У людей нет кличек

Карина Сенн

Малена была одной из тех, кто хотел найти себя, найти свободу. Но куда же слепая вера, любовь и преданность незнакомцу смогли привести её? Ревность, дорога, страх и полное переосмысление привычных вещей. Месяцы в окружении таких же потерянных душ, голод и грязь. Они все верили, что отправляются в новое будущее. У них не было возраста, их прежние семьи – враги. И у них не было имён.Потому что «У людей нет кличек».

СЕНТЯБРЬ — ОКТЯБРЬ

После того, как мы уехали из трейлерного парка, весь следующий день мы провели на остановке за городом. Франко высадил нас и уехал на той машине, которая стояла тогда у кафе, приказав немного подождать. Немного с его слов обозначало почти целые сутки.

Затем длинная дорога, часы и минуты, превратившиеся в вечность. За окном серая пустота, запотевшие от дыхания грязные стёкла. По ночам сильно мёрзли руки. Автобус редко останавливался, бывало, заезжал на ту или иную поляну, чтобы все смогли размять ноги и справить нужду, чтобы спокойно продолжать путь.

Моё отражение не выглядело счастливым, синяки под глазами из-за того, что я редко спала. Моя кожа, словно постепенно становилось серой, всё сильнее с каждым пройденным днём. Франко был за рулём, часто вбрасывал нам мотивационные цитаты и лозунги, которые все подхватывали и я в том числе. Несмотря на усталость и боль в желудке я не жалела, что нахожусь здесь. Я мало думала о доме, как бы стыдно мне не было сейчас. Я боялась возвращаться. Я понимала, что пути назад нет.

Наверное, настало время поподробнее рассказать о тех, кто был рядом со мной, тех, кто, скрутившись калачиком, спал на соседних сиденьях.

Мы все были тенями, бледными и исхудавшими. Первое время я мало походила на них, в моём теле оставалась здоровая упитанность, румянец ещё горел на щеках, волосы ещё не были похожи на паутинку, зубы не гноились, тело не покрылось пятнами, а кожа не чесалась от того, что не испытывала прикосновения воды неделями и месяцами. Всё это пришло позже.

Мы были похожи на прозрачных духов, которые в спешке гнались за нашим спасителем, в его руках словно горело пламя, способное зажечь в нас то, что когда-то погасло. Он всегда был впереди, шёл, оглядывался и улыбался, видя, как на четвереньках за ним ползут его подданные, не способные подняться на ноги от изнеможения и голода. Он всегда смеялся нам в лица, дразнил пламенем, поднимая руки всё выше и выше. Он говорил о любви. Да, говорил, а затем просил доказать её взаимность. Грязные совокупления на парковках, последние куски хлеба на ужине, которые он просил отдать, чтобы доказать, как мы преданы. Доказать, что мы думаем о нём, что мы боготворим его. Он сгребал хлеб в кучу, смотрел на выпирающие рёбра, торчащие позвоночники и тонкую бледную кожу, обтягивающую эти ходячие кости, и крошил хлеб в пальцах со словами:

— Посмотрите, как легко покорить человека. Вы зависимы от еды. Чёртов кусок хлеба, а вы смотрите на него, как на святое спасение. Разве вы настолько слабы, чтобы поддаться?

Он бросал крошки в наши лица, смотрел свысока, с отвращением.

— Давайте, ешьте, если вы настолько ничтожны, что ваша душа способна поработиться вашим физическим прихотям.

Никто не ел, не опускал глаза на грязный пол. Все смотрели на него, и всем было стыдно от того, что он усомнился в них и в их вере в него и его правду. Признаюсь, и мне было стыдно. Я ненавидела свой организм и своё тело за то, что оно болело, когда я не принимала пищу, злилась, ведь была уверена, что его слова «Мы сможем понять наш путь и наше предназначение, когда наше тело откажется от своих капризов. Всё это: еда, сон, сомнения и прочее, лишь проделки животного разума. Разве вы все животные? Разве вы не пришли ко мне за помощью?»

Нас было всего шестнадцать человек, включая меня. Четверо мужчин, девять женщин. Когда я впервые увидела их, ещё задолго до поездки, я предположила, что возраст их колеблется в пределах моего, но я ошибалась. Это обманчивое предположение возникло из-за их худобы и детского поведения, постоянного смеха и лёгкости, притянувшей меня. Ещё с нами было три ребёнка, два мальчика, одному из которых на вид было около пяти, другому лет пять и одна девочка чуть постарше.

Один мужчины плотный, с разрастающейся лысиной на макушке, которая поблёскивала на солнце словно нимб, упавший на голову. Большое пузо, выпадающее из — под маленькой футболки. Он плохо передвигался, постоянная отдышка и он единственный, кто имел лишней вес и никак не мог избавиться от него, даже в разгары голодовки, которые Франко часто устраивал. Возраст в районе тридцати, может младше, просто лицо было слишком уставшим. Он мало разговаривал, редко поднимал глаза. Зато он был истинно верующим. Верующий в любую фразу Франко.

Другой парень был с Франко у кафе, когда тот забирал заказы у официанта. Молодой и поджарый, невысокий, коренастый. Тёмная кожа и темные глаза. Он единственный здесь выглядел сурово и строго, словно присматривал за всеми, был правой рукой. Распоряжался едой, собирал всех в одном месте, перед собраниями. Сейчас я понимаю, почему он всегда ошивался где-то рядом, когда кто-то разговаривал или шептался. Он вслушивался, анализировал и передавал ему. Франко. Все наши секретные, скучные разговоры, которые вечно велись вокруг тем о вере и о том, кто мы.

Третьего парня спустя очень много лет я увидела в списке пропавших без вести в штате Массачусетс. Его звали Николас Столдж и в тот год, когда мы начали своё путешествие на полуразваленном автобусе, он считался пропавшим уже целых три года. Худой и долговязый, с блёклыми русыми волосами, лисьими глазами и длинными ресницами. Он был нашим центром, когда мы хотели поднять себе настроение или разогнать минутную грусть, мы шли к нему. В день, когда он ушёл из дома, ему исполнился двадцать один год. И из квартиры он забрал все свои сбережения, все вещи, включая плазменный телевизор, а также деньги, которые он назанимал перед своей пропажей.

Возраст четвёртого парнишки казался неопределяемым. Детское лицо, но при этом много мимических морщин, лоб похожий на гармошку. Он много молчал, часто улыбался, но у него не было и половины зубов. Да, он часто мучился с зубной болью, но Франко говорил, что таким образом его организм пытается помочь ему не поддаться животным утехам. Животными утехами он называл приём пищи, сон, нужду в воде. И парень радовался, а другие ему завидовали. Это значило, что он на ступень выше. Значило, что его разум подчиняет себе его тело.

— Нам всегда пытались навязать, что боль — это ужасно. Но никто не говорил нам, что через боль проходит наша реинкарнация. Боль везде. Кто мы без боли? Безвольные существа! — он вскинул руки. — Через боль проходит рождение — реинкарнация, вселяющая нашу душу в тело. Перерождение в другую форму. Через боль проходит смерть — реинкарнация, при которой душа покидает свой источник. Наше тело всего лишь сосуд. Наш разум, — он постучал указательным пальцем по вискам, — главный в нашем теле, но при этом он вынужден подчиняться капризному сосуду, который при неподчинении выказывает протест, в виде боли, в виде отказов органов, в виде болезней. Всё это протест. Всё это заставляет наш разум подчиняться. — Мы слушали его, разинув рты, в голове я сопоставляла всё сказанное им и машинально проводила линии, соединяющие эти высказывания в один комок, под названием «правда». — Мы все рабы в наших сосудах. И чтобы исправить это, мы обязаны поставить наши тела на место. Больше не позволять им, этим кровавым мешкам с костями, управлять нами. И чем больше боли мы чувствуем, тем быстрее придёт её конец. Тем быстрее наш разум возьмёт вверх, придёт к власти. Тотальное подчинение или жалкое поражение…

Все женщины испытывали большую любовь к Франко. Две из них были похожи на сестёр. Одинаковые черты лица, рост, с разницей лишь в пару сантиметров. Телосложение крупное, бёдра узкие, глубокие носогубные складки. Волосы тёмные и всегда сальные, как и у всех. Тонкие брови, крепкие руки, на них тёмные колючие волоски. Их лица всегда были расслабленны, а брови вставали домиком, стоило Франко показаться им на глаза.

Одна женщина была очень пожилой. Она присоединилась к нам перед самой поездкой. Тонкие седые волосы, вогнутая грудная клетка, кривые ноги. Когда я заметила её в первый раз, лицо показалось мне знакомым. Словно я видела её раньше в городе, может она сидела в кресле на крыльце своего старого, но при этом хорошего, ухоженного дома. С собой она взяла небольшую дамскую сумочку, в ушах маленькие золотые серьги. От неё пахло старостью, запах, присущий всем старикам. Короткая память, слабоватое зрение. Постоянно твердила, что прожила не совсем правильную жизнь и сейчас хотела лишь одного — очищения.

Одна девчонка была моего возраста. С угловатым лицом, длинным, острым носом и светлыми волосами, скорее жёлтыми, как у цыплёнка. Я не давала ей кличек, не ассоциировала с набором букв, это противоречило нашим взглядам и миру, который мы хотели построить. Она всегда крутилась рядом с Франко, сидела у его ног, пока он ел, играла с бахромой, расположенной на боковых швах его брюк. Я испытывала к ней смешанные чувства, несмотря на её дружелюбие ко мне, я видела в её взгляде соперничество. Из-за чего моя ревность, которая тоже перечила нашей идеологии, разрасталась до размеров вселенной. Она, кстати, была самой худой из нас, неконтролируемо теряла вес и через несколько месяцев она будет похожа на скелет с несколькими прядями волос на голове, которые ещё держались по непонятным причинам. Ей часто было холодно, кожа покрывалась мурашками, бывало, мы сидели вместе, и она прижималась ко мне, дыша в свои ладони, дабы согреть лицо.

Больше всего я общалась с девушкой, у которой в самые первые дни нашего знакомства, была повязана цветастая шаль на бёдрах. Мне кажется, она была старше меня. Года на два, может три. Однажды по секрету она рассказала мне, что в своей прошлой неправильной жизни она водила машину и соответственно имела права. Когда я спросила, где они, она ответила, что Франко помог ей и очистил её, благодаря полному уничтожению её прошлого. Когда мы обедали, то садились рядом. Мы вместе танцевали и поддерживали друг друга, когда было больно или когда силы покидали нас настолько, что мы не могли встать.

Я не уверена, но другую девушку я тоже видела в списке пропавших какого-то штата. Может лишь совпадение и это был другой человек, но я уже не знала чему верить. Мир обманывал меня во всём. Как и этих людей, которые ехали со мной в никуда. Её звали Патриция Гарольд. На фотографии светлые глаза и круглое лицо с румянцем на щеках, и это единственное, что меня смущало, ведь девушка, которая сидела в кресле, позади меня, имела чёрные впадины на щеках и такие же под светлыми глазами.

Последних двух мне сложно описать. Одна женщина такого же возраста, что и Франко. Короткая рваная стрижка, явно сделанная не в парикмахерской. Мальчик пяти лет, что был с нами, очень походил на неё. Тот же разрез глаз, цвет волос, в целом похожие черты. Но она не называла его сыном, а он её мамой. Может потому что это тоже противоречило словам Франко. Ведь называя кого-то мама, папа, сын или дочь, мы указываем на принадлежность этого человека нам. Он говорил, что это рабство. У человека, даже младенца, нет хозяина. На него нельзя навешать ярлык сына, внука или племянника. Он рождается личностью, и люди вокруг, включая и тех, кто зачал его, могут просто помогать в его росте и объяснять банальную истину.

Другая девушка, с хриплым голосом, татуировкой на шее, обычная зигзагообразная чёрно-белая картинка. Руки тонкие, жилистые, улыбка широкая, стойкий запах изо рта. Возрастом около двадцати пяти и старше.

Мальчишку лет девяти Франко держал для своих целей. Он был шустрым и хитрым, имел ловкие руки, живую мимику и хорошие навыки обмана. Он часто отправлял его в людные места: рынки, площади, к театру, где вечером всегда собирались богатеи… Он заставлял его попрошайничать, а если появится возможность, что-то стащить, то он делал и это. Ловко вытаскивал кошелёк из чьего-то кармана, или на бегу срывал ожерелье с женской шеи.

Девочка, чуть постарше, была молчаливой и послушной. Смотрела на всех с восхищением, забиралась с ногами на сиденье, выглядывая в большое окно автобуса. Но за вечер она могла принести гораздо больше, чем мальчик. На руку играл ангельский голосок и большие невинные глаза.

***

Несмотря на разницу во внешности, мы все были похожи. Одинаковые проблемы, одинаковые вопросы. Желание докопаться до истины, нежелание подчиняться жизненным реалиям, которые мы не понимали.

Мы хотели быть свободными.

Любой ценой создать новую версию своей жизни. Создать вокруг себя мир, без правил и ограничений, в котором самым главным считалось бы душевное равновесие, счастье, поиск своего Я, самого себя. В котором деньги не имели бы ценности, в котором тебе не нужно лететь за звездой на небо, лишь бы доказать людям вокруг себя, что ты тоже человек, а не кусок дерьма. Прекрасный мир, прикосновение лёгкого ветра, разноцветное небо, это вещи необыкновенные, восхищаясь которыми в обычном мире, тебя посчитают идиотом. Ведь восхищаться нужно особняками, машинами, бесполезными технологиями и университетами, которые по сути многим приелись.

Мы готовы были сделать всё, отплатить всем, лишь бы Франко привёл нас к нашему идеалу. Он хорошо постарался, нашёл людей, к которым не нужен личный подход, потому что все они ищут одно и то же. Значит и методы работы с каждым из нас были одинаковыми. Но вернёмся к началу нашего путешествия.

***

Мы были в пути несколько дней, насколько я понимала, наступил сентябрь. С того момента, как я села в автобус, могла забыть о том, что такое даты, месяца и время. У меня не было телефона, я оставила его в тумбочке в своей комнате. Ни у кого из нас не было связи с внешним миром, ни календарей, ни часов. Единственное, что мы могли — наблюдать в окно за тем, как меняется погода и гадать, через сколько дней наступит Рождество.

Франко не говорил, куда мы направляемся.

— Это не важно, не забывайте, что места тоже не имеют названий. Если вам настолько интересно, то я скажу лишь одно, что мы далеко от океана.

— А мы когда-нибудь увидим океан? — спросил мальчик.

Он был непоседливым. Мог скакать с места на место, выкрикивать песни, подставлять ладони к глазам и выкрикивать «БУ», стараясь вызвать у кого-нибудь смех.

Ноги часто немели, несмотря на то, что мы останавливались раза три за день. В первый раз наша остановка была у города, который отличался от моего родного лишь размером. Мы остановились на заправке, я помню, что в тот день светило солнце, небо чистое, совсем без туч. Всем захотелось прогуляться, мы и так знатно надышались бензином, пока проделывали этот путь. Франко разрешил нам выйти.

— Можем побыть здесь немного, до темноты. Если хотите.

Я подпрыгнула на месте, взяла кого-то за руку.

— Спасибо, — счастливо прокричали мы, и он улыбнулся, подозвал к себе мальчишку. Они разговаривали недолго, Франко махнул рукой в сторону маленького магазина, затем отдал ему свою большую куртку и похлопал по плечу. Единственное, что я услышала:

Конец ознакомительного фрагмента.