Когда я падаю во сне

Карен Уайт, 2018

1951 год На берегу реки стоит покрытый мхом дуб, Древо Желаний, что издавна хранит чужие секреты. По легенде, если написать свое сокровенное желание на ленте и положить ее в дупло, то оно сбудется. Три подруги – Маргарет, Битти и Сисси – решают испытать судьбу. Они загадывают желания, которые действительно начинают сбываться. Но совсем не так, как бы им хотелось. Наши дни Ларкин возвращается в необитаемый, полуразрушенный после пожара дом, где она когда-то жила со своей матерью Айви и с Сисси, которая их обеих вырастила. Пытаясь понять, из-за чего начался пожар в доме, Ларкин окунается в тайны далекого прошлого, и это заставляет ее переосмыслить собственную жизнь и отношение к любимым.

Пять

Айви

2010

Боль пронизывает тело насквозь; значит, я еще не умерла, но в то же время и не жива. Наверное, я — призрак, застрявший между мирами. А может, это просто сон, и когда я проснусь, все будет как прежде.

Не уверена, что мне этого хочется.

Я помню, как отчаянно рвалась в Карроумор. А еще помню боль; это не та боль, что пульсирует у меня в голове и эхом отдается во всем теле. Словно холодная рука сжимает сердце, затрудняет дыхание. Мне было так же больно, когда я узнала об Эллисе. У меня болит душа, однако на сей раз не из-за него.

Сисси. Боль связана с ней, но я не могу вспомнить, как именно.

Я что-то держала в руке. Да, точно. Мне нужно было кое-что принести в Карроумор. Я не приезжала туда много лет и навещала дом моего детства лишь во сне. Каждый раз мне снился один и тот же сон. Особняк не тронут пожаром; крыша, полы, мебель — все целое и невредимое. Я стояла у двери, готовясь повернуть ручку. На моем рукаве кружевные оборки, а рука маленькая, как у девочки. Но это я, точно я.

Я так и не узнала, что будет, если повернуть ручку. Каждый раз я просыпалась с криком. Мэк старался меня успокоить, однако с тем же успехом можно пытаться вычерпать океан чайной ложкой.

Из-за моих кошмаров Ларкин одержима снами. Она стала настоящим толкователем сновидений. Верила — если разберется в их значении, они прекратятся. Хорошо бы ей это удалось: мы смогли бы вместе прогнать призраков, не дающих мне покоя, и у нас появилось бы нечто общее, помимо цвета волос и формы носа. Возможно, благодаря этой победе Ларкин обретет счастье и наконец откажется от стремления быть похожей на меня.

Я слышу ее голос, и мне становится легче дышать. Ларкин здесь, совсем рядом. Хочется надеяться, что она пришла навестить меня, но я в этом не уверена. Вечная проблема родителей и детей — мы хотим быть вместе и в то же время отталкиваем друг друга. Полагаю, Ларкин считает, это я виновата в том, что произошло с Мэком. Да, пожалуй, так оно и есть.

Она слишком хороша для меня, моя доченька. Господь по ошибке подарил неидеальной матери идеальное дитя, и, кажется, Ларкин всегда это знала. Даже в младенчестве, стоило взять ее на руки, она принималась плакать и успокаивалась, лишь когда ее забирала Сисси или Битти, словно догадывалась, что у меня внутри пустота, которую мне никак не заполнить. Вот что еще объединяет родителей и детей — мы всегда знаем, где болит.

— Мама, ты меня слышишь?

Я пытаюсь разлепить губы, но тело не повинуется. Да, это моя Ларкин. Чувствую ее запах. От нее всегда пахло солнцем и морским воздухом. «От этого так просто не избавиться», — сказала я ей, когда она сообщила, что не будет поступать в университет Южной Каролины, а поедет в Нью-Йорк. А ведь они с Мейбри уже выбрали себе одинаковые покрывала для их комнаты в общежитии.

Конечно, мне не удалось ее удержать. С самого рождения Ларкин была на попечении Сисси и Битти. Она выглядела и вела себя совсем как я, и меня это пугало. А потому я держалась в стороне и подглядывала за ее жизнью из-за кулис. Сисси и Битти оказались отличной заменой; они заслуженно получили все лавры.

Мою руку накрывает теплая, мягкая ладонь: это Ларкин. У нее огромное, любящее сердце. Она умеет искренне и бескорыстно любить. Из-за этой редкой способности те, кому она дорога, считали ее безупречной, и Ларкин сама в это поверила.

Мне хочется попросить у нее прощения, но я не помню за что. Я очень утомлена. Слышен приближающийся звук мотора — это «Мустанг» Эллиса. Нужно во всем разобраться до того, как Эллис приедет за мной.

Ларкин

Я застыла в коридоре у маминой палаты, не замечая снующих людей. Перед глазами все еще стоял образ израненной женщины, неподвижно лежащей на больничной койке: я говорила с ней, держала за руку, надеясь получить хоть какой-то ответ, однако пальцы ее оставались безжизненными.

«Интересно, смерть похожа на сон?» — как-то спросила меня мама. Это случилось после одного из самых тяжелых ее кошмаров — ей приснилось, будто она ночью плывет по реке, совсем одна. Воспоминание потрясло меня, и я в который раз задалась вопросом: как она очутилась в руинах сгоревшего дома? Все-таки я очень мало знаю о своей матери.

В пять лет я случайно выяснила, что женщина, которую я всегда звала Айви, на самом деле моя мама. Я сказала Мейбри и Беннетту, что у меня нет мамы, а они ответили: «Мама есть у каждого». Я в слезах прибежала домой, и Сисси все мне объяснила.

Именно Сисси собирала коробку с завтраком и отвозила меня в школу, именно она ездила со мной за покупками в Чарльстон и организовывала дни рождения. Но моей настоящей мамой была Айви, красивая женщина с такими же волосами, как у меня, которая занималась балетом, пела в барах и на музыкальных фестивалях, сама шила себе яркие наряды в тех же тонах, что и нарисованные ею акварели, висевшие по всему дому. После того разговора я начала называть ее мамой, чтобы все знали, что она моя.

Нью-йоркский психотерапевт как-то спросила, любила ли меня моя мать. Я без колебаний ответила «да». Конечно, любила, я всегда это чувствовала. Мама часто говорила, что любит меня, обычно перед уходом на занятие, концерт или выставку. Сколько бы я ни просила, она никогда не брала меня с собой, говоря, что я должна найти собственные мечты, а ее мечты слишком печальны, чтобы ими делиться. Из-за этого мама казалась мне еще более загадочной и притягательной. Когда терапевт спросила меня, из-за чего она так тосковала, я не смогла найти ответ. И до сих пор не могу.

Я никогда не сомневалась в ее любви, как не сомневалась в любви Сисси или Битти. Я до сих пор работаю с терапевтом, пытаясь выяснить, как трем любящим женщинам удалось довести меня до такого состояния.

— Ларкин!

Я вздрогнула и оглянулась.

— Это ты! — Мейбри совсем не изменилась — так же на голову выше меня, та же гибкая фигура, те же черные волосы, тот же загар.

Я хотела было спрятаться от нее в маминой палате, но решила, что не имеет смысла избегать неизбежного: Мейбри всегда добивалась своего. Поэтому я криво улыбнулась и по-дурацки помахала ей рукой.

Не обращая внимания на мою неловкость, она на удивление сердечно обняла меня. Я уткнулась лицом в зеленую медицинскую форму. Отец говорил, Мейбри работает медсестрой в операционной, однако мне как-то не пришло в голову, что я могу встретить ее здесь. Она отстранилась и оглядела меня, точь-в-точь как Сисси.

— Выглядишь сногсшибательно.

— Ты тоже. — Я отвела глаза, смущенная ее пристальным взглядом.

— Мне очень жаль, что с твоей мамой случилось несчастье.

Я кивнула, ожидая разговора об извинениях, которые я ей задолжала. Через девять лет слишком поздно просить прощения. Я украдкой взглянула на нее, высматривая шрам на виске.

— Не волнуйся, волосы все прикрывают, — засмеялась Мейбри.

— Я приходила к тебе в больницу. После того… случая. Хотела убедиться, что все в порядке, но тебя уже выписали.

Мейбри взяла меня за руку.

— Я знаю и все понимаю. Жаль только, что за девять лет ты ни разу не позвонила, не написала и не зашла в гости. У меня родился сын. Ему четыре года, и он точная копия Беннетта, бедный малыш. — Она выпустила мою руку, ее лицо стало серьезным. — Не думала, что те события разлучат нас навсегда. Ты же знаешь, я не умею долго злиться. На сердитых воду возят.

Зато я умею. Я взглянула на нее, такую умиротворенную и довольную. Ее жизнь сложилась идеально, как она и планировала. В моей душе шевельнулось негодование. Возможно, не только я должна извиняться за то, что ей довелось пережить и из-за чего мне пришлось изменить всю мою жизнь.

Я махнула рукой в сторону зала для посетителей.

— Мне пора. Мы ждем новостей от маминого врача… — Я не стала заканчивать предложение, не в силах объяснить, что на самом деле злюсь на себя прежнюю, на глупую и наивную девчонку, от которой уже почти десять лет пытаюсь избавиться.

— Да, конечно. Несмотря на обстоятельства, я все равно рада тебя видеть. Если что-то понадобится, только скажи. Я живу на Принс-стрит, рядом с родителями. Ничего выдающегося, не то что ты в Нью-Йорке. — Мейбри улыбнулась, и я едва не расплакалась, вспомнив, какими мы были, прежде чем сияющий прожектор судьбы испепелил наши детские грезы.

Я повернулась, чтобы уйти, однако от Мейбри так просто не отделаться.

— Ты уже написала свой великий роман, достойный Пулитцеровской премии? Я присматриваю себе выходное платье. Помнишь, ты обещала взять меня на церемонию награждения.

Меня едва не стошнило прямо на больничный линолеум: переживания последних суток наконец дали о себе знать. И почему окружающие помнят лишь самые позорные моменты твоей жизни? Например, как я репетировала благодарственную речь, которую никогда не произнесу.

— Я лучше пойду, — пробормотала я, оставив ее вопрос без ответа, и быстрым шагом направилась в зал для посетителей.

Папа с Беннеттом увидели меня первыми, и улизнуть незамеченной мне не удалось. Оба встали, отрезав путь к бегству. Взглянув на них, я тут же подумала, сколько всего пропустила, живя в Нью-Йорке.

Я собиралась уйти под предлогом, что мне нужно выпить кофе, но в этот момент из кабинета вышел мамин доктор, по-видимому, уже переговоривший с папой. Я решила догнать его и расспросить, однако передумала. Прежняя Ларкин именно так бы и поступила. Я вечно путала настырность и грубость с самоуверенностью, и эту привычку оказалось непросто искоренить.

В результате я уселась на стул, старательно избегая взгляда Беннетта и обратив все внимание на папу.

— Что сказал доктор?

Папа выглядел старше своих пятидесяти восьми. В безжалостном свете флюоресцентной лампы его загар казался желтым. У него был вид человека, волнующегося за жену, за любимую женщину. Мы оба знали, что это не так.

— Нужно набраться терпения и ждать. У нее трещина в черепе, сломаны кости таза, множественные переломы руки и стопы. Еще рано говорить о том, как будут развиваться события. Я хочу перевезти ее в специализированный травматологический центр, но хирург сказал, что нужно повременить. Здесь у них есть необходимое оборудование и персонал для ухода за больными с такими травмами.

Его слова отскакивали от меня, будто дротики с тупыми наконечниками. Жаль, что здесь нет Сисси и Битти: они удалились в кафетерий. Прежде чем уйти, Сисси купила в автомате пирожное «Малышка Дебби» и сунула мне, заявив, что я должна поесть. Некоторые вещи остаются неизменными.

Папа откашлялся.

— Доктор говорит, до завтра не стоит ждать вестей, так что нам лучше вернуться по домам и отдохнуть. — Он потер затылок, как обычно делал, когда не решался смотреть мне в глаза. — Поеду домой, приму душ. Я со вчерашнего дня ничего не ел, но есть совсем не хочется. — Он заставил себя взглянуть на меня. — Может, поедешь со мной?

Я отрицательно покачала головой.

— Лучше останусь здесь, вдруг что-то изменится. — Я показала ему пирожное. — Съем, если проголодаюсь.

— Ну хорошо. — Папа засунул руки в карманы брюк. — Если что, звони. — На мгновение мне показалось, будто он хочет поцеловать меня в лоб. К счастью, он этого не сделал. — Ты идешь? — спросил он у Беннетта.

Тот покачал головой.

— У Мейбри скоро закончится смена. Я поеду с ней. — Беннетт вынул из кармана ключи от автомобиля и отдал их папе. — Потом зайду к вам, заберу машину.

Папа кивнул и, еще раз сказав «до свидания» куда-то поверх моей головы, вышел.

— Спасибо большое, что привез меня сюда, — обратилась я к Беннетту, — но если ты собираешься ждать сестру, я лучше посижу где-нибудь в другом месте.

Я начала вставать, но он удержал меня за руку.

— Да ладно тебе, Ларкин. Столько времени прошло. Мы оба взрослые люди, пора уже сесть и поговорить о том, что случилось и почему ты уехала, даже не попрощавшись.

Ты сам знаешь почему.

— Нет, не пора.

Он остался сидеть, спокойно глядя на меня зелеными глазами, как будто вовсе и не был свидетелем самого худшего момента в моей жизни и не ожидал с нетерпением его неизбежного наступления.

— Кстати, отлично выглядишь.

— Хочешь сказать, я больше не жирная. — Слова сами собой сорвались с языка.

Беннетт даже не моргнул.

— Я всегда считал тебя красавицей.

На мгновение я лишилась дара речи.

— Так думали только ты и Сисси. — Я взглянула на пирожное «Малышка Дебби» и положила его на столик.

Сисси вечно пичкала меня едой, надеясь заглушить разочарование и неуверенность в себе и пытаясь заполнить пустоту, вызванную отсутствием матери. Мне понадобилось два года работы с психотерапевтом, чтобы это понять.

— Пойду в кафе. Передай Мейбри — как только маме станет легче, я тут же вернусь в Нью-Йорк. Вряд ли у меня найдется время зайти в гости.

Выражение лица Беннетта не изменилось, но зеленые глаза смотрели холодно и оценивающе. В детстве его взгляд служил для меня своего рода барометром: по нему я определяла, что зашла слишком далеко. Некоторое время после отъезда я по-прежнему искала его взгляда в трудных ситуациях, теперь же все изменилось. Я стала совершенно другим человеком и научилась объективно оценивать свои поступки. Меня до сих пор воротит от воспоминаний о прошлом.

— Передам. Она живет в квартале от твоих родителей. Уверен, ты сможешь найти окошко в расписании, чтобы заскочить к ней на пару минут.

Я не сомневалась — несмотря на радушный прием, Мейбри на самом деле не хочет меня видеть. По крайней мере, я бы на ее месте не хотела.

— Что ты знаешь обо мне и моем расписании? — огрызнулась я и снова поежилась под его бесстрастным взглядом.

— Она сказала тебе, за кем замужем? — спросил Беннетт.

Хорошо, что мой желудок пуст, иначе меня бы точно стошнило.

— Нет, не говорила.

— Ее мужа зовут Джонатан Хоупвелл. Славный парень. Они познакомились в медицинском училище. Мало ли, тебе интересно.

Беннетт явно пытался донести до меня информацию, которую, по его мнению, я хочу узнать. Я притворилась, что мне ни капли не интересно, и равнодушно кивнула.

— Ясно. Спасибо.

— У тебя кто-нибудь есть в Нью-Йорке?

— Нет. Я слишком занята на работе.

— Кто бы мог подумать. — Беннетт зажал ладони между коленями — верный знак, что он еще не все сказал. — Ты по-прежнему узнаешь любую песню с первых нот?

Если бы мама не лежала в коме, я бы рассмеялась. Правда, похоже, я забыла, как это делается.

— Нет, — солгала я. — Уже нет. — На ум пришел вопрос, не дававший мне покоя. — Почему ты вчера приехал в Карроумор вместе с папой?

В коридоре послышались шаги. Вошли Сисси и Битти. В руках у Сисси был поднос, на котором лежали обернутые в пленку куски пирога, пончик, брауни, две жареные куриные ножки и яблоко. Яблоко — это вклад от Битти, не иначе.

Беннетт встал и приветствовал пожилых дам.

— У Мейбри закончилась смена. Пойду к ней, — сказал он мне. — Позвоню попозже, расскажешь, как дела у Айви. Скорее всего, моя мама принесет вам чего-нибудь вкусненького, если уже не принесла.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Я, наверное, останусь у Мейбри на ужин. Если заглянешь в гости, все тебе расскажу. — Он торжествующе улыбнулся, попрощался и ушел, не дав мне возможности возразить.

Сисси расставила еду на кофейном столике, сняла крышки с каждого контейнера и положила пластиковые вилки.

— Ты, должно быть, умираешь от голода. Нужно поесть, чтобы набраться сил.

Я взяла яблоко и придвинула к ней пончик.

— Могу сказать тебе то же самое. С тех пор как мы нашли маму, вы обе так ничего и не ели.

Сисси и Битти без восторга взглянули на сладости.

— Не смогу проглотить ни кусочка, — призналась Битти. — Просто когда мы заботимся о тебе, нам не так тревожно за нашу дорогую Айви.

Сисси мрачно взглянула на нее, явно собираясь выдать резкость, но тут в зал вошла медсестра. В руках она держала коричневый бумажный пакет.

— Вы родственники Айви Ланье?

Я поднялась с места.

— Я ее дочь. С ней все в порядке?

— Пока без изменений. Я принесла личные вещи вашей мамы, украшения и одежду. Наверное, вы захотите забрать их.

— Да, спасибо большое. — Я взяла у нее пакет и расписалась в ведомости.

Когда медсестра ушла, я снова опустилась на стул, а Сисси и Битти сели по бокам. Пакет оказался очень легкий, будто пустой. Я вспомнила сандалии, которые были на маме, — наверное, они внутри.

— Откроешь? — поинтересовалась Битти.

— Думаешь, это правильно? — нахмурилась Сисси. — Когда Айви придет в себя, она не обрадуется, узнав, что мы рылись в ее вещах.

Битти пренебрежительно сморщила нос.

— Мэк забрал ее сумочку, так что ничего ценного мы украсть все равно не сможем. Я считаю, пакет нужно открыть — вдруг найдем какую-нибудь зацепку, почему Айви поехала в Карроумор.

— Это всего лишь одежда, Битти. Какие там могут быть зацепки? — Сисси потянулась за пакетом, но я не выпустила его из рук.

— А вдруг там записка? В любом случае нужно проверить. — Просто уму непостижимо: вечно мне приходится быть судьей между этими женщинами. Всю жизнь дружат и всю жизнь препираются.

— Точно, — подтвердила Битти, забирая пакет. — Вот Ларкин меня понимает. Верно, малышка? — И, не дожидаясь ответа, она принялась открывать пакет.

— Это я должна его открыть. Айви — моя дочь. — На глаза Сисси навернулись слезы.

Битти бросила на нее взгляд, который мне не удалось расшифровать.

— Я рада, что могу подменить тебя в этом нелегком деле. — Она открыла пакет и заглянула внутрь. — Здесь только ее одежда и сандалии. А еще вот это. — Она выудила со дна какой-то предмет.

— Лента, — произнесла я.

Сисси выхватила ее у Битти из рук и расправила у себя на коленях, так что мы смогли прочесть надпись:

Я знаю про Маргарет.

На ткань упала капля, смазав букву «М». Сисси не подняла голову и не попыталась вытереть слезы, падающие на ленту и превращающие ее в чернильную реку.

— Она имела в виду бабушку Маргарет? — уточнила я.

Обе долго молчали. Наконец Битти утвердительно кивнула.

— Думаю, да.

Я встала и в упор посмотрела на пожилых дам. Я знала и любила их всю жизнь, но сейчас они показались мне чужими.

— Что про Маргарет? Что она знает про Маргарет?

Сисси обменялась взглядом с подругой.

— Точно не знаю. Маргарет была как луна, сияющая в небе. Все ее любили.

— Но почему мама написала это на ленте и отвезла в Карроумор?

— Спросим, когда она очнется, ладно? — Сисси слабо улыбнулась и с трудом поднялась, ухватившись за ручки кресла. — Пойду попудрю носик. Извините меня.

Я смотрела ей вслед. Ее волосы в искусственном свете казались не серебряными, а просто седыми, движения замедлились, плечи согнулись, будто она давно уже несет непосильную ношу, но только сейчас почувствовала ее тяжесть.

Битти тоже встала.

— Такое ощущение, что мочевой пузырь с годами становится все меньше и меньше. Зайду-ка я в дамскую комнату. Если мне удастся уговорить Сисси поехать домой, мы попросим Мейбри подвезти нас. Позвоню попозже, расскажешь, как мама.

Она чмокнула меня в щеку и вышла, оставив после себя аромат «Росы юности»^[8] и стойкое ощущение дежавю.

Примечания

8

«Роса юности» (Youth Dew) — аромат, выпущенный компанией Estée Lauder в 1953 году.