Пересекающиеся Миры. Оборотни

Сергей Романюта

На первый взгляд они – обыкновенные люди, но это только на первый взгляд. Это Оборотни, и с ними придётся сразиться волшебницам и новолюди. Но есть ещё одна сила, с которой тоже придётся сразиться, но позже.

Часть I

Глава I

Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом, лучше работы я вам сеньора не нахожу…, поётся в старой шуточной польской песне. Вот только одно непонятно, при чём здесь сеньора?

* * *

Как и подавляющее большинство из числа современников Паша, Пашенька, Павлик появился на свет в родильном доме, в самом обыкновенном, в городском. Здесь и правда ничего удивительного нет, в конце концов, зачем же тогда их столько понастроили? Точно также, как и другие новорождённый маленький Паша лежал завёрнутым в пелёнки, в основном спал, но бывало что и, извините, писался-какался, впрочем, биография Павла Николаевича об этом скромно умалчивает, ну и конечно же кричал, потому что пока что больше ничего делать не умел, пока не умел. Точно также, как и других малюток в строго определённое время медсёстры возили Пашу к счастливой молодой маме с тем, чтобы она покормила свою драгоценную кроху. Ну а если же случалось, что в это время к молодой маме приходил тоже счастливый папаша, в числе прочих счастливых и время от времени орущих дурными голосами папаш, переминался с ноги на ноги под окнами палаты, молодая мама показывала молодому папе маленького Пашу, их сыночка, наследника и утешение в старости.

Происходящее в родильном доме ничем необычным не было — всё как у всех. Точно такими же, но теперь уже почти как у всех были и родители маленького Паши. Его отец был экономистом, инженером-экономистом, так было записано в его дипломе. Мама была по образованию бухгалтер, а вот интересно: инженеры-бухгалтеры бывают? Здесь тоже вроде бы ничего этакого не прослеживается. Почитай треть, а то и больше молодых людей нашей страны имеют высшее образование, и пожалуй процентов девяносто из них влюбляются, женятся и рожают детей — ничего необычного, так и должно быть.

А вот теперь, вот смотрите: чем, к примеру, один инженер-экономист отличается от другого инженера-экономиста, к тому же ровесника? Пожалуй ни чем. А если один инженер-экономист работает пусть и рядовым сотрудником министерства, а другой инженер-экономист работает тоже рядовым сотрудником только в каком-нибудь заводоуправлении, тогда как? Тогда появляются различия. Какие? Работающие в министерствах знают какие, а в министерствах не работающим об этом знать не полагается.

Дело в том, что родители маленького Паши, пусть и рядовыми сотрудниками, тем не менее работали в министерствах, правда в разных. Ну с отцом Паши было всё ясно и понятно. Его отец, соответственно Пашин дед, тоже работал в министерстве, мало того, был так каким-то средней руки начальником. Так что Павликову отцу по окончании института кроме как идти на работу в одно из многочисленных министерств другой дороги не было. Иное дело мама. Мама Павлика, так сказать, была из простых, не из детей министерских чиновников, и вообще была приезжая. Когда отцу отца Павлика стало окончательно и бесповоротно ясно, что увлечение его сына в любом случае не минует стадию родильного дома была устроена свадьба, нет, не пышная, скромность — отличительная черта любого работника любого министерства. Была фата, белое, воздушное платье. Были кричащие «горько!» гости, была министерская Чайка, даже две, ну и конечно же специально заказанный банкетный зал ресторана. Ну а потом, ясно дело, был роддом. А ещё потом, после окончания института было направление отца Паши на работу в одно министерство, а его мамы, несмотря на простоту происхождения, в другое, свёкор постарался, а как вы хотели?

* * *

Во времена Пашиного младенчества и самого раннего его детства считалось дурным тоном, да что там, чуть ли не смертным грехом, показывать своё благосостояние, вот родители Паши его и не показывали. А кому показывать, если жили они в министерском доме в котором почитай все жильцы работали в том или ином министерстве? Но это взрослые, они что-то там уже соображают, а их дети, те маленькие, те пока что ничего не соображают.

Почитай все дети играли и играют в войнушку: мальчики воюют, девочки воюют медсёстрами, перевязывают раны отважным бойцам. Бывает, играют в семью: мальчик — муж, девочка — жена, дети помладше — их дети. Но это так, можно сказать, общие детские игры. Дети шоферов играют в шоферов, дети лётчиков, в лётчиков, ну и так далее. А вот во дворе Пашиного дома дети в основном, помимо куличиков в песочнице и качелей с горкой, играли в министерство. Ничего удивительного в этом нет, дети учатся жизни беря пример со своих родителей, это нормально. Но если папа-шофёр может прокатить своих сына или дочку на том же самосвале, и даже лётчик, случается, может прокатить своё чадо на самолёте, в крайнем случае может взять с собой на аэродром, то работник министерства не может взять с собой на работу, в министерство, своё дитя — исключено. И тем не менее детям сотрудников различных министерств очень нравилось играть в министерство, играть в то, что они ни разу не видели.

Соображать что к чему Паша начал довольно-таки рано для своего возраста. Виной тому, или же благодаря, были игры в министерство. В этих играх Пашу никогда не назначали начальником, а потому что его папа не был начальником. Начальниками в игрушечных министерствах были дети и внуки начальников настоящих, в настоящих министерствах, это было своего рода непреложными правилами игры, можно даже сказать, законом. И докладчиком на собраниях и совещаниях, а что вы хотели, дети учатся, Пашу никогда не назначали. Зато Пашу и других детей чьи папы были тоже рядовыми сотрудниками охотно назначали в играх нерадивыми игрушечными сотрудниками, которых строгие игрушечные начальники, дети настоящих начальников, вызывали на доклад, а после доклада почти всегда ругали. Вот тогда маленький Паша, наверное первый раз в своей жизни, и сообразил: он станет начальником, большим, самым большим начальником, и будет вызывать в свой кабинет подчинённых, выслушивать доклады, а потом ругать их за глупость и нерадивость.

* * *

Рос Паша, росли и отличия между его жизнью, жизнью сына хоть и рядового, но работника министерства и жизнями других детей, чьи родители в силу тех или иных причин в министерствах не работали. В детском саду ещё так-сяк, всё-таки садик ведомственный, министерский, а вот в школе, там, да, а потому что школа самая обыкновенная, средняя. В школе помимо детей работников министерств учились дети работников различных заводов, фабрик и учреждений, даже дочка дворничихи училась.

Если во дворе родители, бабушки, дедушки, няни, а в детском саду воспитатели в меру сил и старались, иногда даже получалось, сгладить возникавшее неравенство между детьми, то в школе его никто не собирался сглаживать. Да и как тут сгладишь, если учителя, они же нормальные, живые люди, кому хочется вылетать с работы из-за жалобы какого-нибудь ябеды, сына министерского чиновника? Но дело даже не в этом. Дело в том, ну ничего не поделаешь, человек устроен так, что поставленный перед каким-либо выбором он обязательно выберет вариант более благополучный в первую очередь для себя, а потом уже всё остальное.

А дети, а что дети?! Дети, это те же взрослые, только ростом поменьше и с взглядами на жизнь без всякой там возрастной мишуры в виде якобы жизненного опыта, вот и все отличия. Разумеется учителя не ставили министерским, в школе их так и называли, только пятёрки, а шофёрским, лётчицким и дворницким, нет их так не называли, вообще никак не называли, исключительно тройки и двойки. Оно понятно: во-первых, человек, откровенно не уважающий себя — довольно-таки редкое явление, а во-вторых, а во-вторых и схлопотать можно. От кого? Да от тех же министерских родителей! Ведь не только шофера, лётчики и дворники у своих детей дневники проверяют, но и сотрудники министерств тоже. И нетрудно догадаться, что все они, не взирая на профессию и место работы, в той или иной степени сравнивают реальные знания своего чада и отражение этих знаний в дневнике.

А вот в случаях, так сказать, неоднозначных, в тех когда надо было делать выбор, симпатии учителей, наверное всё-таки в большей степени благодаря школьному начальству в виде директора и завучей, были на стороне министерских. В том случае, если кто-то где-то набезобразничал, почитай всегда в первую очередь расследование начиналось среди не министерских. Это потому уже, когда становилось явным, кто всё это натворил, вызывали на ковёр и министерских, но сами понимаете, приговоры и кары для них были гораздо мягче, нежели чем, ну вы поняли.

Почему так оно происходило? Да потому что, ну к примеру, придёт в школу папа-шофёр и начнёт качать права в защиту своего чада, что будет? На ничего не будет, разве что надоест сверх меры и тот же директор школы нажалуется коллеге-директору, только автобазы. А в результате что? А в результате того правдолюба-шофёра и уволить могут. А если в школу придёт папа, работник министерства, и тоже начнёт качать права в защиту своего чада? Тогда что? А то что учитель, и не важно, прав он или не прав, может оказать хрен его знает где, но в обязательном порядке за пределами и за штатом школы. Оно надо?!

* * *

Разумеется дети видели, нет, несправедливостью они это не называли, различия в отношении к тем и другим. В младших классах различия воспринимались детьми как бы вскользь, особого внимания на них не обращали. Самое пристальное внимание на эти различия дети стали обращать, нет, не в старших, а в средних классах. Вот тогда страсти по поводу равенства одних и неравенства других цвели буйным цветом, иногда даже сразу же за углом школы, а зачем далеко ходить? А вот в старших классах страсти поутихли, дети, к тому времени ставшие юношами и девушками определились в своей принадлежности к той или иной группе и распределились. Разумеется в открытую, как в средних классах, никто не враждовал, ещё чего, но и простецких, бескорыстных отношений между ними тоже не было.

Непоседливое детство превратилось в бесшабашную юность. Ага, как же! Для кого-то и бесшабашную, а для кого-то и нет. Бесшабашной юность бывает в нескольких случаях, например, если юноше легко даются те же науки, так сказать, с пол-оборота, тогда да, можно и побалбесничать, ничего страшного. Достаточно более-менее внимательно на уроках слушать учителя, а всё равно там больше заняться нечем, вот тебе и полный порядок, после уроков, да хоть на голове стой! Другие же юноши и девушки прекрасно понимая, что им ничего особенного не светит тоже балбесничали, а что зря время терять? Правда были и такие, которые балбесничали в силу того, что просто-напросто не понимали, что балбесничают, ну не дано им было понимать, что поделаешь?

А вот Паша, тот не балбесничал. Не балбесничал он потому, что, хоть и не отличался большими умственными способностями, прекрасно понимал, нельзя ему балбесничать, надо, пусть через силу, через не хочу, через осточертело, а учиться. Паша сообразил, что побалбесничать можно будет тогда, когда станет более-менее весомым начальником, а пока и подождать не грех. Не сказать что с трудом, но и легко Паше школьные науки не давались, поэтому приходилось стараться, а куда денешься? Конечно же, тот же дед наверняка позаботится, примут Пашу в университет, никуда не денутся, но это не то. Уж неизвестно как Паша умудрился додуматься, но додумался: выглядеть и быть балбесом невыгодно, будущему, светлому будущему, может помешать.

После школы, само-собой, Паша поступил в главный университет страны, на юридический. Почему на юридический? А потому что для карьеры это наилучшая профессия, ну экономист ещё, правда глядя на папашу этого не скажешь, тот как был рядовым сотрудником, так им и остался, ну разве что стал старшим экономистом.

* * *

В университете было почти тоже самое что и в школе, и неизвестно что стало с Пашей к пятому курсу, если бы страна, большая страна, не разродилась большими, прямо-таки революционными переменами. Паша, к тому времени уже почти Павел Николаевич, воспринял начавшиеся в стране перемены подобно какой-нибудь деревенской бабке словами: «Есть всё-таки Бог на свете», приблизительно так.

Вот тут и началось, только успевай поворачиваться и определять, откуда и какой ветер дует? Безоговорочно и сразу Паша впустил в сердце демократические ценности и взгляды на жизнь, чем, к своему удивлению, вызвал немалый гнев деда. Но что дед, если у него почитай вся жизнь позади, а у него, почти уже у Павла Николаевича, вся жизнь впереди?! Тогда они с дедом довольно-таки крепко поругались, было дело, как-то затеялся разговор о происходящих в стране революционных и демократических переменах. Поругались, правда потом помирились, но холодок в отношениях после того разговора в их отношениях всё-таки обозначился, правда Павел не придал этому особого значения.

В университете, да, сначала были те, которые из министерских, и почти министерских и те, которые из народа. Правда выражено это было не в отношении преподавателей к тем или тем, а в первую очередь ну хотя бы в том, кто и как одевался. Кто мог себе позволить пригласить девочек на ту же дискотеку, а кто вынужден был в то самое дискотечное время где-то подрабатывать, и не для того чтобы потом пригласить куда-нибудь девочек, а для того чтобы иметь возможность купить себе те же джинсы, ну и покушать тоже надо, причем каждый день и не один раз.

Различия между студентами обозначились в виде политических взглядов на жизнь. Одни смотрели на неё через призму свободы и демократии, другие никак не могли отделаться, а скорее всего и не хотели, от проклятого совка. Были и такие, которым да хоть хрен во всю деревню, лишь бы после окончания универа заполучить хлебное, в виде зарплаты и карьеры, место, а там хоть трава не расти.

Но Паша, так один раз как встал, так и продолжал нерушимо стоять на демократической платформе. А стоял он на ней, потому что неизвестно каким чувством и каким органом своего нутра чувствовал, в этой самой демократии затаилось его будущее, его светлое будущее, сидит и его дожидается.

Разумеется, да и смешно говорить, после окончания университета Паша попал на работу в министерство, да ещё экономического развития, вот как! Это тебе не министерство культуры там какое-нибудь, хотя тоже министерство. Правда и не министерство финансов, и не аппарат Президента, но тоже неплохо, во всяком случае для начала.

* * *

И вот по прошествии лет, преодолев массу жизненных, подковёрных и бюрократических преград, вот он, Павел Николаевич Гуляев — честный, принципиальный молодой человек, всего-то сорок один, с активной жизненной позицией и с демократическими взглядами не только на свою жизнь, но и на жизнь страны. Именно благодаря этому в настоящее время Павел Николаевич пребывал в должности заместителя министра экономического развития. Крепкий, в смысле, плотный, скорее даже полный, со здоровым румянцем во все щёки. Большой любитель русской бани и сауны, а также шашлыков Павел Николаевич мог бы считаться этаким образчиком человека новой формации в её демократическом варианте, а может и считался, кто знает?

Но наверняка где-то в самом надёжном сейфе, который почти никто в жизни не видел, лежала и другая характеристика на Павла Николаевича, настоящая, прочитав которую становилось ясно, что характер: что-то по типу нордического, скорее открытый, демократический. С товарищами придерживающимися демократических взглядов открыт, дружелюбен. Беспощаден к врагам демократии. Прекрасный семьянин, в третий раз.

Глава II

Население страны, гражданином которой имел честь быть и сам Павел Николаевич он в общем и целом воспринимал как людей, но в первую очередь как некие средства производства, как станки какие-нибудь там или автомобили главное предназначение которых — обеспечивать процветание экономики, о своём процветании в эти минуты, в силу природной скромности и демократических взглядов на жизнь Павел Николаевич не думал. Да, народонаселение в первую очередь, это средства производства, а средствами этими необходимо управлять иначе их хрен знает куда занесёт. Ну представьте хотя бы автомобиль выехавший из точки «А» в точку «Б» без водителя. Представили? Ну и как?

Не сразу такие мысли и жизненные принципы отпечатались в голове у Павла Николаевича, не сразу. Для этого ему пришлось пройти столько путей и дорог от начальства к начальству, от кабинета к кабинету, и из кабинета в кабинет, что и представить почти невозможно. Но это было не всё, что можно было считать жизненным, профессиональным и карьерным опытом Павла Николаевича. Перемещаясь от кабинета к кабинету и из кабинета в кабинет он для себя понял одно, и пожалуй самое главное: не существует максимальных целей, есть только минимальные. Почему? А потому что находясь на каком-то одном уровне своей карьеры ты видишь всего лишь тот максимум который тебе в тот момент доступен для обозрения. Это тоже самое как подниматься в гору, чем выше поднимаешься, тем горизонт всё шире и шире. Поэтому минимальная задача, которую поставил перед собой Павел Николаевич Гуляев — премьер министр правительства страны. Максимальную же задачу он перед собой не ставил, и не потому чтобы не сглазить, Павел Николаевич как человек демократических взглядов на жизнь не верил во все эти суеверия, в знахарей, колдунов и прочие чертовщину с волшебством, и даже презирал их.

* * *

Поставив перед собой цель — стать премьер-министром Павел Николаевич не скрывал её от ниже — и вышестоящих товарищей за что вскорости и получил прозвище Паша Премьер. Кто-то называл его так в насмешку, и даже презрительно, а кто-то, и эти кто-то по мнению Паши Премьера были людьми умными и дальновидным, называли его так уважительно: может и правда верили в счастливую звезду Паши, а может быть и не очень верили, но называли его Пашей Премьером или просто Премьером с уважительными нотками в голосе на всяких случай, а вдруг и правда станет премьером? Но Паша не обращал внимания на интонации, он был уверен, будущие в своей общей массе подчинённые называя его Премьером, используя различные интонации называют его так искренне. И опять же, Пашину чиновничью душу согревало то, что кличку он не сам себе придумал, кто-то придумал, знать бы кто.

Разумеется Пашино прозвище не было воспринято с восторгом, да и ладно, самым главным в этом было то, что он стал узнаваем, стал, если хотите, популярным, а одно это уже ой как немало. И знаете, сработало! К своим сорока годам перебираясь из кабинета в кабинет Паша сделал свою первую значимую остановку на пути к заветной цели в категории минимум, стал заместителем министра экономического развития, а это, как ни крути, очень даже неплохо, в сорок-то лет, представляете?! Ведь загляни в любой кабинет любого министерства, в каждом из них по будущему премьеру сидит, и что интересно, почитай все они в этом уверены. Ну а что касаемо министров и замминистров, разумеется будущих, тех так вообще никакого дуста не хватит извести. Но все эти министры и замминистров как бы не настоящие, не озвученные так что ли, а он, Паша, озвученный, заранее объявленный, причём не сам себя объявлял, горлопанил, люди за него всё сделали.

* * *

И вот оно, свершилось! Вернее, начало свершаться, претворяться в жизнь. Паша был вызван в кабинет, какой там министерский, что вы! Паша был вызван в кабинет хозяин которого хоть и занимал какую-то второстепенную, чуть ли не опереточную должность, по государственно-чиновничьим реалиям был одним из немногих фактических хозяев страны. Понимаете, фактических!

— Проходи! — весело и в то же времени с металлическими нотками начальственного гнева, типа, в приказном порядке приветствовал Пашу хозяин кабинета. — В ногах правды нет, присаживайся.

Глядя на хозяина кабинета Паша подумал было, что вот она цель и задача можно сказать идеально соответствующая званию максимум. Подумал и сам испугался: не дай бог узнает кто, тогда мало того, что голова сразу же слетит, даже саму голову не найдут. Но тем не менее, и эта мысль Паше очень понравилась, заметочку сделать не мешает, так, на всякий случай, ведь будущее тем и прекрасно, что неведомо. Кто знает как оно там всё обернётся и в кабинет какого уровня превратится?

— Говорят, Премьером называешься?! — всё так же весело и грозно спросил хозяин кабинета. — Что ж, хорошее прозвище.

— Это не я. — смутился Паша, а потому что надо было смутиться. — Это наши юмористы придумали. В голове ничего нет, зато язык безразмерный. Вместо того чтобы работать, вон какой ерундой занимаются.

— Ну это ты через край хватил, Премьер. — хмыкнул хозяин кабинета. — Народ в своей массе мудр и подмечает за человеком то, чего тот сам за собой порой не видит. Хорошее прозвище, правильное, мне нравится. Только не делай из него икону, это мой тебе совет, как коллеги и старшего товарища.

«Коллеги! — у Паши от такого слова чуть было сердечный приступ не случился. Разумеется коллегой его называли, но чтобы такие люди, это было впервые».

— Не тушуйся, не тушуйся. — продолжал хозяин кабинета. — А то вон, покраснел весь, как девка на сватовстве. Скромность, она кончено хороша, но в других случаях и на других должностях. Правда и в наглости нет ничего хорошего, — и немного помолчав добавил. — в бездумной наглости.

— Что ж, будем надеяться, что не ошиблись в тебе. — продолжал хозяин кабинет. — Вон, и аванс уже есть, это я о прозвище. Да не стесняйся ты, не стесняйся, не строй из себя девку неповреждённую.

Значит так, слушай внимательно и запоминай, повторять никто не будет. То что ты уже хоть и коридорный и по курилкам Премьер, это хорошо, это о многом говорит. Мы такую молодёжь без внимания не оставляем и всячески помогаем. Ничего не поделаешь вечных среди нас нет, а значит однажды на наше место должны прийти люди достойные за которых не придётся краснеть ни перед народом, и вообще ни перед кем.

Сам понимаешь, Премьер, высокие должности и горькое счастье управлять страной и определять судьбы людей, — что-то хозяина кабинета потянуло на лирику. — требуют дел, больших и правильных дел. Вот одно из таких дел мы и решили тебе поручить, так сказать, устроить тебе экзамен, посмотреть, превратишься ты в настоящего премьера или же так и останешься Премьером в коридорах и курилках?

* * *

Насчёт заоблачных перспектив Паша всё прекрасно понял: пряник подсовывают, а чего тут не понять, не вчера и не пальцем деланный. И всё-таки что-то жизнеобещающее в таком, даже слишком откровенном начале разговора всё-таки было. И основным здесь было далеко не семь пядей ума в Пашином лбу, их как раз не очень-то и было.

А оно и хорошо что так. Слишком умный, даже пусть самый большой начальник, фигура крайне неудобная, потому как в большинстве случаев упрямая, а упрямость не очень-то в цене у таких вот хозяев таких вот кабинетов. И ещё, и это тоже немаловажно, Паша был кровь от крови, плоть от плоти, до самой последней клеточки своего цветущего возрастом тела своим, не пришлым неизвестно откуда. Оно своего рода как чистота крови и благородство происхождения, если мерить взглядами на жизнь века этак семнадцатого.

Это как в какой-нибудь деревне. Если, и неважно когда это было, кто-то из твоих предков поселился в деревне когда она уже вполне сформировалась как деревня — ты пришлый. И неважно сколько лет с тех пор прошло, всё равно: бабки, деды, родители, ты, дети твои и внуки всё равно останутся пришлыми. А ведь это всего лишь деревня, где, так сказать, цена вопроса совсем другая далёкая от властных и финансовых рычагов по управлению государством. Пашина же родня по отцовской линии, насколько он о ней знал, вся служила на министерском уровне, причём неважно при какой власти. Например, Паше было известно, что его пра-пра — хрен его знает сколько раз прадед служил ещё при императоре Александре Первом по министерству юстиции под руководством самого Гаврилы Романовича Державина, вот как!. Так что свой был Паша, во все доски мира свой.

— Материалы по контейнерной железнодорожной линии получил?

— Получил. — кивнул Павел Николаевич.

Вот оно что, вот оказывается для чего его вызвали. А он-то, по правде говоря, удивился когда в первый раз увидел папку с бумагами про железную дорогу, даже было решил, что адресом ошиблись. Но шеф, который министр, на вопрос Паши о материалах ответил коротко, по-военному:

— Изучай и не задавай глупых вопросов.

— Изучил? — спросил хозяин кабинета.

— Пока ещё нет, изучаю. — опять хотел было смутиться Паша, но вовремя передумал и как оказалось не зря передумал.

— Молодец! — похвалил Пашу Премьера хозяин кабинета. — Молодец, что не спешишь рапортовать. От тебя не рапорты требуются, а дела, конкретные, грамотные и продуманные дела.

Значит так, мы тебя планируем на министра железнодорожного транспорта. Вопрос уже согласован. Почему именно туда и чем не устраивает предшественник, не твоего ума дело. Впрочем, может и догадаешься почему, кстати, — хозяин кабинета на пару секунд замолчал. — это будете тебе вторым экзаменом, на сообразительность.

Изучишь материалы начинай действовать. Рассказывать об этом не надо, другие за тебя расскажут, у них лучше получится. Навестишь министра и его замов, как бы невзначай, познакомишься. После этого напишешь подробный отчёт о своих впечатлениях о знакомстве. Отчёт отдашь своему министру, он в курсе, и вообще, вся связь через него, считай его своим непосредственным руководителем в этом деле.

Твоя задача, Павел Николаевич, Премьер, — хозяин кабинета опять хмыкнул. — не то чтобы принять дела у предыдущего министра, а освоить эту контейнерную линию, взять её всю под себя, чтобы чужих и близко не было. Понял меня?!

— Понял. — скромно кивнул Паша, а у самого аж голова закружилась от открывавшихся перспектив.

— Хорошо, что понял. — в свою очередь тоже кивнул хозяин кабинета. — Инструкции будешь получать по мере их необходимости. Всё, иди. Желаю не только успехов, но и стать настоящим премьер министром.

* * *

Наверное до разговора с Зоей Павловной Аркадий Аркадьевич знал и понимал о волшебницах и в волшебницах гораздо больше, чем после него. Разговор получился долгий, чуть ли не до рассвета. Вскорости были стёрты условности именуемые выпендрёжной публикой правилами хорошего тона. Это к тому, что где-то ближе к полуночи Зоя Павловна сама предложила поужинать. Нет, скатерти-самобранки у неё с собой не оказалось, всё получилось гораздо проще. Взяв на себя инициативу по части ужина Зоя Павловна исследовала содержимое холодильника, что-то нарезала, что-то просто выложила на тарелки и в результате получился довольно-таки неплохой ужин. Аркадий Аркадьевич предложил было вина, имелось в его запасах и спиртное, а как же, но Зоя Павловна отказалась, сказав что вообще не употребляет алкоголь, но если Аркадий Аркадьевич желает то пожалуйста, какой-либо проблемы в виде порицания она из этого не делает. Не иначе как за компанию, а может быть ему и самому не очень-то хотелось Аркадий Аркадьевич тоже отказался от вина, ограничились чаем.

— Аркадий Аркадьевич, — попивая ароматный чай и время от времени поблескивая своими серыми глазами начала Зоя Павловна. — наверное в первую очередь нам надо будет узнать, кто такие эти стажировщики? — «нам», обратил внимание Аркадий Аркадьевич. — Для этого мне нужен будет ваш перстень, нет, не на день и не на неделю, — на всякий случай уточнила Зоя Павловна. — а примерно на час, два. Будем знать кто они такие, будем знать что всё-таки нам надо делать?

— Нет ничего проще, Зоя Павловна. — обрадовался Аркадий Аркадьевич. — В любое удобное время приезжайте в наш пансионат, перстень и мой кабинет к вашим услугам. Считайте, что я вас пригласил с соблюдением всех правил этикета.

Аркадий Аркадьевич действительно обрадовался теперь уже реальной возможности продолжить знакомство с Зоей Павловной. Нет, разумеется он не рассматривал её как объект этакой интрижки: во-первых Зоя Павловна, возраст здесь не причём, выглядит она, закачаешься, не подходит на роль любовницы, а во-вторых Аркадий Аркадьевич, и такое случается, был верен жене.

— Хорошо. — улыбнувшись в ответ сказала Зоя Павловна. — Приглашение принимается. Пожалуй это будет наилучшим вариантом.

Похоже, Аркадий Аркадьевич, нет, не мы, а кто-то гораздо сильнее нас затеял большое дело, очень большое, а нас с вами, с вашим мужским клубом, выбрал его исполнителями, понимаете, предчувствие у меня такое. Не думаю что это грозит, во всяком случае вам, чем-то серьёзным. Мелкие пакости конечно же будут случаться, но на то они и мелкие, чтобы обращать на них внимание. Опять же, нравится вам или нет, о всех ваших новолюдях не скажу, но лично вы и ваши ближайшие воспитанники с этого момента находятся под нашей защитой, под защитой моих девчат, ну и конечно же под моей, но думаю вряд ли дойдёт до того, чтобы мне пришлось вмешиваться, девчата вполне справятся.

— Извините, а что за девчата, тоже волшебницы? — на этот раз просто из любопытства спросил Аркадий Аркадьевич.

— Нет, они не волшебницы и пока что с уверенностью могу сказать об одной из них, что та станет волшебницей. Они охотницы, но поверьте. Аркадий Аркадьевич, это нисколько не хуже в плане Силы. Этакие красавицы, они на самом деле красавицы, с которыми я никому на свете не посоветую ссориться. Последствия могут быть просто страшными для неосторожно поссорившегося. — дала рекламную характеристику Ире, Кате, Татьяне, Варе и Свете Зоя Павловна, и чтобы сменить тему разговора, итак много рассказала, попросила Аркадия Аркадьевича ещё заварить чая.

Вернувшись в кабинет с чайником и с чайничком со свежезаваренным чаем Аркадий Аркадьевич, сама галантность, в хорошем смысле этого слова разумеется, налил Зое Павловне свежего чая, подмолодил свой, недопитый, хотел было сказать, вернее, спросить что-то насчёт охотниц, но Зоя Павловна его опередила:

— Аркадий Аркадьевич, — начала она. — пока об этом обо всём знаем только мы с вами, м-да, даже не знаю как сказать. — замялась она.

— Говорите как есть. — удивился какой-то непонятной ему стеснительности Зои Павловны. — Что-то не так?

— И так, и не так одновременно, Аркадий Аркадьевич. — загадкой ответила Зоя Павловна. — Не обижайтесь пожалуйста, я о вашем мужском клубе.

Да, хоть вы и малочисленны, но клуб ваш представляет из себя довольно-таки серьёзную силу в противостоянии с теми же оборотнми. Я понимаю, не вами это придумано, тем не менее, как говорят англичане: если джентльмена не устраивают правила, джентльмен меняет правила.

Я к тому, что вам надо кардинально поменять правила приёма в ваш клуб. Понимаете?

— Понимаю. — вздохнув кивнул Аркадий Аркадьевич. — Поверите, я давненько размышляю над этим. Понимаете, чувствую, пришло время выходить на новый, более высокий уровень, а этот ритуал, будь он трижды неладен, на нас как клеймо прокажённого.

— Ну вот, считайте что настало время. Как ни странно столь необычный, как вы его называете, ритуал, в своё время сослужил вашему клубу хорошую службу, не то быть вам продолжением, карикатурой оборотней. А так, к вам в своём большинстве шли люди, элементарно, способные жертвовать очень многим, а ведь это редкость, не часто встретишь. Подумайте, здесь я не советчица, как вам сделать так, чтобы прежнего ритуала не было, но и чтобы всякая жадная до денег и власти шваль к вам валом не повалила.

Знаете, а что если вам реорганизовать ваш клуб в некий орден по типу рыцарского, ну хотя бы по примеру тех же Тамплиеров?

— Тамплиеры плохо кончили? — тяжело вздохнув ответил Аркадий Аркадьевич.

— Ну, вам это не грозит. Тамплиеры, они были сами по себе, в смысле кроме как собственной другой защиты и поддержки у них не было. У вас же защита и поддержка есть, и поверьте мне, очень сильная, это я не только о себе говорю. Как говорит друг вашего детства: крыша! — и Зоя Павловна звонко, как девочка, рассмеялась.

Глава III

— Варь, а знаешь кем твой жених работает? — руки на столе, голова на руках и ехидный, с прищуром, взгляд снизу вверх.

— Какой он мне жених?!

— Жених, жених, не прибедняйся. — как в детстве, когда дразнятся: тили-тили тесто, жених и невеста, улыбаясь детским голоском сказала Света. — Он у тебя помощник депутата Госдумы. Съела?!

— Ё-моё. — прошептала Варя. Других слов у неё не нашлось.

Видимо гражданин Гераклит, потому и был известен, как Мрачный что однажды изрядно переполошил народ заявив, что всё течёт, всё меняется за исключением человеческой души. Не из-за этого ли, кстати, помимо Мрачный он ещё получил прозвище Тёмный? Ведь всем известно: чужая душа — потёмки! Куда, спрашивается, он полез? Его кто-то просил?!

Этот небольшой экскурс в историю говорит лишь о том, что не лезь в чужую душу и не придётся тебе, подобно товарищу Гераклиту, возненавидев людей жить вдали от них и, что немаловажно, питаться чёрт-те чем. Может оно получилось и несколько мудрёно, ну да ничего не поделаешь, нечего в душу лезть, тем более охотницам.

Кому какое дело, спрашивается до того, что Варя и Света опять сидели за одним из столиков той самой пивнухи-кафешки, по чуть-чуть выпивали и разговаривали за жизнь? А вот насчёт всего изменяюшегося в плане того, что теперь они стали самыми настоящими охотницами — это факт и факт весьма приятный. В отношениях между девчатами ничего не изменилось, в смысле, не изменилась расстановка сил, если это можно так назвать: Ира, Татьяна и Катя предпочитали проводить своё свободное время вместе, ну и Варя со Светой — тоже самое.

* * *

— Вы где?! — прокричал голосом Кати только что зазвонивший мобильник Вари.

— Да тут вот. — оглядев помещение кафешки неопределённо ответила Варя.

— Всё ясно, опять в своей таверне бухаете. — весело, нисколько непохожим на порицание тоном прокричала Катя. — Быстренько подскочили, мордахи подкрасили, таксистам это нравится, и к Татьяне. Адрес знаете?

— Знаем. — неизвестно кому кивнула Варя и посмотрела на Свету. — К Татьяне в гости зовут.

— А что, поехали! — неожиданно весело для Вари ответила Света. — Наверняка какую-нибудь пакость придумали. Интересно же!

* * *

— Во, партизанский отряд пожаловал. — открыв дверь приветствовала Варю и Свету Татьяна. — Проходите. Катька буянит, связать поможете.

— Я не ещё буянила! — раздался из комнаты голос Кати. — Я Варю со Светкой ждала, а вот теперь начну!

Катя с ногами в здоровенном кресле, Ира тоже с ногами только на диване. На столе почти целый, ну разве что по кусочку съели, внушительных размеров торт, тарелки с недоеденными кусками торта, чайные чашки, ложечки, ну в общем все необходимые атрибуты чаепития.

— Садитесь. — Татьяна пригласила к столу Варю и Свету, а сама пошла на кухню подсуетиться насчёт тарелок, чашек гостьям.

— Это мы в Катерину женскую стать вгоняем. — кивнул на торт серьёзно сказала Ира. — А то, вон, смотри, прямо щеколда какая-то ходячая.

— Сама ты щеколда. — сделала вид, что обиделась Катя. — На себя посмотри. И уже обращаясь к Варе со Светой. — Это они мне завидуют.

— Что сорок четвёртый размер у штанов, что пятьдесят четвёртый, — это Татьяна пришла из кухни с чашками и тарелками. — один хрен цена одинаковая. Это я тебе как спец по шмоткам говорю. Давайте, сами за собой ухаживайте.

Торт оказался вкусным. Вообще-то это для человека на диете, вернее, для его диеты все торты невкусные, а если без диеты, то все вкусные, исключений не бывает.

— Ну как вы? — наливая чай спросила Татьяна Варю со Светой. — А то что-то давненько не виделись.

— Светка, говорят, знаменитого доктора Пирогова за пояс заткнула. — начала было язвительная Катя.

— Да замолчишь ты когда-нибудь?! — прикрикнула на неё Ира. — А то я сейчас тебя за пояс заткну, одни тапки наружу торчать будут.

— Нету у меня тапков. — вытянула ногу Катя. — Такие как ты отобрали.

— Ладно, Кать, завязывай хохмить. — остановила Катю Татьяна. — Правда, девчат, как вы?

— Да вроде нормально. — пожала плечами Варя. — Живём помаленьку.

* * *

В нашей жизни, да и в жизни вообще, ничего не происходит случайно. Даже всем известные прыщи вскакивают не иначе как по приказу какого-то неведомого нам прыщиного начальства. Чего уж тогда говорить о людях, и тем более об охотницах?.

Да, чаепитие было затеяно не случайно. И то что девчата до приезда Вари и Светы по кусочку торта слопали тоже было неслучайным. А всё дело в Свете, в её вредном и упрямом характере.

Тут надо немного посмотреть на то, что прошло, а не те якобы случайности, которые превратились в причины. Когда стало ясно, что Татьяна, Варя и Света вполне состоялись как охотницы перед Зоей Павловной, как перед их наставницей, встал вопрос об их будущем, о том в каком качестве они и дальше будут пребывать в статусе охотниц.

Ну с Татьяной, с той всё ясно. Разумеется она не бросит своё бизнес-детище в виде бутиков, не так легко они ей достались. Это что же получается, когда всё устроено и построено, когда и остаётся, что контролировать, взять да и бросить, в смысле, продать бизнес? Зоя Павловна даже и не собиралась затевать с Татьяной разговор по этому поводу, потому как прекрасно представляла себе, чем он закончится. Да и со свободным временем у Татьяны, можно сказать, был полный порядок. А что, с утра, к открытию бутиков Татьяна приезжала, проверяла документы, и вообще, обстановку в целом и всё, целый день свободна. Кстати, в пользу того, что грех продавать такой бизнес были и директора бутиков, которых Татьяна, как те иголке в стогу сена разыскивала — броня и стена несокрушимая, по другому не скажешь.

Проще всего оказалось с Варей. Когда Зоя Павловна предложила ей по примеру Иры и Кати перейти на вольные хлеба, разумеется Зоя Павловна рассказала Варе, да и не только Варе, но и Татьяне со Светой, каким образом сама Зоя Павловна, Маргарита Валентиновна и Ира с Катей добывают себе на хлеб. Не сказать, чтобы услышанное было принято девчатами с восторгом, но и неприязни не вызвало, скорее наоборот. Почему? А потому что спросите у любого встречного-поперечного: испытывает ли он нежные чувства к казнокрадам, чиновникам взяточниками и прочей сволочи? Отбирая у этих весьма, в кавычках, достойных членов общества необходимую для более-менее нормальной жизни часть денег Зоя Павловна с воспитанницами, во-первых, постоянно напоминали казнокрадам и взяточникам, мол, если и воруете, и берёте взятки, не зарывайтесь. Есть и на вас сила, причём Сила в сравнении с которой Прокуратура вместе со всем Уголовным кодексом — скорее сперматозоид, нежели чем даже дитя малое. Да, разумеется ни Зоя Павловна, ни Маргарита Валентиновна, говоря революционным языком, экспроприациями не занимались. Не потому не занимались, что не по статусу, скорее потому, что хоть и волшебницы и охотницы, а как ни крути, возраст не тот, хулиганского задора не хватает. Этим, причём не с жадным, а с весёлым, этаким робингудовским азартом занимались Ира с Катей, причём Катю иногда аж приходилось притормаживать, бывало что слишком увлекалась.

Так вот, когда Зоя Павловна предложила Варе перейти на вольные хлеба, та сразу же отказалась. Правда, и Зоя Павловна это прекрасно видела, отказалась не в силу врождённого чистоплюйства, а по другим причинам. Согласитесь, когда человек добивается, достигает чего-то, чего-то своего, ну как например Татьяна со своими бутиками. Довольно-таки сложно, если возможно вообще вот так взять и в одночасье от этого отказаться. Это хоть и не совсем, но всё-таки похоже, когда например, какую-то вещь, которая тебе очень нравится, на которую долго-долго деньги копил не раздумывая взять, да и выбросить на помойку. Ведь Варя, пусть и не имела достатка какой был у Татьяны обеспечивала его сама, своими руками, ни у кого не просила, а это немаловажно. Да и, а это пожалуй самое главное, Варе нравилась её профессия, очень нравилась. Может это и громкие слова, но для того чтобы сделать хорошую причёску, неважно кому, мужчине или женщине, и тем самым подарить человеку хорошее настроение одной ловкости рук маловато будет. Тут и мастерство, которое по части искусства, требуется, и даже волшебство.

* * *

Иное дело Света. В её случае вообще какая-то, этакая взрывная, дикая помесь получилась. Дар охотницы Света восприняла на свой лад. Что касаемо отслеживания и регулировки потоков Силы Света этим если и занималась, то от случая к случаю и какого-либо желания заниматься этим откровенно не проявляла. В первую, в самую главную очередь, свой дар она направила на медицину, ничего не поделаешь, получилось будто бы недоучившейся студентке вдруг диплом врача вручили. Насчёт того случая, когда Света фактически спасла больного, ну когда тот на прямо на операционном столе чуть не помер, она наврала что-то, потом забыла что наврала. Расспросы продолжались, Свнта наврала ещё что-то и так покуда совсем не запуталась.

А получилось очень даже интересно. Почувствовав в себе Силу, которой плевать на все дипломы вместе взятые Света, к тому же характер — лучше не связываться, как будто до бесплатного дорвалась, вся, целиком и полностью погрузилась в медицину и в прямом смысле этого слова принялась творить чудеса. В операционной, там хирург Игорь командует, там не очень-то почудесничаешь, вмиг по шеям схлопотать можно. Да и операция это совсем другое, там хирург царь и бог и мешать ему, только хуже делать. Света это прекрасно понимала и не лезла со своими советами и, как она объясняла свой дар, предчувствиями. В конце концов больного можно и после операции «подправить», а таких случаев, когда промедление смерти подобно слава богу больше не было.

Ну а вне операционной, в палатах, там Света разошлась, не остановишь. Сами операционные разрезы и те места откуда что-то отрезали на больных заживали наверное быстрее, чем бамбук растёт. Как говорится, шила в мешке не утаишь, потянулись к Свете больные из других отделений, а та и рада стараться. Правда, и правильно делала, врачевала она в основном тех, или у кого почитай что сплошная безнадёга, или же лечение долгое и соответственно дорогое. Всех остальных Света со всей лёгкостью своего характера посылала к лечащему врачу, а заодно на три весёлых и очень знаменитых буквы. И что интересно, никто из отвергнутых больных не обижался, не иначе знали и понимали, если не дай бог что Света первая прибежит.

* * *

Но это больные, им что ни скажи, какой лапши на уши ни повесь, во всё поверят и лапшу слопают, другое дело врачи, им той же лапши маловато будет, им подавай причину повесомее. И Света придумала причину, нормальная, хоть и ни одного слова правды в ней не было, причина получилась жизненная, не подтвердишь и не опровергнешь.

Оказывается Света полезла починить розетку, отец на работе был, а розетка позарез нужна оказалась, и её очень сильно тряхнуло электротоком, аж сознание потеряла. Вот после этого, не сразу правда, в ней и проснулись способности лечить так, как никто в больнице лечить не умеет. Ну а насчёт того: а почему тогда поначалу чёрт-те что плела, ответ был ещё проще: стеснялась. Боялась что смеяться будете и дурой называть, потому что полезла чинить розетку под напряжением. Вот и всё! Всё очень просто! Просто да непросто.

Заведующий хирургическим отделением — Иосиф Иванович, мировой мужик, не вызывал Свету к себе, а повстречав её в коридоре сказал просто:

— Значит так, тётка Ванга! По отделению на метле не летать, во время операции доктору не мешать, узнаю, самолично как сервелат порежу! В остальном делай что хочешь, лечи, раз у тебя такой дар появился. Только смотри, не увлекайся, чуть что, или ко мне, или к Игорю. Понятно?!

А вот главврач, вернее будет сказать, главврачиха — дама за плечами которой помимо учёного звания кандидата медицинских наук числились ещё стервозный характер, почти маниакальная подозрительность ко всему, что сложнее аспирина, а также недавний климакс отнеслась к внезапно появившемуся дару врачевания у Светы, сами понимаете, очень и очень сначала подозрительно, а потом и отрицательно.

Света была вызвана на самый большой, в смысле, высокий в больнице медицинский ковёр стоя на котором услышала, что ей запрещается какое-либо знахарство и шаманство во вверенной главврачихе больнице. Что в случае повторения, её, Свету, ждёт не только увольнение по соответствующей статье, в уборщицы не возьмут, но и уголовная статья по которой её с удовольствием возьмут, лет этак на десять.

Света не стала возражать, кивнула головой, правда не стала говорить, что, мол, такого больше не повторится, сказала лишь, что всё поняла и спросила: может ли она быть свободной? Главврачиха повелительно кивнула и сделала царственный жест рукой по направлению к двери, иди мол. Ну и дура ты главврачиха, ей богу дура. Света не стала мудрствовать, взяла да и устроила главврачихе затяжные, правда не очень обильные, возраст всё-таки, болячек навалом, критические дни.

Уже было отвыкшая пользоваться всякими там Тампаксами и прочими интимными женскими приспособлениями главврачиха обнаружив начало критических дней сначала было обрадовалась, а потом испугалась. А испугалась она после того, как критические дни начавшись неделю назад и не думали заканчиваться. Не сказать чтобы сильно, но всё-таки, пардон, подтекало, а это для возраста главврачихи было ненормальным.

Вот и очутилась главврачиха в состоянии ступора. Причина? А причина простая, сама-то в медицине уже ни хрена не соображает, должность не позволяет, да и раньше знаниями не блистала. Критические дни надо как-то останавливать иначе и кровью можно истечь, почти как на это самое изойти, только благороднее будет выглядеть. Значит надо обращаться к врачам, к тем, кто реально в этом соображает и сможет помочь. А врачи, и тут самый капкан-то и спрятан оказывается. Они в первую очередь подчинённые, а потом уже врачи. Ну а с подчинёнными, сами знаете как надо, чтобы уважали, да плевать что через страх, самое главное чтобы уважали. Вот и думай, обратишься, помогут конечно, но, но если шёпотом да по секрету клятва Гиппократа остаётся в целостности и сохранности, медицинская этика тоже.

Выдержав в таком состоянии главврачиху ровно десять дней Света позвонила ей и прямым текстом заявила: если та и дальше будет мешать Свете лечить больных, к месячным добавится ежедневный понос. И знаете, помогло. Месячные прекратились вообще, а понос так и не начался.

* * *

Зная обо всех в кавычках и без кавычек подвигах Светы Зоя Павловна не решилась предложить ей стать охотницей на вольных хлебах. Наверняка для Светы уйти из больницы, из профессии, было равносильно что руки-ноги самой себе отрезать, не меньше. А теперь, когда она по факту, пусть и без диплома, и пусть работала в хирургическом отделении, стала терапевтом номер один больницы, да вы что?! Предлагать такое человеку искренне любящему медицину, которая лечит больных не для того чтобы похвастаться своими способностями, а потому что по другому не может поступить, это по меньшей мере кощунство, если не преступление.

А ведь Свету надо было как-то вытаскивать из больницы, из медицины вряд ли получится, обязательно надо. Света — единственная из девчат будущая волшебница, а с волшебницами обстоит гораздо сложнее нежели чем с охотницами. С ними не получится, захотел посвятил сегодня, захотел, через неделю. На волшебниц приходит, если хотите, команда из Страны и будущая волшебница отправляется туда, и возвращается оттуда уже волшебницей. Что там происходит, волшебницы не рассказывают, лучше не спрашивать. А вот когда придёт эта, так называемая команда, не знает никто, вот в чём дело.

Зоя Павловна планировала предложить Свете заняться врачеванием в офисе, а что, условия не хуже, даже лучше чем в больнице, да и Зое Павловне помощь. Но глядя на будущую волшебницу Зое Павловне почитай сразу стало ясно, эту просто так из больницы не вытащить. Единственное, что вселяло надежду в Зою Павловну, так это то что став волшебницей Света сама не сможет работать в больнице, да, просто не сможет и переберётся в офис, ну и соответственно на вольные хлеба.

Оставался ещё один вопрос решать который надо было обязательно, и снова этот вопрос касался Светы. Вроде бы и дело пустяковое — всего-то купить Свете квартиру, но характер, характер там ой-ё-ёй, даже хуже.

Глава IV

Дельную и даже красивую идею насчёт покупки квартиры неожиданно для всех предложила хоть и в шутку, но всё равно, время от времени порицаемая за шалопутство и несерьёзность характера Катя. Зоя Павловна собрала своих воспитанниц: Татьяну, Иру и Катю с тем, чтобы держать совет как бы получше и половчее сподвинуть Свету на покупку квартиры? Свету не пригласили по понятным причинам, а Варю, а чтобы случайно не сболтнула, лучшие подруги всё-таки.

Это греки сказали: в споре рождается истина. Им можно, они в современной жизни ни хрена не соображают. А в современной жизни, чем яростнее спор, в смысле, чем больше народа в нём участвуют, тем толку меньше.

Прежде чем начать спорить до хрипоты и вопреки неизвестно кем придуманному правилу мнения собравшихся начали выслушивать начиная с самой старшей. Маргарита Валентиновна — ретро-женщина и святая простота в одном лице предложила поговорить со Светой по душам, особый упор сделать на то, что у неё дочка почти что уже невеста, а жить у родителей и раньше было не очень-то просторно, а теперь вообще. По молчанию было понятно, эта идея самая жизнеспособная после идеи построить Свете дом своими руками.

Затем свою идею выдвинула Татьяна. Хоть и стала Татьяна охотницей, а всё одно, бизнесвуменша. В «запорошенных» дорогими, модными шмотками и гламурными покупателями, по мнению Татьяны, родилась гениальная идея:

— Я ей скажу, что мне надо деньги от налоговой спрятать. — сверкая глазами начала Татьяна. — А спрятать негде, эти сволочи везде найдут и отберут. Вот я и предложу ей как бы сохранить их у себя, а чтобы они просто так не валялись, купить на них квартиру?

— Тань, — подала голос ехидная Катя. — А ты точно сегодня в зеркале себя видела?

— А что? — не поняла тонкой издёвки Татьяна.

— А то, охотница и бизнесбаба в одном лице, ты эту налоговую, в полном составе, легко и непринуждённо сможешь голыми и пешком в космос отправить! Что, неужели не так?!

— Так. — опустила голову Татьяна поняв, что её всего минуту назад блестящая идея с треском провалилась.

— И Света знает, что так. — продолжала Катя раскачиваясь на стуле.

— Перестань ломать стул! — сделала ей замечание Зоя Павловна.

— Я не специально. — как ни в чём ни бывало ответила Катя. — Я понарошку. — И обращаясь к Тане добавила. — А ещё интереснее будет, если Света надумает тебе помочь и изведёт к чертям собачьим всю Налоговую инспекцию, как же народ без них жить-то будет?

— Ничего, проживут как-нибудь. — пробурчала Татьяна и тайком показала Кате кулак, мол, я тебе ещё это припомню.

Ира, не иначе потому что не имела никакого отношения к бизнесу, а была чистой охотницей на вольных хлебах предложила идею в стиле охотниц:

— Надо, чтобы вы, Зоя Павловна, как это, очаровали, так что ли, Свету. — принялась она излагать свой план.

Излагать-то излагала, но почему-то при этом подозрительно посматривала в сторону Кати, видать ожидала, чего эта оторва выдаст в адрес её идеи?

— Ну внушили бы ей, что она покупает себе квартиру за свои деньги, накопила. — продолжала Ира теперь уже смотря на Зою Павловну. — А потом, когда уже всё закончится, когда квартира будет куплена, Света и её дочка, Лариса, будут там прописаны снять с неё чары. Ну побуянит немного, не без этого, но квартира она и есть квартира, смирится. Ещё благодарить будет.

— Ир, видела я тот паровоз! — изо всех сил стараясь не рассмеяться сказала прямо-таки фонтанирующая язвительным юмором со всеми ценными свойствами змеиного яда Катя.

— Какой паровоз? — Ира хоть и была уверена, что Катька сейчас что-нибудь отмочит в её адрес всё-таки не удержалась, спросила.

— Тот, который с твоей башкой случайно столкнулся! — тут же ответила Катя и сразу же показала Ире язык, не хватало только приставленных больших пальцев к ушам. — Сплошные обломки, как будто с десятого этажа упал.

— Молодец, Катя, всех раскритиковала. Ну что ж, давай, блесни умом и сообразительностью. — улыбаясь, но на самом деле улыбка у Зои Павловны в тот момент была та ещё. Улыбка, которая обещала Кате такую критику её предложения и с таким язвительным юмором, что ужас.

Комментируя и критикуя своих подруг Катя умудрилась за несколько минут настроить девчат против себя, причём так настроить, что уже сейчас было ясно, просто так эта критика и такие издевательства для неё не пройдут, обязательно чем-то закончатся. А чем, лучше не гадать, ничем хорошим, вплоть до привязывания к её любимому креслу и скармливанию ей двух, а то и трёх банок сгущёнки которую Катя терпеть не могла, и по её словами ни разу в жизни не ела.

* * *

— Зоя Павловна, — начала Катя. — Вы как-то говорили, что на самом деле жизнь, штука сложная и что народ специально её упрощает.

— Ну говорила и что? — подтвердила Зоя Павловна.

Судя по её взгляду и взглядам собравшихся ни Зоя Павловна, ни вообще никто ничего не поняли из сказанного Катей: опять что ли дурачится?

— А давайте пойдём другим путем! — воскликнула Катя. — То, что сложное упростим, а то что простое, нет не усложним, а просто запретим.

— Говори давай что придумала, а то сама знаешь! — опять, теперь уже в открытую, погрозила Кате кулаком Татьяна.

— Зоя Павловна, Маргарита Валентиновна, вы свидетелями будете. — нисколечко не изменив ни своего поведения, ни тона в голосе отреагировала на красноречивый кулак Татьяны Катя. — Вызовите пожалуйста полицию, они тоже свидетелями будут.

— Ладно, Кать, хорош дурочку ломать. — одёрнула её серьёзная Ира. — Говори дело, не тяни.

— Мммм… — простонала и заёрзала на стуле Катя, как будто занозу из задницы вытаскивала. — Это же так просто.

Смотрите. Характер у Светки — жуть да и только. Да к тому же ещё и гордая, аж деваться некуда. Мы же ей сначала что начнём предлагать? — Катя внимательно посмотрела на собравшихся. Все молчали словно заколдованные, ну разве что рты не пораскрывали. — Правильно. Мы ей деньги сначала начнём предлагать. Почему деньги? А потому что единогласно решим, что пусть она сама себе квартиру выберет, ту которая больше других понравится, и не только квартиру но и район, ей же жить. Правильно? По глазам вижу, что правильно. — блеснув ярко зелёными глазами охотницы улыбнулась Катя. — Дело тут не в том откуда мы эти деньги берём, лично я в этом ничего плохого не вижу, да и Светка наверняка тоже не видит.

Тут есть опасность, что Светка может подумать, мол, жалеем её бедняжечку, как будто она убогая какая-нибудь. Не хуже меня знаете, если баба или обиделась, или того хуже, начала себя жалеть, всё, пиши пропало. Она под этим соусом такого понапридумывает вся мировая психиатрия за сто лет не разгребёт. Что, не так что ли?!

Конец ознакомительного фрагмента.