Пока не пробил час

Ирина Глебова, 2011

Что может быть загадочнее великосветских тайн столичного Петербурга и Москвы начала прошлого века? Только тайны маленьких провинциальных городков – вроде Белополья, в котором развивается действие романа Ирины Глебовой «Пока не пробил час». Следователь по особо опасным делам, потомственный дворянин и огромного ума человек Викентий Петрусенко берется за расследование темного дела: убита местная красавица Любовь Савичева – богатая «веселая вдова», о которой мечтали все мужчины городка, и холостые, и женатые. Подозрение падает на отпрыска знатной фамилии – Юлиана Кокуль-Яснобранского. Но уж слишком ладно шьют дело молодому аристократу… пока его в свои руки не возьмет сыщик Петрусенко! Увлекательный сюжет, яркие и запоминающиеся характеры, психологически достоверная интрига – вот главные черты книг Ирины Глебовой в серии «Интересный детектив»!

7

Юлика сильно знобило. Последние дни погода испортилась — дули холодные ветры, гнали тучи, хотя дождей еще не было. Каменное одноэтажное здание — пристройка к полицейскому управлению — в жару хорошо прогревалось. Но стоило чуть похолодать, и оно тут же выстывало. Но молодого арестанта била неуемная дрожь не только от этого. До сегодняшнего дня он все бодрился. Да, временами накатывал страх — особенно после допросов исправника Макарова. Страх от предощущения неотвратимой беды. Однако он говорил себе: «Ерунда, все неправда, все выяснится! Уж суд-то разберется…»

Теперь же он сидел в камере, подняв плечи, натянув чуть ли не на голову куртку. Зубы стучали. От холода, казалось, останавливается сердце. Он ни о чем не думал, совершенно ни о чем. Все дни, которые он провел в этой камере, были заполнены бесконечными размышлениями: что же произошло на самом деле, почему, какова степень его вины, или все совершенно случайно?.. Можно ли было этого избежать, сделать что-то по-другому, выбрать иной вариант поведения?.. Как мучительно было думать о том, что, выйдя к городу чуть-чуть с другой стороны, он не попал бы во двор к Савичевой! Какие диалоги он мысленно вел со следователем, какие неотразимые аргументы в свою пользу находил! Иногда так увлекался, что начинал говорить вслух, размахивая руками, и только тогда спохватывался… А еще он мысленно разговаривал с матерью… и с отцом. После этих его вдохновенных монологов они спешили к нему на помощь, приводили в трепет здешнее местечковое начальство, доходили до самых верхов, до государя императора!.. Ах, какими сладкими иногда казались ему собственные фантазии! И однажды Юлик поймал себя на мысли: а ведь ни разу он не представил, что ему на помощь спешит великий магистр Дидиков — во всем своем мистическом могуществе! Почему же? — спросил себя молодой человек. И пожал плечами, прекрасно осознавая, что вера его в потусторонние силы почти сошла на нет. А вот вера в мудрый и справедливый суд росла с каждым днем приближения этого суда. Ничего иного ему и не оставалось.

И вот суд состоялся. И не осталось никаких надежд, упований. Никаких мыслей. Только дрожь от холода.

На столе перед ним стояли миски с едой, кружка с чаем. Ужин принесли совсем недавно, он был еще теплым. Но Юлику не просто не хотелось есть: ему даже мысли такой не приходило. Наверное, он просто не заметил, когда конвоир занес и поставил еду на стол, не услышал, что тот говорит… Хотя кормили здесь хорошо. В первые дни ареста он даже пошутил:

— Может, я не заключенный, а гость, с которым не хотят расставаться? Или здесь всех преступников так обхаживают?

У него и камера была особенная — уютная, если можно так выразиться. Не нары, а железная кровать, мягкий новый матрац и подушка, чистое белье. Стол со стулом, в нише за занавеской — полочка для вещей. И даже — коврик на полу: старый, конечно, вытертый, и все же… Но, конечно, особенно хорошо было питание.

На его реплику дежурный городовой ответил, что еду ему приносят из ближайшего ресторана по особому распоряжению исправника Макарова.

— Другие, которые арестованные, известно, кормятся за казенный счет, как положено. А для вас особое распоряжение вышло.

Когда же на очередном допросе Юлик шутливо-изысканно попробовал поблагодарить исправника, тот сухо усмехнулся:

— Это дань вашему происхождению. Многие именитые горожане были дружны с вашими родителями, уважают их. Их, но отнюдь не вас!

Теперь ресторанная порция бефстроганова, салат, кусок яблочной шарлотки и чай стояли нетронутыми.

В коридоре за дверью раздался какой-то шум, лязг, охранник засуетился, послышался его быстрый говор. Потом откинулась небольшая ставня, прикрывающая зарешеченное окошко в двери. Смотревший несколько секунд разглядывал неподвижного, ни на что не реагирующего Юлика, потом приказал охраннику открыть камеру. Только тогда молодой человек вздрогнул и поднял взгляд. На пороге стоял начальник полиции, исправник Макаров. Он смотрел на Юлика со странным выражением участливости. Медленно, словно приходя в сознание, молодой человек одернул куртку, непослушными пальцами стал застегивать пуговицы. «Добился своего и пришел пожалеть…» — мелькнула мысль. И словно раздвинула вязкое безмолвное небытие, в котором он пребывал. Возродилось ощущение жизни, реальности, а вместе с ними воскресли злость и гордость. Нет, нет, именно этот служака, так ретиво доказывающий его вину, не увидит молодого Кокуль-Яснобранского опустившимся, напуганным до смерти слизняком! Пусть никто не забывает, что он, Юлик, — из старинного именитого рода! И это только по материнской линии. А если вспомнить отца — там тоже княжеская кровь! Кто по сравнению с ним этот исправник? Самое большее — мелкопоместный дворянчик, которому только и остается, что делать карьеру по охранному ведомству!

Макаров стоял молча, чуть склонив голову. Его темные, всегда такие пронзительные глаза смотрели с непонятным выражением. Он словно хотел о чем-то спросить, но не решался. Но вот он быстро повернулся к двери.

— Зыкин, — бросил стоящему за его спиной городовому, — пойди отдохни. Я переговорю с заключенным.

Охранник вышел, плотно прикрыв дверь, но не заперев. Макаров подошел к Юлику почти вплотную, сел на стул прямо напротив.

— Послушайте, Яснобранский, — начал он было.

— Кокуль-Яснобранский! — резко перебил его Юлик. — Не забывайтесь! Убийцей вы меня сделать сумели, но вот фамилию отобрать не в вашей власти!

Он вдруг понял, что уже не дрожит и совсем не мерзнет. И даже испытывает радость, видя растерянность и смущение исправника.

— Хорошо, хорошо! — Макаров примирительно махнул рукой. — Прошу простить. Но я и пришел поговорить как раз об этом. — И, уловив недоумение на лице Юлика, пояснил: — О том, что я сделал вас убийцей. И о том, что от меня зависит.

Он помолчал, видимо ожидая вопросов, но его собеседник тоже молчал. Тогда Макаров вновь заговорил сам:

— Скажите, Юлиан, почему вы так странно ответили на вопрос судьи? «Не знаю…» Я ждал, что вы будете все отрицать — как обычно. Или уж признаетесь — деваться-то некуда. Почему?

Настороженная напряженность вдруг покинула Юлика. Словно сжатая до упора пружина нервов не распрямилась со звоном, а, тихо звякнув, просто ослабла. Он криво усмехнулся — уже не зло, а утомленно.

— Не знаю… просто не знаю, почему так ответил. Нашло что-то. Устал до того, что уже не хотелось сопротивляться, доказывать… Вам не понять!

— Этого, может, и не понять. Но вот другое… Скажу откровенно: я стал сомневаться в вашей виновности.

Юлик долго молчал, потом пожал плечами:

— И что это значит?

— Вот уже несколько дней я все думаю: ведь ни одной прямой улики против вас нет, одни только косвенные. А вдруг то, что вы говорите, — правда? И все улики — роковые совпадения?

— Почему же это не пришло вам в голову раньше? До суда?

— Приходило, признаюсь вам откровенно. Но я гнал эти мысли прочь. Моя семья и семья Савичевых очень дружили, я вам об этом уже говорил. Вот и хотелось поскорее найти убийцу, изобличить, засудить, пустить по этапу! А вы… Поначалу, когда еще так невозможно было представить… Любовь Лаврентьевну мертвой, когда гнев разрывал сердце, а все указывало на вас, я вас ненавидел. И потом, когда уже вел дело, совершенно не сомневался в вашей виновности.

Пока Макаров говорил — так искренне и как бы даже поэтично, — на Юлика вновь накатила апатия. Глаза потухли, плечи опустились, руки расслабленно легли на колени. «Хорошо ему каяться, когда уже ничего нельзя исправить». Он упустил несколько фраз исправника, но вдруг встрепенулся. Тот говорил:

— А перед самым судом жена открыла мне тайну… Они с Савичевой были близкими подругами. И Любочка не так давно призналась моей жене, что у нее есть мужчина… Близкий друг. Однако кто это, она сказать не захотела, ни за что! А это, как я себе представляю, значит, что он или известная в городе личность, или человек несвободный, женатый. Возможно, то и другое разом.

Юлик пожал плечами:

— Это как-то может меня оправдать?

— Подождите! — нетерпеливо оборвал его Макаров. — Она, то есть покойная, оказывается, и переехала в свой уединенный дом, чтоб там с ним встречаться. При этом всегда старалась отослать слуг! Улавливаете? В тот вечер слуг тоже не было в доме!

— Значит, тот человек мог прийти к ней…

— Вот именно! А еще Савичева говорила Вере — это моя жена, — что не хочет больше скрывать их отношений. Или огласка, или полный разрыв. А ее тайный друг не соглашался ни на то, ни на другое. И они сильно ссорились последнее время.

— Это все вам рассказала жена еще до суда?

Макаров тяжело вздохнул и кивнул:

— Да, именно до суда. Но ведь это все совершенно бездоказательно! Слухи о том, что у Савичевой есть любовник, по городу ходили уже давно. Скажи я об этом — никого бы не удивил, ничего бы не изменил в следствии.

— Нет! — Юлик вскочил и возбужденно заходил по камере. — Кое-что могло бы измениться! Присяжные приняли бы во внимание вероятность другого, неизвестного преступника!

— И что? — усмехнулся исправник. — Вынесли бы вердикт «Невиновен»? Уверяю вас, этого бы не случилось. Дольше бы совещались, кто-то бы высказал сомнения, но потом все бы сошлись на том, что слухи о любовнике — всего лишь слухи, а убийца — вот он, пойман, изобличен.

— Что же это за присяжные такие, если их решение можно вот так предсказать!

— Обычные люди, не хуже и не лучше других.

Макаров сидел на стуле, положив ногу на ногу, сочувственно смотрел на мечущегося по камере молодого человека. Но вот Юлик остановился, вновь опустился на заскрипевшую кровать.

— Да ладно, — сказал вмиг севшим, уставшим голосом. — Скажите прямо, что просто побоялись выставить себя в неприглядном виде. Так быстро и браво арестовали убийцу, а он, может быть, вовсе и не убийца!

Он поднял взгляд и пристально, не моргая, посмотрел в глаза исправнику. Макаров тоже не отвел взгляда. Его карие глаза казались почти черными — бездонными, непроницаемыми, спокойными. После долгой паузы он ответил:

— Это правда. Я дорожу репутацией хорошего следователя. И потом… я ведь всего лишь стал сомневаться. Уверенности в вашей невиновности у меня нет.

Вдруг, совершенно неожиданно, начальник полиции наклонился и крепко взял арестанта за запястье. Спросил быстро совершенно иным, взволнованным и даже дрогнувшим голосом:

— Скажите, Юлиан… Скажите мне честно — ведь это уже ни на что не повлияет… Вы убили Савичеву? Или нет?

Все мускулы его лица напряглись, глаза смотрели так, словно этот ответ был ему очень важен.

— Нет! Нет! Нет! — Юлик выдернул руку и откинулся, прислонившись спиной к стене. Его тихий голос по интонациям был похож на крик. — Ни этой женщины, никого другого я не убивал!

— Вот и хорошо! — Теперь Макаров вскочил на ноги и прошелся по камере. — Я верю вам, а это для меня главное. Потому что теперь я смогу сделать то, что решил. Я помогу вам бежать.

И, не давая Юлику опомниться, он сел рядом с ним и вновь крепко сжал запястье. Сказал жестко, но совсем не так, как на допросах: теперь это был голос старшего друга, предостерегающего неразумного юнца:

— Посидите смирно и послушайте меня. Не прерывайте… Да, я полицейский до мозга костей и горжусь этим. И я человек, обладающий совестью, — одно вовсе не исключает другое. Скорее наоборот: хороший полицейский почти всегда человек принципов и морали. Прекрасно понимаю, что именно я сыграл главную роль в вашем аресте. А значит, если вы осуждены безвинно, — и ответ нести мне. Перед самим собой. Даже если никто о том не будет догадываться, как я смогу жить с такой тяжестью на душе?

Юлиан молчал, совершенно сбитый с толку. «Я помогу вам бежать»! Это что — шутка? Но каждая фраза Макарова, четкая, ясная, словно убирала пелену с его затуманенного разума.

— И потом, — продолжал исправник, — я ведь знаю, что вас ждет. Повезло вам, конечно, — могли бы и приговорить. Но каторга… Вы не то что пятнад-цать — и двух лет не протянете! Я вас, Юлиан, неплохо узнал за время нашего вынужденного общения. — Он скупо усмехнулся. — Вы человек очень нежной и впечатлительной душевной конструкции. На каторге волчьи законы, и не столько от охраны, сколько от самих каторжан. Такие, как вы, там не выживают. Или теряют человеческий облик… Да! И как же мне жить дальше, зная о том, что отправил вас на гибель? Невиновного, да еще человека благородного происхождения, сына столь уважаемых людей! Я не смогу об этом забыть и в конце концов сам себя изведу!

Они молчали, сидя рядом. Может быть, Макаров думал, что Юлик что-нибудь скажет, спросит. Но тот был ошеломлен. И тогда исправник добавил тихо:

— Нет, я не могу позволить сам себе поломать жизнь. А ведь поломаю — совесть замучает! Вот и решил: бежать — это лучший выход и для вас, и для меня.

— Да как же это сделать? — наконец-то пришел в себя Юлик. — Вы что же, выведете меня отсюда?

Макаров засмеялся, и это сразу разрядило обстановку.

— Нет, мой друг! Я все-таки своей карьерой дорожу, и очень. Никто не должен догадаться о моем участии в этом деле. Но я все продумал, сейчас расскажу.

Он взял со стола миску с едой, кружку с чаем, подошел к двери и толкнул ее ногой. Подскочил охранник и тут же вытянулся перед ним.

— Зыкин, ты раскочегарил уже свою печку? Вот и хорошо. Возьми, подогрей еду, заключенный поест.

Потом снова плотно прикрыл дверь, сел рядом с Юликом и обнял его за плечи.

— Свой побег вы, Кокуль-Яснобранский, организуете сами. Решетка на окне не слишком прочная. Рукой, конечно, не выломать, но я принес ножовку. Вот она.

Макаров быстро распахнул китель и показал укрепленную под мышкой небольшую пилочку в раме.

— Она очень острая. Перепилите вверху пару прутьев и отогнете. Думаю, сил у вас хватит. Если нет — перепилите еще и внизу. Ножовку обязательно заберете с собой.

— Даже если заберу… Вон, охранник скажет, что у меня были только вы. Значит, и инструмент могли передать вы. Как с этим?

— Меня в подобном пособничестве никто никогда не заподозрит! Скорее всего, следствие решит, что у вас в городе нашелся пособник или друг, он-то и перепилил решетку извне… Это я беру на себя. Главное, чтоб вы решились.

— А как же охранник? Разве он не услышит?

У Юлика уже горели глаза, он нервно сплетал и расплетал пальцы.

— Не услышит, об этом я позабочусь.

Макаров вдруг тихо засмеялся, оглянувшись на дверь.

— Я сегодня специально поставил Зыкина. У нас все знают, что он настоящий педант — все делает исключительно в определенное время. Сегодня это будет как раз очень кстати. Через час после полуночи он сядет попить чайку и перекусить — он всегда так делает. Я устрою так, что после еды он крепко заснет, до самого утра. И никак не сможет вам помешать.

— Хорошо! — Юлик усилием воли заставил себя успокоиться и рассуждать здраво. — Выпилю я решетку, убегу… Даже если ваш Зыкин хватится меня только утром, далеко уйти мне не дадут. Обложат, схватят. Вы думаете, не сумеют выпытать, как, каким образом я смог убежать? С чьей помощью?

— Вы логично рассуждаете! — Макаров засмеялся. — Однако помолчим…

В дверь постучали, вошел городовой с миской и дымящимся чаем. Увидел отрешенно сидящего заключенного и прохаживающегося по камере исправника.

— Поставьте на стол, — кивнул тот. — Ешьте, Кокуль-Яснобранский, набирайтесь сил. Завтра вам в долгий путь…

Когда за Зыкиным вновь закрылась дверь, Макаров вернулся к разговору.

— Да, вы правы — я должен остаться вне всяких подозрений. Только так ваш побег сможет быть успешным. И сейчас вы поймете почему… Вы будете скрываться у меня дома!

— Это и вправду неожиданно! — Юлиан вскочил на ноги. — Как же так, объясните?

— Да вы и сами только что все объяснили, Юлиан! Зачем же организовывать побег так, чтобы вас поймали и меня изобличили? Я был бы последним глупцом! Пусть вас ищут везде, где только можно! А мой дом — то место, где искать никто не станет. Вы спокойно поживете там, дождетесь, пока утихнет шум и азарт поиска, а потом легко и незаметно покинете город… Вам есть где спрятаться после?

— Есть, — ответил Юлик, сразу подумав о мэтре Дидикове. Тот его, конечно же, не выдаст, сумеет укрыть среди своих многочисленных приверженцев. А потом он проберется за границу, к матери… Но, бог мой, правда ли все, что он сейчас слышит?

— Зачем вы все это делаете? — Юлик осторожно повернулся к Макарову. — Побег, укрытие в вашем доме… зачем вам это нужно?

— Вы не поверили мне? — Макаров покачал головой. — Я ведь сказал: совесть не даст мне жить спокойно, изведет. И еще… Если вы сумеете укрыться как следует, через некоторое время я, возможно, вообще сниму с вас обвинение… Если убийца не вы, значит, тот негодяй ходит на свободе, жирует и смеется над нами! Надо мной! Эта мысль уже мучает меня, изводит. Я возобновлю следствие, пусть даже и негласно, найду того, кто убил Савичеву! Тогда и вы сможете жить спокойно, открыто.

Наступила долгая пауза. Вдруг Юлик сказал решительно, почти весело:

— Давайте ножовку!

Быстро взял инструмент и спрятал его под подушку.

— Рассказывайте, как я найду ваш дом?

— Молодец! С таким настроением у тебя все получится! — Макаров незаметно перешел на «ты», и Юлик воспринял это как должное. — Ты ведь с нашим городом немного знаком? Отсюда, от этого здания, видна Никольская церковь…

— Знаю!

— Обойди ее слева, сразу начнется широкая улица — каштановая аллея. Третий дом, тоже по левой руке, будет мой. Узнаешь его по воротам: каменные беленые столбики и решетка с вот такими коваными вензелями…

Макаров достал карандаш и листок бумаги, быстро набросал рисунок.

— Запомнил?

И когда Юлик кивнул, смял листочек и сунул себе в карман.

— Ворота я оставлю незапертыми, двери в дом — тоже. Слуги у нас приходящие, не ночуют.

— А… ваша жена?

— Моя жена — моя единомышленница. — Голос у Макарова потеплел, уголки губ тронула легкая улыбка. — Ведь именно она заставила меня по-настоящему усомниться в вашей виновности. И поддержала мой план. От нее у меня секретов нет.

— Если так, что ж… я вам очень благодарен. Дай бог, чтобы все получилось!

— Получится! Давай прикинем по времени… Значит, в час ночи Зыкин поест и минут через пятнадцать-двадцать заснет. Подожди немного, чтобы заснул покрепче, проверь — постучи в дверь. Когда убедишься, что все спокойно, начинай пилить. За час, думаю, управишься. И сразу — ко мне! Не торопись, пробирайся осторожно. Я со своей стороны постараюсь, чтобы в это время на этих улицах не было городовых. А горожане у нас по ночам не гуляют — провинция… Вот и получается, что ты будешь у меня часа в три или около того.

Конец ознакомительного фрагмента.