Силки на лунных кроликов

Ирина Анатольевна Кошман, 2020

Пропавшая двенадцать лет назад девочка Алиса возвращается домой в родной поселок. Никто не знает, где она провела все эти годы. Но то, что скрывают стены ее родного дома, оказывается намного страшнее. Девочка появилась, чтобы разгадать тайну ещё одного пропавшего человека. И тайна эта повергнет в шок всех, кто жил так долго тихой размеренной жизнью.

Глава 6.

Призрак

1.

Ему хотелось стукнуть этих двоих друг о друга, чтобы их головы, словно ореховая скорлупа, треснули и разлетелись в стороны.

— Как это оказалось в мусоре? — спросил Павел, сжав в кулаке улику.

Грязный пакет из серой бумаги, которую нашла уборщица. Перед ним стояли двое: участковый инспектор и патрульно-постовой. Последнему было лет двадцать пять, а на вид и того шестнадцать.

— Кто брал в руки пакет? — снова спросил майор.

Инспектор поднял глаза и всмотрелся в клочок бумаги. Кажется, он силился вспомнить что-то, но у него плохо выходило.

— Мне отдал его свидетель. Я не снимал пакет с ее головы!

— Почему в протоколе ничего не сказано, что у нее на голове был пакет? — процедил сквозь зубы покрасневший мужчина. Кулак его сжался так, что инспектор инстинктивно отстранился.

— Пакет бросили в машине, как ненужный мусор, а потом выгребли всё и бросили в корзину! Идиоты!

Он кричал еще минут десять, показавшихся ему ничуть не меньше вечности. Ещё чуть-чуть, и пакет безвозвратно отправился бы на свалку. И он, возможно, никогда не узнал бы правду об этом ребенке. Он позволил себе выругаться матом и отправил недоумков восвояси.

Затем походил кругами по кабинету для совещаний, швырнул несколько стульев, попросил принести кофе, поставил стулья на место. Они не могли знать, что это не рядовое хулиганство или розыгрыш. Такое происходит постоянно. А вот призраки без имени не каждый день появляются на дороге. Нужно было взять себя в руки и вернуться к ней. И еще дать распоряжение пробить в базе это имя.

Павел не хотел обнадеживать себя, но ему казалось, что где-то это имя он уже слышал. Может быть, это была всего лишь фантазия. Шутка, которую играет с ним воображение. Имя не такое уж и редкое. Ожидание было невыносимо.

Она сказала, что ее зовут Алиса.

Девочка сидела на том же месте и так же играла с медведем.

— Я в няньки не нанималась, — сказала инспектор, подперев руку в подбородок. Это она проверяла протокол и писала отчет вчера.

— Еще один такой косяк, и ты пойдешь работать в няньки, — сказал Павел задумчиво, глядя себе под ноги и отхлебывая кофе.

— Это не мой косяк, — сказала инспектор и медленно вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.

Это был кабинет, где не было окон.

Мужчина развернулся и посмотрел на девочку. Она всё меньше походила на испуганного маленького зверька, который вчера со страхом в глазах прихлебывал здесь чай.

— Ты знаешь, кто такая Евгения Малько? — спросил он.

Девочка не сразу отреагировала. Она сонно подняла глаза и вопросительно посмотрела. Мгновение здесь стояла тишина, и можно было расслышать, как гудит лампа. Затем она пожала плечами, как будто звук его голоса донесся до ее ушей только сейчас.

Она не знала. И огонек надежды в его сердце затрепетал, чувствуя дыхание урагана. Это не зацепка. Это ничто. У него были другие дела, намного важнее. Несколько трупов…

Но то были мертвые люди, которых уже не вернуть. А она живая, настоящая, потерянная. И такая загадочная. Разве не ради загадки он пошел на эту работу? Мальчишечья мечта сделать мир живых лучше. И вот теперь он стоит здесь. Ему почти шестьдесят, а мир так и остался дерьмовым местом, где людей выбрасывают на обочину дороги.

И еще было это странное непреходящее ощущение, что из него делали дурака. Как будто кто-то просто издевался над ним, играл. А девочка — всего лишь приманка. Он силился отгонять эти мысли. Но это был вирус, размывающийся кровью по венам, паранойя, выработанная годами работы. Грязь, в которую ты наступил однажды и уже никогда не отмоешь.

В кабинет ворвались без стука. Но сегодня майор не возражал против этого. Сегодня это был хороший знак.

— Есть совпадение! Есть! — закричала Аня.

На какую-то долю секунды ему показалось, что пол под ним прогнулся, и сейчас они все вместе рухнут в преисподнюю. У него закружилась голова, и следователь поддержала мужчину. Она нравилась майору. Молодая, красивая, умная и безотказная. Она никогда ни в чем ему не отказывала. Ни в чем.

— Павел Спартакович… Осторожно.

Алиса наблюдала за всем, как будто это было кино. В этом кино не было ярких картинок и интересных персонажей, но всегда что-то происходило. Кто-то приходил и уходил, бегал, исчезал, говорил. Она ждала, когда откроется дверь, и в помещение войдет Он. Тот, кого она знала всю жизнь. Ее Бог.

— Двенадцать лет назад в деревне Валики пропала пятилетняя Женя Малько, — продолжала Аня, задыхаясь. Она хотела быть первой, кто скажет это майору.

— Что за деревня?

— Гомельская область.

— Что?

— Есть еще вероятность, что это какой-то розыгрыш?

— Вызывай психолога, Аня. Скорее всего, он понадобится.

Майор кивнул в сторону темноволосой девушки в углу. А ведь Аня ее сразу и не заметила. Такая маленькая скорченная фигурка в углу, словно призрак из фильма ужасов про проклятье или что-то похожее. Почему-то Ане было не по себе рядом с этой девчонкой. Наверное, потому, что та вела себя не как жертва, не как преступник. Она как будто просто наблюдала за всем со стороны. Просто смотрела на мир своими темными медными глазами. Было что-то мистическое, что-то необъяснимое в ней.

2.

— Не похожа, — вынес вердикт майор, дернувшись от собственного голоса. Он показался чужим и безжизненным. — Не она.

— Если и правда прошло двенадцать лет, то, конечно, она не похожа, — успокоила Аня.

С монитора на них смотрела пятилетняя малышка с пухлыми щечками, светлыми волосиками и розовыми ручками.

— Не знаю.

— Родных уже ищут, — Аня положила свою ладонь на его плечо. И хоть он был в форме, всё же почувствовал тепло ее руки. Или, может быть, так только показалось. Потому что тепло ее рук знали и другие места в его теле. От нее пахло духами. Он ненавидел посторонние запахи на работе. Но не этот. Этот сводил его с ума. Только за последние пару дней майор и без того был не в себе.

Алиса любила женщин. Но далеко не всех. И она точно убедилась в этом с тех самых пор, как начала жить во внешнем мире. Вчера, когда врач взяла ее за руку, девушка не сдержалась и укусила женщину. Потом, правда, успокоилась. Ведь папа предупреждал ее, просил быть хорошей.

И вот еще одна женщина. Но эта не берет за руку, не хватает, не смотрит строго. Она спрашивает Алису про игрушки, любимые цвета и занятия. Ее не сажают на твердые деревянные стулья за твердые деревянные столы. Женщина села рядом с ней на пол, как будто и в ее жизни это была самая обычная вещь!

— А знаешь, кого еще звали Алисой? — спросила женщина.

— Знаю. Алису в стране чудес.

— О! Я очень люблю…

— И еще примерно десять тысяч женщин на Земле.

Женщина открыла рот, чтобы закончить предложение, но так и не смогла. Слова, как испуганные тараканы, разбежались по темным углам, оставив после себя хаос и пустоту. Она не знала статистику имени «Алиса» так же, как и не знала ничего о своем.

— А какие еще имена ты знаешь?

Алиса пристально посмотрела прямо в глаза собеседнице. На ее лице заиграла улыбка. Психолог увидела маленькие белые ровные зубы. Верхняя алая губа слегка вздернулась, обнажив два резца, как у маленького кролика.

— Я знаю много имен.

— Откуда?

— Из книг и фильмов.

Ее голос больше не был похож на голос маленькой девочки. В душной комнате он прозвучал, как голос древнего палача, согнувшегося над своей жертвой. Психологу приходилось работать только с детьми. И теперь она испытывала злость на то, что ее сюда позвали.

— А из жизни?

Лицо девочки снова стало серьезным. Зубки спрятались за гримасой грусти. Она оставила медведя в покое и теперь рассматривала свои белые ноги, никогда не знавшие агрессивного действия солнца. Ее лицо было таким гладким и кремовым, как сметана, кожа никогда не знала загара. Ни одного прыщика не горело на впалых щеках. Она была худой. Очень худой. Но пальцы были изящными, как у пианиста.

— Зачем мне знать имена? Разве по имени можно что-то сказать? «Что в имени тебе моем?..»

Она мечтательно закатила глаза, и психолог почувствовала, что пол стал для нее твердым и холодным, словно каменная мостовая в дождливый день. Захотелось тут же встать и ощутить себя нормальным человеком, а не кошкой, подкрадывающейся к ловушке. Это была ее работа: двигаться медленно и неслышно, как змея, чтобы забраться в самую душу. Но сейчас змеей была не она.

— Ты читала «Ромео и Джульетту»?

— Много раз, — она снова улыбнулась. Ей нравилось говорить о книгах и фильмах. Значит, они были всей ее жизнью.

Она не ходила в школу, не встречалась с друзьями, не гуляла на улице.

— А что еще ты читала? Там, где ты жила, было много книг?

Нет-нет! Ты допускаешь ошибку, задавая сразу несколько вопросов…

Лицо девочки снова помрачнело. Упоминание о месте, где она жила, снова заставило ее грустить. Психолог подбирала нужные слова и вопросы, уловки для отвлечения внимания. Но не могла предугадать мысли девочки.

— Сколько вам было лет, когда вы ушли из дома? — спросила Алиса.

Она не должна отвечать на вопросы пациентов. По крайней мере, таких пациентов.

— Я была уже очень большая.

— А ключ всё еще под камнем?

— Какой ключ?

— Тот, которым вы можете открыть дом.

— Ключ от твоего дома лежит под камнем?

— Да. Только я должна найти камень. А вы?

3.

Сентябрьский вечер розовел на горизонте, обнажая тонкий изгиб растущего месяца. Откуда-то в открытые окна повеяло приблизившимся октябрем с его кострами и вспаханной землей. Детские крики затихли, звуки мотоциклетных моторов стали ровнее.

Стон щемящей тоски врывался в сердце. Родителей девочки нашли. Или людей, опустошенных утратой, которую им никогда не восполнить. Быть может, это всего лишь еще один острый скальпель, который врежется в их рану, чтобы снова пустить из нее гной. Он видел такое несколько раз и раньше. Люди пропадали без вести, не оставляя после себя ни слова, ни вздоха. И тогда малейшая надежда превращалась для родных в пытку.

Павел бросил курить двадцать лет назад, но сейчас так хотелось нарушить это терпение. Разрушить напряжение запахом дыма. В последних лучах заката Минск казался унылым гнездом отчаяния.

Та девочка пропала на другом конце страны. А нашлась здесь. Но если это не она, так не хотелось быть причиной чьей-то боли. Ведь мужчина неистово верил, что он хороший человек. Хорошие люди иногда изменяют женам, курят и пьют, ругаются матом. Пусть в морали копаются философы.

Психолог вышла из кабинета, чувствуя себя выжатой, как лимон.

— Не думаю, что она та самая девочка, — вынесла вердикт женщина.

— Не думаешь или не веришь?

— Она не пленница. Даже если ей семнадцать лет, она слишком развита для пленницы.

Павел уставился на женщину.

— Вы много раз общались с пленницами? Все они были недоразвитыми?

Она не нашлась, что ответить на это. Только ее раздражало, что кто-то мог усомниться в компетентности ее знаний.

— Давайте-ка я вам кое-что объясню, — начала она. — Людей не держат просто так взаперти. Если это происходит, значит, у кого-то проблемы с рассудком. А тот, у кого проблемы с рассудком, не может сделать из пленника полноценную личность.

— Значит, тот человек, который выбросил ее на обочину, и правда ее отец? И значит, он здоров?

Психолог пожала плечами. Ей не нравился тон разговора. Идиоты совершают ошибки. Профессионалы — никогда.

— Мы не знаем, выбросил ли ее кто-то. Это могут быть фантазии обозленного подростка.

Осенние вечера слишком быстро заканчиваются. Невыносимая легкость прохожих, которые ни о чем не подозревают. И он все эти годы жил, не зная, что кто-то может мучиться и ждать своего пятилетнего ребенка. Она это или нет… Может, лучше поверить в то, что она потерянная и найденная девочка. Даже самый пластичный разум будет отвергать такую возможность. Потому что, признай он возможность такого исхода, он вынужден признать, что ничего не может контролировать в этом странном мире. А его разум давно не был пластичным. Он не мог выдавить из себя: «В жизни всякое случается». Потому что сам не верил. Не может случится всякое. Ведь всё под контролем. Дети не исчезают бесследно. А родители не живут в аду. И нет преступников, которых можно было бы понять. В это он верил стойко. До вчерашнего дня.

Он верил в точность протокола, пока кто-то не забывал улики в мусоре.

Верил в чистоту любви, пока сам не перестал любить.

И теперь он вынужден поверить во что-то другое. Во что-то, что невозможно контролировать.