С.нежное сердце. Книга первая из четырёх

Илья Алексеевич Видманов, 2021

В и так-то непростой жизни следователя по уголовным делам Романа Павловича Птачека происходят крутые, прямо-таки судьбоносные изменения. Половина их накликана спецификой службы, вторая же – его собственной виной. И если бы всё это были лишь бандиты, преступники и всякие там желающие ему самого худшего негодяи… Ах! Как легко тогда было бы! К сожал… К сча… В общем Фортуна тут заготовила нечто совершенно особенное. Наблюдайте – и радуйтесь, что не являетесь прямыми свидетелями! Содержит нецензурную брань.

На пепелище

От духоты хоть на стену лезь, а лучше беги на речку и кидайся в воду с головой, прямо так, не раздеваясь. Как назло ещё в эту по абсолютно любым меркам экстремальную жару сломался кондиционер, а ремонтник, приглашённый на починку, лишь развёл руками. Устанавливайте, мол, новый, а этому кирдык…

Отвлёкшись от разложенных на столе фотографий мужчина взял салфетку, недовольно вытер со лба капли и отправил мокрую, словно окунутую в лужу бумажку в корзину.

На вид не старше тридцати пяти, хотя ещё совсем недавно отмечал с друзьями четвёртый юбилей. Широкий, высокий лоб и короткая стрижка чёрных, как уголь, волос. Тёмные, чуть светлые брови и серые, с оттенком синевы, умные спокойные глаза. Если они смотрят на тебя, то создаётся впечатление, что про тебя что-то такое знают… Немалый, но всё-таки не уродующий лицо нос, из-за которого его обладателя могли бы звать в детстве «баклажаном», если бы тот уж слишком больно не бил. Нос не маленький, но он абсолютно соответствует челюсти — широкой, выдвинутой, волевой. Подбородок выбрит чуть ли не до зеркального блеска. Ударишь по такому — точно пальцы отобьёшь. И губы. Чётко очерченные, но не яркие, они обладают своей постоянной формой — лёгкий намёк на улыбку. Именно намёк, не более. Их обладатель ничего для этого не делает. Он даже, когда в отражение смотрит, этого не замечает, но окружающие этот намёк видят и думают, что их знакомый всегда чуть-чуть ухмыляется.

Птачек Роман Павлович, следователь по уголовным преступлениям отдела ОВД по ГУМВД Самары недовольно вздохнул. Точно этой жары и сломанного кондиционера мало, так в управление сегодня ещё должен заявится какой-то генерал юстиции. Приедет он чай попить со «стариком» или с проверкой — оно не ясно, да только всё управление ходит застёгнутым на все пуговицы. И так-то обделённые прохладой люди теперь ещё и шарашат резким запахом пота и тёмными пятнами на подмышках!

Отправив в корзину вторую бумажку Роман снова взглянул на снимки. Сделанные на месте преступления, они разложены в строгом порядке от неважных к существенным.

Вот лежит на асфальте красная, с высоким каблуком туфля. Как она здесь оказалась? Вот рядом с телом колыхается шляпка убитой — её по всей видимости уносило ветром и на снимке её держит камушек. Вот распотрошённая сумка — её явно схватили за донышко и спешно вытряхивали, что выпадет. С собой почему-то не забрали. А вот тело: женщина лет тридцати с небольшим, с ярко накрашенными красными губами, с чётко обозначенной косметикой, с некогда уложенными, но сейчас, на фото, совершенно растрёпанными волосами… и с невидящими, обращёнными в никуда глазами.

Роман много раз видел такие. Уже очень давно они перестали вызвать в нём хоть какие-то чувства, кроме понятного только не многим желания преступника поймать и посадить. А убивают людей каждый день. Живучи на погосте по всем не наплачешься.

С усилием почесав макушку капитан Птачек недовольно фотки от себя распихал, водрузил локти на стол и устало уронил лоб на ладони. Снимки эти — мусор, можно хоть сейчас выбрасывать. Ничего на них толкового нет. Хуже того — ничего путёвого нет и в самом деле. Ни свидетелей, ни камер наблюдения, пусть хотя бы даже отдалённых от места преступления. Нет капель крови. Нет следов обуви. Даже ниточку от одежды никто не обронил. НИЧЕГО. И венец — женщина эта, как оказалось, приезжая. Погулять приехала, Самару посмотреть. Туристка, что значит — без местных связей. Не ищи завистливых подруг, ревнивых мужей, должников и заимодавцев. Не найдёшь.

Иногда Романа злил собственный подход к делу. Чёртов перфекционизм! Ну вот кому он полезен, кроме начальства?! Уж точно не ему самому! Вот Обжигалов Серёга — дуб дубом! Ни одного дела самостоятельно не раскрыл! Всё за него дознаватели и опера работают, а больше всего — его собственные товарищи. Всё подсказывают, чуть ли не за руку водят. Смешно сказать — у Серёги стажёр лучше, чем сам он работает!

Одно только Серёга делать умеет — анекдоты смешно рассказывать.

И что же? А то — Обжигалову никогда не поручают сложных дел, никогда не кидают на самую трудную, бесперспективную работу. Знают, что не справится. Сто процентов. Без всяких «может быть».

А кто скажет с уверенностью — в самом ли деле Обжигалову лучше какую-нибудь шарашку сторожить, чем в уголовке работать? Или он просто прикидывается? Вот так запросто строит из себя чайника, когда надо. А когда не надо — умнейший человек?..

Роман устало вздохнул, снова взглянул на фотки. Может и ему начать троить? Зарплата не прибавится, но и не убавится ведь…

Нет, не сможет он. Не так воспитан. Себя хочется любить и уважать, а какое уважение, когда играешь дурака?.. Да и люди не поймут. Знают его уже все, изучили. Вот и подбрасывают глухарей. Авось капитан Птачек что-нибудь да и выхитрит…

Ладные мысли отказались приходить напрочь. Плюнув в душе Роман поднялся и в два шага обогнул стол. Сунув руки в карманы он дошёл до двери, встал, глядя на порог помедлил… протянул ладонь и толкнул — дверь тихонечко открылась и показала точно такую-же дверь напротив. Не зная, почему он это делает, Роман вышел в коридор, вернул ладонь в карман и побрёл, куда глаза глядят.

Лица коснулся ласковый ветерок — это на этаже распахнуто окно. Кто-то всё-таки открыл, не выдержал. Почему запретили Роман не спрашивал — не интересно, а вот за сквозняк стал неизвестному благодарен. Тут главное рядом не оказаться, когда «старик» мимо пойдёт — сразу крайним окажешься!

Ноги сами, как в сказке про волшебные сапоги дошли до лестницы и побрели вниз. Наверх, страшно мокрый и вонючий, пробежал стажёр Минина. Обогнала на повороте, сверкая белозубой улыбкой, новый дознаватель Люба Скрытникова.

Второй этаж. Первый… Махнув дежурному Роман отодвинул на входе тяжёлую металлическую решётку и вышел на улицу.

И сразу в за день уже привыкшие к относительной кабинетной тишине уши ворвались шумы города! Рыки маршруток, обоюдные гудки разъезжающихся водил, очень громкий голос женщины, перекрикивающей кого-то во время телефонного разговора! Смех двух оперов, вышедших подымить.

Осматриваясь, Птачек вдруг заметил того, кому здесь быть категорически не полагается. В капитанских, как и у него, погонах, с ранней лысиной и хмурым, как у палача, взглядом, в неглаженых брюках и с брюшком, выдающем противника ЗОЖ, на углу управления пускает дым Озеров. Капитан Дмитрий Озеров. Старый знакомый.

— Дима?! — Роман подошёл и с удивлением вытаращил глаза. — Ты чего тут забыл?!

— Чего забыл-чего забыл… — Мужчина поднял глаза, протянул ладонь. — Да привет, ага… На работу вот вышел…

У человека, взявшегося за раз сжевать лимон, и то бы милее лицо выглядело. Роман аж сам нахмурился.

— Ты ж вроде в отпуск ушёл? Ты ж к матери в деревню уехал? Разве нет?..

— Ой, Рома-Рома… — Озеров покачал головой, взгляд у него стал такой, будто смотрит на наивного. — Да я и в отпуск ушёл, и к матери уехал… Начальство вот новое напрягает! Хрен отдохнёшь с такими руководителями!

Опасаясь за лишние уши капитан Птачек бросил взгляд по сторонам, а особенно вверх, где может быть распахнута форточка и там всё очень даже хорошо слышно.

— Это форменное безобразие! — Озеров завёлся, аж покраснел. Видимо вопрос стал горстью пороха, брошенной на его тлеющее недовольство. — Я с нашей новой начальницы вообще обалдеваю! Чёртова Аннушка! И так с ней вечно, как на иглах — дня спокойного не пройдёт! — так она ещё и из отпуска меня отзывает! Как будто больше некого!

— Тише ты… Чего разбушевался?.. — Рома хлопнул Озерова по плечу. — Сейчас все государственные секреты выболтаешь! Пойдём лучше квасу выпьем. Вон на том углу хороший продают, я вчера покупал.

При этом капитан Птачек так завлекательно кивнул на перекрёсток с большой жёлтой бочкой, а солнце ещё так палит и жгёт беспощадными лучами, что у Озерова вмиг пересохло горло.

— Ну пойдём. — Он как-то враз успокоился, даже стал ниже ростом. — Только ты угощаешь! Я денег с собой не взял…

— Да конечно! Какой вопрос!? — Роман сгрёб друга за плечи и пошли они вместе бок о бок, как два закадычных кабачника. — Ну, рассказывай — чего тебя из отпуска-то дёрнули?..

***

До конца дня ничего умного в голову так и не пришло. Спрятав снимки в ящик Роман закрыл кабинет и отправился домой.

Старенький «форд» распахнул дверь перед хозяином. Когда уселся, у Романа возникло ощущение, что он преступил порог бани — горячий воздух шибанул в лицо, а спина и грудь мгновенно взмокли!

— Ох, бедненький… — Капитан Птачек погладил руль автомобиля, словно тот живой. — В следующий раз я тебя поставлю в тень. Обещаю.

Домой домчался без пробок, приятно быстро. Может это потому, что задержался на работе, стараясь всё же что-то выдумать… а может и потому, что на загруженных перекрёстках врубал мигалку.

Когда Роман переступил порог квартиры, понял, что дома все уже собрались и ждут только его.

— Пап! Ну ты чего запаздываешь? — В коридор выбежала Настя. — Я кушать хочу — уже умираю!

Длинные, и как и у отца чёрные волосы ниспадают по её плечам ниже груди, окаймляют белое, совершенно не загорелое лицо. Глаза серые с примесью синего — опять-таки отцовские. Никаких тебе веснушек, никаких родинок, одна белоснежная гладь кожи. Черты лица мягкие, плавные. Пожалуй, губы ещё отцовские, с намёком на улыбку, только больше и пышнее, по-женски красивые.

Капитан Птачек протянул руки и с силой обнял ойкнувшую дочку.

— Ну па-а-ап! — Настя сжалась, упёрлась в его грудь. — Ты колешься! Ой!

— Не надо мне тут. — Роман покрутил ладонью. — Я только вчера брился. Нечему там колоться.

— Ещё как есть чему! — Настя протестующе отстранилась. — Смотри! Всю щёку мне расцарапал!

И в самом деле она встала возле зеркала и принялась рассматривать себя. Повернулась лицо так и эдак, приблизилась к отражению.

— Мама на кухне?

Роман спросил просто так. Доносящиеся с кухни запах и шкварчание жареного, рождающее фантазии о чём-то золотистом, пузырящемся в масле на сковородочке не могут быть ни чем иным, кроме как работой жены.

— Ага.. — Полностью поглощённая собой Настя вгляделась в отражение внимательнее. — Она сегодня тоже на работе задержалась.

Насмотревшись, она бодро, как балерина, развернулась на носках и упорхала к себе в комнату. Роман разулся, снял пиджак, нагнулся и внимательно принюхался к ногам. Ну нет. Так по дому ходить нельзя! И ботинки надо на балкон вытащить, чтобы проветрились.

Не став заходить на кухню он прошёл в спальню, а оттуда, раздевшись, сразу в ванную. Сначала включил тёплую воду, но потом, подумав, настроил самую холодную и не жалея себя яростно сполоснулся.

— Пап, ты скоро? — Настина голова вылезла из-за двери. — Мама уже почти всё!

— Иди лучше на кухне помоги. — Стоя на одной ноге, Роман тёр полотенцем вторую. — А ну как маме помощь нужна?..

Дочь в мгновение исчезла.

Вытершись, Роман посмотрелся в зеркало, сунул стопы в тапочки и поплёлся на выход… потом лишь заметил полотенце на плече, вернулся и кинул его обратно на крючок.

Запах с кухни плывёт соблазняющий, прямо требующий, чтобы туда немедленно заглянули. Слышен телевизор, идёт какая-то передача про женское здоровье. Сглотнув, Роман сперва хотел войти бодро… но задумался и решил не спешить. Ступая тихо, немного вразвалочку, он появился на кухне, как появляется туман — неслышно и чуть-чуть загадочно.

В жёлтом с рисунком утёнка переднике у плиты хлопочет жена. Волосы цвета горького шоколада завиваются ниже плеч. У неё худое, но не слишком, очень красивое модельное лицо. Тонкая лебединая шея и стройная фигура с выделяющимися острыми локтями и коленками. Ах, да — и ещё у неё прадедушка был дворянином. Там какая-то с ним связана мутная история, но главное — да, действительно был. И Таня, хоть почти никогда об этом не говорит, но даже когда спит, вид у неё такой, будто она помнит об этом, и соответствующе держит себя.

Татьяна обернулась, кинула взгляд на мужа… и продолжила хлопотать.

— Уже скоро. — Она подняла крышку сковородки, откуда тут же столбом запарило. — Потерпи ещё пять минут.

Роман осмотрел женщину, мать своей дочери, ничуть с того далёкого теперь дня знакомства не поплохевшую. Оглядел её фигуру, задержал взгляд на попе… и приблизился.

— Ну чего ты делаешь?.. — Таня вывернулась из его рук очень ловко, с опытом. — Ты же видишь, что я готовлю!

— Да просто я люблю тебя! — Роман попытался поцеловать жену в шею, но и это не получилось. — Могу я жену свою любить? Или не могу?..

Таня не ответила, лишь сосредоточилась на духовке, в которой, судя по запаху, томится курица. Роман еле слышно вздохнул и уселся за стол, прямо под телевизором, вещающим с подставки на стене.

Минут пять они занимались каждый своим — Таня колдовала с едой, Роман терпеливо переносил подробности о менструальном периоде, о менопаузе и что-то про ВКО. Они молчали.

— Ма-а-ам! Ну скоро там?! — В дверном проёме возникла Настя. — У меня уже скоро кит в животе запоёт!

— Наберись терпения. — Таня открыла духовку, надела варежки и потянула поднос с курицей на себя. — И сходи уже помой руки. Что-то я не видела, чтобы ты делала это.

С громким вздохом дочь исчезла, но вскоре вернулась и уселась за стол, сверкая влажными и белыми, пахнущими мылом пальчиками.

— Так, народ, посторонись… — Таня стала переносить посуду с яствами на стол. Воздух в кухне сразу стал жарче, а запахи заманчивее. — Рома, помоги мне поставить. Ага, спасибо.

В две минуты стол нагрузился кушаньем. Прожаренная до золотистой корочки картошка кусочками. Запечённая в фольге курица, к которой руки так и тянуться — но осторожно! Обожжёшься! Салат из помидор и огурцов со сметаной. Укроп и лук порей. Салат из рубленых варёных яиц со спаржей в майонезе. Корейская морковка в отдельной мисочке: в этом доме с женской стороны к ней отношение особое.

Таня разложила еду по тарелкам, каждому столько, сколько съест. Настя попросила себе второй кусок курицы, но после категорического отказа спорить не решилась.

Отложив лопатку и ложку Таня отвернулась и стала неспешно стягивать передник. Узелок сзади застрял и не развязывается. Заметив намерение мужа встать и помочь, она сделала шаг в сторону и помотала головой.

— Я сама.

Пока передник снимался, вешался на крючок, пока Таня мыла руки к еде никто не притронулся. Настя хотела было взяться за вилку, но под неодобрительным взглядом отца остановилась.

— Ну что… — Таня отодвинула стул и села. Её тонкие пальцы оправили домашнее платье. — Давайте кушать. Все приятного аппетита.

— Приятного! — Настя сразу же впилась в мясо, как не сделал бы этого даже голодный волк!

— Приятного… — Роман поглядел на жену внимательно, но нашёл лишь взгляд, опущенный в тарелку.

Телевизор продолжил вещать, только к голосу о молочнице добавилось звяканье приборов и посуды.

Вкусно! Как же всё вкусно! Хоть и настороженный поведением жены, Роман всё же с удовольствием погрузился во вкус. Картошка хрустит, курица истекает соком, салат из спаржи и яиц не отпускает, каждый раз велит попробовать ещё.

— Как дела в школе? — Таня подняла взгляд на дочь. — И что там с математикой?..

— Но-малъно… — Настя жуёт и через набитый рот её голос исказился. — С математикой нормально. Математичка говорит, что тройку можно исправить на четвёрку.

— И-и-и? — Таня перестала жевать. — Ты исправишь?..

— Ну ма-а-ам! — Настя недовольно закатила глаза. — Неужели и за едой мы об этом будет разговаривать?!

— Будем. — Таня всадила нож в курицу с таким лицом, с каким рыцари некогда втыкали копья в сарацин. — Вот перестанешь тройки с двойками домой приносить, тогда перестанем.

Настя умоляюще воззрилась на отца.

— Милая — а как прошёл день у тебя? Настя сказала, что ты задержалась…

Роман перестал жевать, даже вилку отложил, словно уже наелся.

— Нормально прошёл. — Таня снова спрятала взгляд в тарелке. — Пришлось съездить в одно место, в которое вчера не успела. Не забивай голову. Пустяки.

Роман почувствовал, как у него до хруста сжимаются челюсти. Краем глаза он заметил, как на это обратила внимание и дочь.

— Дорогая… — Он сделал паузу и проглотил комок в горле. — Если это пустяки… То что-же тогда НЕ пустяки?..

Татьяна ковырялась в птице будто и не намеревалась отвечать. Роман терпеливо ждал. Настя жевала всё медленнее, её взволнованный взгляд запрыгал между матерью и отцом.

— Ну, милый… НЕ пустяков хватает… — Таня впервые подняла на мужа глаза. — Например вот тебе первый Не пустяк. Неделю назад мы должны были уехать на отдых. Сейчас бы уже лежали и загорали бы на каком-нибудь солнечном пляже… но вместо этого мы сидим здесь и смотрим телевизор.

— Танечка… Ну я же уже извинялся… — Роман постарался говорить как можно мягче. — Меня на службе не отпустили, ты же знаешь. Я-то же был не против. Вы ведь могли поехать с Настей и без меня!

— И что бы это тогда была за поездка?.. — Татьяна закусила картошкой, её взгляд пронзил мужа, как шпага. — Что это тогда был бы за семейный отдых?.. На отдых семьями ездят, а не кто как попало.

Она яростно прожевала, будто картошка вздумала сопротивляться.

— Рома… Ты понимаешь, чего мне стоило выбить отпуск летом?.. А?.. Ты понимаешь, насколько это чертовски не просто?..

Настя совсем притихла, кушает тише мыши. На родителей уже не смотрит, только в тарелку.

— Ну, могу представить… — С каменным лицом, на котором, однако, щёки уже наливаются нехорошим румянцем, Роман снова взялся за прибор. — Я всё-таки тоже, как-никак, работаю…

— Служишь, как ты любишь уточнять…

— Служу. — Роман кивнул. — У нас служат, не работают. Тут ты права.

Продолжили есть. В молчании, прерываемом трескотнёй телевизора, посуда и приборы зазвякали с такой силой, словно это картошка, это курица, это вилка и тарелка виноваты, что что-то не ладиться! Недовольно вздохнув Роман поднялся и выключил телевизор. Жена и дочь старательно не обратили на это внимания.

— Ну, дорогая, чего же ты замолчала?.. — Роман уселся с показательно вежливым видом. — Может наберутся ещё какие-то мои косяки?..

— Пап! — Настя хлопнула по столу, вилка в её кулаке громко звякнула! — Хотя бы ты не обостряй!

— Нет-нет, доченька, пускай. Почему нет?.. — Таня с важным видом подняла взгляд, а через мгновение снова его опустила. — Пускай спрашивает. Отчего же не ответить?..

— Мам! — Настя развернулась уже к ней. Её белоснежное лицо забагровело на глазах, как и у отца.

— Ну и какие же? — Роман подцепил вилкой спаржу в майонезе. — Ты говори, Танечка, говори. Я тебя с удовольствием послушаю.

Настя закатила глаза и громко, артистично вздохнула, от чего грудь её заметно вздыбилась и опала.

— Ну, раз уж сам спрашиваешь… — Таня продолжала глядеть в тарелку. — Как насчёт того, что ты слишком уж часто задерживаешься на работе? Что-то раньше такого не было…

— О-о-о… — Роман сделал лицо картинно трагичным. — Прости, что не извиняюсь за это каждый раз. Прости дорогая, что так много работаю.

— Служишь…

— Служу. — Роман опять с готовностью кинул. — Да вот, приходится. В мире мы в таком живём, что у следователя всегда работы хватает. Убийства всякие, грабежи… Приходится всю эту кучу-малу кому-то разгребать. Мне то есть…

Настя совсем престала кушать: теперь она заводила вилкой по тарелке и уставилась в одну точку.

— А я и не про работу говорю… — Таня акцентированно подняла брови.

— А про что?

— Ты знаешь, про что…

Ответ Романа бахнул резко и кусаче, как хлыст:

— Нет, не знаю! Просвети!

— По-моему это ты должен нас о таком просвещать…

— Просвещать о чём?.. — Теперь брови поднялись уже у Романа. Голос его ожёг едкостью на грани злобы. — Татьяна, прекрати плести словесные кружева. Это жутко раздражает! Скажи прямо, что ты имеешь ввиду. Ну так, хотя бы разок, ради разнообразия… Если ты конечно сама это знаешь!

Собственный тон Роману не понравился, но уже ничего он поделать не смог — слова сами вышли такими колючими.

— Прекратите! — Настя резко хлопнула по столешнице обеими ладонями. — Прекратите это немедленно! Я не желаю вас слушать! Не желаю! Хватит!

Татьяна продолжила есть как ни в чём не бывало. Роман скривил губы, сам опустил взгляд… и глубоко вздохнул.

— Прости, доченька. — Он протянул руку и положил свою широкую ладонь поверх тонкой и нежной дочкиной. — Прости, дорогая. Нам с мамой не следует ругаться. Хотя бы при тебе.

На мгновение Татьяна подняла глаза полные холода… но снова опустила.

— Ну а что мы всё о нас да о нас? — Роман натянуто улыбнулся. — Что — у тебя, кроме как о математике, и рассказать-то больше не о чем?..

Настя помолчала, будто обдумывая, потом подняла глаза к потолку, зажмурилась и устало вздохнула.

— Да я не настаиваю. — Роман широко пожал плечами. — Если секрет — так секрет…

— Да не о чем и рассказывать. — Дочь, наконец, снова принялась за еду. — Про учёбу скучно всё, не интересно. Двоек новых нет у меня, можете не переживать.

— Двоек?.. — Татьяна посмотрела на неё скривившись, словно как-то неприлично ослышалась.

Не обращая внимания на жену Роман спросил:

— А про что не скучно?..

Настя вновь закатила глаза, однако её губы вдруг растянулись в несмелой улыбке, будто только что и не было всей этой ругани. Переведя взгляд на отца она, заметно стесняясь, вышептала:

— Ну… про…

— Только не надо вот про это вот здесь! — Взгляд Тани стал полон претензии. — Только не за столом, ладно?! Я и так этого за шестнадцать лет уже наслушалась! С меня хватит!

— Ма-а-ам… — Настя склонила голову и поглядела на мать с укоризной. — Ну чего ты, а?.. Чего ты там наслушалась? Мне вот, например, очень даже интересно…

— Ты про работу что ли про мою? — Роман невольно улыбнулся. — Про неё опять?

— Ну а про что ещё она может говорить в этом доме?! — Наконец-то Татьяна взглянула на мужа прямо и очень даже выразительно. — Прожужжал ей все мозги! Сам мент и дочь ментом сделать хочешь!

Роман гаркнул так, что, наверное, услышали и на улице:

— Цыц! — Его кулак с гулким бахом заставил тарелки подпрыгнуть! — Не смей хамить! Что ты себе позволяешь?!

Дочь и жена воззрились с испугом! Глаза Романа налились кровью, кулаки сжались, а желваки на щеках натянулись так, словно под кожей не мускулы, а корабельные тросы!

Будто только того и ждала, Татьяна отложила вилку, встала из-за стола и подчёркнуто выпрямила спину.

— Всем спасибо. — Она посмотрела на мужа, потом перевела взгляд на дочь. — Я уже сыта. Я ухожу.

Вышла из кухни она глядя строго перед собой. Её шаги стихли в коридоре. Роман застыл. Его взгляд остался на том месте, где только что жена сидела. Кулаки он всё ещё сжимал, но краснота, вспыхнувшая на щеках, потихонечку стала отступать.

Настя посидела немного с опущенным взглядом, потом пожала плечами и снова взялась за приборы.

— Вот и поужинали… — Ела она медленно, цепляла только самые мелкие кусочки. — Пап, — она обратила лицо к отцу, — ну неужели нельзя было без этого обойтись?..

Роман оттаял и только теперь почувствовал, как дико сжимал кулаки: в пальцах и ладонях ноющая боль, на коже краснеют вмятины от ногтей.

— Прости, доченька… — Он устало, очень устало вздохнул и поёрзал на стуле. — Что-то у нас с твоей мамой в последнее время совсем всё не ладиться… Извини, пожалуйста, за всё это…

С минуту они ковырялись в тарелках молча. Из зала побежал скорый говор телевизора. Таня включила какое-то шоу по Первому и прибавила громкости заметно побольше.

— Если честно, пап… — Настя покосилась на отца лукаво, зашептала вполголоса, — мне тебя винить не в чем. Ты же и вправду на работе задерживаешься. Верно?..

Роман поглядел на дочь, как не поглядел бы и на инопланетянина.

— И ты туда же?..

— Нет! — Настя поспешно замотала головой. — Нет! Что ты! Я тебе верю! Только вот мама… Она говорит, что у тебя кто-то появился… Это бред, конечно, я понимаю! Ещё раз говорю — я тебе верю…

— Тьфу на вас на всех! — Роман темпераментно отвернулся; подождал, разглядывая цветы на подоконнике… потом снова взглянул на дочь. — Настя… Даже не всерьёз, даже в шутку о таком не говори. Семья для меня всегда на первом месте. И пусть меня убьёт током, если это не так!

При последних словах Роман скорчил жуткую рожу и дочь не выдержала, хохотнула!

— Ты вот тоже время нашла… — Он покачал головой. — В самом деле — зачем про мою службу за столом спрашивать? Знаешь же, как мама реагирует…

Сделав лицо бесстрастным, Настя ответила тоном настоящего профессора:

— У мамы нервы слабые. А у меня нет. И у тебя тоже нет.

— Ну и что? — Роман и сам напустил на себя вид учёного. — Это ведь не значит, что её можно игнорировать. Человеку, Настенька, который хочет служить в полиции, а тем более не где-нибудь, а непосредственно по уголовщине — ему понимать людскую психологию жизненно необходимо. Смекаешь?..

Отец говорит очень серьёзно, но вот его губы… его губы, как всегда, намекают на улыбку. Настя ответила не сразу.

— Я ещё не решила, чем именно хочу заняться. Может в следователи пойду, а может и в судмедэксперты… — Почувствовав, что больше не голодна, она отодвинула тарелку. — Я пока думаю.

— Ну, следователи и судмедэксперты — это, конечно, одного поля ягоды, но всё-таки сильно разные. — Роман взглянул дочери прямо в глаза и чем-то напомнил ей преподавателя в школе. — Следователи — это такие юристы с пистолетами, а судмедэксперты — это патологоанатомы, только с бо́льшими правами и обязанностями. И у обоих ответственность знаешь, какая? — Роман со значимостью помотал головой и звучно присвистнул. — Ой-йой-йой! Это дело, доченька, не для каждого…

— С этим спорить глупо… — Настя сохраняла вид бесстрастный, отстранённый… Но вдруг её губы растянулись в задорной ухмылке, а глаза смешливо блеснули. — Но так ведь и я — не кто попало, верно?! Дочь мента, как ни как!

Челюсть Романа отвисла. Он еле удержал её, правда, потеряв дар речи.

— А, извини! Полицейского! — Настя говорила с неприкрытой фальшью. — Полицейского, прости! Ну па-а-ап… Чего ты так на меня смотришь?..

— А то и смотрю… — Роман покачал головой уже подчёркнуто неодобрительно. — Вымыть бы тебе рот с мылом… Ты это слово на букву М забудь. И не произноси его никогда.

— Хорошо! — Неожиданно энергично Настя приподнялась и звонко чмокнула его в щёку! — Не буду!

Роман подумал, что и она сейчас уйдёт, но дочь осталась. Более к приборам не притрагиваясь она продолжила сидеть и смотреть на родителя.

— Что-то взгляд у тебя какой-то лукавый… — Роман присмотрелся к дочери внимательнее. — Это связано с-с-с?..

— Ну па-а-а-ап! — Настя картинно изумилась. — Мы про что с тобой только что говорили?! Ты же знаешь, что я хочу во фсинку поступать! И ты любишь о работе поболтать, я же знаю! Давай, выкладывай, что там у тебя новенького!

Роман взглянул на неё серьёзней, даже нахмурился, мрачно подвигал бровями… и тут же сдержанно ухмыльнулся.

— Всё-таки ты дочь своего отца. — Он опустил глаза и снова взялся за вилку. — Меня тоже с самого юношества криминальное привлекало. Не сказать, чтобы с детства, но лет в четырнадцать я уже точно знал, кем хочу стать.

— Пап! — Настя возмущённо откинулась назад. — Ты уже тысячу раз рассказывал, как в органы попал! Я про это уже слышала!

— Ладно-ладно. Будет тебе! — Роман отрезал и отправил в рот жирный, сочащийся кусок. Чьи руки приготовили его думать не хотелось. — У меня как раз на работе глухарь. Постучу-ка в д… Расскажу тебе сейчас, что там да как — может чего дельного ты и посоветуешь. А?..

Прожёвывая, он хитро стрельнул глазами в дочь, а та смотрела на него неотрывно, как голодный птенец на прилетевшего кормить родителя.

Враз став серьёзнее самого Жукова, когда тот брал Берлин, Роман изложил суть дела, как сделал бы это в разговоре с настоящим спецом. Он описал всё: и место преступления, и жертву, и очевидный способ убийства и прочее. Ни разу не повторился, ни разу не отвлёкся и очень внимательно следил, как дочь слушает его, хотя и делал это искоса, стараясь не показать интереса.

— Ну, чего думаешь?.. — Уже по-настоящему наевшись, теперь и он тарелку отодвинул. — Есть ли какая мысль?..

Настя закинула ногу на ногу, упёрла локоть в стол и водрузила щёку на кулак. Взгляд её прикипел к стене, стал невидящим, задумчивым.

— Значит, свидетелей нет? — Не поворачивая головы, она глянула на отца одними глазами. — И камер у места убийства тоже?

— Нет. — Роман встал из-за стола, сгрёб все тарелки и понёс к раковине.

— Хм… — Дочь вытянула губы трубочкой. — И ты говоришь, что это похоже на ограбление?

— Есть признаки. — Не глядя на дочь, Роман кивнул. — Я бы даже сказал — девять к одному, что это так.

Зашумела полившаяся вода. Вспенилась губка. Роман с философским спокойствием принялся мыть всю посуду, после ужина ужасно жирную.

— Любопы-ы-ытно… Очень любопытно… — Настя всё буравила взглядом одну точку, словно где-то там, в ней, и кроется желанная разгадка. Роман же о деле уже и не думал. Завтра… Но он с истинным любопытством ждал, чем закончатся размышления дочери. — Весьма любопытно…

Прошло минут пятнадцать. Вся посуда помылась и спряталась в сушилку. Продукты вернулись в холодильник. Стол вытерся со всей тщательностью. Пока Роман водил мокрой тряпкой, он внимательнейше следил за дочерью, но та будто уснула, только глаза остались живыми, цепкими.

Закончив с помывкой и не найдя, чем ещё заняться, капитан Птачек вернулся за стол и стал ждать.

В коридоре прошаркали шаги. Глядя строго перед собой мимо кухни прошла Татьяна. Отворилась и закрылась туалетная дверь, зажурчала вода.

— Кажется это единственное… — Настя словно отмёрзла. — Да… Больше мне ничего в голову не приходит…

— Давай… — Роман скрестил пальцы на животе. — Я тебя внимательно слушаю…

Настя положила ладони на стол, как на парту, и развернулась к отцу всем корпусом.

— Если это ограбление, то то, что убийцы украли, они обязательно должны сбыть. Верно?

— Для того и грабят. — Роман важно кивнул. — Дальше…

— То, что украли, вам не известно, да? — Настя наклонилась над столом и приблизилась к отцовскому лицу. — И спросить пока не у кого, да?..

— Так точно…

— И телефон у жертвы отняли. Верно?

— Да. — Роман медленно и значительно моргнул. — Так и есть…

Внезапно Настя громко и быстро пробарабанила ладонями по столешнице, после чего разом обрушила их одновременно, чем создала громкий БУХ!

— Тогда единственное, что вам поможет — это соцсети!

Роману не понравился приёмчик, который дочка явно подсмотрела в каком-то кинце про уголовников, но вида не подал.

— Соцсети? — У него поднялась бровь.

— Да! — Настя залучилась довольством. — Ты же сказал, что жертва туристка, так? Наверняка она постоянно фоткалась! У неё должна была накопиться целая куча снимков! В этом платье, в том. С серёжками, с браслетами, с цепочкой на шее… Она должна была всё это публиковать у себя на странице. Понимаешь?

До Романа вдруг дошло, что это и в самом деле может быть ниточка! На вопрос дочери он неловко кивнул, но сказать ничего не смог — слова точно смела река нахлынувших мыслей! Теперь в одну точку засмотрелся уже он, а Настя с удовольствием за ним наблюдала. То, какое впечатление произвела её догадка на отца, польстило ей.

— Да, верно… И в самом деле… — Роман медленно покачал головой. — А там, кстати, и с родственниками свяжемся, поспрашиваем…

Открылась и закрылась дверь туалета. Мимо кухни, держа благородную осанку, прошла Татьяна. Украдкой, у самого угла она стрельнула глазками в супруга и дочь — и скрылась.

— Ну как? Не совсем ведь я бестолковая?! — Настя глядела на отца с откровенной жаждой похвалы. — Круто я сообразила?!

— Ты всё-таки истинно моя дочь. — Роман поднялся, наклонился и поцеловал гордячку в нежную белую щёку. — Истинно дочь охотника.

***

Стоило только прийти в зал, как Татьяна тут же встала и пошла в спальню.

— Я очень устала. — На мужа она и не посмотрела. — Я сегодня лягу пораньше. Постарайся не шуметь.

Роман проводил жену взглядом вплоть до момента, когда толкаемая изнутри тонкой нежной рукой дверь спальни закрылась.

— Хорошо, родная, как скажешь! — Произнёс он погромче. — Постараюсь не шуметь!

Оставшийся вечер он смотрел старый боевик по Первому и иногда ругался на слишком частую рекламу. Настя заперлась в своей комнате и время от времени выходила на кухню и в туалет. Когда она появилась в коридоре с тарелкой конфет, Роман не выдержал:

— Доченька, а ты за фигуру не переживаешь?..

— Неа! — Настя не смутилась и даже шаг не замедлила. — Я же не всё съем. Я потихоньку. На завтра ещё останется!

Сказала и скрылась у себя. Роман хмыкнул. Конфеты кушать он и сам не прочь, только вот что-то любимый пояс перестал застёгиваться на привычную дырку и надо срочно с этим что-то делать. Точнее делать конкретное — не есть.

Когда фильм кончился на часах было уже половина первого. Засиделся, опять не выспится… Нажав красную кнопку на пульте, Роман встал, подошёл к выключателю и щёлкнул клавишей. Свет тут же погас. Ручку двери в спальную пришлось искать на ощупь. Глаза потихоньку привыкали и когда Роман переступил порог вещи уже виделись отчётливей.

Наскоро сбросив одежду, Романа нащупал кровать и улёгся рядом с супругой. Потревоженная, та громко вздохнула и даже вроде бы хотела что-то сказать — Роман ждал этого — но не сказала. Татьяна легла лицом к стене.

Взбив подушку, Роман положил ладони под голову и устало потянулся — в спине звонко захрустело. Всё, сейчас он наконец-то поспит…

— Рома… Нам надо поговорить…

Татьяна не шевелясь; она лежала на боку к мужу спиной.

— Я чувствовал, что что-то такое будет… — Видя с закрытыми глазами лишь темноту, Роман скривил губы. — Что — мы ещё не наговорились за вечер?..

Таня помолчала.

— Рома… Мы с тобой совершенно друг друга не понимаем. Мы как будто чужие. Я живу с тобой, словно с соседом…

Больших усилий Роману стоило НЕ хмыкнуть, выражая недовольство. Он решил слушать молча.

— Ты сам-то понимаешь, что между нами происходит?.. Мы отчуждаемся друг от друга. Мы… мы расходимся. Понимаешь?..

Таня говорила словно бы спокойно, но иногда вздрагивала и её голос заметно надрывался, будто она хотела сказать громче, но подавляла себя.

Роман молчал.

— Ты меня слышишь?

— Слышу…

— Ты совсем перестал уделять мне внимание. Ты целыми днями пропадаешь на службе. Да ещё и вечером, бывает, совсем поздно приходишь. И это уже годы длится. Годы, Рома…

Роман молчал, старался и дышать как можно тише… только чувствовал в груди какую-то неприятную, холодную, всё усугубляющуюся и всё нарастающую тяжесть.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?.. — Таня приподнялась на локте и оглянулась через плечо.

— Нет… — Роман продолжал лежать с закрытыми глазами, головы к жене не повернул. — Мне говорить нечего.

Таня замерла. Может она и хотела вымолвить что-то ещё… но, будто сдавшись, снова улеглась и затихла. Спустя минуты три мёртвого молчания донёсся её слабый голос:

— Рома, я так больше не могу… Не хочу… Пожалуйста уйди. Поспи сегодня на диване.

Желваки у Романа напряглись так, что вот уже сейчас послышится хруст… Подавляя в себе всё дурное, что рвётся наружу, прочь гоня злые слова и даже мысли Роман лишь глубоко вздохнул, встал и, оглянувшись напоследок на женщину, с которой живёт уже шестнадцать лет, вышел.

***

На следующий день их снова объединил ужин. Настя ушла к подруге и обещала вернуться к девяти.

Пока кушали ни Роман, ни Татьяна не проронили ни слова. Да и ужин — громко сказано: доедали оставшееся. Нарезали бутерброды и заварили чай. На мужа Татьяна не смотрела, всё скользила взглядом по столу, иногда по стенам — лишь бы не по супругу. Роман поглядывал в окно, там дворовые мальчишки гоняют мяч, и у одного так ловко получается…

— Я решила… — Татьяна нарушила молчание и тут же сконфуженно смолкла. Муж промолчал и это подтолкнуло её продолжить. — Рома… Мы должны расстаться.

Роман перестал жевать — кусок застрял в горле. Еле проглотив ставший вдруг колючим и противным ком, он громко кашлянул и с хрипом прочистил горло.

— Это почему же?..

К неудовольствию он услышал, как его собственный голос предательски дрогнул.

— Разве ты не видишь, к чему всё идёт? — Таня наконец на мужа посмотрела и вид у неё стал, как у приговорённой. — Наша семья распадается. Ты со своими интересами, я со своими… Ведь это уже давно ясно, Рома! Не говори, что ты об этом тоже не думал. Всё что нас связывает — это дочь…

Роман опустил глаза и замотал головой, словно не желая слушать.

— Нет… Разве только дочь?.. Да и разве дочери мало?..

— Ну вот, ты и сам сказал… — Таня бледно улыбнулась. — Ты и сам это осознаёшь, я вижу…

Роман взглянул на жену и снова отвёл глаза. Его вдруг поразила немота.

— Мы взрослые люди, Рома… И мы должны поступать, как взрослые люди. — Таня говорила спокойно и монотонно, как заученное. — Между нами уже давно ничего нет. Нет любви. Нет взаимопонимания. Мы даже сексом полгода уже не занимаемся… — Она остановилась, ожидая ответа, но муж будто стал камнем. — По-моему всё с нами ясно… — Таня тяжко, по-настоящему тяжко вздохнула. — Так дальше продолжаться не может. Мы должны разойтись.

Мысли Романа закружились хороводом, представали перед его взором и предлагали, что можно ответить. Вот так можно сказать… И вот так можно… И вот ещё какой довод можно привести… Но нет, всё пустое. Если уж человек решил… А самое главное — Таня права, они больше не любят друг друга. Нет, в самом деле не любят. Уж не так, как в начале. Только по привычке они живут вместе, только из-за ребёнка ведут совместный быт, только из-за нежелания перемен не расстаются. Только лишь…

Ладно, пускай развод! К чёрту всё! Пускай! Однако есть нечто, что волнует, и волнует по-настоящему — до закусанных в кровь губ, до бессонницы, до головной боли.

С кем останется дочь?..

Роман выпрямился и посмотрел на жену так честно и прямо, как смог.

— Это твоё окончательное решение?..

Таня ответила не сразу. На её красивое белое лицо пала тень.

— Рома… Это должно быть НАШЕ окончательное решение…

Пальцы Романа сжались и разжались. Опять сжались… Лицо его побледнело и весь он вдруг стал как-то замученнее и худее, словно уже неделю не ест.

— Вечно ты от ответственности бежишь. — Роман взглянул на жену недобро. — Ты и рожать не хотела. И замуж, наверное, тоже не думала…

Он встал, поправил одежду, выпрямил осанку и с хрустом разомнул шею. Тело мучительно затребовало разрядки, движения; жутко желается что-то сделать, сомкнуть на чём-нибудь пальцы…

— Ладно, будь по-твоему… — Роман говорил с тем отвратительным чувством, будто что-то теряешь, будто отнимают дорогое, а ты не в силах помешать. — Только Насте сама сообщишь. Я в зал, скоро моя любимая передача будет. Сегодня твоя очередь мыть посуду.

Глядя куда угодно, лишь бы не на жену, он вышел.

***

Сказать Насте в тот же день Татьяна так и не решилась, а Роман промолчал из принципа. Не решилась она и завтра, и послезавтра. Лишь в выходные, когда муж спал на диване уже четвёртый день, Таня дождалась, когда все будут дома и попросила Настю зайти в зал.

Поняв, чего супруга хочет, Роман выключил телевизор, закинул ногу на ногу и скрестил ладони на колене. Почувствовал он себя отвратительно, будто голый под дождём и холодным ветром; ещё и помоями облили…

— Мамуля?.. — Настя зашла и взглянула на мать. Держалась она настороженно. — Что такое?..

— Доченька, нам надо поговорить. — Таня указала на свободное кресло. — Отвлекись, пожалуйста, от всего несущественного. Разговор пойдёт серьёзный.

Роман поймал на себе взволнованный, прямо-таки испуганный дочкин взгляд. Не зная, как себя вести лучше, он кивнул ей и Настя нерешительно, но послушно села, куда указали.

— Как я уже сказала разговор пойдёт серьёзный… — Таня говорила тихо, но чётко, не сбиваясь, будто заранее репетировала. — У нас с папой есть для тебя очень непростая новость…

Встревоженный взгляд Насти метнулся меж отцом и матерью, с её лица пропал любой намёк на радость. Татьяна оглянулась на мужа, но тот помогать не спешит. Желая решить вопрос одним ударом она произнесла:

— Настя… Мы с твоим папой разводимся.

Роман следил за дочерью, и когда прозвучали эти слова, он понял, что именно их-то она и ждала… и боялась услышать. Настя сделала резкое движение встать! Оперлась о подлокотник… замерла с видом, будто увидала приведение… и так же быстро рухнула, точно от слабости, словно птица, у которой сломались крылья!

— Мама… Папа… — Она слабо шептала, её глаза стали большими и обиженными. — Вы чего… — И вдруг она взорвалась: — Да вы чего?! С ума что ли сошли?! — Теперь она вскочила, будто ужаленная; голос её зазвенел истерией. — Вы чего делаете?! Папа! О чём это мама говорит?! Ты её слышишь?!

— Доченька… — Татьяна протянула руки, её ладони заходили вверх-вниз, призывая к спокойствию. — Настенька, не кричи. Мы с твоим папой уже всё обсудили. Это вопрос решённый…

И снова Татьяна перевела взгляд на супруга. Отмолчаться стало невозможно.

— Настенька… — Роман говорил с большим трудом, в горле у него словно бы нож застрял. — Доченька… Мама права. Ты успокойся, пожалуйста… Мы так решили…

Настя застыла, как громом поражённая! Её глаза остановились на отце и выглядели безумными! Где-то на краешке, в их глубине, зародилась слезинка. Зародилась, набухла… Вот уже она перелилась за веко и покатилась по щеке мокрой дорожкой… Настя рухнула в кресло уже во второй раз, теперь как убитая.

— Я не понимаю… — Она прикрыла глаза ладонью. — Чего вас не устраивает?.. Я не понимаю… Зачем разводиться?..

Романа и самого жёг этот вопрос. Он перевёл взгляд на жену и стал ждать ответа, будто это он только что это спросил.

Татьяна сжала губы и заёрзала, словно её закусали муравьи. Не найдя поддержки у мужа она заговорила, стараясь держаться твёрже:

— Настя… понимаешь… Иногда людей, которых когда-то что-то связывало, это самое что-то связывать перестаёт. Мы с твоим папой очень разные люди с очень разными интересами… Мы с ним оба чувствуем, что между нами всё кончено. Мы оба пришли к выводу, что мы должны расстаться…

Роману захотелось возразить… но он сдержался. Его поведение ничем, кроме как согласием истолковать нельзя, да и если он повернёт назад, то сделает много хуже.

Татьяна кашлянула и замолчала, будто потеряла слова. С чувством, словно украл и понёс чужое, Роман продолжил:

— Настенька… ты не переживай. Мы оба тебя очень любим. Ты наше в жизни самое главное сокровище. В этом не меняется ничего.

Настя отняла ладонь от лица и там, где она прислонялась, остались грязные чёрные разводы туши. Щёки запунцовели, глаза налились влагой и покраснели, а косметика превратилась в отвратительную маску.

— А в чём меняется?.. — Она повысила голос. — В чём меняется?! Вы что, собираетесь жить вместе и дальше?!

С замершим сердцем Роман вдруг понял, что дочь права. Сам он этим вопросом особо и не задавался: он его ничуть и не волновал даже… И вдруг дочкины переживания ощутились для него, как собственные! Точно испорченная эмпатия…

— Ну, — Таня отвела глаза, — этот вопрос нам ещё предстоит обсудить… Мы как раз можем сделать это сейчас. Все вместе…

Настя спряталась за ладонями и захныкала уже громко, не сдерживаясь! Роману очень захотелось обнять её, сказать ласковое слово, поцеловать в щёку и погладить по голове — но и тут он сдержался. Ему показалось, что если до дочери дотронуться, то у неё будет нервный срыв.

Татьяна мучительно искала, что сказать. Роман угрюмо молчал. Настя рыдала.

— Доча… — Татьяна всё ещё старалась говорить твёрдо, но слова побежали от неё. — Ты… Ты пойми…

— Нет! — Настя зло смахнула слёзы, родители вновь увидели её покрасневшие влажные глаза. — Нет! Это вы должны понять! Это вы!..

Вскочив, она отвернулась и зашагала прочь. Её ладони сердито размазали косметику по щекам, а руки до запястий перепачкались в чёрном. Прячась у себя в комнате, словно в убежище, дочь громко хлопнула дверью!

***

Настя не разговаривала с родителями три дня и только потом, забывшись по сонливости пожелала доброго утра. Родители этим тут же воспользовались и постарались дочь разговорить, однако тщетно — Настя словно заперлась у себя в голове, как в замке, и никого туда не пускала.

Однажды отец задержался на работе уж слишком долго, пришлось ужинать без него. Татьяна сварила борщ и нажарила дочкиных любимых котлет из говядины со свининой. Но та ела неохотно. Похлебала немного супа, а к котлетам и вовсе не притронулась.

Улучив момент, показавшийся хорошим, Татьяна спросила:

— Доча — ты чего так мало ешь? Не голодная?..

— Да что-то не хочется… — Настя водила ложкой в тарелке почти с безразличием. — В последнее время вообще кусок в горло не лезет…

Татьяна постаралась придумать ещё какой-нибудь мелкий вопрос, чтоб добиться хоть бы иллюзии доброй беседы, но всё в голову лезет такое глупое! Важно решить с дочерью о главном, о том, что так жгёт сердце, что мешает нормально спать и даже кушать.

Решившись идти напрямую, Татьяна произнесла так твёрдо, как только смогла:

— Настя, мы должны кое-что обсудить. Мы обязаны обсудить это. Это очень важно…

Дочь закатила глаза и Татьяна испугалась, что та сейчас встанет и уйдёт… но Настя лишь тяжко вздохнула и продолжила ковыряться в тарелке.

Ободрённая даже таким пустяком Татьяна заговорила бодрее:

— Настя! Нельзя бесконечно уходить от этого разговора. Рано или поздно нам придётся с тобой это обсудить…

— Обсудить что?..

— То, с кем ты останешь…нешься… — Татьяна запнулась, голос предал её. Настя, однако, к этому осталась будто глуха. — Мы с папой разводимся, это обсуждению не подлежит. Прими это, пожалуйста, как факт. Мы…

— А если я не желаю этого принимать?! — Настя всмотрелась в глаза матери со всей едкостью. — Что, если я против?!

Татьяна сжала губы. Поведение дочери ей откровенно не нравилось, но она понимала её и старалась не винить. В глубине души.

— Настя… Тут уже ничего не исправишь. — Татьяна говорила, как ей казалось, мягко и терпеливо. — Люди сходятся, люди расходятся… Пришло время и нам с твоим папой разойтись. Понимаешь…

— Почему ты всё время говоришь с ТВОИМ папой? — Настя недовольно склонила голову и прищурилась. — Почему с ТВОИМ? Тут что, какой-то тайный смысл?..

— Да нет никакого смысла! — Татьяна не выдержала, закричала. — И не передёргивай меня, дорогая! Ты же знаешь, как я этого не люблю!

— А я не люблю, когда мори родители разводятся! — Настя грубо оскалилась, её щёки запунцовели. Вместе со словами она резко зажестикулировала и даже чуть не сшибла тарелку! — Я не люблю решать, кого из двух больше люблю! Не желаю и не буду! Ты ведь про это хочешь спросить, мама?! Ведь к этому ты подбираешься?!

Татьяна открыла рот: она уже собралась гаркнуть нечто жёсткое, грубое… но остановилась, взглянула на дочь по-новому и произнесла спокойно, зато со всей уверенностью:

— Да, Настя. Да. Только не в такой форме, конечно… Мы с тобой должны решить, с кем ты останешься после развода.

Настя будто задохнулась! Она открывала и закрывала рот, как рыба, не способная говорить! Татьяна подумала, что вот сейчас дочь точно уйдёт… но та снова осталась. Видно, уж больно в ней закипело; уж больно захотелось высказаться.

— Значит это МЫ решаем, да?.. — Настя заговорила еле-еле, будто только вчера научилась складывать слога. — Даже не я — а МЫ… то есть ТЫ, надо понимать…

— Не переиначивай. — Татьяна покачала головой. — Решаем мы, а не я… Хотя я бы с удовольствием забрала тебя себе, и ты прекрасно знаешь, почему.

— Мама… — Настя заговорила вдруг обессиленно, как в изнеможении: взгляд её нежданно потух, а голова поникала. — Мамочка… Ну зачем вы всё это устраиваете, а?.. Зачем вам этот чёртов развод?.. Я не понимаю. Ведь мы же нормально живём…

— Нормально?.. — Татьяна отшатнулась; это слово будто ударило её. — Ты говоришь — нормально?.. В самом деле?..

— А что? Не так? — Настя подняла глаза. — Не так разве, мама?..

Взгляд Татьяны стал такой, словно дочь сказала какую-то дичайшую глупость! Настя не сводила с матери глаз, но та лишь потрясённо молчала, словно ждала, что дочь сейчас извинится и скажет что-то типа: «Да, в самом деле. Ты права».

— Настя… — Татьяна сделала очень вдумчивую паузу. — Дочка… Я бы никогда и ни за что на свете не пожелала бы тебе такого же мужа, как твой отец… Никогда бы и не за что…

Хоть это и прозвучали всего лишь слова, Настя почувствовала, будто ей плюнули в душу. Мама имеет своё мнение, мама спит с отцом, мама рожала и растила её, мама в два раза старше, мама то, мама сё… и всё же вот так — её отец, оказывается, такое гадкое и мерзкое… или страшное… или противное… животное… или что? Или она чего-то не знает, или…

— Мама… — В голосе дочери взыграла очень нехорошая нотка гнева. — Пожалуйста, не говори так. Я очень тебя прошу… Я папу очень люблю… За всю жизнь он ни разу не сделал мне дурного. Папа…

Татьяне очень хотело возразить, перебить, объяснить дочери всё!.. Но она заставила себя слушать с самым внимательной миной. Иначе ни на какую взаимность рассчитывать и не придётся.

— Я благодарна богу, что у меня такой отец! — Настя говорила и говорила. Речь лилась из неё, как из пробитой бочки. — Да, он бывает строг. Да, иногда он не подарок. Да, порой он мне что-то запрещает, а временами слишком лезет ко мне со своими наставлениями. Как и ты, кстати… И всё же он хороший человек! Я считаю, что мне с отцом повезло! Мама… — Снова гневная нота и полный упрямства взгляд. — Не надо настраивать меня против него. Мне это очень не нравится…

К своему позору и изумлению Татьяна поняла, что так сосредоточилась на том, чтобы выглядеть внимательной, что уже не помнит, с чего дочь начала! Мучительно стараясь вспомнить, что она говорила и при этом сохранить лицо, Татьяна запуталась и вдруг забыла, чем она и закончила! Страшная мысль тут-же поразила её, как пуля: а вдруг это видно по ней?..

— Пожалуй, я наелась. — Настя потянулась и поцеловала мать в щёку. — Спасибо за ужин, мам. Я пойду к себе. Мне уроки надо делать.

На поцелуй дочери Татьяна откликнулась вяло. Губы её стали недовольно поджатыми.

Настя ушла. Еда совсем остыла. Суп остался недоеденным.

***

Разводились тихо, без новых скандалов, криков и оров. И с ЗАГСом не было проблем. Очень цивилизованно. Для дочери, правда, оба стали ненавистными.

Роман позвонил родственникам, кому посчитал нужным, сообщил. Татьяна связалась со своими. Квартиру не делили. Роман копил на новую машину, но отказался, взял кредит, добавил к уже имеющемуся и выплатил жене треть от недвижимой стоимости, полученной им когда-то, как кадровым офицером. Насчёт же наследства и улаживать-то ничего не пришлось.

С Самарой Татьяна не хотела связывать больше ничего и договорилась с родителями, что переедет к ним в Питер. В кратчайшие сроки всё было улажено и приготовлено. Осталось только съездить в аэропорт.

***

Слева мелькает, как забор, кривой ряд берёз. За ними низенькая кустарниковая посадка. Справа поле, широкое и зелёное, но где-то там вдали и оно упирается в редкие деревья, а иногда трава заканчивается чёрной пахотной землёй.

Старенький «форд» несётся вскачь. День сегодня солнечный и недавно вымытый и натёртый блеском капот сверкает, как новый.

Роман рулит спокойно, обгонят слишком медленных, но наперегонки не рвётся. Справа на пассажирском Настя. Иногда она суёт в окно руку и направляет ладонь против ветра, от чего её чёрные, как вороново перо, волосы разлетаются и колышутся, в своей длине достигая иногда даже отцовской до щеки. Сзади Татьяна. Строгая, как ревизор, и одета по-деловому в свой любимый тёмно-синий костюм. Раньше она в нём ходила только на работу, да и то лишь когда намечалась какая-то особая встреча. В общем-то и не было никакого повода надевать его сегодня, однако отчего-то захотелось выглядеть именно так — сухо и официально.

Едут молча. Разговаривать не хочется. Роман смотрит на дорогу, Настя читает что-то в телефоне, ловит сквозняк. Татьяна сидит в пол-оборота к окну, её глаза ищут что-то вдали, но найти всё никак не могут.

Да наконец-то… Стоянка у аэропорта оказалась на удивление занятой. Тот тут то там важно шастают многолюдные группы будущих и прошлых пассажиров. Роман припарковался так близко ко входу, как получилось. Заглушив мотор, он помолчал… вздохнул и произнёс:

— Ну что? Выходим?..

Татьяна распахнула дверь и вышла с изящной грацией, за которую когда-то будущим мужем и была замечена. Роман открыл багажник, напрягся — и с охом вытащил зараз два увесистых чемодана. Пока разбирался с телескопическими ручками, пока закрывал замок рядом уже встала Настя, одетая в спортивный костюм, в котором год назад ездила в Анапу на турслёт. Через плечо лямка увесистой спортивной сумки.

Роман оглядел жену и дочь. Как же они похожи…Обе красавицы, глаз не оторвать, только жена немного худее, черты у неё острее, а вот у дочери есть некая округлость, на вид она более мягкая. И отцовство, что самое приятное, видно сразу, сомневаться не приходится.

— Ну, кажется, ничего не забыли. — Он пробежался взглядом по сумкам, заглянул на всякий случай и в машину.

— Нет, не забыли. — Татьяна нетерпеливо направилась к аэропорту. Оглянулась. — Пойдёмте. Не хватает ещё на рейс опоздать.

Взявшись за сумки покрепче троица потянулась в белое, широкое здание аэропорта.

Внутри людей оказалось побольше, чем Роман ждал. Значительно больше. Мало того, что не нашлось сидячих мест и устраиваться пришлось как бедным родственника — в углу, так ещё и прождали лишних полчаса из-за поломки багажоприёмной ленты. Как бы в награду за случившееся досмотр прошли почти мгновенно. Настал последний момент — шлюз и зона, закрытая для сопровождающих.

Из окна Роман увидел, как тележку с общей поклажей загнали в самолёт. Спортивную сумку всё ещё несёт Настя, при этом она жуёт невесть откуда взявшуюся жвачку, широко надувает и лопает пузыри. В прошлом семья отошла от общего потока. Настал момент прощаться.

— Рома… — Татьяна взглянула на бывшего сдержанно, как-то даже устало. — Спасибо тебе за всё… Мы с тобой уже всё обсудили, так что, думаю, всё уже сказано…

Роман не посчитал нужным ответить, только понимающе кивнул. Всё, что можно в сердце пережить, он уже пережил. И смирился.

— Настя… — На дочь Татьяна посмотрела уже со всей глубинной серьёзностью, какую только получилось выразить. — Дочка… — Настя держится вроде бы спокойно, даже жвачку жевать не перестаёт… да только слепой не увидит, насколько это спокойствие напускное. — Настя… Я очень надеюсь… Я очень, очень, очень надеюсь, что ты никогда о своём выборе не пожалеешь…

— Мама… — Настя не выдержала, горько зажмурилась. По щекам её побежали предательские влажные дорожки. — Мама, хватит! Просто уходи…

Татьяна недовольно сжала губы, но быстро оттаяла. Она подошла и заключила дочь в объятия, закрыла от всех и всего и тихонько, неслышно что-то зашептала на ухо. Роман старался быть незаметнее тени, и ещё более старался не слышать, о чём бывшая дочери говорит.

Сумка перекочевала на другое плечо. Перехватив ремень поудобнее, Таня последний раз взглянула на мужа, на дочь… и отвернулась. Шагая уверенно, с гордо поднятой головой она прошла по трапу и навсегда скрылась в самолёте.

— Папочка!.. — Сверкая мокрыми щеками Настя прижалась к отцу. — Папа! Ну почему всё должно быть именно так?! Почему?!