Я РИСУЮ ТВОЕ НЕБО. Роман

Искандер Муратов

На прием к психологу Захару Августову приходит известный врач, профессор, лектор – Ульяна Баумгартнер. Она обращается к специалисту с просьбой разобраться в событиях сорокалетней давности, которые не дают Ульяне покоя и хранят в себе ответ на главный вопрос, который мучает её на протяжении всей жизни – в чём причина её боли, утрат, гибели её младшего брата и близкой подруги. Что это – карма, судьба или всё-таки вмешательство третьих лиц в её жизнь.

Глава 5

Месть идет по следу

Столица встретила нас теплым июньским дождем. Остановились мы у фронтового товарища Владимира Петровича, некоего Бориса Глебовича, фамилию не помню. Он оказался добрым и порядочным человеком. Жены у него не было, но была дочь, которая жила со своей семьей отдельно. Сам Борис Глебович жил в Подмосковье, поэтому с радостью принял нас. Его просторная трехкомнатная квартира с высокими потолками находилась на Мытной улице со старинными дворами и огромными арками, такими красивыми, как описывают в книгах.

Борис Глебович встретил нас очень приветливо. Сначала он показал нам все комнаты, а потом пригласив за стол, бурно рассказывал о юных годах, проведенных на фронте вместе с отцом Леночки: про боевое ранение и как Владимир Петрович нес его на себе через грязь и слякоть, как им в Польше помогали партизаны, и про то, как во Вторую мировую войну они получили ордена и медали. Вечером он уехал к себе в Подмосковье, оставив нам ключи от квартиры и номер своего загородного телефона, на всякий случай.

Целыми днями мы готовились к поступлению. Время от времени я звонила тете Зине, чтобы узнать, как дела и о новостях от мамы. В один из дней она сказала мне, что маму отправили в одну из колоний в Мордовию. Все шло своим чередом, пока на первом экзамене в институте Сеченова меня не завалил профессор биологии по фамилии Васненков, имени его я не помню.

— Постойте, Ульяна Андреевна, как завалил? Вы же готовились?

— Да, вот прямо так и завалил. Причем он даже не стал меня слушать, раскричался не на шутку. Я выбежала из аудитории вся в слезах, потому что мне не дали исправить свой ответ. Помню, мне хватило лишь сил, чтобы дойти до скамейки напротив аудитории. Я поняла, что устала…

— Неожиданно, конечно, — нахмурился Августов. — Я бы сказал, полоса неудач.

— Не то слово, Захар Анатольевич. Ровно с того дня, как я увидела женщину в черном, меня преследовала гнетущая карма. Будто ею была та самая женщина без лица.

Пока я сидела на скамейке, думая, что же мне делать, ко мне подошла какая-то девушка и назвала мою фамилию. Она представилась помощницей и сказала, что работает на кафедре Васненкова. Я сначала не поняла, чего ей было нужно от меня. Девушка попросила отойти с ней в сторонку, подальше от аудитории. Я согласилась. Как только мы скрылись с глаз, она стала объяснять, что увидела мои слезы и решила догнать меня, помочь. Она честно сказала, что я вряд ли сдам другие экзамены после завала у Васненкова, и посоветовала поступать в Башкирский или Литовский мединституты. Там экзамены принимались чуть позже. Пожелав мне удачи, она быстро удалилась.

Оставшись стоять одна, я не могла сообразить, что же мне делать. Во-первых, чтобы поступать в любой из этих институтов, мне нужны были деньги на переезд, тех, что у меня были, не хватило бы. Во-вторых, откуда я могла быть уверена в том, что эта девушка мне не соврала. Возможно, она специально сказала мне все это, чтобы освободить лишнее место? Ведь неявка на второй экзамен приравнивалась к провалу.

— То есть в тот день было два экзамена? — снова перебил меня Августов.

— Да, первый был по биологии, второй по химии, кажется.

— И что вы сделали?

— Ушла, — ухмыльнулась я.

— Ульяна Андреевна, ну как вы могли? Вы же не сдавались, почему вы приняли такое решение?

— Вы знаете, Захар Анатольевич, сейчас уже глупо задаваться этим вопросом, мой выбор тогда был сделан. Я не пошла на второй экзамен.

— А Владимир Петрович не посодействовал с институтом.

— Нет, я и не стала его просить. Он и так сделал для моей семьи очень многое. К тому же, в тот год я решила никуда не ехать, подумала, что найду работу и буду параллельно готовиться к поступлению в следующем году…

В тот день, после провального экзамена, я вернулась домой и вспомнила об отце. Нашла номер его телефона в блокноте, позвонила и попросила о встрече. Я не хотела рушить его семью или что-то просить. Мне лишь хотелось кому-нибудь выговориться, я решила, что момент для встречи с ним настал. Он продиктовал адрес. Оказалось, что мы жили практически по соседству, его квартира находилась на Якиманке. По дороге я думала, как пройдет наша встреча. Если он не захочет слушать, то я больше не буду обращаться к нему, да и вообще, сотру из жизни. Так за размышлениями я дошла до его дома. Поднявшись на нужный этаж, я позвонила в дверной звонок и, когда большая дубовая дверь открылась, увидела человека, который чем-то напоминал моего отца, хотя его образ практически стерся из моей памяти. Только глаза выдавали в нем родного мне человека, а еще некоторые, схожие с Алексеем, черты лица.

— Ульяна? — спросил он.

— Да, — кивнула я.

— Ну, проходи. Давай на кухню. У меня в комнате все отдыхают, время послеобеденное как-никак, — проговорил он, следуя по длинному коридору.

«Постарел, сгорбился», — подумала я, рассматривая его со спины.

Кухня оказалась просторной, несмотря на шкафы и многочисленную утварь. Под потолком комнаты была натянута бельевая веревка, на которой висели постиранные вещи. Это была классическая кухня в коммунальной квартире.

Отец предложил мне выпить чаю. Я согласилась. Пока он возился с чайником, я рассказывала обо всем, что с нами произошло. Он неловко извинился за то, что тогда не смог толком говорить, так как поругался с женой. По нему было видно, что он не готов решать наши проблемы. Наверное, я должна была обвинить его, но он был моим отцом. Минут через двадцать на кухню зашла женщина — его новая жена. Она начала обвинять меня в попытке разрушить их семью и добавила, что у них нет лишнего места. Хотя я ни на что не претендовала. Странная логика у людей. В то время я не переносила крика, истерик и прочего насилия. Поэтому, не стала слушать ее, встала и выбежала из кухни прямиком на лестничную площадку. Преодолев десятки ступеней, я остановилась в парадной и расплакалась. Вдруг послышался голос отца, который, видимо, попытался меня догнать. Но я не хотела его видеть, поэтому поскорее решила уйти.

Не помню, как я добралась до дома, но в квартиру не пошла. Мне не хватало воздуха, казалось, что вот-вот и грудная клетка разорвется от переполнявших эмоций. Чтобы справиться с ними, я полезла на крышу. Первые минуты я просто смотрела на небо со слезами на глазах, а потом начала рисовать его, города и людей под ним… Как ни странно, мне стало легче. Рисование неба помогло мне успокоиться, взять себя в руки и улыбнуться. Вдруг внизу я заметила женщину в черном одеянии. Именно тогда я разглядела, что у нее платок с рисунками. Судя по узорам, это были красные розы. Платок был завязан под косынку. Вся остальная одежда была черного цвета. Она смотрела в мою сторону, но ни высота, ни вуаль не давали мне разглядеть ее лица. Я крикнула прямо с крыши: «Что тебе надо? Кто ты? Почему ты ходишь за мной по пятам?». Но женщина ничего мне не ответила и через какое-то время повернулась и быстрыми шагами пошла прочь.

Тогда я ничего не сказала Леночке: ни о том, что меня завалили на экзамене, ни о глупой и бессмысленной встрече с отцом, а, тем более, о женщине в черном. Хотя она тревожила меня больше всего. Конечно, это было нечестно по отношению к подруге, но мне не хотелось забивать ей голову в период сдачи экзаменов.

На следующий день я отправилась на поиски работы, и, к моему удивлению, удача мне улыбнулась. Меня взяли помощницей завсклада овощного магазина, который располагался практически по соседству с нашим домом. Так и началась моя трудовая деятельность. Днем я трудилась на складе, а по вечерам продолжала готовиться к поступлению. Мне все еще было непонятно, почему меня завалили на вступительном экзамене. Наверное, так было угодно судьбе, но, умом я понимала, что не все пальцы одинаковы: где-то везет, а где-то нет. Возможно, в следующем году, неважно в каком вузе, профессор или преподаватель, принимающий экзамен, оценит мои знания по достоинству. Хотя должна признать, что я очень переживала по этому поводу. Мне не давали опустить руки лишь письма от матери и тети Зины, которая передавала послания от детишек. Именно они заставляли меня сказать себе: «Стоп! Раз я решила стать врачом, значит буду! Нужно работать и готовиться!». Это было моим девизом в то время.

После той встречи с отцом наши отношения изменились. Папа, втайне от своей семьи, стал видеться со мной и помогать деньгами. Бывало то трешку подкинет, а то и десяточку. Когда не было денег, он приносил продукты. Происходило это три-четыре раза в месяц.

Кстати, Леночка поступила в МГУ на факультет журналистики. Жили мы спокойно и размерено. Дни были похожи один на другой. Пока не произошел случай, который стал сигналом о том, что я нахожусь в опасности.

Как-то осенним вечером в дверь нашей квартиры постучали. Мы с Леночкой удивились, так как никого не ждали. Я подошла к двери и посмотрела в глазок. На лестничной площадке спиной к нашей двери стояла женщина, одетая в длинное черное платье. Это была она! Из-под черного платка, небрежно повязанного косынкой, выбивались русые волосы. Вдруг она резко повернулась к двери. Я тогда не ошиблась — ее лицо было скрыто вуалью. Я очень испугалась, руки вмиг похолодели. Сделав шаг назад от двери, и, облокотившись на стену, я сползла на пол и истерично закричала: «Уйди, тварь! Зачем ты пришла?». Из комнаты выбежала Лена и, увидев меня в таком состоянии, начала успокаивать. Затем она потихоньку открыла дверь, но на площадке никого уже не было. Лена села рядом со мной на корточки и спросила, что произошло, но я почему-то никак не могла прийти в себя и толком ответить ей.

— Что случилось? — повторила Лена.

— Она снова была здесь, — ответила я.

— Кто она?

— Она… — ответила я, и снова начала рыдать.

— Что ты ревешь, как ненормальная? — ничего не понимая, спрашивала Лена.

Тогда я рассказала ей о женщине в черном, которая, как мне казалось, преследовала меня. О том, что не могла разглядеть ее лица, будто его вообще и не было. Лена слушала молча, обняв меня и поглаживая по спине, но по ее лицу было видно, что она шокирована.

После этого визита женщины в черном, я потеряла покой. Даже по улицам ходила с опаской. Мне казалось, что она повсюду преследует меня. Иногда после работы я просила Леночку встретить меня у арки при входе в наш двор. Мои переживания усилило мамино письмо. В нем она писала, чтобы я была осторожна. Якобы, какая-то арестантка-цыганка на картах нагадала, что за мной ходят «слуги смерти», но ангелы оберегают меня, и, тем не менее, надо, быть начеку. Я стала бояться еще сильнее, мне казалось, что стоит вглядеться в темноту, как появится силуэт женщины в черном…

Одиннадцатого ноября 1976-го года я, как обычно, была на работе. С заведующей складом мы пересчитывали остатки продуктов, как ко мне подошла уборщица баба Маня и сказала, что меня попросила позвать какая-то родственница, которая ждет на заднем дворике. Я удивилась, ведь в Москве кроме папы и Леночки, у меня никого не было.

«Может, это тетя Зина приехала?» — подумала я и побежала на улицу. Уже стемнело, вечерние сумерки покрывали небо. Во внутреннем дворике не было ни души. Стояла звенящая тишина, которую изредка нарушали своим карканьем вороны. Легкий холодок пробежался по моему телу. В какой-то момент, наверное, сработала интуиция, я поняла, что женщина, которая позвала меня, была вовсе не родственницей и не тетей Зиной. Это была та самая незнакомка в черном одеянии, которая преследовала меня в последнее время. Я оглянулась по сторонам, но никого не заметила. Мне стало страшно, ведь я стояла одна посреди двора, окруженного нежилыми домами. Жильцов недавно расселили, а постройки готовили под снос. Женщина в черном могла находиться где угодно — в любом из темных переулков и подъездов. Внутренний голос подсказывал мне, что она где-то рядом. Я поспешила уйти, но через мгновенье сильная головная боль, похожая на ту, что бывает при мигрени, пронзила меня. Схватившись обеими руками за голову, я закричала в пустоту: «Я знаю, что ты здесь! Ты смотришь на меня! Что тебе нужно? Чего ты хочешь? Кто ты такая? Оставь меня в покое!». Но мне никто не ответил. Вокруг стояла все та же тишина. Вдруг я почувствовала сильный удар в предплечье чем-то острым. Мне стало тяжело дышать, в глазах потемнело. Кажется, я стала падать, хватаясь руками за воздух, а в какой-то момент ухватилась за подол черного платья или юбки. Дальше я ничего не помнила.

Когда я очнулась, не сразу поняла, что нахожусь в больничной палате. Медсестра, которая делала мне укол, сказала, что меня госпитализировали с ножевым ранением, я потеряла много крови, но, к счастью, рана была не глубокой и жизненно важные органы были не задеты. В больнице меня навещала Леночка и отец. Он приехал сразу же, как только узнал о происшествии. По очереди они дежурили в моей палате.

— Знаете, Захар Анатольевич, что бы там ни было, отец был настоящим человеком. Со временем мои представления о нем менялись только лишь в лучшую сторону. Я перестала винить его в том, что когда-то он бросил нас. Отец просто стал жертвой обстоятельств и ошибок, совершенных обеими родителями в молодости.

На следующий день ко мне пришел следователь. Он был молодым и только начинал службу. Сейчас попробую вспомнить его фамилию… Да! Владимир Сидоренко… Точно! Так вот, он расспрашивал меня о произошедшем. Но я ничего не смогла ему рассказать, так как толком ничего не поняла. Единственное то, что я высказала ему свои опасения относительно женщины в черном. Рассказала, как она появилась в моей жизни, вот только точно описать ее или составить фоторобот не получилось. Следователь задумался, что-то записал, затем уточнил, не украли ли у меня ценные вещи, которые были при мне в момент нападения. Это нужно было, чтобы исключить версию ограбления. Но ничего ценного при мне тогда не было. Да о каких ценностях могла идти речь в те годы, кроме как о мечте.

— Ульяна Андреевна, а что, лицо той женщины, действительно, было невозможно разглядеть? — спросил Августов.

— Нет. Мне этого никогда не удавалось. Она старательно прятала его под вуалью или вовсе поворачивалась спиной. Единственное, что я хорошо разглядела — она была чуточку полноватой, — ответила я.

— Ну и что в итоге сказал следователь? К чему пришло следствие?

— А что он мог сказать? Завели дело. Естественно, я проходила по нему, как потерпевшая.

Свидетелей на месте преступления не оказалось. Следствию удалось установить, что нападавшая поджидала меня за дверью, которая выходила во двор. По их версии это, действительно, была женщина, потому как удар был несильным и «неуверенным». Возможно, ей что-то помешало нанести удар сильнее и точнее. Баба Маня подтвердила, что в тот вечер меня, действительно, ждала ничем непримечательная женщина, по голосу ей показалось, что она была молодой. Из-за темноты старушка тоже не разглядела ее. Следователь тогда, помню, помучил расспросами бабу Маню. Царствие ей Небесное! Ну а что с нее взять-то? Пожилой человек все-таки.

Через неделю ко мне снова пришел Сидоренко, ему стало известно об убийстве, которое совершила мама. Безо всякого труда он нашел родственников Ларина и даже съездил в мой родной город, чтобы переговорить с ними. Также он зашел в местный архив и поднял дело. Но его маленькое расследование показало, что родственники Ларина были совершенно не причастны к нападению на меня. Конечно, ими было высказано много нелестных слов и проклятий в мой адрес, но алиби у них было железное. Как я и говорила раньше, сестра убитого Ларина, Людмила Васильевна, работала в судебной системе. В тот день у нее было позднее судебное заседание, а его единственная дочь Ларина Евдокия была студенткой местного пединститута. На тот момент она вместе с матерью и отчимом была на вечере у знакомых. Выяснилось, что задолго до убийства самого Ларина, он состоял с Юлией в разводе, и она уже была официально замужем за другим человеком. Правда, по ее истерическому поведению на суде я бы так не сказала. Сидоренко впал в ступор. Не веря их алиби, он проверил отпечатки на рукоятке ножа, которым меня ранили. Они не совпали. При этом примечательно, что нож был сделан кустарно, в кузнице. Длиной он был около пятнадцати сантиметров с обычной железной рукояткой. Правда, это ни о чем не говорило. Такой нож можно было сделать в любой кузнице или мастерской по металлу. Следствие пришло к выводу, что дело «висяк».

Тем временем я поправлялась. Домой меня выписали после Нового года. Вот так и настал 1977-ой год. Кстати, стоит отметить, за то время пока я лежала в больнице, а потом дома, меня никто не беспокоил. За исключением случая, который произошел в один из дней, в начале весны. Время было позднее, Леночка уже легла спать, а я читала книгу по анатомии. Вдруг в окно кто-то кинул камень. Он разбил стекло на мелкие куски. Я сильно напугалась, а Лена сразу же подскочила с постели и выбежала в зал. Я подняла камень. Он был белым, среднего размера. Повернув его, я увидела надпись, сделанную маленькими буквами красного цвета, похожего на кровь: «Ульяна, ты ответишь за все. Я иду за тобой!». Страх парализовал меня. Я не могла и шелохнуться. Зато Леночка, в отличие от меня, быстро сообразила и, накинув на себя куртку, выбежала на улицу, но там никого не было.

Несмотря на поздний час, я позвонила следователю. Он приехал к нам и внимательно осмотрел разбитое окно и камень с посланием, что-то записал в своем блокноте и, попрощавшись, уехал. В то время анализов ДНК не было. Но благодаря упорству Сидоренко криминалисты установили, что слова на камне были написаны густыми красными чернилами.

— Вот, собственно, Захар Анатольевич, как-то так.

— Удивительно, — произнес он, чуть прищурив глаза.

— Чему именно вы удивляетесь? — поинтересовалась я.

— У меня есть предположение, что дама в черном страдала шизофренией или простыми словами — раздвоением личности. Ведь не может же она все время ходить в этих своих черных балахонах. Так бы ее можно было вычислить.

— Может быть, вы правы, — я не стала утверждать.

— Скорее всего, так и есть. И более того, подозрение с семьи убитого никто ведь не снимал. Это могли быть не они сами. Вполне вероятно, что родственники наняли кого-то. А за деньги, вы сами знаете… Да взять элементарно, хотя бы то, что сестра Ларина была судьей и использовала свои связи. Ведь зачастую судьи пользуются услугами бывших заключенных в решении разных темных делишек. Никто не идеален, а мир — замкнутый круг общения, в котором, по сути, нет ненужных людей. Все мы взаимодействуем друг с другом, иногда осознанно, а иногда нет. Позволю себе заметить, что появилось это не вчера, а существует на протяжении веков. Так что, я буду рассматривать эту версию.

— Я не знаю всех деталей следствия. Повторюсь еще раз, Сидоренко тщательно проверял семью покойного Ларина и не нашел ни одной зацепки. Проверены были все пути их передвижения. Но следов ни на поезде, ни на самолете обнаружено не было. У них было идеальнейшее алиби. Захар Анатольевич, возможно, вы и правы, но каждый эпизод, про который я вам рассказываю, имеет свой смысл и хранит в себе ответы на абсолютно все вопросы. К тому же, персонаж, который мутит воду, эта женщина в черном, в моих воспоминаниях уже больше не появится, по крайней мере, до восемьдесят шестого года. Разве, что пару раз. К ним я приду постепенно, чтобы не запутаться самой и не запутать вас.

— Хорошо, Ульяна Андреевна! Не забывайте, я не следователь, а обычный психолог и моя задача — вернуться вместе с вами в ваше прошлое, попытаться расставить все по местам и найти ответы на вопросы, которые вас мучают. Именно поэтому я иногда перебиваю вас, уточняя отдельные детали. На данный момент я внимательно слушаю вас, анализирую и делаю заметки. Но пока, откровенно говоря, я не знаю, получится ли у нас достичь истины. Во всяком случае, к чему-нибудь мы обязательно придем. Отдельно хочу отметить, что ваш стиль изложения уникален. Человеческий мозг запоминает то, что необходимо для него. А вот связать воспоминания в историю и преподнести ее так, это надо уметь! Такой клиент, как вы, Ульяна Андреевна, у меня впервые.

— Это еще почему? Что уникального в моем рассказе?

— Я много лет занимаюсь психоанализом людей и их поведением. К каждому клиенту у меня свой подход. Потому что физиологические или умственные способности у всех совершенно разные. В мире нет ни одной стопроцентной копии какого-то человека, при этом все люди чем-то похожи. Но то, что рассказываете вы, не похоже ни на что. Ваши воспоминания несколько отрывочны, но и с другой стороны необычайно красочны. Возможно, вы помните больше, но говорите мне ровно столько, сколько необходимо…

— Я не утаиваю от вас ничего, поверьте. Рассказываю все то, что мне запомнилось. Это сейчас я могу совершенно спокойно и непринужденно делиться событиями тех лет. Переживать их тогда было невероятно больно. Хотя и сегодня шрам под плечом постоянно напоминает мне о моей непростой молодости. И не только он. Давайте по порядку.

После того как я поправилась, а шрам более или менее зажил, я решила покинуть Москву и по совету ассистентки Васненкова попробовать поступить в Каунасский Медицинский Институт. Но до этого мне хотелось навестить детей и тетю Зину. Так, в мае 1977-го года я собрала все вещи и перед отъездом пошла, чтобы проститься с отцом. Он был немного удивлен моим решением уехать в Литву, но отговаривать не стал. Наоборот, дал мне немного денег на дорогу, гостинцев и попросил сходить вместе с ним в «Народный банк». Там отец открыл на мое имя сберегательную книжку и положил туда двести рублей. В те годы это была большая сумма. Он сказал тогда, что эти деньги — все, что ему удалось скопить, откладывая каждый месяц на протяжении долгого времени. Я отказывалась, просила, чтобы он оставил себе хоть половину, объясняла, что у меня есть сбережения, но он был непоколебим. После банка мы зашли в кафе. Тогда, впервые за все время, я спросила, почему он ушел из семьи. Это была больная тема. С одной стороны, мне не хотелось ее поднимать, а с другой — любопытство взяло верх. Потом я уже поняла, что в нашей жизни нет ничего случайного, как и тот разговор с отцом.

Среди множества диалогов, которые происходят у человека в течение жизни, есть те, что меняют мир вокруг нас. Запоминаются фразы, направляющие на верный путь, оберегающие от бед и сопровождающие нас до самого конца. Именно такую фразу произнес мой отец: «Девочка моя, наша жизнь, словно улица, полна неожиданных, порой крутых поворотов. На ней много дверей в разные дома. Иногда, поддавшись соблазну, а, может, просто из любопытства, мы сворачиваем не в тот переулок, стучимся не в ту дверь. Порой вернуться назад очень сложно. Желание постоянно странствовать по разным улицам и заходить в чужие двери со временем пропадает. Человеку хочется остановиться и осесть уже среди близких и любящих людей. Но этот удел не для всех. Обрести настоящее семейное счастье дано не каждому. А одиночество — итог наших ошибок молодости или воли судьбы. Когда мы с мамой только поженились, то очень любили друг друга. Потом появилась ты, стала подрастать. Вместо того чтобы окрепнуть, наши отношения обрастали недоверием и ревностью. Не скрою, это было не без повода. Не буду вспоминать обид, не по-мужски это. Но после рождения Лешки из-за этой ревности мы вовсе отдалились друг от друга. Губительные чувства и подозрения потихоньку разрушали нашу семью. В чем-то я был не прав, в чем-то мама. Сейчас это не имеет никакого значения. Мы все совершаем ошибки. И назад уже ничего не вернуть. Прости меня. И Алешка пусть простит, если сможет. Такова жизнь, Ульяна».

Я ответила ему, что он ни в чем не виноват. Что было, то прошло. Поэтому вместо обвинений я сказала отцу, что несмотря ни на что, он был лучшим на свете. Уже в конце разговора он упомянул, что окончательной причиной их с мамой развода была измена. Я не буду конкретизировать, чья именно.

После откровений о разводе отец сменил тему:

— На днях я разговаривал с Сидоренко. Мне неспокойно, я очень переживаю за тебя. Пожалуйста, будь осторожна. Следователь сказал, что никаких зацепок, кроме того, что это была женщина, больше нет. И это плохо. Ведь мы не знаем, с какой стороны она может появиться в следующий раз, — с трепетом произнес он.

— Да, ладно! Ничего страшного. Чего ее боятся-то? Все что могла она сделать плохого, уже сделала. Сидоренко, конечно, молодец! Очень хочется, чтобы он нашел эту мерзавку. Я о ней стараюсь не думать, но иногда у меня появляется дикое желание встретиться с ней и расспросить о том, что же ей, в конце концов, нужно от меня. Интерес к ней убил во мне всяческий страх и дал сил. Так что, папочка, не переживай! Единственное, можно, я попрошу тебя об одном? — спросила я отца. — Пожалуйста, проведывай иногда Лешку! Он твой сын и нуждается в тебе больше всех. Я не хотела тебе говорить, но когда ему было три-четыре года, каждый раз, когда у нас в доме появлялись мужчины, он всех называл «папой», а они даже не проникались к нему. Получив желаемое, они исчезали навсегда. Но Лешка был маленьким и не понимал, что этим «папам» на самом деле наплевать на его чувства. В этом и есть ошибка матери, допускающей такие моменты.

От услышанного отцу стало не удобно. Мне не хотелось его расстраивать, но я должна была сказать всю правду. Он проводил меня до вокзала, где меня ждала Леночка, которая тоже пришла попрощаться и передать посылку для своей семьи. Я крепко обняла их и отправилась в путь. Время было вечернее, поэтому, как только поезд тронулся, я задремала, а уже на следующий день стояла на станции родного городка. Еще через полчаса я была дома.

В доме ничего не изменилось. Все комнаты были в идеальном порядке. Спасибо тете Зине. Зайдя на кухню, я мысленно увидела картину, как мы с мамой готовили что-нибудь вкусное, а Лешка играл где-нибудь поблизости. Воспоминания о прежних днях были теплыми и одновременно тяжелыми. Сев за стол, я расплакалась. Мое душевное равновесие вновь было нарушено. Когда в доме никто не живет, он теряет душу. Посидев немного на кухне, я прошла в зал, открыла шкаф и вытащила коробку из-под обуви, в которой хранились альбомы с семейными фотографиями. Я знала, что там есть одна фотография, на которой мы запечатлены все вместе: папа, мама, только что родившийся Алексей и я. Ее и несколько других я положила в свой чемодан.

Под вечер пришла тетя Зина. Она очень обрадовалась моему возвращению. Но по ее виду, я поняла, что она чем-то обеспокоена. Пока мы сидели на кухне и пили чай, тетя Зина рассказала мне, что генерала Жевнаренко сняли с должности за какие-то «дела» на службе. Якобы был донос. К ней приходила Виктория Сергеевна и сказала, что сразу же после ухода генерала, была комиссия из горкома и интересовалась, почему меня отпустили в Москву до наступления нужного возраста. «Сволочи, когда он сидел на месте, слова никто не говорил!» — негодовала тетя Зина.

Они пытались что-то разузнать, интересовались, приезжала ли я в город. Скорее всего, это была комиссия по делам детдомовских детей. Новость меня очень сильно расстроила. Получалось, что я не могла увидеться ни с Алешкой, ни с моими девчонками. Я оставила посылку для семьи Леночки и деньги, попросив тетю Зину купить гостинцы и теплую одежду для ребятишек. Несмотря на то, что я очень по ним соскучилась, не стала рисковать и в тот же вечер поехала снова на вокзал. Там я села на первый поезд, идущий в Минск. А оттуда мой путь лежал в Каунас.