У людей нет кличек

Карина Сенн

Малена была одной из тех, кто хотел найти себя, найти свободу. Но куда же слепая вера, любовь и преданность незнакомцу смогли привести её? Ревность, дорога, страх и полное переосмысление привычных вещей. Месяцы в окружении таких же потерянных душ, голод и грязь. Они все верили, что отправляются в новое будущее. У них не было возраста, их прежние семьи – враги. И у них не было имён.Потому что «У людей нет кличек».

ИЮЛЬ

Зацикленность на материальном вполне обоснована, но до сих пор не понята мною до конца. Вещички, тряпочки, цепочки и красивые тетради. Новые модели телефонов, помады разных цветов или тот же проезд на автобусе. Еда в магазинах, плата за жильё. Я считала счастливцами тех людей, которые отстранили себя от этого бремени. По телевизору шла одна телепередача о племенах старых и новых. О людях, намерено ушедших из цивилизации. В другой похожей передаче затрагивали историю Кристофера Найта, которая продолжала завлекать меня и очаровывать.

Очаровывать… слишком красивое слово для всего, но именно его я любила больше всех других слов с похожим значением. Меня очаровывало всё. В особенности то, как люди находили себя в уединении с природой. С небом и землёй, с листьями и ветром, с водой и солнцем, луной и пустыней. И больше всего меня терзал лишь один вопрос, почему же люди, решившие посвятить себя чему-то духовному, подвергаются исследованиям? Длинным статьям по типу «почему он предпочёл одиночество? Чем плоха цивилизация? Может проблемы в общественной и личной жизни заставили его бросить всё и отстраниться от общества? А может это типичное отклонение?». В этом я вижу лишь угнетение и глупость. По сути, у нас есть всего три выбора: мир материальный, духовный и тонкая грань между ними, на которой так сложно, порою невозможно балансировать. И никто не осуждает человека, выбравшего материальный мир, даже выбравшего грань. Но все стремятся сделать тебя сумасшедшим или лентяем, если ты выбираешь второе.

Все говорят, в любых учебных заведениях, с экранов телевизоров, по радио, на плакатах, встречающихся в городе, о том, что выбор есть. Но так ли это? Разве это не иллюзия выбора? Пусть кто-то постарается связать свою жизнь с духовным миром, и он столкнётся с тем, что выбора нет, он завален препятствиями, чужими мнениями и голосами, что попытаются сломить, раз ты не такой, как они. Никто не примет тебя таким, никто не захочет оставаться рядом, потому что все должны быть одинаковыми и презрительный взгляд, упавший на меня в бассейне, тому подтверждение.

Июль казался ещё более жарким. Так было всегда, из года в год. Почти каждый вечер моя бабушка уходила из дома, наряжалась в платья, надевала серьги, красила губы, пользовалась дорогими духами.

— Я завидую твоей молодости, — говорила она у зеркала, пока собирала сумку. — Молодость — это прекрасно. Это было прекрасно и останется прекрасным. Мягкая кожа, свежий взгляд, ещё не видевший столько в мире… Эх, Малена, твоя жизнь только начинается, а ты проводишь её в этих ужасных стенах, — мне и самой было грустно от этого, поэтому ответа не последовало. — Сходи на свидание, освежись. Я не поверю, что ты ещё не украла сердце какого-нибудь мальчишки.

— С мальчишками, — заговорила её словами, — я общалась лишь в детстве. Где мне их взять?

— Я могу познакомить тебя с несколькими.

— Не стоит, — я помотала головой, смотря в её счастливое отражение.

— Не стоит? — удивилась она. — Неужели никто не успел разбить сердце моей малышке?

— Нет, — под пристальным её взглядом я залилась румянцем, — нет, правда.

— Правда?

— Конечно. Моё сердце не имеет даже малейшей трещины.

— Это хорошо, — она поцеловала меня в лоб, убрала пряди за уши. — Но как-нибудь я устрою для тебя свидание. Обещаю.

— Не нужно.

— Обещаю. И ты не отделаешься.

Я ждала выходных, когда смогу отправиться с бабушкой на пикник. Исписала несколько листочков с названиями продуктов, которые нужно купить, там же был список вещей, что нужно взять. Такие, как плед и купальные костюмы. Рядом с полянкой на горе был небольшой прудик с неглубоким дном, вода была по грудь, но мне хватало. Я не особо хорошо плавала, могла нырять, но моё барахтанье выглядело жалким, словно требующим вмешательства спасателя.

Мы часто ходили именно на это место, ведь там очень хорошо ложился загар. Бабушка говорила, якобы солнце у пруда более ласковое, щадящее и одновременно крепко отпечатывающееся на коже. «Дай своим веснушкам насытиться им» часто говорила она, когда я прикрывала лицо ладонями, не давая лучам выжигать мои щёки. Она всегда называла меня красивой, но для неё красотой было всё, как уже упоминалось выше, что имело молодость и долгие годы жизни впереди.

— Ты слишком легкомысленна, — говорила она, когда мы пили чай перед сном. — Пора начать строить планы. Я не смогу содержать тебя вечность.

— Я не попрошу много времени, хотя бы год.

Я молила дать мне лишь год, хоть и понимала, что год ничего не даст. За год можно было найти свой смысл, но тяжело найти единомышленников и дело, за которое захотелось бы схватиться мёртвой хваткой. Да и год для того, кто совершенно ничего не знает о жизни и о себе… То же самое, что обычному человеку, умеющему варить только макароны, дать день, чтобы разобраться во всём кулинарном искусстве. Да, за день он что-то приготовит, но будет ли это съедобным или хотя бы симпатичным? Неизвестно и очень сомнительно.

— Год я могу позволить, может и два. Но рано или поздно тебе понадобятся свои личные сбережения.

— Я понимаю.

— Это уже хорошо. Выкуришь со мной сигаретку? — бабушка достала пачку сигарет старой марки, протянула мне.

— Ты же знаешь, что я не курю, — улыбнулась я.

— Вот и молодец, девочка. А я просто распущенная старуха, которую тебе не нужно слушать, — она шутила. Она слишком любила себя, чтобы называть старой.

***

Когда же настали долгожданные выходные, все вещи были собраны в большую, тряпичную, цветную сумку, которую когда-то купили в Толука-де-Лердо, конечно, когда меня и в помине не было. Я надела жёлтое платье, лёгкое настолько, что приложи руку к одной стороне и с другой будет виден каждый изгиб на ладони. В обычные дни я бы не носила такое, но в связи с беспощадной жарой, здесь все, даже взрослые, тучные дамы могли ходить по центру города прямо в купальниках, присаживаясь на газоны у пальм, делая передышки.

Я ждала лишь одного, когда бабушка крикнет моё имя и скажет, что пора отправляться. Но она молчала и молчала, заставляя меня заглянуть в её комнату.

— Малена? — удивилась она, спросонья.

— Почему ты спишь? — я помнила, что будила её примерно полчаса назад.

— Вчера был такой тяжёлый день, Малена, что я совершенно выбита из сил, — она поздно вернулась, любила засиживаться в барах до рассвета.

— Мы собирались…

— Мы собирались, — повторила она, театрально закидывая руку на лоб. — Я помню, помню, конечно. Мы собирались, но прости, тебе придётся идти одной.

— Одной?

— Одной. Это не так уж сложно, только будь добра не разговаривать с сомнительными людьми и накинь на голову платок, когда расстелешь плед.

— Хорошо.

— Деньги в кошельке.

Я помню, как этот прекрасный, солнечный день поник в моих глазах. Я закинула сумку на плечо и вышла из дома. Пара остановок, быстрые пересадки, полупустые автобусы. Чем ближе я подходила к месту, тем меньше людей встречалось мне на пути.

Я помню, как в одном купальнике лежала на берегу пруда, небольшой ветер теребил воду и она мочила мои ноги. Платок на голове, очки на глазах. Облака усыпляюще плавали в небе, как редкие белые рыбки. И меня мог забрать сон, если бы до ушей не донёсся хруст веток.

Клянусь, он появлялся из воздуха, всегда и везде. Золотистые волосы, румяные щёки, он жадно откусывал яблоко, медленно приближаясь. Я не была одной из тех храбрых девчонок, которые уверены, что в случае чего могут постоять за себя, подраться или накричать. Робость во мне преобладала, вдобавок к ней шла наивная уверенность в чистых намерениях людей.

Я сбросила платок с головы, села, стараясь прикрыть себя руками.

— В наше время слишком опасно ходить одной, тем более к воде.

— И что же может случиться? — он пожал плечами, бросил яблочный огрызок в сторону и побежал в озеро прямо в одежде, которая давно нуждалась в стирке.

— Ты ещё не заходила в воду? — спросил он, наглотавшись воды. Волосы толстыми, мокрыми сосульками легли на лицо и ресницы. Наверняка и одежда прилипла к телу. — У тебя сухая кожа.

— Нет.

— Не хочешь искупаться?

— Я не люблю плавать, — соврала я. Стыдно, но я испугалась, он выглядел слишком настырным, но его улыбка располагала, как и голос.

— Однако в бассейн ходишь.

— Предпочитаю сидеть в детском. — Он рассмеялся, ещё раз умылся, убирая волосы с лица.

— Малена, ты обязана прочувствовать эту прохладную воду на себе. Меня не проведёшь, ты собиралась плавать, иначе не взяла бы с собой запасные полотенца, — он ткнул пальцем на стопку рядом со мной.

— Скоро должна подойти моя бабушка, — внезапно сказала я, он посмотрел на меня, словно спрашивая «и к чему мне эта информация?».

— Хорошо, думаю, и она оценит воду. Да брось, — он вышел на мелководье, что скрывало лишь его щиколотки, и протянул мне мокрую ладонь. — Я просто хочу подружиться с тобой.

Именно тогда, в первый раз я вложила свою руку в его, он крепко сомкнул её пальцами и повёл за собой.

Странные ощущения, мелкая рябь на воде и волнение. В этом году воды стало куда больше, она доходила до моего подбородка, и то мне приходилось становиться на цыпочки, чтобы не наглотаться. Он смеялся над моей неуклюжестью, поддерживал за локти, не позволяя себе большего. И он сказал, что его зовут Франко. И друзья его за тем далёким холмом, наверняка заждались его возвращения.

***

— Как искупалась? — спросила бабушка, когда я вернулась домой, со спутанными мокрыми волосами.

— Прекрасно, очень жаль, что ты не пошла.

— Многое пропустила?

— Конечно, — улыбнулась я и ушла в свою комнату, в истеричном поиске личного дневника.

В июле я встречала Франко всего несколько раз, и все эти разы он был вежлив, улыбчив и крайне дружелюбен. Ничего не менялось, даже его старая, поношенная одежда, местами рваная, местами в пятнах. Он часто сидел в магазинах на ступенях, и однажды я не удержалась и села рядом. Что-то в нём цепляло. Может, добродушие? Может слишком искренняя открытость? Или просто это был первый человек, который заинтересовался мною? Я не знаю, но мне не хотелось, чтобы наши разговоры прекращались.

— Где ты живёшь? — спросила я. — И почему ты вечно здесь?

— Потому что ты вечно ходишь в этот магазин, и я не знаю, где смогу увидеть тебя ещё.

— Так, где ты живёшь, Франко?

— Трейлерный парк, — улыбчиво ответил он. Ещё одно качество, от которого я была в восторге. Он не имел стеснения. Он не обижался на слова, которые могли спровоцировать других. Потому что он был иным, новым и свежим для моего понимания. Я знала, что влюбилась, когда впервые увидела его. Инцидент на озере лишь подтвердил мои чувства. И теперь я жила ожиданием чего-то странного, но грандиозного.

— В трейлерном парке давно никто не живёт, — я вспомнила старые газетные заголовки о закрытии парка. О том, что там вечно ошивалась полиция. Неоднократно там задерживали странных личностей.

— Да, только я и мои друзья.

— Твои друзья? И много вас? — меня интересовало всё. Больше, просила я, больше информации. Я хотела, чтобы он говорил, не останавливался ни на секунду.

— Около 20 человек. Если буду считать, то обязательно собьюсь.

— Твои друзья похожи на тебя?

— Ещё как, Малена. Не будь они похожи на меня, разве мы стали бы друзьями? Приходи на любые выходные. Хоть утром, хоть вечером. В это время мы всегда там, в своих укромных уголках.

Франко казался мне самым живым из всех, кого я знала. Он двигался раскрепощённо, мог взмахнуть рукой или сесть на землю прямо посреди тротуара. На тихие перешёптывания он отвечал, что «закон не может запретить мне сидеть здесь, поэтому единственное, что неуместно — их взгляды. Моя Малена, хоть ты меня понимаешь». Он словно радовался каждому дню, он улыбался солнцу, говорил насколько насыщенный мир, если забыть о стеснении и выбросить из головы всё, что тревожит.

— Я отношусь ко всему с простотой, а она платит мне в ответ, милая-милая Поппи, — он приложил ладони к моим вискам, закрыл глаза, протяжно свистнул, а затем вновь заговорил. — Ветер, когда ты будешь слышать только его, тогда исчезнут проблемы.

— Ветер не сдует проблемы.

— Конечно, нет. Но ты разучишься их слышать, — он погладил меня по щеке и в одну из таких встреч подарил широкий сплетённый цветной браслет, с двумя вшитыми маленькими пёрышками, что колыхались и щекотали кожу каждый раз, как я шевелила рукой.

Франко любил танцевать, бывало, он прятался за деревом, пока я не вижу его, а потом резко выскакивал и кружил меня.

— Мне семнадцать, — наши темы никогда не касались возраста, поэтому я сказала то, что должна была.

— А мне двадцать девять. Ух ты! — он вытаращил глаза так сильно, как только мог. — Это много для тебя?

— Нет, конечно, нет, — я засмеялась, он делал всё, чтобы добиться моих эмоций.

— Нет? Это прекрасно, потому что цифры не показывают наш истинный возраст, дорогая Поппи. Я был бы сильно огорчён, если бы ты думала по — другому.

Как мне казалось, я никогда не была глупой или неосторожной. Я всегда всматривалась в своё окружение, часто искала подвох, но встретив Франко, я подвоха не ждала. Он стал единственным, кто смог обмануть меня, ведь я верила каждому слову, каждой его мысли, принимая их за истинные. Бледно-васильковые глаза твердили мне: плакать, и я плакала, как зачарованная, не могла остановиться. Эти же глаза просили моего смеха и я смеялась, пока живот не разрывало от боли. Я стала понимать это лишь после всего, что случилось, но тогда… Тогда я и представить не могла, какая судьба мне уготована.

Улыбка была словно приклеена к его лицу и лишь однажды я увидела его без неё. Когда на крыльце магазина меня заметила соседка из дома напротив.

— Малена? — грозно спросила она. Растерявшись, я подняла голову. — Тебя бабушка дома заждалась, а ты здесь рассиживаешь со всякими…

— Да, уже иду. Прости, — сказала я Франко и лишь тогда, краем глаза заметила, как его лицо исказила злость.

Я не придумывала, не могла преувеличить. Поворачиваясь к нему спиной, я почувствовала страх. Мурашки пробежали по коже. Не знаю, что это было. Шестым чувством, предупреждением. Невидимым сигналом об опасности. Невидимым, но ощутимым на подсознательном уровне. Что-то в его лице в тот момент показалось мне диким. До ужаса сумасшедшим, но до ужаса привлекательным.

***

— Я не для того выпускаю тебя из дома, чтобы ты шаталась со всякими попрошайками и преступниками! — кричала бабушка, после доноса соседки.

— С преступниками? Он не преступник и он не попрошайка, твоя подруга явно слепа, если утверждала обратное.

— Не говори так со мной, Малена, — я закрыла дверь в комнате на замок, но всё равно стояла, прижавшись к ней спиной, пока бабушка со всей силы стучалась ко мне. — Он ведь и старый для тебя, малютка, — она молила открыть дверь, убеждала, что успокоилась и просто спокойно поговорит, но мне не было дело до её слов, я беспокоилась лишь о том, как слова соседки могли задеть Франко.

Я вспоминала его лицо и мурашки пробегали по коже. Самое страшное — это увидеть всегда счастливого, спокойного и доброго человека в гневе. К несчастью мне отчасти удалось застать эту картину, пусть он и молчал.

Я ходила к магазину каждый день, топталась у лестницы, искала его лицо среди покупателей. Я ещё не понимала того, что привязалась. Мне не хватало его лёгкости, он был похож на человека, что смог бы проводить меня в будущее.

— Ты потерялась, — как то сказал он. Мы сидели у фонтана, на этой серой перекладине, брызги воды попадали на нас. На площади полным полно людей, никто не знал нас, никто не смотрел.

— Что значит потерялась?

— Это значит, что ты потерялась. Если хочешь, я могу помочь тебе… найти себя.

— Всё не так просто, — я посмеялась тогда, но он выглядел серьёзным, смотрел прямо в глаза, будто не моргал. Он положил тяжёлую руку на плечо. — Ты не должен возиться с моими проблемами.

— А что если я хочу этого?

Первый человек, что произнёс такие слова. Первый, кто позаботился. Я почувствовала себя нужной, не смея сомневаться в искренности его слов. Но сейчас он пропал. Однажды я приходила к трейлерному парку вечером, надеясь увидеть хотя бы один огонёк из чьего-нибудь окна. Но кругом пустота. Лишь ветер загонял меня обратно домой, как и настойчивые звонки бабушки на мой телефон.

Тогда я решила, что это конец. Помню, как несколько ночей проплакала в подушку, к утру она была мокрая насквозь, а глаза распухшие.

— Мне не нравится, что с тобой происходит, Малена.

Бабушка села на мою кровать, она не знала ни о чём. Я говорила ей, что не видела Франко давно, но она не верила мне, а если и верила, то считала, что он совсем запудрил мне мозги.

— С чего ты взяла, что со мной что-то происходит?

— Я чувствую, а ты знаешь, что чуйка меня никогда не подводила. Ты всё ещё страдаешь по этому попрошайке в обносках?

— Нет. Даже не думаю об этом.

— Не верю, — единственное, что сказала она, а затем вышла из комнаты.

Помню, что был самый конец июля. Вечер. Я накрасилась, плохо, но как умела. Выбрала платье с разрезом на подоле, в нём я казалась старше, чем есть на самом деле. Зеркало лгало, я не чувствовала себя такой, какой оно показывало меня. Бабушка обещала, что сегодня мы сходим в кино. Просила одеться к десяти. Она часто заглядывала ко мне в комнату, спрашивала о моём настроении, улыбалась и вновь закрывала дверь. А когда я вышла из своей комнаты, надушилась одними из её дорогих духов, она встала в дверном проёме и сложила руки на груди.

— Я всегда знала, что из тебя вырастет та ещё красавица, — я нахмурилась, она не была одета. — И я не ошиблась. Скольким же ты можешь приглянуться…

— Почему ты не готова? Нам выходить через несколько минут.

— Не я пойду с тобой, дорогая, — я присела на край тумбы. Не могла поверить в то, что она говорит. — Помнишь, я обещала, что устрою тебе свидание?

— Не может быть, — тогда я психанула. Хотелось раздеться, залезть под одеяло, заплакать, не знаю, что так огорчило меня. Но она приложила свои руки к моим щекам, как бы останавливая моё рвение.

— Ради меня, прошу, Малена. Сходи и развлекись ради меня. Я волнуюсь за тебя.

И я пошла. Ради неё, ради того, чтобы не запираться ещё одним вечером в четырёх душных стенах моей комнаты. За дверью стоял тот, кто должен был сопроводить меня в кино. Признаюсь, мне было любопытно узнать, как он выглядит. Бабушка открыла дверь, и я услышала ещё не до конца поломавшийся мужской голос. Она позвала меня.

Передо мной стоял парень лет 17. Бледные прыщи россыпью на подбородке. Еле заметная бледная щетина, русые короткие волосы. Взгляд странный, юный. Наверное, такой и у меня был. Мы стояли друг напротив друга, как два испуганных ребёнка, пока он не решился, наконец, позвать меня в машину. Красную, с поцарапанной дверью. Там он сказал, что его зовут Оливер. Я, улыбнувшись, кивнула, моё имя он знал от бабушки.

Мы подъехали к кинотеатру, бледные фонари над машиной, он включил лампочку в салоне, сказал, что я симпатичная. Франко говорил, что я необыкновенная и говорил он не только о внешней красоте. Но Франко здесь не было, и мы прошли в большой тёмный зал. На экране крутилась реклама. Оливер купил попкорн и содовую. Предпоследний ряд, громкие голоса, звуки. Я не могла сосредоточиться на фильме, потому что всё время чувствовала его взгляд на своих коленях. Отпила из трубочки, поставила между нами стакан, хоть что-то, что могло оградить нас друг от друга, но на середине фильма он взял меня за руку. Ладони у него были горячие и липкие. От попкорна. Мне хотелось помыть руки. Он совсем не нравился мне. Много болтал, пусть и шёпотом, но на нас несколько раз шикнули.

Когда закончился фильм, я сказала, что мне нужно в уборную. Холодный свет, большое зеркало, помятый подол платья. За окнами почти полночь. Я не желала возвращаться и не желала оставаться. Мой внешний вид казался мне чужим, неправильным. Грязный макияж, неправильная помада, дома я и не заметила, что смазала уголок. Платье сильно облегало, бюстгальтер давил. Мне становилось тошно каждый раз, как я вспоминала его изучающий взгляд, словно я статуя, которую хочется осмотреть и потрогать.

— Классный был фильм, — сказал Оливер. Я не знала, что ответить, потому что весь фильм молилась лишь о том, чтобы отсесть.

— Да, классный.

— Может, по мороженому где-нибудь?

— Не знаю, боюсь, что бабушке не понравится, если я сильно задержусь.

— Не переживай, она сказала, что не ждёт тебя сегодня, — он открыл стеклянную дверь, мы вышли на улицу.

Опять ночной город. Яркие фары, прямо нам навстречу. Мы заехали на стоянку возле кафе. Я знала только, что здесь продаются самые дешёвые бургеры. Я посмотрела в зеркало, он сопроводил мой взгляд, опустил его на губы.

— У тебя тут немного размазалось, — неловко дотронулся пальцем, подтёр помаду. Я почувствовала его дыхание, как он приближается, поэтому открыла дверь машины.

— Пойдём?

— Да, конечно, — он почесал затылок и вышел следом. Он был слишком взволнован. Я помню, что всё время сравнивала его с кем-то, намерено пыталась найти недостатки и у меня получалось. Я ликовала, когда цеплялась за новое несовершенство, будто доказывала что-то себе.

Когда принесли наш заказ, он рассказал о том, что осенью вернётся в школу, последний год перед колледжем. Рассказывал, как на прошлых выходных был на вечеринке. Говорил о том, как любит футбол и жить не может без скейта. После того, как он поболтал о себе, спросил, не буду ли я доедать свой заказ и забрал мой недоеденный гамбургер.

Под столом я постоянно включала телефон, смотрела на время. В кафе были люди, несколько за круглыми столиками у окон и одна пара сидела за барной стойкой, они пили коктейль из одного высокого стакана, у каждого своя трубочка. Нерасторопный официант понёс на выход два небольших пакета, колокольчики над дверью зазвенели. Спустя несколько минут он вернулся обратно, уже без них, Оливер подозвал его и расплатился.

Мы вышли из кафе, на стоянке появились ещё машины, у одной багажник был открыт, внутри старые, но какие-то знакомые вещи, а вокруг никого. Только фонарь и заведённый мотор. Я видела, как Оливер напрягся, посмотрел на меня, когда открыл дверцу со своей стороны.

— Ты чего не садишься?

— Мне нужно выбросить, — в руках я крутила салфетку, которую захватила с собой специально, чтобы найти повод.

— Кинь на заднее сиденье, я потом выброшу, — он улыбнулся.

— Нет, я сейчас приду.

Он сел в машину, включил свет, начал возиться в бардачке. Я бежала прочь, к стене, за которой стоял большой мусорный бак. Телефон в руках, я хотела позвонить домой, но вдруг услышала голоса. Совсем рядом. Всё вокруг сразу показалось таким мрачным, пока я не узнала один из них. И я завернула за угол.

Может, это было случайностью, может судьбой, может наказанием. Но маленький город вновь свёл нас, даже за кирпичными стенами маленького кафе.

Он заталкивал пустые бумажные пакеты в бак. Другой человек что-то шептал ему на ухо, пока не увидел меня. Грязные волосы, просвечивающие сквозь них уши, опущенные густые брови, тёмная щетина. Увидев меня, Франко застыл, я подумала, что он меня не узнал. Пока его глаза не заполнились прежней теплотой, и рукой он прогнал своего друга, тот ушёл к открытой машине.

— Милая-милая Поппи, — тихо сказал он, отряхая руки друг об друга. — Уж не думал, что встречу тебя снова.

— Да, — я засунула телефон в сумку, выбросила салфетку. — Я тоже, — нужно было сказать что-то, чтобы заполнить этот пробел в нашем странном диалоге. Но я не могла. Так долго ждала и так долго представляла нашу встречу в голове, что просто растеряла все идеи и всю свою слабую уверенность.

— Что ты делаешь здесь?

— У меня свидание, — наверное, в тот момент я хотела вызвать в нём ревность, внутри меня всё ещё была надежда на то, что когда-то между нами проскочила невидимая искра. Я хотела задеть его, может обидеть. И в этот момент я совсем не замечала, что он не был похож на себя, что он был нервный и раздражённый, что его зрачки были такими огромными, словно стеклянными, ненастоящими. Я не замечала, даже не пыталась. Я просто хотела заставить его ревновать, словно глупая девчонка, которая во всём видит намёки на несуществующую романтику. Он ступил за угол, затем вернулся, улыбаясь.

— С этим сопляком?

— Он интересный, — ответила я в свою защиту. Будто стесняясь своего спутника, будто меня обидело слово сопляк, потому что мы с Оливером ровесники.

— Тогда, хорошей вам ночи, — он подмигнул, собрался уходить. Я не могла его упустить. Сейчас я понимаю, что его отказ от меня мог спасти многое в моей жизни, всю мою жизнь. Ведь он захотел уйти и лучше бы я отпустила. Посмотрела, как он садится в машину, как машина отъезжает, а я возвращаюсь к уже обеспокоенному Оливеру, который отвёз бы меня домой. Но я схватилась за тонкую ткань его рубашки, заставляя остановиться, обернуться.

— Куда ты пропал? — во мне кричал страх одиночества. Я не хотела быть брошенной. — Я искала тебя везде.

— Зачем?

— Чтобы увидеть…

— Разве тебе можно видеться со мной? — он склонился к моему лицу, и я почувствовала его дыхание. Пусть и не свежее, не таящее в себе запах мятной зубной пасты, но слишком приятное, горячее, обжигающее, растекающееся по всей коже.

— Ты про глупую фразу в магазине? — я сбежала, оставила его, словно меня застали на месте преступления. Любой бы посчитал это оскорблением.

— Я просто не хочу создавать тебе проблемы, Малена, — снова моё имя заиграло по-другому, он не двигался. Так и смотрел в мои глаза.

— Мне всё равно на них. На проблемы… — я бы сказала всё, лишь бы удержать. Это было моим отчаянием.

— Тебе всё равно на проблемы? — он засмеялся, отвёл взгляд, я отступила к стене. Франко шагнул вперёд, запустил пальцы в мои волосы. Я кивнула.

— Ты обещал, что поможешь мне…

— Найти тебя, — закончил он фразу.

— Ты обещал.

— И ты будешь сбегать от меня каждый раз, как кто-то застанет нас вместе? — я думала, что чувствую взаимность. Но он умел играть, умел лгать. Он проворачивал это с каждым. Одно и то же, до тошноты.

— Не буду.

— Не будешь, Поппи?

— Нет.

— Если хочешь, чтобы я вернулся и помог тебе — ты должна доказать мне свою верность. Что ты никогда не предашь меня, как предала в магазине тогда.

— Прости.

— Пообещай, — грозно потребовал он приказным тоном, это давило. Я должна была насторожиться.

— Обещаю. Я никогда не предам тебя.

— И твоя семья не станет преградой, — я кивнула. — Они не поймут, Малена, никогда не поймут нас.

— Да, — я глупо соглашалась и соглашалась со всем, что он говорил.

— Они не такие, как мы. Они не позволят тебе жить, не позволят стать свободной.

— Я знаю.

— Ты не должна держаться за них, ты не их собственность. И если ты пообещаешь, что никогда не предашь меня, у тебя буду я. Всегда буду я. И ты всегда будешь выбирать меня, — он остановил руку на моём затылке, обхватил покрепче несколько прядей волос. — Потому что только я смогу помочь, — и я верила в эти слова, свято верила, хваталась за них смертельной хваткой. Ведь я помнила, как менялась рядом с ним, как чувствовала себя другой, лёгкой, не обременённой. И помнила, как мне было плохо, когда я упустила те эмоции, как плакала, не в силах собраться и стать такой же, только без него.

— Я обещаю, Франко. Я обещаю, — после этих слов он поцеловал меня. Я хотела, но не ожидала. Неуклюже дёрнулась, но не отстранилась. Я стояла, как околдованная, в надежде, что он никогда не остановится, но Франко отошёл от меня через несколько секунд.

— Тогда увидимся ещё, — сказал он, стирая со своих губ мою помаду, и ушёл к машине, в которой за рулём его ждал другой человек.

***

Оливер так и стоял посреди парковки. Он выглядел недовольным и взволнованным.

— Ты что так долго? Кто это? — он кивнул на машину, выезжающую на дорогу.

— Один мой хороший друг.

— Хороший друг? — конечно, он не видел нас, но я знала, что он не поверил. — Хорошо, Малена. Тогда поехали?

— Куда? — я всё ещё следила за отдаляющимися красными фарами, не испытывая никакого стыда. Всё ещё была под впечатлением недавнего нежданного сближения.

— Я отвезу тебя домой.

***

Дома свет не горел, я думала, что бабушка спит, но стоило мне скинуть туфли в коридоре, как она вышла из своей комнаты, в халате и с зелёной маской на лице.

— Ты чего не спишь?

— Не спалось, — она улыбалась, изучала меня с ног до головы. — Как вечер прошёл?

— Хорошо, — я не смотрела ей в глаза, она приняла это за стеснение, но я просто не хотела, чтобы она разглядела ложь.

— Целовались?

— Что? — она засмеялась, я тоже. — Нет, боже, упаси!

— Всё в порядке, — бабушка протянула руку, погладила меня по волосам. — Я же вижу, что помада смазана. Когда-то это должно было произойти. Вчера, завтра, год спустя или в сегодняшнюю пятничную ночь, — она выглядела счастливой, думала, что её план удался. А затем, стирая маску салфеткой, сказала: « Я поставлю чайник», — и исчезла в дверном проёме нашей маленькой кухни.