Истории дождя и камня

Инга Лис

… Шарль снова ощутил, как где-то в небесной выси возобновили свой ход стрелки невидимых часов. Он помолчал, вглядываясь в такие знакомые лица – зрелые и совсем юные, безусые и давно небритые, внимательные и скучающие, ироничные, откровенно-раздражённые и просто уставшие, – а затем произнёс: – Уверен, не следует объяснять, что Корби значит для нас и для безопасности Парижа, а потому нам с вами следует приложить максимум усилий, чтобы освободить его как можно быстрей. Я не требую каких-то неимоверных подвигов, потому что уверен: каждый из вас и без лишних напоминаний знает о долге перед Францией. Просто хочу пожелать удачи и сказать, что буду очень рад увидеть вас всех завтра в добром здравии. Да, и вот ещё что… сражаясь, помните не только о родине, но и о своих товарищах, которые будут драться бок о бок с вами. Потому что в бою многое зависит не только от личных умений или удачи, а, в первую очередь, от того, насколько надёжно ваш товарищ прикрывает вашу спину, а вы – его… Надеюсь, вы поняли меня, господа… Воцарилось молчание. Мушкетёры хмурились, а губы у некоторых шевелились, словно они проговаривали следом за лейтенантом его слова. А затем Атос выступил вперёд и отсалютовал ему шпагой: – Мы не подведём, ваше сиятельство. И помним также наш девиз… – он обернулся к товарищам, а сотня глоток выпалила на едином дыхании: – Один – за всех и все – за одного! В соседней рощице с шумом вспорхнула стая птиц, и взвились на дыбы привязанные неподалёку кони. У Шарля морозная волна прокатилась вдоль позвоночника, и от волнения окончательно перехватило дыхание. Как же долго он стремился внушить этим сорвиголовам, что рота всегда будет нечто большим, чем просто голубой плащ и неплохой заработок. Рота – это своеобразная семья, члены которой должны горой стоять друг за друга. Кто-то не понимал его, кто-то игнорировал, кто-то откровенно скалился в ответ, а вот теперь – поди ж ты… неужели сработало? … Один – за всех и все – за одного. Наверное, сложно отыскать такого человека, чьё сердце, замерев на мгновение, не забьётся в сладкой истоме при звуках заветной фразы. И вряд ли найдётся тот, кто, распрощавшись с д’Артаньяном на последней странице «Трёх мушкетёров» и листая затем «Двадцать лет спустя», хоть раз не задался бы вопросом: как могла бы сложиться жизнь молодого гасконца во временном отрезке между этими двумя великими книгами? Хотите узнать? Об отрочестве Шарля д’Артаньяна и его семье, о том, кем, на самом деле, оказалась миледи, действительно ли лейтенант мушкетёров и великий Ришелье были врагами, а кроме всего прочего – историю заговоров Великого Конюшего и королевского брата Месье, тайну писем Валь-де-Граса и наиболее кровопролитных сражений Тридцатилетней войны? Тогда милости просим, господа, и, надеемся, автору удалось не просто перенести читателя в легендарный мир мушкетёров, но и по-настоящему поразить воображение даже самых требовательных поклонников мушкетёрской саги.

Тени прошлого I

* * *

Кладбище было большим и, наверное, ещё более старым, чем церковь.

От некоторых памятников не осталось не то что крестов, но и даже могильных плит, а лишь поросшие каким-то ползучим растением холмики.

Мальчишками, они обожали играть здесь в разбойников и рыцарей; дня не проходило, чтобы отец Реми не ловил кого-нибудь из сорванцов и сурово не отчитывал за шалости.

В отличие от церковного двора, священник не терпел игр на кладбище, терпеливо объясняя, что к мёртвым следует относиться со всем возможным уважением.

Его увещеваний, правда, хватало ненадолго, однако святой отец с настойчивостью Дон Кихота продолжал сражаться с этим мальчишечьим озорством в столь неподобающем месте.

Правда, сейчас на кладбище было пусто; звенели кузнечики, нагретая трава пахла пылью и уходящим летом.

Шарль долго стоял у ограды, пытаясь сообразить, в какой стороне похоронили друга, ведь во время самих похорон он был, как в тумане, и мало что запомнил.

Вспоминалось только, что вроде как рядом с родителями и тёткой, но толку от подобной информации было мало.

Обращаться за помощью к кладбищенскому сторожу, а по совместительству — могильщику, хотелось меньше всего, поэтому юноша пошёл наугад.

Всё-таки кладбище не бесконечно, а совсем свежих могил на нём, кроме Жаковой, вряд ли так много, если вообще есть.

Опустив голову, молодой человек брёл между крестов. Из-под ног вспархивали бабочки вперемешку с кузнечиками, за штаны цеплялись семена каких-то сорняков. Было по-прежнему умиротворённо и тихо, но только от этой тишины на сердце становилось ещё тяжелей.

Куда он идёт и зачем?

Увидеть, где похоронен его друг?

Поговорить?

Так он и так постоянно беседует с ним мысленно, и вовсе не обязательно тащиться для этого на кладбище.

Или от вида могилы осознание смерти любимого человека станет более реальным, чем воспоминание о том, как тот умирал у Шарля на руках?

Куда уж реальней…

Юноша хотел было уже повернуть назад, когда неожиданно увидел.

Свежий холмик земли и наскоро сколоченный, грубый деревянный крест.

Временный, понятное дело, но именно он придавал могиле какой-то особенно одинокий, заброшенный вид.

Шарль долго смотрел, всё не решаясь подойти. Наконец пересилил себя, коснулся кончиками пальцев шершавой, занозистой древесины.

Нагретые солнцем, простые доски… надо будет попросить Пьера, чтоб проследил, и на каменном кресте оставили пусть одну, но пристойную строчку.

Хотя… как будто Жаку не всё равно.

А потом юноша расстелил на земле куртку и сел рядом с могилой. Прищурившись, глянул на солнце.

— Ну, привет, — сказал тихонько. — Чёрт… до последнего думал, что не приду. Прости.

— Просто… всё никак не привыкну, что тебя больше нет, — подобрал сухой прутик, стал водить ним по земле. — Столько дней прошло, а я всё просыпаюсь по утрам и собираюсь бежать к тебе…

Шарль замолчал, даже не пытаясь вытереть ползущие по щекам слёзы, а потом усмехнулся криво.

— Я так тоскую по тебе… Помнишь, ты говорил… что больше не можешь без меня, что просто сдохнешь, если я оставлю тебя в Артаньяне и не возьму с собой? Я тогда… не то что бы я не поверил, но… я просто не понимал, как так можно, ведь жизнь — такая разнообразная штука… Я был уверен, что уеду… ты, конечно, поскучаешь какое-то время, но потом всё наладится, тем более ты ведь обещал не дурить и жить дальше… да и я не собирался забывать тебя, ты же знаешь…

— Ну, так вот… — опустив голову, сглотнул судорожно. — Не уверен, слышишь ли ты меня, но я всё-таки хочу, чтоб ты знал… Я только сейчас понимаю, что ты… действительно говорил тогда правду. Потому что тебя нет, и я… я подыхаю без тебя… каждый день, каждый час… ежеминутно… что же мне делать без тебя, Жак, как быть?

Всхлипнув, молодой человек принялся вытирать обеими руками лицо: не хватало ещё, чтоб кто-нибудь застал его в таком виде.

— Я только сейчас понял, кем ты был для меня, — пробормотал, кусая губы. — Ты даже лучше, чем я сам, знал, как мне справиться с собой, а теперь… мне кажется, я совершаю одну ошибку за другой. Ты знаешь, что я убил Антуана, Жак? Мне казалось, так будет справедливо… что это — единственный выход, но, похоже, я снова оказался не прав. Будь ты рядом… ты бы обязательно нашёл для меня нужные слова… но тебя больше нет, и я снова не уверен ни в чём…

— Единственное, что я знаю точно: ты не должен был получить эту пулю, — покачал головой. — Сколько я ни пытаюсь вспомнить подробности… так и не могу понять, когда и как это произошло. А ведь я… я и впрямь хотел забрать тебя с собой в Париж, потому что понял, что не смогу без тебя… Я хотел сказать тебе об этом уже после стычки, а ты… — и тут Шарль не выдержал, замолотил изо всех сил по кресту. — Как же ты мог… как ты мог поступить так со мной, проклятый ты сукин сын?

Но ответом ему по-прежнему была тишина, наполненная горячим ветром и звоном кузнечиков.

Ободранная ладонь немилосердно заныла.

А потом за соседними памятниками вдруг послышались шаги, и перед д’Артаньяном-младшим предстал потный, взлохмаченный Серж.

— Сгинь, нечистый! — толстяк отпрянул испуганно, закрестился и только потом узнал в сгорбленной фигуре возле могилы своего друга. — Шарль, ты?

— А? — юноша уставился на него с не меньшим удивлением. — Ты давно здесь?

— Нет, — Серж помотал головой. — Я только что… как же ты напугал меня! А что ты делаешь здесь, малыш?

Он сказал такое привычное «малыш» и тут же с опаской взглянул на господского сына: кто знает, как тот воспримет теперь подобную фамильярность?

Но Шарля разозлило не столько последнее слово, сколько сам вопрос в целом. Смотрел на толстяка, на чьём пузе он так любил валяться во время дружеских посиделок, и с каким-то тоскливым удивлением думал о том, что вот они были приятелями больше десяти лет, а теперь, за каких-нибудь две недели, стали, по сути, чужими людьми.

— Здесь? — переспросил с недоброй усмешкой. — А что, по-твоему, можно делать на кладбище, а, Серж?

— Не злись, — мельник заморгал растерянно. — Я… ты же знаешь, я не мастак говорить. Просто я удивился… Я ведь приходил к тебе несколько раз, но сеньор Пьер сказал, что ты болеешь…

— Пьер? Болею? — теперь пришла очередь удивляться Шарлю. — Я даже не знал…

— Наверное, твой брат не хотел, чтобы тебя беспокоили, — Серж вздохнул. — Конечно, ты столько натерпелся…

— Со мной всё в порядке, — юноша взглянул на приятеля уже совсем по-другому. — Да ты разве не видишь?

— Я вижу, что ты сам на себя не похож, — толстяк покачал головой. — Ты даже прошлым летом… и когда болел, по-настоящему болел… не выглядел так. Там, в церкви, мы и впрямь не признали тебя.

— Не надо, — Шарль скривился. — Это всё… уже в прошлом.

Серж завздыхал опять, затоптался на месте, поглядывая на него с самым искренним сожалением.

— Слушай, — погладил осторожно по плечу, — ты не обижайся на Жана и Андре. Они… мы все тогда были не в себе.

— Я не обижаюсь, — молодой человек поднялся. Подобрал с земли куртку, отряхнул её. — Разве можно… обижаться на очевидное?

— Это не очевидное вовсе, — губы мельника задрожали, как и всегда, когда он слышал, по его мнению, какую-нибудь несправедливость. — Я знаю, ты был ему, — кивнул в сторону могилы, — лучшим другом, чем мы все, вместе взятые. Просто… ты не умеешь показывать своих чувств. Но разве это означает, что их не было вовсе?

— С ума сойти, — д’Артаньян-младший усмехнулся невольно. — Я и не помню, чтоб ты когда-нибудь произносил такие длинные и умные речи, толстый.

Серж тоже улыбнулся нерешительно, однако затем снова стал серьёзным:

— Просто я знаю, как тебе плохо. Ты ведь мучаешься и, наверняка, винишь себя в том, что Жак погиб.

— Потому что так и есть, — Шарль не отрывал взгляда от креста на могиле. — Если бы он не пошёл меня провожать… Я не звал его собой, поверь… Но если бы он не пришёл, я бы погиб.

— Если бы я был на его месте, — возразил ему Серж, — я бы, наверное, тоже так поступил. А Жак — тем более… Жан, конечно, палку перегнул, но… Жак ведь и вправду тебя любил, Шарль. Потому что ты был хорошим другом. А разве можно думать о себе, когда нужно спасать друга?

— Я не знаю, — юноша едва сумел разомкнуть пересохшие губы. Вздохнул растерянно. — А ты и впрямь думаешь… что я заслуживаю… и что он не жалел?

Серж взглянул на него даже с откровенным недоумением, а потом, протянув руку, вдруг потрепал по голове — как, бывало, делал раньше:

— Ты и впрямь ещё плох, раз говоришь такое. И потом, разве ты сам, если бы пришлось… неужели ты бы поступил по-другому?

Шарль ничего не ответил.

Он всегда знал, что мельник только притворяется недалёким растяпой, теперь же только ещё раз убедился в этом.

По крайней мере, от слов парня на душе действительно стало легче. Как и при мысли о том, что они расстанутся, будучи по-прежнему друзьями.

А толстяк словно услышал, о чём он думает, потому что спросил:

— Когда ты уезжаешь?

— Не знаю, — юноша покачал головой. Дотронулся до креста, словно прощаясь с любимым. — Наверное, до конца недели уеду. У меня практически не осталось дел в Кастельморе.

— Ну да, — пробормотал Серж, — больше тебя здесь ничего не держит… Ты бы зашёл к нам перед отъездом, а? Помирился бы с нашими.

— Посмотрим, — уклончиво ответил Шарль. — Идём отсюда. По дороге договорим.

— Идём, — легко согласился мельник. Похлопал ладонью по кресту. — Ну, бывай, Жак, — а потом обернулся к другу. — Я ещё вернусь сюда, как-нибудь на днях. Слушай, я просто уверен, что его душа попала в рай.

Ничего не сказав, д’Артаньян-младший только ускорил шаг: слушать подобные рассуждения было просто невыносимо.

— А ещё я думаю, — Серж, пыхтя, едва поспевал за ним, — что у тебя теперь будет одним ангелом-хранителем больше…

Прекрати, хотел было крикнуть Шарль, но взглянув на приятеля, сдержался. Спросил вместо этого:

— Скажи, а что с кузней? Там… уже работает кто-нибудь?

— Нет, — Серж помотал головой. — Сеньор Поль и наш староста чуть ли не каждый день проверяют кандидатов, но пока… сам понимаешь, не хочется брать, кого попало.

— Ну да, — пробормотал молодой человек, а его приятель внезапно остановился, и губы у него отчаянно задрожали:

— Как же так, малыш? Я… представить себе не могу, что приду в кузню, а там будет кто-то другой! И что Жак уже… никогда не будет ворчать, что я своей болтовнёй отрываю его от работы…

Шарль закашлялся. Горло мгновенно забил солёный комок — не то слёз, не то крови, — юноша даже удивился, как это его хватило на спокойный ответ.

— Ты привыкнешь, — сумел даже улыбнуться краем рта. — Просто должно пройти время. Ведь Господь никогда не посылает нам испытаний, которых мы не смогли бы перенести. Считай, что это тоже… своеобразное испытание.

— Ты… — толстяк остановился даже, разинул рот. — Ты это серьёзно? Или язвишь, как всегда? Какой же ты… какой же ты всё-таки недобрый!

— Добавь ещё, как это Жак мог любить меня такого, — как юноша ни пытался, но остановиться не смог. А если уж совсем честно, то просто не захотел.

— А вот не скажу! — на лице Сержа была написана самая искренняя обида. — Потому что вы с ним… два сапога — пара были! Стоили друг друга, уж я-то точно знаю!

И добавил задумчиво:

— Кто знает… может, наши парни всё-таки были правы насчёт твоего сердца?

После чего развернулся и пошёл прочь.

…

Шарль не стал его останавливать. Даже окликать не стал.

На душе было до противного пусто, а в памяти всё крутились слова приятеля о том, как привыкнуть, что в кузне теперь будет работать кто-то другой.

Разговаривая, они с Сержем вышли как раз с той стороны Артаньяна, где находилась кузня, и вот теперь юноша стоял перед её воротами, всё пытаясь представить себе, как здесь будет работать новый кузнец.

Представлялось запросто, и от этого по спине у молодого человека бежал муторный холодок.

Он не решился размышлять над этим всерьёз. Как и вспоминать о том, что именно здесь Жак чинил ему шпагу, подковывал Ворона. И, конечно же, здесь он сделал для него кольцо, с которым Шарль теперь не расстаётся.

Просто ушёл.

Хотел было зайти к Жаку в дом, но у крыльца нежданно-негаданно обнаружились Пьер и мэтр Бертран.

Староста, как обычно, размахивал руками, убеждая в чём-то его брата; д’Артаньян-старший слушал, наклонив голову, и лишь изредка ронял какие-то фразы.

Поначалу юноша решил обождать, в надежде, что они скоро уйдут, но староста и брат всё говорили, и тогда он передумал.

В конце концов… разве недостаточно ему было кладбища? Чего он ожидает от посещения дома?

Новой порции мучительных воспоминаний?

Слабой надежды, что, пройдясь по пустым комнатам — там, наверняка, прибрали всё ещё тогда, когда готовили Жака к похоронам, — сделает ещё одну попытку принять смерть друга?

Или, наоборот, окунувшись в эти самые воспоминания, снова сможет вернуться мысленно на две, даже три недели назад, когда Жак ещё был жив, и Шарль мог каждую ночь засыпать в его объятьях?

Нет, невозможно.

Жак погиб, его не вернуть.

И можно бесконечно ходить в кузню, можно даже переселиться к кузнецу в дом, круглосуточно вспоминать запах его кожи и то, как друг целовал его — ничего не изменить.

Необратимость.

И чем скорее удастся принять это, тем лучше.

Юноша стиснул зубы и раскашлялся.

А затем, сделав над собой неимоверное усилие, направился в сторону замка.

Пора переговорить с отцом и начинать готовиться к отъезду.

Не желая ни с кем встречаться, д’Артаньян-младший ускорил шаг и уже дошёл до самого конца улицы, когда его внезапно окликнули.

Погружённый в свои мысли, он услышал не сразу, и Катрин пришлось даже на крыльцо выйти, повторив громче:

— Шарль!

Молодой человек подошёл, улыбнулся невольно:

— Здравствуй.

— Я даже не сразу поняла, что это ты, — девушка улыбнулась в ответ. — Зайдёшь?

— Почему бы нет, — Шарль поднялся на крыльцо, прошёл в дом.

Последний раз он был здесь прошлым летом, когда вернулся в Гасконь, окончив первый курс пансиона. Помнится, выяснил, что Катрин вышла замуж и недавно родила, и пришёл навестить бывшую подружку.

Тем летом у них было несколько мимолётных встреч, но затем две недели, проведённые в обществе Антуана, вкупе с обострившейся чахоткой заставили его напрочь забыть об интрижке с артаньяновской красоткой.

А потом, уже перед самым отъездом, он по привычке остался ночевать у Жака — как ночевал до этого сотни раз, — и тот вдруг поцеловал его…

Юноша мотнул головой, прогоняя несвоевременное воспоминание, уселся на табурет у стола.

— А где твой сын? — закинув ногу на ногу, прислонился к стене.

— Мишель отвёз его к своей матери на несколько дней, — девушка взглянула на него насмешливо. — Он не твой, не переживай.

— Я знаю, — спокойно ответил Шарль, а Катрин досадливо прикусила губу:

— Ну да, ты всегда был осторожен… даже слишком.

А потом подошла, погладила своего гостя по щеке:

— Если честно… я думала, что это из-за него… ты так охладел ко мне.

— Какие глупости ты говоришь, — молодой человек убрал мягко её руки. — Я же уже говорил: у тебя есть муж. Мишель — отличный парень, и я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня проблемы.

— Муж, муж… — Катрин капризно надула губы. — В прошлом году тебя никакой муж не останавливал…

Она безо всякого стеснения уселась к Шарлю на колени, обняла его за шею.

— Скажи честно, — потёрлась носиком о его щёку, — в кого ты влюбился? Я сколько ни думала, сколько ни спрашивала… тебя не видели ни с одной из наших девушек. Только на танцах да на посиделках с парнями…

— Ну почему обязательно должна быть другая? — от прикосновений Катрин в душе всколыхнулось вдруг какое-то полузабытое чувство, однако тут же пропало. Тем не менее, Шарль не стал больше отталкивать девушку. — Могу представить себе, как вы с подругами перемыли мне все кости…

— Это кто-то в Лионе, да? — Катрин вздохнула. — Наверное, какая-нибудь благородная дама… не чета мне…

Ох, уж эти женщины: если что вобьют себе в голову — ни за что не отступятся. И юноша решил подыграть бывшей подружке.

— Это всё в прошлом, — впрочем, ему и лгать не пришлось. — Всё ушло… и не вернётся уже никогда.

— Несчастная любовь… — теперь Катрин смотрела на него уже с искренним сочувствием. Опять погладила по лицу, убрала чёлку с глаз. — Я так и подумала. Ты такой бледный, Шарль… И синяки под глазами, и щёки небритые…

— Ну, — Шарль улыбнулся невольно: наивное любопытство девушки почему-то не вызвало ни малейшего раздражения, — мне в последнее время было не до регулярного бритья.

— Конечно, я понимаю, — она кивнула, продолжая гладить молодого человека уже не только по щеке, но и по шее, забираясь постепенно пальчиками за воротник. — Разбойники… это же так страшно… и Жак погиб… Мне ужасно жаль его. Он хороший был, хоть и ворчал вечно… Ты знаешь, что мэтр Бертран хотел моего Мишеля к нему в подмастерья отправить?

— Да, я слышал, — отчего-то говорить с Катрин о случившемся оказалось совсем просто — словно речь шла о чём-то обыденном. Возможно, потому, что в её словах не было никакого скрытого подтекста, и она ни в чём не обвиняла Шарля. Или это следует расценивать как начало привыкания? — Может, ещё и отправит. Когда нового кузнеца возьмут.

А Катрин вдруг прильнула к нему всем телом, прижалась к губам.

— Если честно, я не хочу больше говорить ни о разбойниках, ни о муже… Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.

Губы бывшей подружки были мягкими и тёплыми, а волосы пахли какими-то травами. А ещё у неё была высокая грудь и по-прежнему тонкая талия, которую ничуть не испортило недавнее материнство. Юноша хорошо помнил и запах, и то, как любил когда-то касаться этой груди губами.

Однако теперь он снова убедился, что от прежних чувств не осталось и следа. Даже возбуждения, как такового, не было.

Зато вспомнилось вдруг, какими нетерпеливыми были всегда губы Жака, и Шарля мгновенно бросило в горячую дрожь.

Он привлёк к себе девушку, впился поцелуем в горло. Потом скользнул ниже, рванул шнуровку корсажа.

Что я делаю, зачем мне всё это, мелькнуло, а тело продолжало действовать независимо от подобных мыслей. Телу требовалась срочная разрядка, и оно не желало слушать никакие доводы про отсутствие чувств и тоску по умершему другу.

Да и, в конце концов… не он ли сам недавно признавался Пьеру, что единственным, кто заставил его испытать нечто большее, чем плотское желание, стал Жак?

И вот всё вернулось на круги своя.

Его друг мёртв, а он занимается любовью с Катрин, не испытывая при этом не то что каких-либо чувств, но даже, по большому счёту, и особого удовольствия.

Только тоску и острое, болезненное желание избавиться, наконец-то, от напряжения последних недель.

Забыть обо всём.

О нападении, о болезни отца, об Антуане.

О Жаке и о том, что Шарль никогда и никого, наверное, уже не сможет любить так, как любил его.

Есть только откровенное, ничем не прикрытое желание физической близости, а любовь…

Всё в прошлом.

Катрин тоже почувствовала неладное. Она всегда знала Шарля как нежного и чуткого любовника. Мишель не смог заменить ей его, поэтому, собственно говоря, девушка и пыталась так настойчиво вернуть своего бывшего кавалера.

Помнится, сама Катрин не раз хвасталась перед подружками, что ей удалось заполучить самого молоденького и хорошенького из сыновей сеньора; теперь же она совершенно не узнавала прежнего внимательного Шарля в этом мужчине с измученным серым лицом и холодными, непроницаемыми глазами.

И дело было не в резких, где-то даже грубых ласках, словно он сдерживал сам себя. Его потемневшее лицо вроде бы свидетельствовало о возбуждении, но вот глаза оставались совершенно равнодушными, будто юноша не занимался любовью, а пытался в этот момент решить для себя какую-то мучительную дилемму.

Она хотела было помочь ему снять куртку, однако он отстранился, оттолкнул её руки:

— Оставь!

— Может, пойдём в спальню? — спросила робко; хотела привычно забраться руками к нему в штаны, а он вместо этого развернул её к себе спиной, так что Катрин пришлось практически лечь грудью на стол. Резким движением задрал юбки, едва не накрыв ей при этом голову.

Он взял Катрин так же резко и нетерпеливо, без единого слова, и в какой-то момент девушке показалось даже, что это вообще не Шарль, и что она по ошибке пустила в дом абсолютно чужого человека.

— Отпусти меня! Я не хочу! — эта мысль так испугала её, что Катрин рванулась из всех сил, попыталась оттолкнуть возлюбленного, но в тот же момент железные пальцы стиснули ей шею и так прижали к столу, что она едва могла вздохнуть.

— Лежи, — произнёс за спиной ровный, безжизненный голос. — И молчи, пожалуйста.

Она так испугалась, что перестала сопротивляться.

Чувствовала только, как пальцы бывшего кавалера продолжают сжимать её плечи, как он двигается болезненными, неприятными толчками, и всё это — в полнейшем молчании.

У него даже дыхание практически не участилось, и пришедшее, наконец, такое долгожданное возбуждение ничего не изменило.

На душе было до отвратительного пусто, и тогда Шарль, отчаявшись, закрыл глаза и попытался представить себе на месте Катрин Жака.

Соединить бездушные, почти механические движения с воспоминаниями, от которых его сердце всегда сжималось в такой невыносимо сладкой истоме.

Попытаться представить себе загорелую до черноты спину друга, и плечи, на которых не успевали заживать отметины от его ногтей, как он хрипло дышит сквозь стиснутые зубы, и как его тело отзывается на каждое движение партнёра тяжёлой, исступлённой дрожью.

А потом они бы лежали, отдыхая, и Шарль слушал бы, как, успокаиваясь, всё более ровно бьётся у Жака сердце.

И наблюдал бы, как его глаза постепенно светлеют, становясь из малахитовых — цвета светлого винограда.

Как подсыхают капельки пота у него на висках, как улыбаются губы.

Он едва сумел вырваться из этого морока.

И, поняв, что под ним не Жак, а всего лишь Катрин, едва не оскандалился. Впервые в жизни.

Хорошо, что его тело по-прежнему действовало вразнобой с душой. Хорошо, что Катрин не видела выражения его лица и слёз, готовых выжечь глаза.

Как только наступила желанная разрядка, Шарль отпустил девушку. Привалившись к стене, торопливо подтянул штаны, кое-как поправил под так и не снятой курткой рубашку.

Ноги сделались ватными, кружилась голова.

Однако на душе по-прежнему было омерзительно пусто, он понял, что никакого облегчения не испытал. Ни морального, ни даже физического.

— Ты… — Катрин выпрямилась, опустила юбки. Её миловидное личико прямо горело гневным румянцем, она даже руку подняла, по-видимому, собираясь угостить бывшего кавалера хорошенькой оплеухой.

И замерла, увидев выражение его глаз.

— Не делай этого, — от спокойного, чужого голоса у неё по спине снова пополз невольный холодок. — Лучше остановись.

— Какая же ты сволочь! — и девушка, не выдержав, расплакалась. — Вот что это было? И ты ещё смел уверять меня, будто вся твоя лионская любовь в прошлом?

Ты же сама ничего не хотела слышать, подумал Шарль, а вслух сказал только:

— Извини.

Сказал, чтобы легче стало Катрин, а не потому, что чувствовал раскаяние.

— У тебя нет сердца! Уходи! — она всхлипнула, топнула ногой. — Видеть тебя больше не могу!

Шарль ничего не ответил. Пожав плечами, оставил дом и направился в замок.

* * *

Он очень надеялся, что удастся незамеченным пробраться к себе в комнату, однако в нижней зале обнаружились близнецы. Но только уже не дурачились, как обычно, метая ножи в каминную балку, а сидели за кувшином вина и переговаривались вполголоса.

Оба выглядели уставшими, постаревшими даже. А ведь им всего по двадцать пять, подумал Шарль, чувствуя, как душу заполняет острая жалость, что ждёт их в Артаньяне?

Больной отец, стареющая мать, вечные хозяйственные проблемы, постоянный страх разорения…

Ладно ещё, Поль: ему, похоже, нравится возиться по хозяйству, но вот Пьер…

Он совершенно не создан для рутинной провинциальной жизни, ему бы в армию или куда-то в этом духе, но разве Пьер оставит отца и Кастельмор? Да и где взять для этого лишние деньги?

Чёрт, как неимоверно усложнилось всё, и это несмотря на то, что Антуан, главный источник проблем, уже никогда не сможет навредить семье…

— Привет, — сказал Шарль, подсаживаясь к братьям, а они уставились на него во все глаза, потому что не заметили даже, как он появился в зале.

— Ты? — удивился Поль. — Ты куда пропал, малыш? Тебя матушка искала, да и вообще… после всего, что случилось… Ты бы не пропадал вот так без предупреждения, а?

— Я в Артаньяне был, — ответил молодой человек, потому что рассказывать о кладбище хотелось меньше всего, но и ссора с близнецами сейчас также не входила в его планы. — Навестил кое-кого перед отъездом.

— А, — только и сказал Поль, а потом не удержался всё-таки, хмыкнул. — Катрин, что ли?

— Что ли, — возможно, услышав пусть даже часть правды, брат успокоится. — Ещё какие-нибудь вопросы?

— Э-э-э… — его уловка сработала, и Поль глуповато заулыбался.

А вот Пьера провести было не так-то просто.

— Ты говорил об отъезде, — взглянул на брата пристально. — Когда?

— На днях, — юноша наполнил кубки. — Чем скорее, тем лучше.

— Понятно, — как Пьер ни старался, но вышло безрадостно. — Хотя… в принципе, ты прав. Чем скорее, тем лучше.

— Да. И вот что… Учитывая, что я уезжаю, а также последние события… — Шарль откинулся на спинку стула. — Я хотел бы серьёзно поговорить с вами об отце.

— Да что тут говорить… — Пьер нахмурился. — Сам видишь.

— Я был у него сегодня днём, — молодой человек взглянул по очереди на близнецов. — И надеялся, что он уже почти поправился, а он… вы заметили, что отец начал забываться? Роже знает об этом?

— Знает, — Пьер с ожесточением потёр глаза — так, что даже веки покраснели. — И ничего хорошего, к сожалению, не обещает. Говорит, что здоровье отца уже не то… Мол, даже если сердце в дальнейшем и не будет его серьёзно беспокоить, то в остальном… Отец уже никогда не будет таким, как прежде.

А Поль вдруг скривился жалобно.

— А помните… — его губы задрожали даже. — Ведь ещё совсем недавно… Помните, как мы разговаривали недавно в библиотеке? Мы втроём, отец… Ты, Шарль, ещё тогда с расцарапанной физиономией явился, и мы подкалывали тебя… А потом пришёл отец, и мы обсуждали, когда и как тебе уезжать.

— Помню, — лицо юноши оставалось бесстрастным. — А теперь отец болен, и вы должны привыкать принимать решения без него.

Пьер хмыкнул, Поль только головой покачал:

— Я вот слушаю тебя, братишка, и мне кажется, что так отец мог бы говорить, будь он здесь. А ведь тебе… тебе сколько лет, а?

— В декабре будет восемнадцать, как будто не знаешь, — Шарль усмехнулся невольно. — Но за комплимент спасибо.

— Мы, конечно, рады, что ты всё-таки уезжаешь в свой Париж, — Поль улыбнулся тоже, — но как же нам будет тебя не хватать!

— Я буду писать, — совершенно серьёзно сказал ему младший брат. — Регулярно, а не так, как в прошлом году. Обещаю. А вы должны пообещать в ответ сделать всё, чтобы помочь отцу поправиться. И, в первую очередь, возьмите на себя хлопоты, связанные со свадьбой Нэнси.

— Поскорее бы это произошло, — пробурчал Пьер, — и наша сестрица переехала к своему муженьку. А то в последнее время тут как-то стало много Бернара… вам так не кажется?

— Да ладно тебе, нормальный парень! — и всё же Поль не удержался, хихикнул. — Хотя… не могу не согласиться с тобой: на расстоянии я буду любить его гораздо сильнее, а Нэнси — особенно.

— И ещё вам всё-таки надо решить вопрос с кузней, — произнёс Шарль, а братья замолчали, как по команде. — Причём в самое ближайшее время. Она не должна пустовать, вы же сами понимаете.

— Мы-то понимаем, — осторожно сказал, наконец, Поль, — но где же такого кузнеца найти, чтоб как… чтоб как Жак был?

— Берите любого, — последовал такой же бесстрастный ответ. — Главное, чтоб работать хотел. А опыт со временем придёт.

— Хорошо, — Поль так растерялся, что не удивился даже. — Тогда вот ещё что… Как нам быть с Антуаном?

— Что ты имеешь в виду? — и Шарль взглядом приказал встрепенувшемуся Пьеру молчать. — Он рискнул явиться в замок… после всего?

— Нет, и, наверное, не скоро объявится, — брат покачал головой. — Однако когда-то же он вылезет из своей норы, или где он там отсиживается… Как нам быть, если он всё-таки решит объявить войну нашей семье? Помнишь, ты предупреждал нас?

Не решит, и не начнёт, уже никогда, подумал молодой человек с внезапным облегчением, а вслух произнёс:

— Я всё помню, но ты же знаешь, что Антуан всегда был непредсказуем. Поэтому в данном случае я считаю, что проблемы следует решать по мере их поступления. Пока Антуан затаился — он не проблема. Просто будьте начеку.

— Хорошо, — пробормотал Поль, а потом взглянул растерянно на своего брата-близнеца. — А ведь он и вправду вырос, Пьер… Чёрт, даже жалко отпускать его, вот такого…

Пьер ничего не ответил, усмехнулся только как-то криво, а Шарль хлопнул Поля по плечу:

— Ты сам не знаешь, чего хочешь. То поганцем обзываешь, а то жалеешь отпускать. Хотя лично я на твоём месте только радовался бы, что такой ходячий источник проблем сваливает, наконец-то, ко всем чертям.

А Поль поднялся и вдруг обнял младшего брата. Крепко, так, что у юноши даже поджившие раны заболели.

— Одно другому не мешает, — потрепал ласково по голове. — Конечно, ты ещё тот — и засранец, и поганец. Но это не значит, что мы тебя не любим и не будем скучать.

— Я знаю, — Шарль совершенно искренне обнял брата в ответ. Улыбнулся одновременно Пьеру. — И хочу сказать по секрету, что мне повезло с вами не меньше, чем вам со мной.

…

Беседа с братьями неожиданно помогла молодому человеку расслабиться, и он даже понадеялся, что сможет сегодня нормально заснуть.

Вот только закончит разговор с Пьером: в том, что старший брат навестит его в самые ближайшие часы, сомневаться не приходилось.

Да и сам Шарль хотел бы попрощаться с ним отдельно ото всех: их всегда связывало слишком многое, не говоря уже о событиях последних месяцев.

И Пьер не заставил себя ждать. Едва за окном окончательно стемнело, явился с двумя бутылками вина и двумя бокалами.

Молча прошёл к столу, так же молча разлил вино.

Юноша, по обыкновению сидевший на подоконнике, наблюдал за ним.

— Держи, — д’Артаньян-старший протянул ему бокал. — Твоё любимое. Еле отыскал в погребе нужную бутылку.

Шарль принял бокал, а мужчина уселся в кресло, согнав с него Марса:

— Итак, когда ты хочешь уехать? Только говори точно.

— Послезавтра. Такой ответ тебя устраивает?

— Вполне, — Пьер кивнул вроде даже спокойно. — Тебя можно будет проводить до тракта?

Молодой человек вздрогнул даже.

— Нет, — мотнул головой так, что чёлка закрыла глаза. — Меня… уже провожали однажды… и это плохо закончилось. Пожалуйста, не надо.

Помолчал, а затем продолжил глухим от боли голосом:

— Знаешь, меня не отпускает постоянное чувство повторения. Словно все события идут по кругу, и я иногда просто теряюсь, будучи не в силах определить, что уже было, а что ещё только должно произойти. Вот и сейчас… мы говорим об отъезде, а я вспоминаю, как совсем недавно в последний раз ужинал с вами всеми, а потом пошёл прощаться с Жаком. И тут же думаю: а может… всего этого и не было вовсе? Может, я уезжаю впервые, и Жак всё-таки жив?

— Нет, — сказал Пьер. — И ты должен принять это, малыш.

— Я знаю, — плечи юноши поникли. — Несмотря на все подобные мысли, я знаю, что его… больше нет. Смотрю сейчас в окно и думаю… вот я уезжаю, а бежать в Артаньян уже не надо. И навещать больше некого…

— Ну, — не удержался его брат, — кое-кого ты всё-таки навещать побежал. Да так резво, что даже про родных забыл…

— Что? — на лице Шарля отразилось такое изумление, что мужчина тут же пожалел о своём сарказме.

А губы младшего брата между тем искривились недобро:

— Ты дурак что ли, Пьер? Неужели ты решил, будто мне так приспичило… что я, позабыв обо всём, понёсся в Артаньян, только бы трахнуть Катрин?

— Ты… — а потом до Пьера дошло. — Твою мать, прости меня, малыш. Ты… у него был, да?

— Ну да. На кладбище, — злость в глазах юноши погасла, теперь в них была только бесконечная усталость. — Я знаю, что надо было раньше навестить его… но я не мог, Пьер… мне так страшно было… Хотя я думал, что после похорон и… — тут он сглотнул судорожно, — и убийства Антуана… я уже ничего не боюсь, а вот не мог себя заставить снова пойти туда, веришь?

— Верю, — Пьер поднялся и обнял его. — Надо было мне сказать. Я бы хоть проводил. Ты… сразу нашёл?

— Да, — Шарль уткнулся брату лицом в грудь, прикусил до крови губу, чтобы только не вспоминать нагретую солнцем шероховатую поверхность креста на могиле. — Надеюсь… он услышал то, что я хотел ему сказать…

Д’Артаньян-старший только обнял его покрепче, чувствуя, как отчаянно дрожат под руками тонкие плечи:

— Конечно, услышал, даже не сомневайся. А со своей стороны… Я уже говорил тебе и повторю ещё раз: обещаю, что за могилой будут смотреть, как следует.

— Проследи только, чтоб… когда крест поставят… уже каменный… чтоб ерунды всякой не писали, ладно? — юноша вздохнул. — Имени и даты… будет вполне достаточно.

Пьер кивнул, а Шарль вдруг прищурился насмешливо:

— А что до Катрин… то это была совершенно случайная встреча. И ничем хорошим она, к сожалению, не закончилась.

— Если честно, я где-то предполагал, что ты всё-таки зайдёшь к ней, — его брат запнулся, подбирая слова. — И надеялся, что тебе… что хоть Катрин поможет тебе отвлечься.

— Банальный перепихон, к тому же не слишком удачный, — молодой человек хмыкнул невесело. Отстранился и сел, подтянув колени к груди. — Ладно, это я, скажем так… по секрету. Но если честно… Вот я уезжаю, Пьер… а с чем? Я потерял Жака, убил брата, разругался с приятелями… отца хватил удар… Даже бывшая подружка послала меня ко всем чертям. Ей-богу, я совсем не так представлял себе прощание с Гасконью!

— Поэтому я и настаивал, чтоб ты больше не задерживался здесь, — Пьер принялся откупоривать следующую бутылку. — Только не забывай писать нам, пожалуйста. Как доберёшься, так сразу и черкни пару строк, обещаешь?

— Я же уже говорил, что буду, — юноша пригубил вина. — А ты тоже пиши. Как отец, про свадьбу, как у вас с Полем дела…

— И как Жак, — совершенно серьёзно закончил д’Артаньян-старший. — Обещаю.

— Хорошо, — Шарль вздрогнул, закашлялся. — Да, вот ещё что… Мы, конечно, уже говорили об этом, но я считаю нелишним повториться.

— Ты по поводу Антуана? — догадался его брат. — Я нем, как рыба.

— Хотелось бы… прости. Я знаю, что на тебя можно положиться, но знаю также, как подобные тайны жгут душу. А потому я повторяю опять: никому, Пьер, ты слышишь, никому! Я понимаю, ты будешь скучать по мне, и тебе будет не с кем поговорить. Поль, конечно — хороший брат, но прошу тебя: ради бога, воздержись. Надо просто подождать, пока сукиного сына объявят пропавшим без вести, а затем — умершим. И проблема решится сама собой, — молодой человек помолчал и добавил с улыбкой:

— Захочешь поговорить — лучше напиши лишний раз. Я обязательно отвечу.

— Ловлю на слове, — Пьер едва сумел кивнуть — так тоскливо ему стало при мысли, что это последний их разговор по душам. — Ты… чёрт, как же я теперь понимаю твоего приятеля!

— Не надо, — юноша закашлялся снова. — Радуйся, что я уезжаю. Потому что… ничего хорошего общение со мной, похоже, не приносит.

— Буду считать, что даже не слышал этого, — д’Артаньян-старший ухватил его за плечи, встряхнул основательно. — Такими словами ты обижаешь и меня, и память о Жаке, понятно тебе?

— И ты, и Жак… вы всегда думали обо мне лучше, чем я есть на самом деле, — Шарль вздохнул. — Мне будет не хватать вас. Ты даже не представляешь себе, насколько.

— Вот это другой разговор, — Пьер обнял брата, осторожно поцеловал его в лоб — совсем, как отец. — Давай-ка ложись спать, дружок. В конце концов, есть ещё завтра: успеем не только наговориться, но и надоесть друг другу.

— Хорошо, — юноша в одно мгновение сбросил башмаки, снял рубашку и забрался под одеяло.

Стащил удерживающий волосы шнурок, тряхнул головой.

— Слушай, — улыбнулся вдруг как-то даже виновато, — ты не побудешь со мной ещё немного? Может, так я быстрей усну…

— Конечно, — мужчина взял с подоконника томик Вийона и присел на краешек кровати. — Почитать тебе?

— Не надо, — Шарль закрыл глаза. — Посиди просто так. Когда ты рядом, я вдруг начинаю верить, что всё действительно будет хорошо.

— А так оно и будет, — Пьер подвинулся ближе, стал гладить брата по голове. — Помяни моё слово.

Молодой человек ничего не ответил, улыбнулся только краешком рта.

И, засыпая, представил себе, что это Жак мог бы вот так сидеть рядом и неспешно гладить его.

И уже через несколько минут привычно провалился в сон, наполненный воспоминаниями и не менее привычными кошмарами.

Через два дня Шарль уехал в Париж.