчезла через миг.

— Гони давай! — крикнула она шоферу.

— Ты что творишь, а?! — обалдел тот. — Ты чего им свадьбу попортила?

— Не твое дело!

А в доме шумели гости. Витя выскочил за калитку, бежал за машиной в клубах пыли и кричал:

— Ира, прости меня, Ирочка, стой! Люблю тебя, слышишь, люблю! Ира!

Он упал на дорогу. Когда открыл глаза, над ним стояла Серафима.

— Пойдем, Вить. Перед людьми стыдно!

Зорин поднялся на ноги, схватил невесту и закатил ей оплеуху.

— Стыдно! Мне жениться на тебе стыдно! Стоять с тобой рядом стыдно, не то что в койку ложиться. Стыдно и противно, поняла? Поняла? Ты поняла меня?

К ним выбежала Мария Ивановна.

— Зорин! Зорин, прекрати! Отпусти ее! Она же ребенка твоего носит, ирод ты!

Новоявленный муж тряс Симу, как грушу.

— Убил бы, если б знал, что не сяду!

— Убивай! Только вот родить дай и убивай! — закричала она.

Витя уже замахнулся, чтобы снова ударить Симу. Только ее последние слова его отрезвили. Развернулся, качаясь, пошел к дому. Мария Ивановна бежала за ним.

— Зорин, извинись сейчас же, слышишь? Извинись, тебе говорят!

Витя зло обернулся:

— А то что? Из класса выгоните? Не за что мне извиняться. Сами знаете — не я виноватый!

Гости сгрудились у окна: смотрели, как идет Виктор, за ним семенит учительница, а следом шагает семимильными шагами большущая Сима.

— Так если бьет, может, тогда любит, а? — спросила первая соседка подружку.

— Ну ты сказанула! Слышь, Андрюх, самогонки-то не осталось? — вспомнил бригадир дядя Петя.

— Обижаешь, бригадир! В пиджаке-то два кармана!

Молодые вошли в комнату. С пола уже прибрали, стол к стене отодвинули. В комнате появился сельский фотограф со стареньким фотоаппаратом.

— Я чуток припозднился, а тут уж глядь — все попили да поели! Да и драка, видать, уже была… Это хорошо, на свадьбе полагается!

— Ой, да мы чего-нибудь сейчас сообразим вам выпить-закусить. Нюра, что там на кухне осталось? Неси Андреичу! — крикнула по-хозяйски Мария Ивановна.

— Потом, потом выпить да закусить! — отмахнулся фотограф. — Давайте все в кучку, сделаем фото на память. Вот, веселей гляди, Витек, ну, улыбочку. Серафима, извиняй, конечно, ты б синяк-то припудрила.

— И так сойдет! — мрачно пробубнила Сима.

Тетки шикают на нее осуждающе, но фотограф торопится:

— Быстрей, товарищи дорогие! Мне еще лучших доярок на стенд снимать — в будний-то день их и не соберешь. Кучней, кучней. Вот, отлично!

— До родов с тобой доживу. Потом делай что знаешь! — сквозь зубы процедил Витя Симе.

— Улыбаемся! Снимаю! — звонко крикнул фотограф и щелкнул своим аппаратом.

Вот так они и получились на фотографии: жених с лицом человека, напившегося уксусу, и невеста с фингалом под глазом, в платье в горошек и старомодной короткой фате.