Силки на лунных кроликов

Ирина Анатольевна Кошман, 2020

Пропавшая двенадцать лет назад девочка Алиса возвращается домой в родной поселок. Никто не знает, где она провела все эти годы. Но то, что скрывают стены ее родного дома, оказывается намного страшнее. Девочка появилась, чтобы разгадать тайну ещё одного пропавшего человека. И тайна эта повергнет в шок всех, кто жил так долго тихой размеренной жизнью.

Глава 4.

Вернешься домой — ключ под камнем

1.

Это был бесконечный день с вопросами. Потом был еще психолог — женщина лет тридцати. И Алисе она не понравилась. Ей никто не нравился здесь. Потом ее отвезли в клинику, где врач долго и небрежно осматривала ее. Ей нравился запах клиники. Там меньше пахло людьми и больше — чем-то таинственным, незнакомым, чужим, но в то же время простым. Она доверяла этому запаху. Но не людям. Она доверяла холодным предметам, которые касались ее тонкой кожи, но не теплым пальцам.

Когда стетоскоп прикоснулся к ее груди, она зажмурилась от блаженства. Этот холод так успокаивал. Холод всегда успокаивал ее.

Она старалась выполнить каждую команду врача, но иногда от волнения путалась, хотя хорошо знала разницу между правой и левой стороной, вдохом и выдохом.

Когда врач осматривала ее голову, Алиса чувствовала, как волосы путаются у нее, врача, в пальцах. И тогда девочке казалось, что еще немного, и она закричит. Но не кричала. Сдерживала даже стон.

На осмотре с ней была та самая женщина в форме, которая задавала вопросы в кабинете. Теперь женщина сидела поодаль, не говоря ни слова. Она Алисе тоже не нравилась. И Алиса не нравилась ей. И еще медсестра сидела за столом и записывала то, что диктовала врач.

Врач надолго задержалась в волосах Алисы. Теперь ее пальцы медленно и методично бродили по коже, будто хотели пробраться в голову.

— Хм…

— Что? — не выдержала женщина в форме.

— Мне кажется, здесь была травма.

Она снова и снова давила пальцами на голову девочки, как будто это был футбольный мяч.

— Травма? Какая травма? — воодушевленно спросила женщина в форме.

Они все будто участвовали в раскопках. И вот, наконец-то, докопались до истлевших костей мамонта.

— Не уверена, — сказала врач и обратилась к медсестре. — Но запиши: «Имеется несколько крупных шрамов на голове в теменной области».

— Это серьезно? — спросила женщина в форме.

Врач пристально посмотрела на девочку.

— Пока рано что-то говорить. Но я бы дала направление на МРТ. Она может показать больше. Скажи, Алиса, сколько было тебе лет, когда у тебя начались… месячные?

Сперва девочка не поняла, что врач обращалась к ней. Слишком быстро всё происходило. Слишком стремительно. Когда Алиса никак не отреагировала, врач направила ее внимание на себя, щелкнув пальцами перед лицом.

— Ты меня слышишь? Можешь сказать, как давно у тебя месячные?

— Восемь лет, — испуганно ответила Алиса.

Врач нахмурилась: она знает, что такое месячные, у нее хорошее физическое состояние, если не считать дефицит веса.

— Зачем же ты выдумываешь, что тебе двенадцать лет? — спросила врач менторским тоном.

Алиса никогда не выдумывала. Только иногда перед сном сама рассказывала себе сказки. Так было проще уснуть.

— Я не выдумываю.

— У нее месячные с восьми лет? — спросила женщина в форме.

Алиса не испытывала неловкости, слыша, как чужие люди обсуждают ее месячные. Она испытывала острое желание поскорее сбежать и оказаться дома. Но это было невозможно.

— Ей не двенадцать. Я бы сказала, что ей шестнадцать. И она в хорошем состоянии, кроме пары-тройки…

Врач запнулась, не зная, какое слово подобрать. Девочка не походила на жертву насилия, не была дикой, как ребенок-маугли, хорошо говорила.

— Чего? — спросила женщина в форме.

— Шрамы на голове, недоедание, синяки на запястьях — мне сказали про шнурки. Мне кажется, она водит вас за нос, Катерина Леонидовна.

Алиса впервые услышала, как зовут эту аккуратную чопорную блондинку в милицейской форме.

— Что вы имеете в виду?

— Да сбежала она из дома! Попала в компанию, там над ней поиздевались, так? А теперь она ничего говорить не будет.

— По беглянкам всё чисто.

— Это уже вопрос к опекунам. Папа ведь у нее есть? А то, что он ее выкинул, — ложь. Вот вам мое мнение. Какой нормальный отец разденет свою дочь догола и выкинет на обочину?

— Нормальный — никакой, — подтвердила Катерина.

— Ко мне жертв насилия приводят нередко, — сказала врач. — И ведут они себя не так.

Алиса не понимала, про каких жертв насилия рассуждают эти женщины. Она не считает себя жертвой. Она просто хочет домой. И, казалось, твердила об этом с самого начала. Но ее никто не слышал. Или, быть может, она лишь в агонии беззвучно открывала свой рот, но из него не выходило ни звука.

2.

Теперь она была дома.

Не у себя дома.

Незнакомые запахи и яркий искусственный свет. В каждой комнате — окна. Большие окна. Всюду окна.

Павел приказал жене закрыть жалюзи и приглушить свет. Сегодня у них необычная гостья. И всякий раз, когда ее сажали в машину, она вздрагивала и вскрикивала. Ей казалось, что дневной свет испепеляет ее. Но больше всего она хотела есть. И хоть к картошке, которую ей предлагали в участке, она не притронулась, сейчас запахи в квартире мужчины майора заставляли ее живот прижаться к позвоночнику.

Эта женщина, хозяйка квартиры, была очень большой. Таких больших женщин Алиса никогда не видела. Разве что только, может, в кино. Но точно вспомнить она не могла.

В ее доме никогда не было женщин. И сама себя она женщиной не представляла. То есть знала, что тоже женщина, но не понимала, как должна чувствовать себя, что должна говорить.

У большой женщины, хозяйки квартиры, были коротко остриженные черные волосы, румяные щеки и маленькие голубые глаза. Первым делом женщина отложила свои дела на кухне и вышла в коридор. На ней был белый передник, она вытирала об него руки. Алиса рассматривала ее, как удивительный экспонат, хотя удивительным явлением тут была она.

Женщина широко улыбнулась, и в уголке рта засверкал золотой зуб, как единственная звезда в ночном небе, которое Алиса так сильно любила. Все эти запахи, звуки, оттенки. Они пугали и в то же время восхищали ее. Папа учил ее восхищаться всему необычному.

— Здравствуй, красавица, — женщина протянула руку. Глаза Алисы расширились. Ей нравились человеческие руки, она и сама не знала, почему. И эта рука была белая, гладкая и большая.

Девочка хотела прикоснуться к ней и даже, быть может, понюхать. Но вместо этого она съежилась и спряталась за спину Павла. Мужчина сделал движение руками, говоря тем самым: «Никаких рукопожатий». И улыбка женщины тут же померкла.

— Я приготовила ужин, — произнесла она очень тихо и не так воодушевленно, как приветствие.

— Хорошо, — сказал Павел. — Мы расположимся и выйдем.

Такое в его практике случилось впервые: он привел домой девочку, возникшую из ниоткуда. Обычно всё было наоборот: люди исчезали, и их приходилось искать. Чаще всего «исчезнувшие» находились очень быстро. Они терялись после бурной ночи у друзей, прятались от разъяренных родственников, или просто решали изменить свою жизнь. Иногда, правда, всё заканчивалось не так радужно. Порой причиной пропажи людей была смерть. В этой работе она неотъемлемая часть всего. Она ходит по пятам едва слышной поступью, выглядывает из темных углов, прячется в улыбках прохожих и ласковых словах.

Никому не доверяй. А если веришь всем, то сделай это своей сильной стороной. Ибо родившись, ты подписал самому себе смертный приговор.

Иногда, конечно, находили детей, сбежавших от родителей, от опекунов и из приютов. Их быстро возвращали, но этот случай был другим. И он, Павел, не воспринял слова доктора всерьез. Он не верил, что девочка просто связалась не с той компанией. Зато начинал верить, что она, как звездный мальчик, упала с небес. Он! Человек, для которого прагматизм и цинизм были неотъемлемыми приоритетами. Но в этот день в нем что-то надломилось.

Павел открыл дверь и показал Алисе комнату, в которой она проведет ночь. Большая кровать с сиреневым покрывалом, сиреневый ковер и фиолетовые стены, похожие на звездное небо. Ей нравилось здесь всё, кроме запаха.

— Здесь никто не живет, — неожиданно сказала она. Время от времени она всегда говорила что-то неожиданное, вместо того, чтобы четко отвечать на вопросы.

— Да, — подтвердил мужчина. — Мы здесь редко бываем. Тут жил наш сын, пока не вырос. Но мы давно сделали ремонт.

Касаться вещей ей было намного привычнее, чем людей. Вещи не были теплыми, не были холодными, они не издавали импульсов. В них не было характера. Только линии и фактура. Алиса медленно ступала по ковру и трогала покрывало, шкаф с книгами, письменный стол. Здесь пахло вещами, которыми никто не пользовался. Если бы ее спросили, как ощущается этот запах, она бы сказала: «Как бездна».

И теперь Алиса была такой же вещью. Ненужной, выброшенной на обочину.

— Ты побудешь здесь, пока… Мы не найдем твоего папу.

Алиса присела на край кровати, он покорно принял ее форму.

— Вам не нужно лгать мне, потому я незнакомый человек.

Вот опять. Опять она сказала что-то, что не могло не ввести в ступор даже самого матерого офицера. В одном врач была права точно: перед ним не маленький ребенок.

— Разве лгут только знакомым?

— Думаю, так должно быть, — ее взгляд с поволокой устремился прямо на него. В полумраке ее глаза казались чудовищно большими. Он ведь не верит в призраков. Не верит в демонов. Тогда почему внизу живота всё скрутило?

— Почему же?

— Ложь носят, как маску. Она помогает скрыть настоящие страхи, боль, злость. Какой смысл скрывать это перед незнакомцами?

— Почему ты считаешь?..

Он попал в ловушку. Каждое необдуманное слово теперь могло завести в капкан. Она словно расставила силки. Спроси у нее — почему она считает, что ты лжешь? Ловушка захлопнется.

Спроси у нее — откуда она так много знает про ложь — ловушка захлопнется. Не спрашивай у нее о том, что знает она. Спроси у нее о том, чего не знаешь ты.

— Ты знаешь, что с тобой случилось сегодня. Ты знаешь, почему ты сейчас здесь. Ты знаешь, что будет завтра. Есть только одна вещь, которой ты не можешь понять, — она заинтересованно распахнула свои большие глаза. — Почему всем этим людям нужно знать то же?

Ее брови взмыли вверх, образовав между собой маленькую бороздку. Он попал в цель. Наконец-то. Он нашел то самое тихое безопасное место, где не было никаких силков. В этот самый момент дверь в комнату тихо приоткрылась.

— Выходи, когда будешь готова, — сказал Павел и вышел, пятясь, как рак, назад. Как будто боялся, что призрак, если на него не смотреть, исчезнет.

У входа стояла большая женщина, нервно вытирая руки.

— Пусть соберется с духом, — сказал ей Павел, предвосхищая жалобы.

— Черти что! — шепотом «прокричала» женщина. — Тебе за это премию дадут, а?

Как всегда, женщин интересовали только премии. По крайней мере, такая мысль пронеслась в голове Павла.

— Я же тебе говорил, это временно.

— Всё, как в том фильме…

Павел вошел в кухню и замер.

— В каком фильме?

— Про похищенную девочку.

Он бросил на жену взгляд «да-ты-спятила-женщина», но ощутил, будто кто-то заехал ему обухом по затылку. Это место сильно заныло, и Павел приложил к нему руку. Он был готов поклясться, что там должна была быть шишка. Но шишки не было.

Вслед за этим ощущением по телу пробежала мелкая дрожь. Все укромные места в его теле разом напряглись, точно почувствовали опасность.

— Я не смотрел этот фильм… — задумчиво произнес майор. Но женщина только пожала плечами.

Он как ошпаренный рванул к телефонному аппарату. От этого резкого движения в комнате даже подул легкий ветер.

— Что такое? Что? — удивленно спросила жена.

Павел нервно набирал номер, давя на кнопки, как будто это могло помочь поскорее решить дело. Он слушал гудки, кусая губы, словно подросток, томящийся в ожидании возлюбленной.

— Аня, это Павел Спартакович. Пробей базу по пропавшим без вести пятнадцатилетней давности. Может, и десятилетней. В общем, от две тысячи пятого… Сейчас… Сейчас.

Если бы телефонный аппарат имел старую конструкцию, то трубка разлетелась бы в дребезги от удара о поверхность стола. Но этот был маленький, почти мобильный, и он только шумно упал.

Едва только неприличное матерное слово готово было сорваться с его губ, как за спиной появился «призрак». Девочка оказалась здесь так бесшумно, что его мог бы хватить удар от испуга.

Тонкий силуэт стоял в огромном свитере и пристально всматривался в его лицо. Нет, ей было плевать на его черты. Она всматривалась в его чувства. Так, бывает, делают собаки. Они читают человека не по мимике. Они способны «нюхать» эмоции. Страх, гнев, радость… Она делала то же, он мог в этом поклясться на Библии.

— Хочешь… есть? — спросил Павел.

— У меня нет выбора.

Нет выбора.

Он усадил ее за стол, как и несколько раз прежде в этот день. Алиса покорно заняла место, но что-то в ее осанке говорило: она не хочет.

Большая женщина поставила перед ней тарелки с золотистым супом, кашей, рыбой, бутербродами.

— Я еще испекла пирог… — не успела женщина произнести эти слова, как маленькие цепкие руки схватили ее.

С видом голодного маленького зверя девочка начала рассматривать пухлую белую руку женщины. Та с ужасом наблюдала за происходящим, хотела вырвать руку, но Павел остановил ее одним лишь взглядом.

Девочка нюхала руку, трогала ее, прижимала к себе, точно щенок.

— Это пирог… Пирогом пахнет, — сказала женщина.

Этот голос подействовал на Алису, как будильник, приведший ее в чувства. Девочка тут же отпустила руку и сжалась, как котенок, нагадивший в тапки.

— Всё хорошо, — сказал Павел.

Он взял ложку и начал медленно есть суп. Девочка повторяла за ним, как будто только и ждала команды.

3.

За прошедший вечер она больше не произнесла ни слова. Только поела и легка спать. Утром Павел нашел ее лежащей на полу. Девочка укуталась в одеяло и тихо сопела. Казалось, ей было уютно там. Теперь он вынужден был снова забрать ее с собой в участок. Теперь она стала его делом, которое он должен был брать домой, таскать на работу.

Гнев на человека, выбросившего ее на дорогу, постепенно нарастал, превращаясь в ярость. Он закипал, и костяшки его пальцев невольно белели, когда Павел сжимал руки в кулаки.

Она попросила сегодня посидеть на полу. В углу. Там она сжимала в объятиях белого медведя, которого кто-то из жалости сегодня притащил в участок. Ей не нужна была жалость, ей нужен был дом. И, судя по всему, человек, которого она называла «папой».

Примерно каждые пять минут в его памяти всплывала картина, где Алиса обнюхивала руку его жены. В этом было что-то дикое, устрашающее, первобытное.

Павел ждал результатов проверки по базе, но никто не стучал в его кабинет, никто не входил. Он был готов даже, чтобы дверь вынесли прямо с ноги. Но ничего такого не происходило.

К обеду кто-то тихо постучал. Как раз тогда, когда он просматривал отчеты по работе.

— Да! — закричал он, как сумасшедший.

Девочка, задремавшая на полу, вскочила, как ошпаренная.

Но это была всего лишь уборщица. Майор готов был растерзать ее, хотя и понимал, что та ни в чем не виновата. Женщина с густыми седыми волосами оставила ведро и швабру за дверью. Она улыбнулась Алисе, как будто эти двое были знакомы всю жизнь. Стало понятно, кто принес медведя.

— Ну, что?

Женщина, немного хромая, подошла к столу и протянула скомканную бумагу серо-коричневого цвета.

— Это что еще такое? — терпение Павла подходило к концу.

Женщина невозмутимо пожала плечами:

— Нашла в мусорном ведре. Подумала, может, вам надо.

— Что? — протяжно застонал Павел.

— Да вы посмотрите, разверните, — настояла женщина и, ковыляя, вышла из кабинета.

И майор посмотрел. Развернул. Это был смятый пакет из закусочной. На внутренней стороне было написано:

«Евгения Малько. Вернешься домой — ключ под камнем».