Запретная зона

Иннокентий А. Сергеев, 2023

Великие планы геополитического величия и крах империи, растерянность и дезориентация, когда непонятно, что можно, а что нельзя, и когда ты влюбился в жену своего единственного друга, и она влюбилась в тебя. В такой ситуации оказался человек, переживший исторический перелом, а тут еще этот труп в туалете…

7

Чего я так упорно от него добивался? Это освещенное холодным светом замкнутое пространство кухни со слабым запахом антисептика было нашим космическим кораблем, где были только он и я, одни в темноте внеземного пространства, бесконечно далеко от всего человечества и планеты, на которой оно обитает. И должны были выяснить что-то очень важное, что касалось только нас двоих, и поэтому имело значение принципиальное. Пределы дозволенного, границы запретной зоны. Если жена не имела для него большой важности, то и я мог пренебречь тем, что Женя — его жена. А если дело было иначе, я не мог нанести ему этот удар и предать его, а значит и себя. И выяснить этот вопрос могли только мы с ним вдвоем, пользуясь тем, что остались одни, и Женя отсутствует. И вокруг нет никого, за окнами темнота, и за стенами тихо. Соседи по дому спят и спит город, хотя Москва никогда не спит, но здесь, далеко от центра в Печатниках это не так очевидно.

— Ты чего не пьёшь? — спросил он.

— Я не могу есть и пить одновременно, ты же знаешь.

— Ты хочешь сказать, она не идеал, да? Ты это хотел сказать?

— Да нет…

— Ты это хотел сказать. Что она первая попавшаяся. Но это не так.

— Я знаю, что это не так.

— Я говорю тебе, это не так. Ты…

— Я всё понимаю.

— Не понимаешь.

— Ну как хочешь, — сказал я. — А я вот сейчас подумал, что я-то вернулся совсем за другим. Да и не возвращался я вовсе, просто потому что вернуться никуда нельзя. Этот город и тот, из которого я уехал два года назад — это два разных города…

— А ты?

— Вот именно.

— Ты изменился?

— Вот именно. Есть что-то за пределами этого"я". Того, к чему я привык.

— И ты думаешь, это"что-то"может быть лучше?

— Есть что-то, что неизменно, и мне не нужно подтверждать это искусственно, и не нужно ничего искусственно закреплять. За собой.

— Почему ты так в этом уверен?

— Не знаю.

— Если ты не знаешь, почему ты уверен, то ты не уверен?

— Не знаю.

— Если есть что-то, что ты не можешь переступить…

— Да, — сказал я. — Что-то я не могу переступить…

— В этом поиске нового.

— Да.

— И потому ты уехал?

— Я вернулся.

— Надо сказать, ты очень внезапно уехал. Это было похоже на бегство.

— Не всё ли равно, на что это было похоже?

— Кофе готов.

— Да.

— Давай, наливай, а то остынет.

— Не остынет. Эта кофеварка с подогревом.

— Ты хочешь успокоиться, а для меня спокойствие означает смерть. Даже не смерть — смерть прекрасна. Омертвение.

— Я хочу успокоиться?

— Ты сам так сказал.

— Что я сказал?

— Что ищешь постоянства. Но обустраивая тылы, ты отказываешься от наступления. Потому что невозможно наступать, всё время обустраивая тылы. И при этом ты хочешь непременно быть современным и готов принять любые новые правила.

— Не понял.

— Мы никогда не понимаем того, что может нас разрушить. Так мы защищаемся.

— Значит, я защищаюсь от жизни? Ну спасибо.

— Не обижайся.

— Да нет уж, — сказал он. — Пожалуй, обижусь.

— Ну как хочешь, — сказал я, пожав плечами.

Он поставил на стол чашки и налил кофе.

— Что-нибудь достать?

— Я не пью сладкий.

— Я имел в виду печенье там…

— Мы идём разными путями, но к одной цели, а в чём эта цель, ни ты, ни я не знаем. Может быть, я знаю больше, чем ты, а может быть, наоборот. С другой стороны, несовершенное знание суть заблуждение. А всякое знание несовершенно…

— Но есть факты.

— Да. Но мы всякий раз интерпретируем их, и всякий раз по-разному.

— Ну, не всякий раз.

— Мы умеем не замечать того, что может нас разрушить.

— Это не всегда удаётся.

Я кивнул.

— Да. Иногда мы видим то, чего нам не следовало бы видеть.

— И что же нам делать?

Я пожал плечами.

— Иногда помогает слабость, иногда — сила. Я не знаю, чем всё это закончится. Моя жизнь ещё продолжается, а ты спрашиваешь о моих суждениях и ждёшь окончательных формул.

— Но есть же в тебе что-то, что не меняется!

— Да, — сказал я. — Переменчивость.

— Значит, Москва — это твой город? Наверное, ты по нему скучал, потому и вернулся?

— Да. И ещё. Мы знаем друг друга четырнадцать лет, и наверное, это что-то значит.

— Да, — сказал он. — Но я не об этом.

— То, что неизменно, и есть подлинное.

— А ты спрашиваешь, зачем я женился.

— Можешь считать, что я ни о чём не спрашивал.

— Или ты хотел спросить, почему я женился именно на ней?

— Какая разница?

— Для меня большая.

— Ты любишь её?

— Да.

— Так я и думал.

— Я в самом деле люблю её.

— Любовь — это разрушение.

— Ну, может быть, я тоже ищу чего-то за пределами своего"я".

— Хороший у тебя кофе.

— Обычный.

— Нет, хороший.

— Хочешь ещё?

— Да, но чуть позже. Ты знаешь, в городе, где я жил эти два года, есть ботанический сад. Я любил приходить туда, гулять среди деревьев, я полюбил его. И вот однажды в городе был ураган. Ветер срывал с крыш черепицу, вырывал с корнями деревья, обрывал линии электропередач… Я вышел на улицу. Фонари не горели, и вокруг было темно, в домах не было света, и ни одного человека вокруг, словно бы город вымер. И только этот ветер, который хотел свалить меня с ног, а я стоял, сопротивляясь ему, и он не мог одолеть меня, и такая радость, такое ликование было, я кричал что-то, орал, размахивая руками, мне хотелось, чтобы ветер дул сильнее, сильнее! Чтобы он повалил, уничтожил, стёр с лица земли всё вокруг, чтобы ничего не осталось, чтобы заново, всё можно было начать заново… А потом я вспомнил об этих деревьях в ботаническом саду, и мне стало так жалко их, что на глаза навернулись слёзы. Я представил себе, как они сгибаются на ветру, и возненавидел его. Я почувствовал, как им больно. Я не хотел, чтобы они погибли. Понимаешь?

— Ты хочешь сказать, что… Для меня всё это как твой ботанический сад?

— Что, всё?

— Жена.

— Жена?

— Ты спросил, зачем я женился.

— Я воспринимаю её только как твою жену, но ты не обязан воспринимать её только так.

— Зачем тогда ты это спросил?

— А почему бы мне было не спросить?

— Ты спросил об этом слишком серьёзно. Не помню, чтобы раньше ты говорил о чём-нибудь без иронии.

— Может быть, я изменился?

— Нет.

— Тебя это тревожит?

— Да. Ты спросил меня об этом без иронии. Ты хочешь сказать, это мой ботанический сад. Ты хочешь, чтобы я уступил её тебе?

— Что?

— Ты хочешь, чтобы я уступил её тебе?

— Ты не сможешь этого сделать, а я не смогу этого принять. Как же я могу этого хотеть?

— Но ты хочешь этого?

— Не так уж и важно, чего я хочу…

— Почему иначе ты заговорил об этом?

— Я говорил о другом.

— Ты спросил меня, почему я женился.

— Да, и что?

— Зачем иначе бы ты об этом спросил?

— Затем что есть ты, и есть я. И мы были, когда её ещё не было.

— Знаешь, как мы с ней познакомились?

— Ты расскажешь мне об этом. Давай сварим ещё кофе.

— Давай, — сказал он.

Он встал и, достав из кофеварки фильтр, промыл его под краном, засыпал новый кофе, налил в кофеварку воды и включил её.

Я закурил. Он приоткрыл окно.

— Мы познакомились с ней в метро, — сказал он.

— В вагоне?

— Да. Я увидел её и подошёл, а у неё на пальце было обручальное кольцо, и она сказала, что нарочно носит его, чтобы к ней не приставали на улице.

— И вы поженились.

— Да, через два месяца.

— Долго же тебе пришлось её уговаривать.

— А почему ты думаешь, что я её уговаривал?

— Ты же знаешь, я обо всём говорю с иронией.

— Ну и что же нам теперь делать?

— Что? — сказал я.

— Ты уехал, потому что этот город тебя разрушал, потому что ты не мог или не хотел переступить через что-то… И вот ты вернулся. И что? Что нам теперь делать?

— Ложиться спать, — сказал я. — Ты во сколько встаёшь?

— А мне некуда тебя положить.

— А мне не на чем будет добраться домой, да и не хочу я никуда ехать. Мне с утра на работу, а отсюда добираться ближе.

— И что?

— Ничего, — сказал я. — Если у тебя нет лишнего матраса, я останусь на кухне. Ты сказал, что в холодильнике есть ещё водка, а значит, я могу просто не спать эту ночь. Посидеть здесь. Только вынеси мне из комнаты магнитофон. У тебя есть наушники?