Пока не пробил час

Ирина Глебова, 2011

Что может быть загадочнее великосветских тайн столичного Петербурга и Москвы начала прошлого века? Только тайны маленьких провинциальных городков – вроде Белополья, в котором развивается действие романа Ирины Глебовой «Пока не пробил час». Следователь по особо опасным делам, потомственный дворянин и огромного ума человек Викентий Петрусенко берется за расследование темного дела: убита местная красавица Любовь Савичева – богатая «веселая вдова», о которой мечтали все мужчины городка, и холостые, и женатые. Подозрение падает на отпрыска знатной фамилии – Юлиана Кокуль-Яснобранского. Но уж слишком ладно шьют дело молодому аристократу… пока его в свои руки не возьмет сыщик Петрусенко! Увлекательный сюжет, яркие и запоминающиеся характеры, психологически достоверная интрига – вот главные черты книг Ирины Глебовой в серии «Интересный детектив»!

2

В доме у председателя дворянского собрания, отставного полковника Кондратьева, начинался бал в честь именин его жены. Гости уже покидали столовую после обильного угощения, постепенно заполняли большой зал, где играла музыка и танцевали первые пары.

Экипаж исправника Макарова — начальника уездной полиции — только въехал в курдонер — парадный двор. Кондратьевы были одной из самых богатых фамилий в Белополье, и их городской дом был выше всяких похвал. Светло-желтый двухэтажный корпус, мягко закругленный на торцах, казался необъятным. Четыре колонны у центрального входа образовывали красивый портик. Строгие линии здания смягчали лепные гирлянды и вазы в глубоких нишах. Слева и справа, чуть выступая вперед, расположились два небольших изящных флигеля. Макаров знал, что один из них — библиотека, другой — домик для гостей. Исправник быстро взбежал на высокое мраморное крыльцо, швейцар распахнул перед ним дверь, склонившись. Следом за Макаровым несли большую корзину прекрасных роз — белых, розовых и алых.

— Анатолий Викторович! — Полковник Кондратьев стоял наверху парадной лестницы, раскинув руки. — Наконец-то! Ираидочка, иди сюда, сейчас тебя будет поздравлять самый красивый мужчина города!

Из приоткрытой двери залы выпорхнули вслед за хозяйкой всплески смеха и такты веселой музыки. А она и в самом деле выпорхнула — изящная миниатюрная женщина, миловидная, с молодыми блестящими глазами. Никто и никогда не дал бы ей ее сорока пяти лет. Муж по этому поводу с армейским грубоватым юмором шутил: «Маленькая собачка — всегда щенок!» А в мужской компании вместо «собачка» он говорил другое слово, раскатисто хохоча. Но все знали, что это так, ради красного словца, а вовсе не для того, чтобы обидеть жену. Упаси боже! Свою Ираидочку полковник обожал и, насколько знали его приятели, никогда ей не изменял.

Макаров поставил к ногам именинницы корзину с розами и расцеловал ее в обе щеки. По-родственному. Его с Кондратьевым в самом деле связывали родственные узы: они с полковником были женаты на двоюродных сестрах. Глядя на веселое, восторженное лицо Ираиды Артемьевны, Анатолий Викторович невольно подумал: «Наденька — копия матери! И через много лет она останется такой же веселой, милой и молодой…» Наденька была дочерью Кондратьевых.

— Анатоль! — Полковник подхватил его под руку и повлек в сторону банкетной залы. — Ты опоздал к общему столу…

— Прости, Сергей Сергеевич, служба, дела. Рвался изо всех сил!

— Я не упрекаю тебя, говорю только, что я все предусмотрел. У меня для опоздавших гостей отдельный столик накрыт.

В уютном уголке банкетной залы стоял небольшой, сервированный закусками и вином стол. Пока Кондратьев и Макаров выпивали по первой рюмочке, два расторопных лакея уже принесли блюдо с дичью, запеченной в яблоках с черносливовым соусом, — прямо из духовки. С полчаса мужчины выпивали, закусывали и приятно беседовали. Наконец Анатолий Викторович вытер пальцы крахмальной салфеткой и решительно встал.

— Пора и к дамам. Вера меня уже небось заждалась.

— Не думаю, что твоя жена скучает! — засмеялся полковник. — Такой очаровательной женщине кавалеры не дадут пропустить ни один танец. Да и она, насколько я знаю, не отказывается.

— Да, — согласился Макаров. — Верочка очень любит танцевать.

— Вот за что люблю вас! — Кондратьев обнял Анатолия за плечи. — За то, что вы с Верой так дружны! Не только любите друг друга, но и уважаете личность. Ни ревности, ни подозрений, всегда так внимательны друг к другу и, в то же время, в своих поступках вольны. Я бы сказал — вы идеальная супружеская пара!

— Вот именно… пара, — повторил Макаров с внезапно пробившейся горечью.

Кондратьев сразу же понял, что тот имеет в виду.

— Это, конечно, печально, что у вас нет детей… Но, Анатоль! Вы ведь еще молоды! Тебе сколько? Тридцать пять? А Верочка моложе…

— Всего на год.

— Ну так это еще не возраст! Еще, бог даст, и ребятишки пойдут…

Тут они распахнули двери бальной залы и попали на самые первые такты вальса. Макаров сразу увидел свою Веру в объятиях, правда очень корректных, фабриканта Матвеева. Когда-то предок его, коллежский асессор, построил суконную фабрику, сколотил на ней свой первый капитал. Теперь же Матвеев владел и сахарозаводом, и паровыми мельницами, и маслобойнями… Впрочем, все нынешние гости если и не были миллионщиками, то занимали значительные должности в городе. Вот как он сам. Макаров с усмешкой подумал, что, возможно, он один из самых скромных по достатку людей в этой зале. Но зато — власть, да еще какая! И к тому же родня хозяину.

Жена увидела его и, кружась в туре, махнула издалека рукой. Он улыбнулся ей и оглянулся вокруг. Недалеко, у колонны, обмахиваясь веером, в окружении кавалеров стояла Любовь Лаврентьевна Савичева. Но полное имя совершенно не подходило такой женщине. Она, конечно же, была просто Любочкой — яркой, испанского типа, красавицей. Судя по всем подсчетам, ей уже должно было исполниться тридцать, а то и немного больше, но она была такой игривой, зажигательной, молодой! Да и кто стал бы считать годы такой женщины? За глаза Любовь Лаврентьевну называли «веселой вдовой». Она и вправду была вдова и, на удивление многим, честно выдержала год траура. Но вот уже несколько месяцев веселилась, не пропуская ни одного праздника, словно торопилась наверстать упущенное.

Макаров встретился взглядом с женщиной, улыбнулся и направился к ней. Ну конечно же, Любочка отклоняла все приглашения, потому что увидела его. И ждала. Она знала, что Анатолий Макаров — лучший кавалер в городе. Сама же она тоже была прекрасной партнершей в танцах. Когда в середине залы две пары встретились — Анатолий с Любовью и Вера с Матвеевым, — Вера приветливо улыбнулась им. А Любочка послала подруге воздушный поцелуй. А потом сказала Макарову:

— Ах, Анатолий Викторович, вам так идет штатское! Впрочем, как и мундир.

— Спасибо, Любовь Лаврентьевна, я тронут!

И они весело рассмеялись. Потому что смешно им было называть друг друга официально — по имени-отчеству. Ведь семьи их дружили уже много лет.

Покойный муж Любови — Владимир Савичев — владел богатыми угодьями в здешней губернии. Он был постарше Анатолия Макарова, но они вместе служили в кавалерии и, как земляки, крепко дружили. Савичев рано вышел в отставку, чтобы принять наследное поместье. Скоро его избрали гласным — депутатом в уездное земское собрание, и он охотно занимался и общественной, и благотворительной деятельностью. А Макарова, по его желанию, перевели в полицейский департамент, и скоро он тоже вернулся в родное Белополье, чтобы взять под свое крыло всю полицейскую службу: правительство назначило его исправником. Друзья встретились вновь, дружба возобновилась и особенно укрепилась, когда оба обзавелись семьями. Макаров женился первым — Вера была его нареченной невестой с юных лет. Савичев же из одной своей поездки в Киев вернулся с красивой женой — влюбился в артистку драматического театра и сразу женился. Вера и Любочка тоже подружились. А больше года назад Владимир начал болеть. Врачи признали у него больную печень, лечили, но там уже начались какие-то необратимые процессы. Здоровый, по сути, мужчина сгорел меньше чем за полгода. Внезапно овдовев, Любочка поначалу сильно горевала. В тот период она особенно привязалась к Макаровым. Вера поддерживала ее и опекала во всем. Они стали такими близкими подругами — неразлейвода! Анатолий подозревал, что особенно сближает женщин то, что у обеих нету детей.

Следующий танец Макаров танцевал с женой. Спросил:

— А где же Надя, что-то я ее не вижу? Неужели нашлись более важные дела, чем именины матери?

— Нет-нет, она здесь, — ответила Вера. — Наверное, вышла в сад с молодежью.

— Наверняка и молодые люди среди них есть! — засмеялся Анатолий.

— А что же ты хочешь, девушка на выданье — девятнадцать лет. А как хороша! Вот молодые люди и роятся вокруг нее. Да и не только молодые…

Макаров, подчиняясь музыке и законам танца, пропустил жену под вытянутую руку, быстро-быстро закружил и ловко поймал в объятия — раскрасневшуюся, смеющуюся:

— Ах, Анатолий!

Легко тронул губами ее ладонь, опустившуюся ему на плечо, и повел дальше. Танцор он был отменный. И лишь потом продолжил:

— Да, Наденька Кондратьева красивая девушка. Но ведь и приданое каково!.. А это тоже, знаешь, привлекает, как мух на мед.

Вера пожала плечами.

— Среди ее друзей и поклонников бедностью что-то не пахнет. Уж во всяком случае — на сегодняшнем празднике. Если кто-то и ухаживает за Надюшей, то исключительно из-за нее самой.

Танец кончился. Макаров подвел жену к Любочке, извинился:

— Пойду покурю.

И направился в сад. Уже сгущались сумерки, но всю территорию вокруг дома освещали высокие красивые фонари. Их блеск словно удваивался, отражаясь в чистой воде пруда. Пруд был большой, капитальный, с каменной кладкой вдоль причудливо изогнутых берегов, по нему было разбросано несколько чудных островков и плавали редкие белощекие казарки, привезенные откуда-то из Германии. На другом берегу пруда стояла ярко освещенная беседка-сцена, откуда тоже доносилась музыка. Не такая, как в доме, где гремел оркестр и продолжались танцы. Здесь играли тихо, для настроения — пианино, скрипка, альт и гобой. Вокруг столиков под деревьями толпились мужчины и женщины, многие прогуливались по каштановой аллее, по песчаным дорожкам среди клумб.

— Анатолий Викторович! — окликнули Макарова. — Составьте компанию!

Он подошел к небольшой группе мужчин. Здесь был председатель земской управы, два брата Федоровых — зажиточные местные помещики — и отставной армейский капитан Селецкий, владеющий нынче городской типографией и издающий газету «Белопольский вестник».

— Американское зерно заполоняет европейский рынок, и с этим ничего не поделаешь, — говорил Селецкий с апломбом, видимо продолжая начатый спор. — Цены падают, только крепкие помещичьи хозяйства могут этому противостоять.

— Ты, Петр Трофимович, как всегда, преувеличиваешь американскую опасность! — похлопал издателя по плечу один из братьев. — Мы, например, вовсе этой напасти не ощущаем. Особенно в прошлом и нынешнем году.

— Да, — подхватил второй, помоложе, — какие два урожайных года подряд, небывалые! И пшеница, и рожь, и ячмень — и Украину, и Россию обеспечим, по своей цене. Где той Америке!

— А вы что скажете, господин Макаров? — повернулся к нему Селецкий, словно за поддержкой.

Анатолий Викторович пожал плечами, делая затяжку, потом ответил:

— Насчет американского зерна ничего не знаю. А вот что хорошая, сытая жизнь утихомиривает людскую кровожадность — это точно. Как полицейский могу отметить, что случаи терроризма по всей стране за два последних года уменьшились. Значит, высокий урожай и мирная жизнь тесно связаны.

— Верно, дорогой наш исправник! — подхватил председатель управы. — А вот еще скоро запустим завод сельхозмашин, который строит у нас германская фирма «Классен Фрезе и Дик», да дадим крестьянским хозяйствам технику — никакие Америки нам не будут страшны как конкуренты!

— Если, конечно, не развалим крестьянскую общину, — скептически вставил старший Федоров.

— Прошу прощения! — Макаров помахал рукой и быстро пошел навстречу мировому судье. Ему вовсе не хотелось ввязываться в спор о крестьянских общинах. В какую компанию ни попади, везде всплывает эта навязчивая тема. Указ об освобождении крестьян от власти общин более трех лет назад принят, а все спорят о нем, спорят… Слава богу, хоть мировой судья от этой темы далек — жизнерадостный, упитанный вдовец, женолюб. А с ним — депутат земского собрания, местный дворянин Фрол Багреев. Тоже гуляка не приведи бог…

— Что же вы, Анатолий Викторович, не танцуете? — пошутил мировой судья. — Лишили наших дам лучшего кавалера!

— Все впереди, — засмеялся Макаров. — Да и дамское общество, знаете ли, утомляет.

— Не скажите! Видел вас в танце с Любовью Лаврентьевной — прекрасно смотритесь вместе. Опекаете ее?

— Да, мы дружим, — суховато ответил исправник, словно ставя судью на место.

— Знаю, знаю! — весело махнул тот рукой, совсем не обидевшись, а может, и не заметив холодного тона собеседника. — Вы с Савичевым большими были друзьями. И жена ваша с нашей «веселой вдовой» подруги. Вот и посодействовали бы мне, свели бы покороче с Любовью Лаврентьевной.

Макаров несколько растерялся:

— Шутить изволите?

— Отчего же!

Судья посмотрел на исправника пристально и насмешливо, потом в глазах его появился азартный блеск.

— Вы, молодые красавчики, считаете нас никуда не годными стариками. А ведь вышла Любовь Лаврентьевна в свое время замуж за Савичева. А мы с ним, между прочим, почти ровесники, да и тезки к тому же. Я вдовец, она вдова — глядишь, и сойдемся.

Фрол Багреев гомерически захохотал:

— Да уж вы, Владимир Васильевич, не прибедняйтесь! Зачем вам посредник? Видел я, как ловко вы подъезжаете к «веселой вдове», а она прямо млеет, слушая вас. Может, вы и есть тот самый загадочный любовник?

— Какой любовник?

Макаров растерянно переводил взгляд с Багреева на судью.

— О чем речь? — подошел, пыхтя сигарой, фабрикант Матвеев.

— Да вот, — Багреев все не мог унять своего веселья. — Наш исправник впервые слышит, что у госпожи Савичевой есть любовник.

— Ну-у, это ведь только предположение, — философски заметил Матвеев.

— Да об этом все говорят! — настаивал Фрол. — Вот только неизвестно, кто он, этот счастливчик.

Исправник с облегчением махнул рукой:

— Слухи, только лишь слухи!

— Однако не безосновательные, — поднял вверх палец Матвеев. — Молодая, красивая женщина, грустила после смерти мужа, и вдруг вмиг ожила, расцвела, еле дождалась окончания траура…

— Это верно, — согласился судья. — Я тоже заметил. И потом — она перебралась в свой дом на окраине, почти загородный. Такое уединенное место, удобное для свиданий.

— Не знаю, не знаю, — постарался защитить подругу жены Макаров. — Она уверяет, что любит природу, уединение…

— Уединение вдвоем, — опять хохотнул Багреев. — Есть ведь в центре города чудесный особняк. Нет, там ей неудобно, уединения не хватает!

— Да ладно тебе, Фрол, — поморщился Матвеев. — Любовь Лаврентьевна женщина свободная, вольная в своем сердце и выборе. А если кто и завелся у нее — немудрено, первая красавица в городе!

— Уж не положил ли ты на нее глаз?

— Положил, признаюсь. Даже думаю: не посвататься ли?

Макаров покачал головой:

— Знала бы Любовь Лаврентьевна, как мы ее тут обсуждаем! И какие женихи у нее намечаются…

— Все городские невесты будут в трауре! — подхватил Багреев.

Фабрикант Матвеев и в самом деле считался одним из самых завидных женихов. Еще молод — слегка за сорок, холостяк, приятной внешности, образован. И — миллионщик!

Матвеев изящным движением руки остановил пробегающего мимо лакея с подносом, взял бокал, отхлебнул.

— Не буду терять времени, — сказал игриво. — Пойду приглашу «веселую вдову» на танец.

Он и правда пошел к дому, и тут Макаров наконец-то увидел Надю Кондратьеву. Она вышла из павильона, болтая с тремя молодыми людьми. Анатолий Викторович ревниво окинул взглядом окружение двоюродной племянницы.

«Сын предводителя дворянства, — отметил он, — и сын президента Крестьянского банка… Это еще куда ни шло. А этот — юный статистик, — и он туда же!»

В земскую управу недавно был назначен статистиком молодой инженер из Харькова. Простой служащий, а увивается около самой богатой невесты в городе. И ведь закружит девчонке голову своими стишками… Статистик и правда писал лирические стихи и публиковал их в городской газете. Макаров видел, что он не сводит глаз с Наденьки. Впрочем, это можно понять: трудно не влюбиться в такую девушку!

Надя посмотрела в сторону мужчин, подпрыгнула и замахала обеими руками:

— Дядя Анатолий!

Не раздумывая, бросила своих спутников и легко помчалась к нему. «Невесомая, как бабочка, — успел подумать Макаров. — Почти не касается земли…»

Девушка подбежала и обхватила руками его шею.

— Здравствуй, милая! — он тоже обнял ее, поцеловал в щечку. — Рад тебя видеть.

— Пойдемте танцевать, дядя! Вы ведь танцуете лучше всех, а меня все никак не приглашаете!

— Да я тебя и не видел даже. — Макаров кивнул собеседникам. — Простите, уводят!..

— Наденька! — Матвеев шутливо протянул к ней руки. — Возьмите меня!

— Нет, нет! — Девушка весело помахала кудрявой головкой. — Только моего любимого дядюшку!

Играли легкую полечку, и Макаров с Надей быстро вошли в круг и закружились, то расходясь, то вновь сходясь. Обхватывая девушку за талию при быстрых пробежках, мимолетно касаясь то бедра, то плеча при поворотах, Анатолий ощущал, как разливается в крови жар и быстрее начинает биться сердце. Наденька была невысокой и хрупкой, но все же не такой миниатюрной, как мать. Ладонь Макарова помнила крутой изгиб ее упругого бедра и горела от этого воспоминания. Глаза не могли наглядеться на изящные повороты ее шейки, на пушистые локоны, обрамляющие девичьи щеки и ничуть не скрывающие маленькие ушки. Странно и печально было осознавать, что для этой девятнадцатилетней девушки он, тридцатипятилетний, — не мужчина, а просто «дядя»…

Танцуя с Надей, Анатолий Викторович ловил на себе взгляды то Веры, то Любови Савичевой. Они тоже танцевали — каждая со своим кавалером. И, встречаясь глазами то с женой, то с подругой, он улыбался им.

Кончилась полечка, и Надю тут же вновь окружили молодые люди.

Разъезжались уже за полночь. Макаровы садились в свой экипаж, Вера озабоченно спросила:

— Кто же провожает Любу?

— Не беспокойся, претендентов предостаточно, — ответил Анатолий, кивая.

И верно: около открытой коляски Савичевой стояло несколько мужчин. Вера озабоченно покачала головой:

— Все-таки напрасно Люба решила жить в дачном доме, а не в городском. Мне было бы страшно.

— Она отважная женщина.

Макаров сел рядом с женой, бросил кучеру:

— Трогай!

У экипажа Любови Лаврентьевны мировой судья и Матвеев напрашивались ей в провожатые.

— Выбирайте, Кармен! — патетически воскликнул судья.

— Кто же из нас Хозе, а кто — Эскамильо? — томно протянул Матвеев.

Грациозная и очень женственная, Любовь Лаврентьевна и в самом деле напоминала опереточную испанку: смуглая кожа, влажные сливовые глаза, белозубая улыбка и копна темных вьющихся волос, уложенных в небрежно-изысканную прическу. Она засмеялась дразнящим, волнующим смехом.

— Владимир Васильевич, Аркадий Петрович, вы оба мне так симпатичны! Не могу выбрать! Провожайте меня оба!

Подхватила мужчин под руки, села в свой экипаж между ними. И в сторону городской окраины двинулся целый кортеж: Савичева с кавалерами, и следом — экипажи судьи и Матвеева.