Командировка в Рим

Ирина Ярич, 2016

Однажды мой друг Максим возвратился после очередной командировки сам не свой. Я предположил, что это из-за неудач в личной жизни, и не стал выспрашивать, надеясь, что сам поведает, когда сочтёт нужным. И вот в отпуске на живописном берегу озера Максим открыл причину… Его история настолько невероятна, что я испросил разрешения передать и другим, чтобы в минуты огорчения не отчаивались, а искали связь между событиями явными и скрытыми. Дело в том, что тогда Максим летал в командировку в Рим и после недельного пребывания непонятно каким образом вдруг оказался тоже, можно сказать, в Риме, но… в V веке! Встретил там немало любопытных людей. Главное – встретил там девушку, на которой женился. У них родились детки. Максим сумел жить в том далёком времени, помогал другим, заботился о своей семье. Но об этом как-нибудь потом. Пока же расскажу о первом годе пребывания Максима, несмотря на то, что вернулся он из командировки через три недели после отъезда.

Глава третья. Смерть «родителей»

I

Кто так странно вознамерился подшутить надо мной? Как я не ломал голову, понять не мог. Надоело биться над этим вопросом, и я просто смотрел на небольшие волны, что качали лодки, куда люди, загружали последние тюки и ящики, слева группа людей поклонилась как будто бы мне, после чего куда-то направилась.

Фиделис напомнил о себе.

— С вашего позволения, господин, я осмелился оставить гребцов столько, чтобы нам добраться на этих, — и он кивнул в туда, куда полуобнажённые люди заносили поклажу, — пяти лодках и разгрузить груз, да и из поместья слуги помогут. Флор Донат просил вас извинить его, что ушёл, не решился тревожить. Спешит найти людей, надо вытащить корабль и быстрее ремонтировать. В киле в разных местах большие повреждения.

— Им всем надо бы отдохнуть и поесть.

— Трапезой и ночлегом распоряжаются помощники Доната, не беспокойтесь, господин. Вставайте, пора и нам, вам лучше перейти вон в ту лодку, где груза мало.

— Плыть долго?

— Ещё до заката успеете принять ванну и утолить голод.

В лодках уже разместились гребцы. Как только я и Фиделис переступили борт и сели на скамью, тут же опустились вёсла, и лодки заскользили прочь от берега, затем развернулись и пошли вдоль него.

— Фиделис, ты обещал рассказать о моих родных.

— О, простите, господин, — он придвинулся ближе и тихо, потому что, как он мне потом сказал, предназначались его слова только для моих ушей, другим слышать не положено.

Забегая вперёд, скажу, что Фиделису, видно его хозяин давал много воли, что можно было судить по свободной манере держать себя, и даже принимать решения, что говорило — парня не держат в строгих рамках бездумного исполнителя, а предоставляют возможность размышлять и делать выводы, чему я удивился. К тому же юноша резко и очень критично высказывался о сановниках, похоже, что ему много позволяли и, быть может, его окружал дух свободомыслия, который бывает далеко не в каждом доме. И ещё меня удивило редкое доверительное отношение Фиделиса, как слуги ко мне. Вначале я воспринимал всё глазами и сознанием моего времени, но потом оказалось, что в поместье, куда меня привезли, так заведено. И тон таким добрым взаимоотношениям задавал именно я? Думаю, что кто-то всё же другой, но почему-то меня принимали за него.

Фиделис начал рассказывать, точнее, шептать, напоминая мне то, что было известно в то время многим.

–… ваш дедушка, его звали Горгоний, очень тосковал после смерти жены. Вы тоже очень любили бабушку и оплакивали её кончину. Чтобы развеять тоску, Горгоний решил вместе с вами проведать своего брата, который жил в Карфагене. Вас сопровождал мой отец, Адолий. Вы благополучно прибыли в Африку и наслаждались гостеприимством родственников. А в это время, как оказалось к Риму подходило готское войско. Вёл его смелый и хитроумный вождь Аларих. Напуганные жители покидали италийскую землю, спасаясь в дальних провинциях империи. Вы же с дедушкой и Адолием вдали от Рима избежали бедствий. Потом в народе говорили, да и до сих пор шепчутся старики, что беды можно было избежать. А началось всё с казни Стилихона, отважного полководца. Правда, был он варваром, из вандалов. Ну, так что же? Зато отстаивал интересы империи! Смело бился с другими варварами, что посягали на границы нашего государства. Даже Аларих, несмотря на победу, которую одержал некогда над ним Стилихон, почитал его и считал своим другом. Но Стилихон оказался бессилен перед интригами. Так мне говорил отец и добавлял, что при всех бедах, постигших тогда римлян, многие обвиняли не готского вождя, а трусливых сенаторов и министров: Олимпия, и префекта Иовия, начальника императорской опочивальни евнуха Евсебия и командующего гвардией варвара Аллоибиха, да ещё равнодушного к страданиям своих подданных императора Флавия Гонория, правившего тогда. Аларих просил, и притом настойчиво, заключить мирный договор. Отец рассказывал, что министры самонадеянно отвергли переговоры, но и к войне готовиться не стали. В ответ Аларих перешёл Альпы, и победно шествовал по италийской земле.

Фиделис говорил, а перед моим мысленным взором вставали картины: по горным склонам, через проходы на перевалах спускаются воины…

— Говорят, — продолжал Фиделис, — недалеко от Римини встретил Аларих святого отшельника…

Словно вижу: на проторенной дороге старец в длинном одеянии остановился перед всадником, за которым многочисленный воинский отрядом… «Смелый вождь! Отчего топчешь италийскую землю и несёшь разор? Зачем стремишься потрясать устои не тобой установленные? Куда устремлены твои дерзновенные деяния?» Аларих ответил: «Какая-то сверхъестественная сила, непонятная мне, заставляет идти на Рим и не отступать…» Долго смотрел старец на вождя готов, и открылось ему, что этот грозный и великий гот — орудие в руках небесной силы, что Вечный город должен понести наказание за свои слабости и пороки. И вождь готов продолжал вести войско на юг, и римляне, некогда покорители мира не могли его остановить!

— Отец говорит, — продолжал Фиделис, — что двор императора находился в Равенне. Но её Аларих не стал осаждать. Он шёл на Рим. Именно этот город давно стал символом римского могущества и славы. И именно этот символ хотел победить Аларих. Тетр, вспомните, господин, это слуга в вашем римском доме, рассказывал нам: готы, дойдя до стен Рима, окружили их, и перекрыли все пути в город и никто не мог провести что-нибудь съедобное жителям. Римляне, само собой, негодовали. Нашлись подлые людишки, они якобы видели и слышали, что Серена, вдова Стилихона тайно посылает письма готскому вождю. Сенаторы, не посчитались с тем, что она была племянницей императора Феодосия и тёткой императора Гонория, что она любила и воспитывала его словно родная мать! Они не искали доказательств её виновности, а осудили на смерть за измену! Меня, хоть и называют зелёным и скороспелым за мои суждения о взрослых, но я всё-таки думаю, что сенаторы не были умными людьми, — сказал Фиделис, ещё понизив голос. — Но разве не глупо было надеяться, что с её смертью варвары отступят от стен города. Несчастную Серену удавили! Готы по-прежнему остались в своём лагере вокруг Рима.

По словам Тетра, да и других выживших слуг, римляне голодали. Голодно стало и богатым. Богачи меняли свои драгоценности на любое, даже подпорченное кушанье. От голода и плохой еды начались болезни. Люди буквально зверели, убивали друг друга и ели убитых! Многие умерли от голода. Но кладбище располагалось за пределами стен Рима, и мёртвые лежали в городе. Зловоние проникало в каждый дом. Тосканские прорицатели убеждали городского префекта Помпейяна, что надо принести жертву прежним богам, и тогда они смогут вызвать молнию, которая поразит готов. Вопрос о жертвоприношении обсуждали в сенат! Корыстолюбивый министр Олимпий послал двух послов: сенатора Василия и главного трибуна нотариусов Иоанна к Алариху.

Будто вижу двух холёных мужчин в римских тогах, они высокомерно взирают на поджарых и жилистых с обветренной кожей воинов. Один посол презрительно, веско и в то же время небрежно бросает: «Римляне не унизятся ни до войны, ни до мира!» Второй снисходительно добавляет: «Если вождь готов, Аларих не согласится на капитуляцию, то римляне смогут мужественно начать с ним борьбу!»

— Отец с горечью повторял мне не раз, что это были пустые слова, — вздохнул Фиделис. — Какая уж тут борьба, когда римляне больные, голодные и совсем обессиленные.

Действительно, Аларих на заявление послов громко расхохотался и бросил: «Чем гуще трава, тем легче косить». Потом посмеявшись всласть, стал серьёзным и твёрдо сказал: «Хотите, чтобы мы ушли? Везите золото и серебро! Всё золото и серебро, что есть в Риме! Кроме того, приведите всех рабов — варваров! Тогда мы уйдём». Послы взирали на Алариха с недоумением. Видимо, уразумели, что сказано не в шутку, лица подёрнулись гримасой страха, и они пролепетали: «Что же тогда останется у римлян?» Аларих окинул их долгим взглядом и ответил: «Ваша жизнь».

Я же посмотрел на этого интересного паренька, Фиделиса.

— Ты, восхищаешься Аларихом?

— По правде сказать, вы, верно заметили, господин. Но прошу покорно меня простить.

— За что ты просишь прощения?

— Как же, господин, ведь к Алариху надо относиться как к врагу, а не восхвалять его заслуги.

— Ты можешь не опасаться и рассказывать мне всё, я не стану осуждать, ведь ты рассказываешь для того, чтобы восстановить мою память. К тому же и враги бывают людьми достойными уважения, хотя далеко и не всегда.

— Да, господин, и отец также утверждает, но предупреждает, чтобы я поменьше болтал об этом.

— Что же к мудрым словам родителей прислушиваться очень полезно. А, что было дальше с римлянами и Алахиром?

— Аларих всё ж таки сжалился над голодающими и пропустил возы с продовольствием. Снова амбары римлян наполнились зерном… Но отец ваш не пережил голодную пору. Говорят, он с детства был слаб здоровьем. А ваша мать после этого тяжело болела, но выжила, вынесла и первую, и вторую осаду Рима, — Фиделис вздохнул, задумчиво посмотрел на воду, бегущую за бортом.

По четыре весла с каждой стороны лодки дружно опускались, и мы быстро продвигались вперёд, сопротивляясь течению. Вслед за нашей следовало ещё четыре шестивёсельных лодки, полных груза и людей.

— А дальше? — спросил я.

— Тетр вспоминал, — продолжил юноша, — что Аларих посылал епископов к императору, умолял о мире, просил уберечь население от насилия и огня. Тетр до сих пор возмущается тем, что ни император, ни его министры не позаботились о жителях Рима. Разгневанный Аларих снова пошёл в поход, на этот раз подступил к пристани Остии. Он хотел признания не как вождя варваров, а как римского полководца, — так объяснял мне отец, — сказал Фиделис. — В Римском порту хранился зерновой хлеб, привезенный из африканской провинции. Аларих говорил, что уничтожит запасы. Страх перед голодом заставил сенат и народ принять требования готского вождя. Аларих настоял избрать другого императора вместо Гонория. Его выбор пал на префекта Аттала, который немедля назначил Алариха начальником западных армий, а брата жены Алариха Атаульфа возвёл в графы дворцовой прислуги.

— И мечта Алариха сбылась, он стал римским военачальником, — добавил я.

— Наверное, но скоро Аларих разочаровался в Аттале. Близ Римини с Аттала сняли царские отличия и отослали Гонорию в знак мира и дружбы, — промолвил юноша уже с долей сожаления и разочарования в герое. — Но по-прежнему мира не достигли. Отец считает, что министры императора вели себя самонадеянно, но нерешительно. По рассказам старожилов последней каплей, переполнившей терпение Алариха, стало принятие Сара, тоже готского вождя, при дворе императора. Сар был не только противником Алариха, но и личным врагом Атаульфа. Незадолго до этого недалеко от ворот Равенны воины Сара разбили один из отрядов Алариха, и через герольда Сар объявил всем, что Аларих недостоин дружбы и союза императора. Ни министры, ни сам император не предприняли ничего, чтобы смягчить оскорблённую честь Алариха. И этот мудрый гот недоумевал… — Фиделис, увлёкшийся своим героем и рассказом рассуждал уже от лица Алариха. — Почему римляне не идут на мирное сотрудничество с ним? Почему всё время проволочки, колебания? Почему дружат с его врагом? Гордость и звание покорителей мира не дают уступить варвару! Но, ведь они видели, что он сильнее их! Он заставил тысячи и тысячи людей голодать. Жители великого города были в его власти! Они откупились! Но он хотел официального признания его власти. Ведь он смог даже назначить другого императора! Правда, выбор оказался неудачен. Но таковы претенденты. Лучших среди них, наверное, и не осталось. А его гордость! Сколько раз ему пришлось наступить на свою гордость во имя интересов готов! Он считал, что они храбрее и смелее римлян, и, что Римская империя существует благодаря варварам…

II

Я смотрел на Фиделиса и удивлялся, если это розыгрыш, то юношу здорово информировали и он прекрасный актёр. Недалеко на берегу мимо проплывали разные постройки и все будто декорации из кинофильма о Древнем Мире, ни одной современной мне, ни одного человека в современной мне одежде, ни одного автомобиля. Если меня разыгрывают, то для чего такие размеры, такой масштаб? Я, конечно, не верил, что каким-то образом переместился на несколько веков, нет почти на полторы тысячи лет в прошлое.

Откуда у этого римского юноши восхищение человеком, который пытался захватить его родину? Что это? Восхищение подростка смелостью и отвагой, которую он не видел в своих соотечественниках или преклонение перед силой?

–… действительно, империя, — Фиделис сменил тон на менее эмоциональный, но в котором проскальзывали грустные нотки, — представляет собой котёл, где смешались множество народов, как говорит мой отец. Он считает, что чистокровных римлян осталось мало, а варваров в империи давно большинство. Приток этой, по его словам новой свежей крови уже необходим дряхлеющему государству. На многих важных постах стоят римляне варварского происхождения, так объяснял мне отец.

Я посмотрел на наших гребцов, они хоть и работали усиленно, это и понятно, каждому хочется побыстрее добраться до дома, но в тоже время жадно прислушивались к рассказу Фиделиса, который не предназначался для их ушей, но увлёкшись повествованием, юноша говорил всё громче и громче.

Мы обогнули крутой выступ берега — впереди ссужающаяся водная дорога — речное русло. Вдоль берегов раскинулись разные по величине участки чьих-то усадеб и далеко не все выглядели ухоженными и возделанными, за деревьями или кустарниками или лоскутами пашни светлели постройки. Фиделис же продолжал:

— Отец считает, что Равенна Алариху не была нужна. Рим, Вечный Рим — символ могущества империи должен пасть, должен открыть ворота сильнейшему! Об этом наверняка мечтал вождь готов. И снова Аларих подступил к стенам Рима.

Фиделис рассказывал с таким воодушевлением, будто речь шла не о завоевателе — вожде варваров, а о легендарном герое Рима. Да, подростку нужны герои, нужно кем-то восхищаться и на кого-то равняться. Но беда той стране, где люди стыдятся своих правителей, а дети берут пример с недавних врагов!

— Страх у римлян рос и рос, они ощутили своё бессилие, — так говорил мне Тетр. — Кипучая энергия предков растворилась на безграничных просторах империи, на протяжении десятилетий и веков рассеивалась на территории завоёванных земель. Тетр считает, поэтому потомки великих завоевателей стали слабы, глупы, и беззащитны, — юноша произнёс это с таким сожалением и неудовлетворённой жаждой гордости своей родиной, что мне стало его жаль.

Как блестели глаза, и оживало лицо, когда он говорил об Аларихе! И как уныл у него вид и как печален взгляд, когда речь шла о неразумных действиях римских властей! Романтическая натура Фиделиса, которая проявилась в его рассказе, страдала от отсутствия подвигов земляков в его время. Он продолжал, стараясь говорить спокойнее, но сдерживаемые эмоции то и дело прорывались:

— Готские рабы ночью открыли ворота и впустили в Рим войско Алариха. Воины вбежали и вскоре подожгли дома по обе стороны от ворот, так вспоминали очевидцы, которые утверждали, что так варвары осветили себе путь. Когда ваша мать проведала, что воины Алариха беспрепятственно разгуливают по улицам Рима и не получают никакого отпора, поняла, что РИМ побеждён окончательно! Великая империя погибла! Погиб дух величия и непобедимой славы! Сами готы, а среди них было немало ревностных христиан, судя по воспоминаниям, щадили прекрасные постройки, особенно церкви, да и людей не истязали. Но в войске Алариха кроме них находились гунны, сарматы, аланы, другие германские племена, которые были язычниками. Вот те не отличались особым милосердием, грабили, насиловали, убивали. Они, наконец-то дорвались до недоступного богатства повелителей народов!

Ваша мать решила, что пришёл конец римскому господству над миром, и скоро наступят иные времена, времена власти варваров. Увидела, что римляне не могут противостоять их напору, а значит неминуемо растворяться в них. Ужас объял её, словно она стояла на пороге конца света. Для неё это и было концом всего, чем она жила. Уходила её родная эпоха, а впереди — всё для неё чуждо. Мир её рухнул, а в другом она жить не хотела. Не смогла вынести потрясения. Если бы не её прощальное письмо, где она описала своё смятение и ужас от самого факта прихода варваров в Вечный город, то все подумали бы, что она погибла от их рук. Но это не так. Она сама остановила биение своего сердца ударом кинжала…

— Простите, господин, но, я думаю, ваша мать поторопилась оставить вас сиротой. Аларих через три дня увёл своё войско, и никакого конца света не произошло.

— Фиделис, ты прав, конца света нет. Но права и она, закончилась пора власти Рима над миром. Конец света, то есть разрушение привычного мира не всегда одномоментен, он может растянуться на годы, часто на десятилетия, а то и сотни и даже тысячи лет. Бывает, что современники и не замечают, что мир меняется кардинально, и внуки живут уже в совершенно иных условиях, чем их деды, и тем более прадеды, — ответил я.

— Однако ж, — возрился на меня Фиделис, — память у вас не совсем пропала и ничего подобного я раньше от вас не слышал.

— О, это загадки человеческого организма и возможности человеческого мозга, — попытался я вывернуться.

— Странно господин, и странно, что вы говорите, что моё мнение и утверждение вашей матери верно, но мы оба одновременно не можем быть правы!

— Бывает и так, — печально улыбнулся я.

Фиделис задумчиво смотрел на воду и берег, но похоже, что их и не видел, а думал о чем-то, возможно о моих словах или кого-то вспоминал. Потом встрепенулся.

— Господин, вот мы и прибыли, — радостно объявил юноша.