Командировка в Рим

Ирина Ярич, 2016

Однажды мой друг Максим возвратился после очередной командировки сам не свой. Я предположил, что это из-за неудач в личной жизни, и не стал выспрашивать, надеясь, что сам поведает, когда сочтёт нужным. И вот в отпуске на живописном берегу озера Максим открыл причину… Его история настолько невероятна, что я испросил разрешения передать и другим, чтобы в минуты огорчения не отчаивались, а искали связь между событиями явными и скрытыми. Дело в том, что тогда Максим летал в командировку в Рим и после недельного пребывания непонятно каким образом вдруг оказался тоже, можно сказать, в Риме, но… в V веке! Встретил там немало любопытных людей. Главное – встретил там девушку, на которой женился. У них родились детки. Максим сумел жить в том далёком времени, помогал другим, заботился о своей семье. Но об этом как-нибудь потом. Пока же расскажу о первом годе пребывания Максима, несмотря на то, что вернулся он из командировки через три недели после отъезда.

Глава четвёртая. Знакомство с «отчим домом»

I

Лодки причалили к берегу. Недалеко, метрах в двести с небольшим, сквозь листву и ветви обширного сада белели постройки. Оттуда к нам направилась толпа мужчин в светлых туниках. Моряки уже выгружали тюки и ящики. Аккуратно клали на прибрежную траву. А я спрашивал себя, кто же все эти люди? Между тем мужчины быстро подошли. Лица радостные, улыбчивые. Один из них, лет тридцати пяти, обнял подбежавшего к нему Фиделиса, заговорил со счастливой улыбкой, обращаясь ко мне:

— О, господин, рады видеть вас. Мы очень беспокоились. Вчера была ужасная гроза и буря. Но слава Господу, все живы и здоровы…

— Не совсем, отец, — прервал его Фиделис и рассказал, как «меня» ударила мачта по голове, после чего я лишился памяти.

— О, боже! Скорблю, мой господин! Но главное — голова цела, — и обратился к слугам. — Несите всю поклажу к дому. Будем сушить, сортировать.

Я брёл среди весело болтающих людей, которые делились новостями. Мы подошли к мощеной дорожке, которая разбивала сад на две части. Ветви деревьев сгибались от обилия груш и яблок, сквозь листву синели сливы. За деревьями шли ряды виноградника, любимые мной гроздья манили. В винограднике и возле деревьев суетились сборщики фруктов. Но, что меня больше всего удивило, это две длинные стеклянные теплицы между деревьями. Проходя мимо, я успел увидеть среди растущей там зелени арбузы и цветы. Я подумал, что это приметы моего времени, значит всё это маскарад и с облегчением вздохнул, решив продолжать игру.

— В этом году созрел обильный урожай, надеюсь, что он принесёт хороший доход, — сказал мне улыбающийся Адолий. Он явно был счастлив благополучным возвращением сына, и не отпускал его от себя… или так же был прекрасным актёром. Но зачем?..

— Уже наметили, сколько стоит оставить в имении и сколько отправить на рынок? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— Конечно, господин… что-то у вас говор изменился? О, простите.

— Да, я тоже воспринимаю произношение слов у других несколько отличающимся от моего. Видимо, это от удара по голове.

— Надеюсь, господин, что вы не очень пострадали.

— Немного голова временами кружится и подташнивает, наверное, сотрясение мозга.

— О, какой ужас! Я немедленно распоряжусь отправить повозку за лекарем.

— Спасибо, но давайте договоримся, что лекаря звать только после моего разрешения, а пока я его не давал.

— Но, господин?..

— Продолжим, что с урожаем?

— Да, господин. Как обычно одну треть свежих фруктов продадим, а остальное посушим для себя и на продажу, — кротко объяснил Адолий.

Возле большого белого дома нас ждали женщины, укутанные в светлые складчатые одежды до пят. С сияющими лицами встречали своих родных и радостно переговаривались. У меня спросили разрешения отпустить моряков к своим семьям. Адолий распорядился натопить баню и наполнить ванну для меня. Я попросил его позаботиться о товарах, потому что он лучше меня знал, что с ними делать, и оставить меня пока одного. Сам же я пошёл осматривать дом.

Вошёл в прекрасный холл, как потом узнал, это совсем не холл, а приёмный зал, который они называют атриум. Большая комната с живописью на стенах, с колоннами и скульптурами. Потолок разделён резными балками на квадратные углубления, из которых на меня взирали чёрно-белые изображения женских головок. Несмотря на красоту, потолок мне показался вначале странным, потому что скаты крыши опускались внутрь, образуя четырёхугольное отверстие. Под ним на белом мраморном полу находилось углубление немного большего размера, наполненное водой. Как умно сделано: дождевая вода с крыши течёт в дом, наполняя домашний колодец! На полу его окружал мозаичный орнамент. На стенах по низу шла тёмная полоса, по верху — светлая, а между ними — большие фрески, разделённые полосками с орнаментом из цветов и листьев. Фон фресок чередовался и был красного и жёлтого цветов. На них изображались пейзажи. Трёхмачтовый корабль взлетает на гребне волны, паруса спущены, мачты кренятся. «Судно бросают морские волны, а меня кто забросил сюда? И, что мне делать? — уныло думал я». На другой фреске — пирамидальные кипарисы росли среди домов с колонами и портиками.

«Неужели мне предстоит здесь жить?» — пришла мне в голову мысль, от которой пришёл в ужас, потому что стал осознавать, что это совсем не маскарад и никакая не игра. Понял, что это никакой не розыгрыш. Я в прошлом! В Древнем Риме! Но, почему? И каким образом?.. Всё же надежда, что не прав оставалась, скорей всего потому я не хотел верить в происшедшее.

На противоположной стене — натюрморт из даров моря. На двух тумбах разной высоты лежат раковины устриц, кальмары, большой краб, морские ёж и гребешок. Рядом с ними на полу из поваленной корзины высыпалась рыба. Одна из них отскочила дальше остальных и бьётся, выгибаясь и задыхаясь. «Вот и я как эта рыба, попался в силки времени, и также как она беспомощен. Она не может вернуться в родную стихию, и я не знаю, как вернуться в своё время». На последней, большой фреске изображена полноводная река с крутыми берегами и холмами, поросшими лесом. По левому берегу вокруг высокого холма извивается тропинка, которая переходит в мост, а затем продолжается на правом берегу реки, но чуть просматривается из-под сени деревьев, нависших над ней и разросшихся кустов. По мосту идёт путник с котомкой, он почти прошёл его и вот, вот ступит на правый берег. «И я тоже пересёк реку времени, а путь мой теряется из вида. Как идти? Куда? Как быть?.. А может, я паникую зря?..»

То, что меня принимают за другого, на которого, вероятно я очень похож, меня поражало не меньше, чем, то, что я попал в прошлое. И почему в Древний Рим? Интересно, какой сейчас год?.. Фиделис говорил об осаде Рима Аларихом… Когда же это произошло?.. Надо же попал в эпоху упадка! Последние десятилетия Римской империи! Когда же готы захватили Рим?.. Я читал ведь… Если не ошибаюсь, в 410 году, летом. Да, именно в августе 410 года. Сколько же лет прошло? Фиделис сказал, что он ещё не родился тогда. Выглядит он лет на шестнадцать. Значит сейчас… Но в каком году он родился?.. Вероятно теперь 427 или 428 год, а может и позже… Где тот, за которого меня здесь все принимают?.. А, если он отыщется, что тогда?

В конце зала на постаментах стояли скульптурные и живописные портреты.

— Это предки вашего рода, — прозвучал голос Фиделиса за моей спиной, а я от неожиданности вздрогнул.

— Задумался и не услышал, как ты подошёл, — сказал я.

— Баня натоплена, ванна наполнена, — ответил он и повёл меня по извилистому коридору.

II

Фиделис привёл в просторную комнату, стены которой выложены серо-зелёным мрамором. В комнате стояла большая мраморная ванна на бронзовых ножках в виде львиных лап. Фиделис предложил мне раздеться и лечь на лежанку, а сам вышел. Я снял одежду и лег. В это время зашёл пожилой слуга, оказалось, это был растирщик, что-то вроде массажиста. Он понемногу лил масло из небольшого стеклянного сосуда с двумя ручками и втирал его в мою кожу. Сосуд висел возле лежанки на бронзовом кольце с застёжкой, представляющей собой две собачьи головы, вцепившиеся в кость. На кольце ещё висели ковш и три крюка, похожие больше на орудия пыток, чем на банные принадлежности. Я с опаской смотрел на эти крюки, и мне хотелось поскорее оттуда смыться.

Через комнату тянулись свинцовые трубы, от которых исходил жар. «Да, свинец внёс свою лепту в ухудшение здоровья римлян, — подумал я». Растирщик одним из этих крюков, то есть скребков, сняв его с кольца, стал соскребать грязь и масло с моей кожи. Потом я нырнул в тёплую ванну. От этих процедур я ощутил свежесть и лёгкость.

После моего купания пришёл Фиделис, и мы отправились в летнюю столовую в северной тенистой части дома. Вокруг уставленного блюдами большого круглого мраморного стола на трёх массивных бронзовых ножках в виде лошадиных ног с копытами, вместо привычных стульев располагались три софы. Увидев еду и почувствовав аппетитные ароматы, тогда только понял, что сильно проголодался. Я попросил Фиделиса позвать его отца и разделить со мной трапезу. На блюдах и подносах на столе лежали: отварная рыба, посыпанная семенами укропа и петрушки, обложенная половинками яиц; устрицы; чёрные каштаны; курица жаренная в тесте; дрозды со спаржей. Потом принесли варенное свиное вымя, которое я не стал есть, а также рагу из рыбы и жареного зайца. Есть приходилось полулежа на софе, очень непривычно и поэтому неудобно. В конце концов, я просто сел на софу. На десерт подали фрукты: желтоватые груши, яблоки с красными бочками, матово-синие сливы и зеленовато-желтоватый виноград, будто святящийся изнутри, а также печенье в форме лошадей и птиц. За десертом пили медовое вино, состоящее из смеси свежего виноградного сока, мёда и вина. Во время обеда мы говорили, так сказать на хозяйственно-бытовые темы. Адолий и Фиделис помогали мне «вспоминать» «моё» хозяйство.

III

После обеда я пошёл обходить «свои» владения. Сад окружал дом с южной и западной сторон. От центрального входа на западной стороне через сад шла мощеная дорожка, за пределами усадьбы переходя в грунтовую и приближаясь вплотную к реке. По ней-то мы и шли, после того как приплыли. На юго-запад от хозяйского дома располагалось жилище Адолия и его семьи — аккуратный небольшой белый домик. Вдоль южной границы усадьбы лепились комнаты для рабов с маленькими окошками. Между ними и домом управляющего находилась людская — очень большая комната — столовая для рабов. Там же стояли виноградный и маслобойный прессы. С восточной стороны дома разбит цветник, разделённый дорожками на треугольные клумбы. Цвели и благоухали: красные розы −символ любви и роскоши, белые розы − символ молчания, сиреневые фиалки − цветы Юпитера, красноватые гиацинты − «цветы дождя», скорби и печали − память о друге Аполлона Гиацинте, а также оранжево-красные маки, посвящённые богу сна Морфею. Я узнал, что к юго-восточной стороне хозяйского дома примыкает погреб для масла, на его чердаке хранятся горох, фасоль и бобы. К погребу пристроен амбар для зерна. За цветником, на восток и юго-восток раскинулось поле. Ещё амбар и кладовая примыкают к дому с северо-запада. В цветник с северо-востока вклиниваются комнаты для домашней прислуги. Рядом с ними пристроен большой птичник, где кудахчут куры, поют петухи, крякают утки и гогочут гуси. В клетках разгуливали пёстрые длиннохвостые фазаны. С северной стороны дома располагался двор, в центре которого был колодец. Во дворе возле корыт в тени лежали свиньи и суетились, хрюкая маленькие поросята. На северо-восток, между двором и пастбищем вытянулись: свинарник, овчарня и коровник. Овцы и коровы паслись на пастбище. К коровнику с северо-запада примыкает конюшня. Лошади бродили по лугу, которое переходило в пастбище. Луг с цветущим разнотравьем окружал двор и соприкасался с садом. Кроме парадного входа из дома можно было выйти из восточных дверей — в цветник, через него в поле или подойти к хозяйственным постройкам. Имелись двери: с северной стороны — во двор, и с южной — в сад и поле. Прогулявшись по усадьбе, я понял, что моё «новое» местожительство превосходно. Здесь есть всё для сытной и спокойной жизни. Дом и вся усадьба устроены удобно и рационально. И так я заделался помещиком? Но в праве ли я распоряжаться чужым имуществом?

Из объяснений Фиделиса и Адолия узнал, что «я» ещё занимаюсь и торговлей, морской оптовой торговлей! «Я» вожу италийские товары в провинцию Северная Африка, а точнее в Карфаген, отстроенный и заселённый римскими переселенцами. А оттуда карфагенские товары доставляю в императорский дворец. Такова традиция нашего рода — совмещать земледелие с торговлей. Торговые операции являются важным, если не сказать необходимым средством существования в определённом кругу римского общества. Когда-то «мои» предки ещё в период ранней империи, занимая посты сенаторов, были дружны с правящими династиями и, совершая рискованные путешествия в дальние страны, привозили невиданные в Риме вещи. Они поняли, что оптовая морская торговля — прибыльное дело. Сельское хозяйство в своих угодьях оставили на попечение управляющих, а сами занимались политикой и торговыми сделками с провинциями. Но отец «мой» отказался от политики и ограничил сферу своего торгового интереса Северной Африкой, так как в Карфагене жили его родственники, которых он любил навещать. «Я» продолжил дело отца. Но мне, лично мне как быть?

Надо продолжать торговые поездки? Ладно! Конечно, я мог заниматься чем угодно, или совсем ничем. Я же хозяин и никто мне не указ. Но с моим теперешним упадническим настроением бездействие — хуже всего. Я должен себя отвлечь от унылых мыслей, должен увлечь и загрузить себя работой, чтобы продолжать жить. Ведь могло быть хуже. Я не раб, не бедняк, не покалечен… пока. По сути, у меня прекрасные условия для существования. Я должен ликовать, прыгать от радости! А я в полной растерянности… и на душе тошно. Что-то надо делать, а то хандра совсем съест. Продолжать традицию? А какая мне разница! В усадьбе Адолий хорошо управляется, а я подамся в Рим, у «меня» там, оказывается, тоже дом есть. Уцелевшие товары надо сбагрить заказчикам, а потом в путь, за новой партией. Надо, надо побыстрее заняться делом. Раскисать нельзя. Ведь всё хорошо, просто великолепно и я должен быть счастлив! Не ныть и не гневить Бога и судьбу. А работать, работать, работать! Привыкать жить здесь.