Слепой. Человек в черном

Андрей Воронин, 2010

Глеба Сиверова, бывшего тайного агента ФСБ по кличке Слепой, преследует одержимый местью бандит Бык, которому некогда Глеб «помог» угодить на тюремные нары. Чтобы сбить Быка со следа и отвести от семьи смертельную угрозу, Слепой принимает предложение поработать в лагере экстремального туризма «Атлантида», расположенном на берегу озера Иссык-Куль в Кыргызстане, и попадает из огня да в полымя – мало того, что за ним гонятся люди Быка, так приходится еще и спасать вверенных ему подростков, на которых некие экспериментаторы испытывают опасные психотропные препараты…

© Харвест, 2010

Глава 1

В последние дни Дениса Чубукова, известного некогда среди люберецкой братвы под кличкой Чуб, то и дело бросало в сладкую дрожь от одной мысли о том, что он вот-вот станет полноправным хозяином шикарного особняка на Рублевке.

Всю кинжальную остроту этих столь ожидаемых им жизненных перемен могли ощутить разве что те самые приснопамятные Люберцы, которые начинали «качаться» с Чубом в душном школьном подвале. У Чуба, которому в лихие девяностые, когда он взялся за «железо», не было и шестнадцати, тогда действительно была густая темно-русая шевелюра. Там, в тесном подвале, качая мышцы, он поклялся себе, что во что бы то ни стало выберется, вырвется из люберецкого болота и построит, чего бы это ему ни стоило, для себя и своей маленькой сестрички Милы настоящую жизнь. Не такую, как у родителей. Нравится им пить бражку с пивом и заниматься мордобоем — пусть себе прозябают, но это не для него. Там, в Люберцах, для него и таких же, как он, обездоленных, вечно голодных, но упрямых, настойчивых и отчаянно смелых, рисковых пацанов стали находиться дела, за которые первые постсоветские трусливые и жадные толстосумы готовы были платить и платили неплохие бабки.

Правда, когда Чуб наконец расплатился с долгами, отъелся, приоделся, купил приличную тачку, снял в Москве квартиру и собрался уже было поделиться добычей и с сестрой, и даже с предками, родители как-то

уж очень быстро один за другим умерли, а сестра пропала без вести где-то в Европе, куда отправилась на заработки. И от густой шевелюры у Чуба осталось одно воспоминание да еще прилипшая к нему намертво кликуха. К двадцати пяти годам Чуб уже совсем облысел. То ли сказались непомерные нагрузки в «качалке», то ли служба в армии на некоем жутко секретном объекте, то ли витамины и добавки, которыми он себя до последнего времени пичкал, чтобы нарастить, как говорится, мышцу. Но отсутствие волос Чуба нисколько не смущало. Девчонки на него в буквальном смысле слова вешались. А одна дамочка, как она сама про себя говорила, «бальзаковского возраста», целуя его в абсолютно гладкую черепушку, всегда с придыханием постанывала и шептала: «Лысый мужчина — это так сексуально…»

Родителей и особенно сестру, конечно, было жалко. Но работа, которой Чубу вместе с другими люберецкими пацанами приходилось заниматься, была хоть и не пыльной, но зато больной (ударение на первом слоге), а иногда и кровавой. Так что ему было не до сантиментов.

Чуб хорошо усвоил, что за просто так никто денег не платит и тут еще и смотри, чтобы даже хорошие знакомые, те, что из бывших люберцев, не надули. В свои без малого тридцать Чуб, видный подтянутый мужчина со стальным блеском в глазах, умел поставить себя так, что за всякую качественно выполненную работу ему платили (а иногда и переплачивали) точно и в срок. Чуб, надо сказать, к тому же умел быть деликатным, знал, где промолчать, а где и вообще забыть о том, кому и в чем помог.

Так бы он и жил, занимаясь то тем, то этим, но вдруг ни с того ни с сего ему по-настоящему начало фартить.

Сначала один из его знакомых, Васька-качок, из бизнес-шестерок, которые ошиваются возле солидных людей в поисках конфиденциальных разовых поручений, вдруг предложил ему работу водителя у одной из рублевских бизнесвумен. Оплату посулил — выше некуда.

Правда, и служба, была, как говорится, три в одном: водитель, охранник (за это должна была платить хозяйка) и то, что было важно некоему солидному человеку-заказчику, — соглядатай-доносчик.

— Сам понимаешь, брат, бизнес — мужское дело. А тут этих баб поналезло — не продохнуть. Ну, мужикам, ясное дело, нужно держать каждый их шаг под контролем, — объяснил Васька-качок. — Если их без контроля оставить, таких дров наломают!

Чуб, который привык относиться к женщинам пренебрежительно, только хмыкнул:

— Ну, что и при бабках любая баба — дура, это ясно. А эта хоть с виду ничего, не жаба? Или ни кожи ни рожи?

Чуб был как раз на мели. Марать руки уголовщиной ему не хотелось, а легальной работы лучшей, чем эта, было попросту не найти. Поэтому внешними данными хозяйки он поинтересовался так, ради красного словца.

— Ну, так как эта твоя баба, не жаба? — повторил он свой вопрос.

— Ага, — хохотнул Васька-качок, — с теми деньжищами, которые к ней после гибели мужа перешли, и жабу в прекрасную царевну превратить можно. Где ты видел бизнесвумен без кожи и рожи?

— Кто — я? Я-то как раз на таких вдоволь насмотрелся…

— И где это, интересно?

— Где-где… В клинике пластической хирургии, — ответил Чуб.

— И что ты там делал? — искренне удивился Васька-качок.

— Что-что… работал я там, охранником.

— Охранником?

— А что ты удивляешься? Там же не то что тысячи, миллионы долларов крутятся!

— Да… Ну и как там эти тетки без кожи и рожи? — усмехнулся Васька-качок.

— Противно… Я теперь как услышу, что такая-то краля пластику сделала, меня в дрожь бросает…

— Ну прям! В дрожь… Не гони! — не поверил Васька-качок. — Ты ж еще малолеткой столько кровищи перевидел, а тут тебя от одной лишь мысли о вумен в повязках трясти начинает?!

— Ты мне про эту бабу, к которой меня пристроить хочешь, расскажи… — прервал его Чуб.

Васек-качок только сладенько так улыбнулся:

— За хозяйку свою не боись! Ты ей никогда ее лет не дашь. Глядишь, еще и приударишь за ней… Только грани не переступай…

Знал бы Васек, как все дальше сложится!

Да, Чуб и сейчас аккуратно информировал того, кого следовало, обо всех движениях вумен. Как он считал, для ее же безопасности, для того, чтобы без чуткого мужского руководства не наделала глупостей. А что касается грани… Грань он давно по обоюдному согласию переступил. Из водителя и охранника он превратился для госпожи Закревской в друга, очень близкого друга, не просто любовника, а, можно сказать, жениха.

Все складывалось бы просто замечательно, если бы не одно но… Этим «Но» с большой буквы был ее сын Вадик, который переживал подростковый возраст. Переживал так, что мама не горюй!

Ладно, не хочет учиться, так ведь еще и увлекся паркуром. Сколько раз Чуб отвозил Вадика в платную гимназию в Барвихе, а тот на попутках добирался в столицу и гонял там по крышам. К последнему уроку он вновь появлялся в классе. Учителям заявлял, что ему было плохо, что он потерял сознание или просидел несколько часов в туалете. Правду все узнали только, когда он однажды изрядно покалечился и Чубу вместе с Закревской пришлось забирать его из больницы.

Но главная проблема была не в отсутствии у упрямого подростка тяги к знаниям и не в его прыжках с крыши на крышу, главное было в том, что Вадик и близко не подпускал ухажеров к своей матери, считая,

что всех таких воздыхателей притягивают к ней исключительно денежки. И в общем-то, был прав. Хотя, правду сказать, Закревская в свои сорок с хвостиком выглядела просто великолепно. И фигурка стройная, и личико милое, да и темпераментом ее Бог не обидел. Ею можно было увлечься и даже более того. И Чуб, начав с ней играть в любовь, так втянулся, что остановиться уже не мог, да и не хотел.

Единственной преградой к, как казалось Чубу, полному и почти безоговорочному счастью был пацан, который, как только заметил интерес, который его мать начала проявлять к новому шоферу-охраннику, сначала напрягся, а потом принялся выпускать ядовитые иголки. Он не шел ни на какой компромисс ни с матерью, ни тем более с Чубом да еще и то там, то здесь подкладывал им подлянки. И теперь перед Чубом стояла задача нейтрализовать его, и нейтрализовать как можно скорее, потому что Вадик мог элементарно сбежать из дому. А этого, как и пусть даже случайной смерти парня, Закревская не пережила бы.

Проснувшись, Чуб поймал себя на том, что в последнее время он ни о чем ином столько не думает, сколько о возможных реальных способах хотя бы на время сплавить парня куда-нибудь подальше. Хотя бы на несколько недель, чтобы, в конце концов, официально оформить свои отношения с Закревской. Чтобы стать-таки наконец полноправным хозяином ее дома на Рублевке. Дело в том, что у Закревской в последнее время появились какие-то серьезные проблемы в бизнесе и она сама сказала Чубу, что в этой ситуации надежнее будет переписать дом на него. Но ее сын, Вадик, которому каким-то образом стало известно о планах матери, буквально встал на дыбы. И Чуб никак не мог придумать, как ему найти общий язык с Вадиком. А без дружеских отношений с подростком рушилась вся с таким трудом построенная им пирамида.

У Закревской, разумеется, тоже все мысли сходились на сыне. И, выйдя на террасу, чтобы по традиции ровно в семь испить в обществе Чубика, как она теперь

ласково называла своего нового охранника, кофе, Закревская заговорила о том же.

Привычка пить по утрам кофе у Закревской появилась еще в студенческие годы, когда она была не госпожой, а в меру бойкой провинциалкой Верочкой Квач, которая мечтала удачно выйти замуж. И, поскольку мозгами Бог ее не обидел, Верочка, проглотив наспех в булочной двойной кофе без сахара, довольно прилично отвечала на практических и без хвостов сдавала зачеты и экзамены.

Пока был жив муж, они тоже за кофе никогда особо не засиживались. А когда после его исчезновения все дела навалились на нее подобно снежному кому, Закревской тем более недосуг было растягивать кофепитие.

Но когда в ее жизни появился новый охранник, то есть когда он решился и однажды после очередного вечернего приема совершил то, о чем она давно уже тайно мечтала, госпожа Закревская полюбила по утрам неторопливо пить кофе, сначала за барной стойкой в холле, а когда потеплело, здесь, на террасе. На полчаса раньше просыпалась и, приведя себя в порядок, причесанная и подкрашенная, уже в деловом костюме и на каблучках она выходила на террасу и позволяла себе минут двадцать чисто женского счастья. Попить кофе с любимым и, как ей казалось, любящим ее мужчиной для Закревской теперь было то же, что для наркомана получить дозу. Ее новый охранник, как она очень скоро заметила, был по природе своей леноват, но эта его поначалу раздражавшая ее расслабляющая леность стала ей приятна и даже необходима, особенно с утра, перед началом распланированного до минут рабочего дня. Всего несколько минут, каких-то полчаса расслабления, и потом, она уже в этом убедилась, весь день все шло как по маслу.

Они с Чубом покачивались в удобных, сплетенных где-то на Бали ротанговых креслах и, пока домработница, или, как ее теперь принято называть, помощница по

хозяйству, Дарья Павловна готовила и подавала им кофе, рассуждали. То есть, скорее, рассуждала Закревская, а Чуб, ощупывая ее нарочито жадным, таким приятным и желанным для нее взглядом, лишь слушал и кивал.

— Может быть, отправить его в Англию или даже в Америку, в какой-нибудь продвинутый колледж? Хрен с ними, с деньгами, лишь бы образование получил да человеком стал. Но тут бабушка надвое сказала… Кротовы вон отправили свою девочку, а через полгода вернулась — не узнать. Там у подростков наркотики, как у нас жвачка. Теперь на все лето в какую-то клинику закрытую устроили. А вылечат или нет — неизвестно. Так ведь это девочка. А мой Вадик вечно куда-нибудь влипает. Не мне тебе рассказывать… Да и в Америку только осенью можно отправить. А летом куда его? Я даже на свадьбу его боюсь брать. Обязательно что-нибудь отчебучит. А нам же с тобой еще хоть на неделю в свадебное путешествие надо съездить… А его и здесь страшно одного оставлять, и с собой не возьмешь. Он же тебя, сам видишь, на дух не переносит. Раздражаешь ты его…

— Так что, мать, может, мне слинять? — вдруг резко прервал ее Чуб.

— Да нет. Ты что… Он же ребенок еще. Он просто ревнует, — вдруг, как девчонка, смутилась Закревская. — Ты не сердись на него. Его бы на время куда-нибудь услать, а потом, когда мы с тобой официально распишемся, он привыкнет, смирится… Его бы на лето куда-нибудь… В лагерь или в деревню…

— Ну, давай устрою. У меня и в деревне есть знакомые, и в турфирмах тоже есть. Теперь этих лагерей расплодилось сколько хочешь, на любой вкус, — пожал плечами Чуб.

— Подожди… Одного его тоже отпускать опасно. Если что не по нем окажется, сбежит. Потом ищи ветра в поле… — в задумчивости покачала головой Закревская, маленькими глотками смакуя горячий кофе.

— Ну, няньку ему найми, фрекен Бок. Пусть она за ним с горшком бегает, — буркнул Чуб.

— Фи, Чубик, перестань, — скривилась Закревская и поставила на стол чашку, а потом, подумав, добавила: — Хотя, знаешь, это идея…

— Что, няньку для Вадика найти? — хмыкнул Чуб.

— Да нет. Не няньку, а гувернантку, даже нет, гувернера. Я слышала, что теперь многие из нашего круга нанимают для своих недорослей мужчин-гувернеров… Идеально было бы тебя в гувернеры к Вадику пристроить, но он же…

— Но он же меня, как ты говоришь, на дух не переносит…

— Ну, не обижайся, Чубик… Подумай, может, у тебя надежный друг найдется. Я денег не пожалею.

— Так мне гувернера искать или деревню с лагерем? — потребовал уточнить Чуб.

— В деревню Вадик не поедет. А если поедет, то через день ему скучно станет, сбежит. Лагерь искать надо.

— Ладно. Как скажешь… — пожал плечами Чуб.

— И знаешь… Давай твоего знакомого туда вожатым устроим. Или как там это теперь называется… Ну, в общем, чтобы он за нашим Вадиком смотрел, а тот об этом не догадывался, — предложила Закревская.

— Ну, — кивнул головой Чуб.

— Я платить буду, и в фирме тоже он будет получать зарплату, как этот… пионервожатый или воспитатель…

— Да ясно, — кивнул Чуб, вспоминая, кто из его корешей завязан на туризме и кому беспрепятственно можно будет подсунуть своего человека в качестве воспитателя.

— Только ты не тяни. Сам знаешь, время — деньги. А в деле воспитания время — это еще здоровье, а то и жизнь…

— Bay, Верунчик, так ты у меня философ!

— Вот ты скажи, во сколько вчера Вадик вернулся?

— Вадик? Не знаю, — вальяжно повел плечами Чуб, — я, как ты меня в свою опочивальню затянула, так до утра никуда и не отлучался. У нас же с тобой была ночь бешеной страсти. Или ты забыла, цыпа?

— Я просила тебя, не называть меня цыпой! — вдруг вспылила Закревская и покраснела.

— О, такой ты мне нравишься еще больше! Ты меня возбуждаешь… — проговорил Чуб полушепотом, буквально съедая хищным взглядом Закревскую.

Та вскочила.

— Мама, я пришел! — послышался снизу звонкий, чуть ломкий, смеющийся голос Вадика.

Он стоял на аккуратно постриженной лужайке, возле темно-зеленой туи, с ярко-красным скейтом в руках. На нем были порванные джинсы, заношенная выцветшая черная майка и черная кепка с красным черепом над козырьком, из-под которой во все стороны торчали темные, почти до плеч волосы. В его огромных, оттененных длинными ресницами светло-серых глазах читались немой вопрос и одновременно вызов.

Закревская и Чуб в буквальном смысле онемели от неожиданности.

Мало того, что они оба были уверены в том, что Вадик, как всегда в такую пору, спит у себя в комнате, так еще получалось, что, стоя внизу под террасой, он мог слышать весь их разговор. Ведь они, сидя за столиком, смотрели лишь вдаль, на выплывающее из-за леса солнце, ну и друг на друга, конечно… А тут вдруг такой сюрприз…

— Ты что так рано встал? — спросила Закревская, первой придя в себя.

— А я и не ложился… — пожал плечами Вадик.

— То есть как это не ложился? — возмутилась Закревская.

— Да так, тусовался в городе. На последний автобус не успел…

— Я же тебе дала деньги на такси! Я же тебя просила: обязательно приезжай домой!

— Я и приехал домой…

— Я просила приезжать домой ночью, то есть вечером, а не утром! Зачем я тогда тебе деньги на такси давала?!

— Я их сэкономил. Дождался, пока автобусы начнут ходить, и приехал! Ты меня похвалить должна. Видишь, какой у тебя экономный сын! Ты по праву можешь мною гордиться! — высокопарно, но с явной издевкой заявил Вадик.

— Перестань ерничать! — нервно воскликнула Закревская, заливаясь краской. Будучи натуральной блондинкой, она при малейшем возбуждении краснела с головы до пяток.

— Как ты разговариваешь с матерью! — рявкнул Чуб.

— А ты вообще заткнись! Кто ты такой, чтоб мне указывать! — огрызнулся Вадик. — Тоже мне, папочка выискался!

— Слышь, парень, ты мать пожалей! Если сейчас не заткнешься, я сам тебя заткну! — пригрозил Чуб, бледнея и изо всех сил сжимая железные поручни.

— Не надо, Денис, подожди, мы сами разберемся! — повернулась к нему Закревская.

— Ой, сейчас расплачусь! Герой-любовник и смущенная Джульетта! — хмыкнул Вадик и, вздохнув, вдруг как-то резко обмяк, пошатнулся и тихо добавил: — Ладно. Я спать…

И, пустив скейт по дорожке, направился к дому.

— Ну, я сейчас ему покажу! — решительно выдохнул Чуб.

— Не надо. Пусть выспится… Я вернусь — мы с ним поговорим, — остановила Чуба Закревская.

— Хорошо, пусть выспится. Но ты потом не реви в подушку и не ной, что парень пропадает, — сказал Чуб, хрустнув пальцами.

— Я сегодня целый день буду в офисе, а ты помотайся по городу, попробуй все-таки найти гувернера и лагерь… — вздохнула Закревская и, поцеловав Чуба, ласко-

во проворковала: — Не злись, Чубик. Ночь и правда была волшебной. Ты был на высоте. И я, надеюсь, тоже…

— Безусловно… — усмехнулся Чуб и добавил: — Я пошел к машине.

— Да, дай мне, как всегда, пять минут, и в дорогу, — пробормотала Закревская и вдруг остановилась и с тревогой прошептала: — Как ты думаешь, он слышал о нашем разговоре? О лагере, гувернере?..

— Кто «он»?

— Да Вадик, конечно.

— Вряд ли… Если бы он слышал, то нам бы такой концерт закатил!

— Ладно, будем надеяться, что он ничего не слышал, — махнула рукой Закревская.

Всю дорогу до города они молча слушали музыку и думали каждый о своем.

Чуб наслаждался тем, как легко и приятно управлять недавно купленным с его подачи и на него записанным серебристым «БМВ». Насчет лагеря и гувернера он раньше времени не заморачивался, потому что был уверен в том, что у него, за что бы он ни взялся, все пойдет как по маслу.

А госпожа Закревская, Верунчик, как называл он ее теперь, похоже, и правда увязла, как муха в сиропе… Ночь любви — и из нее можно веревки вить. И эту новую машину он покупал уже не как шофер, а как хозяин. Теперь, если вдруг даже им и придется разбежаться, машина останется ему. И дом она тоже скоро перепишет на него. У нее в бизнесе начались какие-то там проблемы. И она очень боится, что дом могут забрать. А ему-то что… Чтобы женщина не уставала делать тебе подарки, никогда не показывай, как ты их ценишь и ценишь ли их вообще.

Поэтому Чуб как-то, когда Закревская предложила заехать в бутик купить ему фирменные джинсы, только плечами пожал. Мол, если тебе так хочется, давай купим, но я и на рынке или в секонд-хенде купить могу.

Она купила ему модный костюм.

— Ладно, раз тебе стыдно со мной в джинсах ходить, надену костюм и бабочку.

Иногда она даже извинялась за то, что ему подарок сделала.

И машину эту он тоже принял, лишь слегка поведя плечами. Так что Закревская еще долго выясняла, может, ему цвет не подошел или марка не та. Хоть выбирали в автосалоне новейшую модель.

Эта его сдержанность и холодность убедила Закревскую в одном: Чубик действительно ее любит и его поступками руководит не расчет, а истинные чувства.

И вот теперь он был в паре шагов от узаконенного владения не только «движимостью», то есть автомобилем, но и недвижимостью, то есть домом на Рублевке.

Госпожа Закревская никогда не садилась на переднее сиденье. Чтобы настроиться на работу. Дорога до столицы для нее была переходным рубежом от личной жизни к бизнесу. Она, как женщина волевая и решительная, как истинная бизнесвумен, умела четко отделять личное от общественного. Хотя до последнего времени, до встречи с Чубом, бизнес как раз и был ее личным делом. Но теперь, чтобы принимать правильные решения, она должна, просто обязана была иметь холодную голову. А для этого нужно было унять и свое сердце, и свою жадную до утех плоть.

Фирма, которая досталась ей от мужа, занималась поставкой стройматериалов. И поскольку поставщики у них были проверенные и надежные, заказчиков хватало. Но в последнее время один за одним сорвалось несколько очень выгодных заказов. И как сказал Пал Палыч, который был правой рукой еще ее покойного мужа, скорее всего, происходящее было связано с утечкой информации. Он даже с ее разрешения установил прослушку на телефонах и слежку за ключевыми в их фирме работниками. Однако пока что так и не удалось выяснить, кто же сливал информацию конкурентам, которые успели перехватить едва ли не самых выгодных заказчиков.

Закревской и в голову не приходило, что ее с виду туповатый, но как любовник непревзойденный Чубик ведет двойную игру. И что именно из-за него сорвались с крючка заказчики.

Чтобы поскорее включиться в рабочий ритм, Закревская достала из элегантного черного портфельчика папку с бумагами и, пока доехали до офиса, успела просмотреть весь пакет документов по новому договору.

— Верунь, приехали, — сбил ее с рабочего ритма Чуб.

— Да-да, спасибо, — ответила она холодно и отстраненно и напомнила: — Не забудь про гувернера и лагерь.

— Да, я помню, — кивнул Чуб и официально спросил: — Во сколько вас забирать?

— Сегодня договор должны подписать. Помнишь, на той неделе ты к рублевским ездил. Вот они обещали сегодня приехать. Больше ничего у меня срочного не запланировано. Так что ты с лагерем и гувернером все реши и подъезжай.

— Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, — проговорил Чуб и, выйдя из машины, распахнул дверцу и помог выбраться Закревской.

Она, не заглядывая ему в глаза, вежливо кивнула и направилась к лестнице.

Чуб проводил ее сочувственным взглядом. Хотя, пока она поднималась по лестнице, не мог не отметить, что и фигурка, и ножки над шпильками очень даже ничего. Только зря она такую короткую юбчонку да еще с разрезом нацепила, да еще и волосы, как девчонка, распустила. Чуб терпеть не мог, когда женщины начинали молодиться. Но тут ему было лучше помалкивать. Во всяком случае хотя бы до поры до времени.

Передавая своим заказчикам, которые исправно выплачивали ему приличные гонорары, информацию обо всех контактах Закревской, он был уверен, что делает благое дело, что с его подачи какой-то давний друг ее умершего мужа контролирует ситуацию и не дает ей, мо-

бильной блондинке, как называл ее сам про себя, опростоволоситься. И даже то, что сорвалось несколько, как считала госпожа Закревская, весьма выгодных сделок, он посчитал возможным защитным для ее бизнеса маневром. Ведь мобильная блондинка никак не может знать о всех подводных течениях в бизнесе.

Чуб уже хотел развернуться, чтобы поехать в хорошо известную ему турфирму «Алые паруса», которой руководила бывшая жена одного его давнего люберецкого кореша, но тут зазвонил его мобильный.

— Але! — проговорил он, слегка растягивая звуки.

— Чуб, ты? — раздался в трубке голос.

И от этого резкого хриплого голоса у Чуба перехватило дыхание. Его он мог узнать из тысячи. Это был Вован Бычков, по кличке Бык. Лет десять назад он тоже хаживал в их качалку в Люберцах. И хотя Чуб был не из пугливых, его до сих пор передергивало от одного воспоминания об этом громиле под метр девяносто, с изуродованным шрамом лицом и холодными водянистыми глазами. Когда он выходил из себя, его белки в буквальном смысле слова заплывали кровью.

Но поскольку Чуб пару раз ходил с ним в связке и сдавать никогда не сдавал, бояться его ни тогда, ни теперь ему было нечего. Хотя кто его знает, что у Быка теперь было на уме. Ведь тогда, лет десять назад, он исчез как-то вдруг и сразу. Говорили, что попался на героине. Но пацаны почему-то были уверены, что наркотики ему подложили. Так или иначе, когда Быка взяли, Чуб вздохнул свободней. И теперь, когда он вот-вот должен был наконец наладить себе спокойную и беззаботную жизнь, этот голос из прошлого прозвучал как удар в набатный колокол.

— Чуб, ты?! — переспросил Бык.

— Ну я, — ответил Чуб.

— Я вчера с зоны откинулся. Вот проверяю братву на вшивость. Много кто ваще базарить со мной не хочет. Ну, ты, раз голос подал, мне поможешь.

— В смысле, поможешь?

— Да надо тут одного человечка замочить. Который меня на зону упек.

— Из наших, что ли? — спросил Чуб, чувствуя, что внутри у него все холодеет.

— Да нет…

— Мент, что ли? — уточнил Чуб.

— Мент не мент… Не знаю даже, как его обозначить… Я тогда во взрослые игры ввязался. Большие люди возле меня крутились. Знал, что добром не кончится. Но если б не этот Слепой…

— Слепой? — удивился Чуб.

— Ты что, его знаешь? — сразу оживился Бык.

— Да слепых же много… — пошел на попятную Чуб.

— Ладно. Не придуривайся. Ты знаешь, о ком говорю. Вольный стрелок. Из бывших. Кличка у него Слепой. А так, как мне добрые люди нашептали, Глеб Сиверов. Хотя, кажется, теперь он по какой-то другой ксиве живет. Он меня тогда подставил. А я такого не прощаю.

— И что ты хочешь делать?

— Душа жаждет крови.

— А при чем здесь я?

— Найди мне Слепого! А я тебя отблагодарю. По-царски. У меня с конца девяностых заначки еще остались.

— Но я правда не знаю, о ком ты базаришь…

— Не финти! Он и тебя тогда заловил. Только почему-то отмазал. А меня подставил и сдал. Ты не бойся! У меня только к нему интерес. А ты живи, еще сгодишься.

— Ну, хорошо, — сдался Чуб, поняв, что отпираться бессмысленно, — я поспрашиваю своих.

— Вот и ладненько! А то: «Не знаю… Не понимаю…» — хмыкнул Бык и добавил: — И не вздумай от меня прятаться. Из-под земли достану.

Когда Бык отключился, Чуб со злостью ударил по рулю. Это был тот случай, когда говорят, что даже не влип, а завяз. Завяз не только он, но и Слепой, человек, который в свое время реально спас ему жизнь. Такое не забывается. Самым неприятным было то, что найти Сле-

пого мог не только он, Чуб, но и Бык. По наводке или случайно.

Посоветоваться в этом деле Чубу было не с кем. Нужно было все продумать самому. И не просто продумать, нужно было действовать. Немедленно отыскать и предупредить Слепого. А тут еще этот Вадик, турфирма, гувернер… Все одно к одному.

Но первым делом нужно было все-таки предупредить Слепого. Телефон его был записан у Чуба в мобильнике под именем Глаз.

Чуб набрал номер, но Слепой был недоступен. Оставалось надеяться, что тот на лето съехал куда-нибудь из столицы подальше.

Вздохнув, Чуб завел мотор и поехал в турфирму.

Турфирма «Алые паруса» была расположена недалеко от центра, в обычной трехкомнатной квартире на втором этаже ожидающей капитального ремонта «хрущевки». Чуб как-то заезжал туда по просьбе кого-то из пацанов, передавал деньги той самой дамочке, что рулила этим суденышком. Подчиненные, ясное дело, звали ее Еленой Ивановной. Но Чуб по старой памяти называл ее Ленок, хотя она, в отличие от госпожи Закревской, красила волосы в рыжий цвет, делала высокие строгие прически и мини не носила.

Когда Чуб, постучав, зашел в ее кабинет, она сняла очки, окинула его удивленным взглядом и, чуть надув губки, выдохнула:

— Ты?!

— Ну, во-первых, здравствуйте, — проворчал Чуб, усаживаясь на стоящий перед ее столом стул.

— Привет, — пожала она плечами и, быстренько свернув висевшую на мониторе информацию, спросила: — И какими судьбами?

— Да вот решил развеяться.

— Ну, ты, я слышала, себе богатую даму нашел…

— Ну, допустим, не я ее нашел, а она меня.

— А что, есть разница? — хмыкнула Елена Ивановна.

— Есть, Ленок, есть…

— Но ты, я слышала, собираешься жениться?

— Хорошие у тебя уши. Хорошие, большие уши, просто локаторы… Ох и много чего ты слышишь, Ленок…

— Так это правда? — переспросила она, не обращая внимания на его ерничанье.

— А если правда, то что? — спросил Чуб, окидывая Елену Ивановну своим фирменным соблазняющим взглядом.

— Если ты действительно собираешься жениться на госпоже Закревской, то я навряд ли тебе смогу помочь… — сказала она сдержанно.

— В смысле? — не понял Чуб.

— Ты же, наверное, насчет свадебного путешествия…

— Ну, может, и свадебного путешествия… — пожал плечами Чуб.

— Так у нас для вас вряд ли что найдется. У нас все туры для среднего класса, недорогие, — предупредила Елена Ивановна.

— А может, мы жадные!

— Не знаю, как ты, а госпожа Закревская для своего бойфренда, думаю, ничего не пожалеет.

— Как знать, как знать… — покачал головой Чуб и улыбнулся.

— Так ты по делу или так? А то у меня работы море. Сам же видел. Лето. Клиенты. Лагеря…

— Вот-вот, я про лагеря у тебя и хочу спросить.

— То есть? — не поняла Елена Ивановна.

— Ну, есть ли у тебя что-нибудь подходящее для подростка-экстремала? Чтобы его затянуло. И он не сбежал оттуда на завтрашний день, — поинтересовался Чуб.

— А для кого это, если не секрет?

— Да какой тут секрет. Для сына Закревской.

— А… — кивнула Елена Ивановна. — Ну тогда экстрим экстримом, а условия должны быть божеские. Вот, скажем, под Москвой лагерь есть, туда многие богатые люди своих детей за приключениями отправляют. Живут в палатках, на берегу реки. Песни под гитару поют, костры жгут, в лес по грибы-ягоды ходят…

— Нет, его под Москву нельзя. Близко слишком. Сбежит.

— Хорошо, есть еще Крым. По горам лазят, в море купаются.

— А вот это ничего, подходит.

— Заезд через две недели, — сказала Елена Ивановна и добавила: — Цена вопроса…

— А раньше ничего нет? — перебил ее Чуб.

— Раньше нет. Там пока что украинские дети отдыхают. Смену они, смену мы…

— Понятно, — кивнул Чуб. — А нет у тебя чего-нибудь вот просто сейчас, завтра. Цена не имеет значения.

— У нас нет, но я сейчас пробегусь по сайтам наших конкурентов, может, что-нибудь найду.

Елена Ивановна опять надела очки и вышла в Интернет.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Чуб.

— Вот, есть одна путевка в скаутский лагерь на Иссык-Куле. Полнейший экстрим. Только, у них там все, похоже, сорваться может. Вон написано, что им два воспитателя нужны и врач. А отъезд уже послезавтра.

— Давай мне адрес этой фирмы.

— Какой? Электронный, виртуальный или реальный.

— Давай все, — махнул рукой Чуб.

— Подожди, я сейчас туда позвоню, может, они по Интернету нам продадут. Я как посредник еще и денежку получу.

Елена Ивановна, не выходя из Интернета, набрала на мобильнике номер и ласково проворковала:

— Это «Шхуна»? Гарик? Это «Алые паруса». Я тебе на Иссык-Куль туриста нашла. Да я знаю, что дети до восемнадцати. Ему до восемнадцати. Давай я тут у себя все оформлю и тебе по факсу пошлю. Чтобы не гонять человека. Документы по факсу, деньги на счет. Да какой процент! Ладно, возьму процент. Ладно. Я спрошу, — кивнула Елена Ивановна и добавила: — Спасибо тебе. Спрошу, спрошу…

— Ну что, получилось? — спросил Чуб.

— Обижаешь, — улыбнулась Елена Ивановна. — Конечно получилось. Садись заполняй документы. Деньги на бочку и послезавтра с вещичками своего пацана отправляй на Иссык-Куль в лагерь «Атлантида»!

— А что ты там обещала спросить? — поинтересовался Чуб, разглядывая бланки.

— Да они воспитателя одного все еще не нашли. Просили, чтобы я поспрашивала. — Может, ты хочешь туда поехать?

— Нет, я не хочу. То есть я не могу.

— Ах да, у тебя же свадебное путешествие, — язвительно хмыкнула Елена Ивановна.

— Сам я не поеду, но вот человека, может, им найду, — заявил Чуб, у которого вдруг появился план.

— Попробуй. А то у них все сорваться может, — попросила Елена Ивановна.

— Только ты, знаешь, перезвони им, скажи, что я дома все бумажки заполню. И завтра им сам отвезу. А деньги можешь и сегодня им отправить.

— Хорошо, давай, — кивнула Елена Ивановна.

— Спасибо, Ленок, — сказал Чуб, окидывая Елену Ивановну сладким, ощупывающим взглядом.

— Иди, не поясничай! — проговорила Елена Ивановна, махнув рукой и слегка смутившись.

Чуб взял бумаги и, выйдя на улицу, прежде, чем сесть в машину, еще раз перезвонил Слепому.