С.нежное сердце. Книга первая из четырёх

Илья Алексеевич Видманов, 2021

В и так-то непростой жизни следователя по уголовным делам Романа Павловича Птачека происходят крутые, прямо-таки судьбоносные изменения. Половина их накликана спецификой службы, вторая же – его собственной виной. И если бы всё это были лишь бандиты, преступники и всякие там желающие ему самого худшего негодяи… Ах! Как легко тогда было бы! К сожал… К сча… В общем Фортуна тут заготовила нечто совершенно особенное. Наблюдайте – и радуйтесь, что не являетесь прямыми свидетелями! Содержит нецензурную брань.

Интерлюдия

На вызов собирались в такой спешке, что Анисин забыл свитер. В управлении топят что надо и если пришёл на службу, то сразу забываешь, как же на улице холодно. Зима в этом году жахнула ну просто на все деньги — в прямом смысле птицы на лету замерзают! Валяются в снегу эти трупики, пугают впечатлительных. Иногда это застывшие навсегда кошки и собаки, а если не повезло, то и люди, пьяные и бездомные, оставшиеся на улице ночью.

В общем Анисин забыл свитер. Конечно бушлат спасает, да и старенький, подаренный женой ещё лет пятнадцать назад шарф не лишний… но всё же зубы уже выплясывают, а бока против воли напрягаются аж до треска рёбер! Нет, надо быть внимательнее, хорошо одеваться не забывать, особенно в его годах…

— Филипп Петрович! — Денис пригляделся к Анисину внимательнее. — Вы никак заболели?.. Весь дрожите…

Молодой ещё, двадцати пяти лет, он только недавно окончил училище и, поступив в оперативники, сразу же угодил за баранку. Может сам Денис на водительское и не стремиться, однако уж больно у него это дело получается, отчего товарищи постоянно руль и уступают. К Анисину он всегда на Вы, и если доходит до сложного, в первую очередь ищет именно его совета.

— Да вот, понимаешь — свитер в управлении забыл. — Анисин пожал плечами, от чего сведённые судорогой бока заныли ещё болезненнее. — Хотя, Денис, может, ты и прав. Чего-то я себя сегодня действительно неважно ощущаю…

Шестидесяти лет, седой и немного обрюзгший, с пухловатыми щеками но, слава богу, без свисающего за ремень живота Анисин поднял шапку и пригладил волосы — вопреки ожиданиям ладонь на затылке намокла.

Это что же он — и мёрзнет и потеет?..

Пригладив светло-серые, цвета газетной бумаги усы Филипп Петрович хмыкнул и уставился на дорогу.

На заднем сиденье ещё двое — Кривкин Миша и Спиридонов Кирилл. Первый капитан, второй старлей. Только Мише двадцать восемь и он уже два года, как старшо́й. Пешком почти нигде не ходит и бреется, это заметно, исключительно триммером. Кирилл же, хоть ему и тридцать с хвостиком, такой же опер, как и Денис, и станками — тут глаз не ошибётся — пользуется самыми копеечными. Наверное потому, что бреется каждый день. По сравнению с Мишей Кирилл смотрится, как железный брусок рядом с кирпичиком сливочного масла. Простой, в хорошем смысле бесхитростный парень. Разве что опытнее своего «младшего» командира раз этак в тысячу.

С Кириллом работать — сплошное удовольствие. Только пить с ним нельзя, он от водки совсем хмуреет. Но если и работать, то в первую очередь с ним, только с ним. Внимательный и памятливый, как африканский слон.

С Мишей же… Отец его полковник, в прокуратуре, заместитель главы области — что у любого, кто об этом узнаёт, сразу же вызывает нехорошую понимающую ухмылочку… Миша как раз-таки любит потрещать, только слушать его не всегда приятно. И почти всегда бесполезно. А для дела — так и вообще вредно. Когда пришёл вызов, Анисин тихо взмолился, чтобы ехать только с Коневым и Спиридоновым, но Понятовский возьми да и впихни Кривкина. Ну вот и чем он руководствовался?.. Неужели нельзя поручить ему марать какие-нибудь бумажки?..

Любопытства ради Анисин взгляну в зеркало — и точно: у Кирилла лицо серьёзное, сосредоточенное, как у солдата на посту, а вот у Миши недовольное, кислое. На лбу написано, что сам ни на какие вызовы бы не ездил, а сидел бы в управлении и пил бы кофе. Идите вы все куда подальше…

Полицейский «УАЗик» выплыл на перекрёсток Шлютова и Гайдара. Именно выплыл: скользнул колёсами по отутюженному снегу. Мигалку по просьбе Анисина не включили, но машины всё равно дают проезд, расступаются. Снег ночью выпал ужасно высокий, да ещё, как назло, под самое утро, уже после машин-уборщиков. Создаётся впечатление, будто ты не по Тольятти, а где-нибудь в Лабытнанги, а то и по тундре в санях на оленьей тяге едешь.

Денис ведёт мастерски. На что и опер, должен бы давно уж забыть армейку, — по срочке служил в автобате, возил начальника части, — а как будто только вчера из гаража. Машина слушается его наперёд. Колдовство какое-то! Вот сядешь ты за руль, поедешь — и тебе сначала надо сообразить, чего на повороте делать, потом ты руль крутишь, педали давишь, а уж мгновение погодя механизм реагирует. Но у Дениса наоборот — машина сама, как живая едет, а он вроде и ни при чём…

Крутить ему баранку так ещё много лет…

Ехали-ехали и приехали. Молодёжный бульвар, дом двадцать шесть. Старенькая хрущёвочка. Серая пятиэтажка с шапкой снега, а рядом у подъезда казённая машина в бело-синих цветах. Дежурные.

Кирилл вышел первым, следом Анисин. Миша неохотно потянулся третьим, а Денис задержался — у водительской двери «УАЗика» барахлит замок и за последние года два с первого хлопка он не закрылся ещё ни разу.

Кирилл достал универсальный магнитный ключ, подъездная дверь распахнулась и вся компания потянулась за старлеем, как ниточка за иголочкой. На третий этаж, квартира семь.

На лестничном проёме мужчина в форме — папка с бумагами на согнутом локте — разговаривает с пожилой дамой.

— Так когда вы, говорите, спустились?..

Прохоров Ваня. Участковый. Толковый мужик; уже лет пятнадцать погоны носит, только иногда любит за воротник закладывать и под глазами у него вечные синяки. Однажды очень помог Анисину с тяжёлым, почти глухим делом.

— А, Филипп Петрович! — Ваня обернулся к пришедшим, его глаза остановились на Анисине. — Наконец-то приехали!

— А что такое, Вань?.. — Анисин протянул руку и они крепко, искренне сжали ладони. — Спешишь куда?..

— Да новый вызов уже горит! — Ваня обменялся рукопожатиями и с остальными, каждым по очереди. — А у меня подмен не бывает, вы ж знаете…

Кирилл по-хозяйски распахнул дверь квартиры, но прежде, чем войти, встал на пороге и огляделся.

— Там… — Ваня понизил голос и многозначительно мотнул головой. — В спальне…

Женщина тем временем запялилась на новеньких во все глаза. В возрасте, чуть, может, помладше Анисина она одета совсем по-домашнему — халат и тапочки. Анисин пропустил ребят, сам подошёл к ней.

— Вы из какой квартиры будете, гражданочка? — При этом он улыбнулся самой доброй своей улыбкой. — Не из десятой ли?..

— Д..да. — Она кивнула. — А откуда вы знаете?..

— Угадал. — Анисин добродушно пожал плечами. — Вы вот что — не стойте тут, не мёрзнете. Вон, смотрите, как у нас с вами пар изо рта идёт. Заболеете. Идите к себе, а я к вам чуть попозже поднимусь, мы с вами и побеседуем. Хорошо?..

Женщина перевела взгляд на Прохорова, словно ожидая его совета.

— Идите, Валентина Ивановна. Идите. — Иван с готовностью кивнул. — А то ведь и в самом деле заболеете.

Поглядев на полицейских ещё раз, будто запоминая лица, женщина ещё немного помедлила… потом пожала плечами, развернулась и по-старчески медленно заковыляла наверх.

— Филипп Петрович!..

— Да иди, Вань, иди… — Анисин с пониманием качнул головой. — Раз надо, так надо…

Дверь в квартиру оставили открытой, но, войдя, Анисин её закрыл. Чтобы тепло не уходило. Сама дверь из прошлого века — деревянная, потемневшая, с глубокими затёртостями. Есть и вторая — тоже деревянная; обита по бокам тряпками и резиной, чтобы холод и лишние звуки не пропускала.

Стоило зайти, как в нос мгновенно ударил едкий запах горелого! Стараясь особо не внюхиваться Анисин немножко обождал, осмотрелся… всё-таки тихонечко вдохнул… Нет, слава богу это не сгоревшее человеческое тело. Скорее забытая на огне еда. Причём — забытая вчера, не сегодня. С тех пор, как умерла жена, Анисин и сам ни раз сжигал ужин и в этих запахах хорошо научился.

Квартира просто вопиет бедностью… Обои, плинтусы, люстра в коридоре — всё пыльное, выцветшее, грязное. А чего стоит огромный и тяжёлый, как грех, дубовый шкаф — наверное им, если с дома скинуть, то и танк помять можно!

Сердце вдруг кольнуло… Филипп Петрович схватился за грудь, поморщился, будто укусил лимон. Стало невозможно вздохнуть. Шарф как змеёй обвился вокруг шеи и давит, удавливает…

Анисин просунул пальцы за воротник и с силой оттопырил — сразу полегчало, невидимые руки горло отпустили. Чувствуя себя, будто только что конь в грудь лягнул, старик прислушался к ощущениям — это что такое сейчас было?..

— Товарищ майор, вам нехорошо? — Незнакомый парень в форме подошёл и поддерживал за плечо. — Может присядете?..

Анисин посмотрел на сержанта, явно из тех дежурных, что первыми приехали на вызов. Немного подумал и помотал головой.

— Нет, спасибо. Со мной всё в порядке…

Парень если и не поверил, то не показал. Молодой, не старше Дениса, и форма на нём сидит очень складно. Только в ботинках по квартире ходит — нехорошо…

Анисин поглядел на свои всё ещё припорошённые редкими снежинками бутсы, потом на пол, где в углу сидит таракан размером с английскую булавку. Хмыкнул в усы.

— Филипп Петрович! — Из дальней по коридору комнаты выглянул Конев. — Филипп Петрович! Что с вами?..

Сержант глянул на лейтенанта, потом на майора. Буркнул: « Я покурить», и вышел, не заперев.

— Филипп Петрович, что с вами?.. — Денис подступил ближе.

— Ничего, Денис. Ничего… — Анисин утайкой сжал зубы, выглядеть слабым он ненавидел. — Идём лучше покажешь, чего нашли…

Гордо и напоказ выпрямив спину старик двинулся в спальную. Ожидая учуять мертвечину он заранее сдержал дыхание — но никакого запаха, когда зашёл, конечно же не оказалось. Мёртвого почуешь и за сто метров, и уж конечно, когда окажешься рядом, в нос будет бить так, что слёзы потекут. Просто Анисин за тридцать с лишним лет службы столького понавидался, что у него уже выработались некоторые неосознанные привычки.

Беднее и убоже спальной Филипп Петрович не видел, наверное, никогда. Посреди комнаты старая, как и всё в квартире, деревянная кровать. И сломанный комод. Всё. Быть может когда-то это смотрелось прекрасно и дорого, но это лет сорок назад, а то и дольше.

Кровать не заправлена, на ней лишь некогда белый, а теперь тёмный от грязи матрас с отталкивающими жёлтыми пятнами. К жёлтому, серому и тёмному на ткани примешалось ещё и красное пятно. Анисин отметил, что оно одно, а стало быть, и удар нанесли один. Возможно…

Невидящими глазами в потолок смотрит мужчина. Бледный, худой, нерасчёсанный и немытый. Запах тела так и подталкивает скривиться. По виду пропойца или наркоман, но скорее второе — между пальцев ног чёрные, давно гноящиеся точки.

Посереди шеи, где кадык, бледно-розовая дыра. Анисин пригляделся, но недовольно сжал губы и всё-таки достал очки — ну точно, рана скорее круглая, нежели плоская, такую штыковым ножом не нанести. Нужен специальный, шилообразный.

При полной тишине, когда слышно даже чужое дыхание, Миша достал пачку. Распахнув форточку он встал к ней и закурил.

Кирилл притих в углу и смотрит на тело так, словно вместо глаз у него научные датаскопы. Будто и не человек, а камера, которая всё записывает.

— Филипп Петрович. — Денис встал у Анисина за спиной. — Кажется, это наш клиент.

Анисин промолчал, взгляд его упорно искал, за что зацепиться.

— Это почему же?..

— Вот, поглядите. — Денис прошёл, присел возле кровати. — Вот на руке, видите? След от кольца. А самого кольца-то и нет.

— Этот ещё ни о чём не говорит. — Не оборачиваясь Миша затянулся и с шумом пустил дым.

Сосредоточенный на покойном, как орёл на кролике, Кирилл шагнул и аккуратно, как если бы обращался с перепелиным яичком, ткнул пальцем в сжатую закоченевшую ладонь.

— Кажется, всё-таки это он… — Старлей достал из нагрудного кармана пинцет и легонько, чуток за чутком потянул из бледной пятерни свёрточек. — Готов спорить, что сейчас мы увидим стих…

Миша на мёртвого так и не посмотрел, лишь затянулся поглубже.

— Бесполезную жизнь ты проводил, много чего хорошего ты потерял, может быть никто тебя не любил, может быть никто по тебе не страдал…

Кирилл поднял глаза, оглядел присутствующих… и продолжил:

— Сегодня я облегчу твою боль, никуда не нужно тебе будет больше идти, перестанешь ты быть битым судьбой, только лишь вечно будешь дремать взаперти…

Денис уставился на Анисина крайне многозначительно. Миша продолжил дымить, словно он и не на службе, а на отдыхе в парке. Кирилл бережно спрятал бумажку в пакетик и положил рядом с телом.

— Ну, похоже, скорее всего это он… — Старлей выпрямился; его умный взгляд остановился на майоре. — Замок тоже, кстати, показатель. Не сломан. Может быть вскрыт, а может и родным ключом открыли… Филипп Петрович! Что с вами?!

Анисин обнаружил себя снова схватившимся за грудь. В сердце будто нож вонзили! Так больно!

Он ахнул! Колени подогнулись и ветеран розыска не устоял, повалился! У Дениса округлились глаза! Он оказался рядом со старшим так быстро, словно бы заранее уже ждал, когда среагировать! И тут же схватил того за запястье.

— Кирюха! — Конев разорвал бушлат на Анисине так, что пуговицами стрельнуло с щёлканьем! — В скорую! Звони живо!

От неожиданности Миша выронил окурок, тот упал и покатился. Чертыхнувшись Кривкин принялся его топтать. Перепуганный, словно спросонья поднятый по крику «Пожар!», он вылупился на Анисина в оба два!

Кирилл вылетел из комнаты и где-то в коридоре заботали его убегающие шаги.

— Точно, я совсем забыл… — Денис уложил сведённого судорогой старика на пол, развязал и распорол всё, что вообще может помешать дыханию. — Скорую-то, наверное, уже давно вызвали. Наверняка она прямо за нами подъехала… Вы потерпите, Филипп Петрович, потерпите. Сейчас вам помогут…

Ещё никогда, никогда в жизни Анисин не чувствовал себя так слабо… В груди словно бы что-то рвётся, сердце в чьём-то жестоком кулаке! Невозможно вздохнуть. По отупению даже не боишься, только думаешь, что ещё бы немного воздуха, ещё бы чуть-чуть свободнее воротник… И не обгадиться бы. Только бы не обгадится и не обоссаться при всех: стыд то какой будет…

— Быстрее! — Где-то на улице, голос с окна, голос Кирилла. — Быстрее давайте! Там человеку плохо!

Надеясь всё-таки дотерпеть, не умереть по-глупому до прихода врачей Анисин закрыл глаза и стал молиться.

***

Сначала Филипп Петрович хотел пройтись пешком, и если уж не весь путь, то хотя бы до автобусной остановки, однако столбик термометра свалился аж до минус тридцати пяти. Нет уж, лучше на машине! Даже в новостях с утра наказали детям в школу не идти, а не то по дороге замёрзнут.

Укутавшись потеплее Анисин вызвал такси. Пред выходом посмотрев на старика в зеркале он хлопнул дверью и поковылял по лестнице.

Стоило шагнуть на улицу за порог, как тут же мороз вцепился в лицо, закусал уши и нос, ударил леденящим ветром! Сузив глаза и подняв высокий, как у генерала, воротник Филипп Петрович повёл взглядом по безлюдной заснеженной улице. Не прошло и минуты, как он болезненно сморщился — холод пробрался даже сквозь щёки и заставил ныть зубные нервы.

Разбрасывая снег к подъезду подкатила «калина». На телефон пришло смс, наверное о приезде машины, но Анисин не стал проверять, просто открыл её дверь, нагнулся и спросил:

— Такси?

— Ага…

Отряхнувшись, как смог, старик уселся спереди и с облегчением от мороза закрылся.

— На Садовую. — Он махнул стариковской, только что вынутой из варежки ладонью.

— Да я знаю… — Водила закусил сигарету и вывернул руль. — Но только если сможем проехать. Там, видел, сугробы высотой с человека.

***

— Филипп Петрович… — Дежурный на входе явно удивился, но не забыл вежливо кивнуть.

— И вам не хворать… — Анисин отошёл от прохода и потянул с шеи взмокший, пропитанный холодным потом шарф. — Понятовский у себя?

Дежурный кивнул и нажал кнопку — защитная решётка тихонько стукнула и отвисла, приглашая войти.

В управлении оказалось на удивление безлюдно. Анисин поднялся на второй этаж, прошёл по коридору и умудрился по дороге никого не встретить. Дверь начальника следственного отдела оказалась приоткрыта, из щели слышно:

— Да, дорогая, конечно. Нет… Нет, дорогая, ну что ты… Нет, дорогая… Да, я так и сказал…

Анисин стал чеканить шаг громче, несдержанно, с хрипом прочистил горло. Остановившись на пороге он протянул руку и звонко, чтобы и в трубке услышали, постучал.

— Прости, дорогая, у меня работа. Нет, я тебе потом перезвоню. Нет… Всё, давай… Войдите!

Анисин распахнул дверь и, двигаясь важно и неспешно, зашёл.

Понятовский Григорий Евгеньевич только недавно отпраздновал сорок шестой день рождения. Весь из себя опрятный — всегда в форме, всегда причёсан, всегда тянет от него дезодорантом или одеколоном. И уж конечно всегда выбрит — не считая таких же, как и у Анисина, усов. Но усы тоже ухожены и нельзя в них увидеть и единого клочка седого, или растущего не так.

— А, Филипп Петрович! — Понятовский даже привстал. — Прошу, заходите!

Кабинет Понятовского — это вообще особая тема. Все, кто здесь бывает впервые, выходят с выпученными глазами, а некоторые и без дара речи. Как заходишь, ты видишь самого полковника — обычно он курит у окна или за столом набивает что-то в компьютере… а вот справа от него абсолютно вся стена завешана холодным оружием! Сабли, шашки, мечи, кинжалы, перначи, шпаги… Даже булава висит под самым потолком — не подходи, на голову свалится!

И вся эта понятная только мужчинам красота блестит, надраенная, как в музее. Понятовский даже специальную доску во всю стену заказал — в зелёном бархате и с лакированной резной планкой по ребру. Сталь на ней смотрится ну очень красиво. Так и хочется подойти, взять в руку, обнажить…

Но это ещё не всё. На столике рядом с оружейной стенкой красуется широкая шахматная доска в виде замёрзшего, запорошённого снегом озера, а на ней литые металлические фигурки в рост со вставшую на задние мышь. Рыцари с чёрными крестами и рогатыми шлемами с одной стороны и сверкающие кольчугами и капельными щитами витязи с другой. У первых король — это настоящий германский барон на коне, с опущенным забралом, с высокими и страшными, как у самого дьявола, рогами и с длинным — длиннее самой лошади — копьём. У витязей за короля высокий, бородатый, в кольчужных латах богатырь. Стоит он спокойно, взирает на неприятеля сверху вниз, а в руках у него эфес уткнутого в землю двуручника. У всех плащи. У рыцарей с крестами, у витязей с Георгиями.

— Товарищ полковник… — Анисин сделал движение рукой, но ладонь до виска так и не добралась. — Доброго вам дня…

Понятовский отмахнулся, вроде как он же по возрасту младше… Сделал приглашающий жест.

— Присаживайтесь, Филипп Петрович. Присаживайтесь. Докладывайте, как ваше драгоценное здоровье.

Анисин уселся на стул рядом с начальничьим столом и, подумав, закинул ногу на ногу.

— Хорошо тут у вас, тепло… — Он потянулся и с вжиком расстегнул курточную молнию. — А на улице настоящий холодильник.

— Я бы даже сказал — морозильник. — Понятовский улыбнулся. — Чаю?..

— Нет, Григорий Евгеньевич, спасибо. — Анисин помотал головой. — Я, наверное, не так, чтобы на долго…

Понятовский смерил пришедшего очень внимательным взглядом, губы его при этом превратились в тонкую линию.

— Что?.. Что-то серьёзное?..

— Серьёзное, Гриш… — Анисин невесело покивал. — Очень серьёзное… Сердце. Врачи вообще с постели подниматься запретили. Да разве ж можно целый день лежать?.. Вот, к тебе решил зайти…

Понятовский почесал нос, хмыкнул.

— Петрович… Это то, о чём я думаю?..

Анисин взглянул начальнику в глаза. Карие, совсем не глупые, они одновременно и молчат и говорят о многом.

— Ну, если ты думаешь, что я пришёл увольняться — то ты совершенно прав.

Понятовский принял вид, словно услышал нечто само собой разумеющееся, но в тоже время взгляд его от старого следователя убежал, спрятался, чтобы тот его не прочёл.

— Понимаю тебя, Гриш. Прекрасно понимаю… — Анисин говорил спокойно, речь его текла устало и по-старчески хрипло. — В такой тяжёлый момент вас оставляю. Но я больше не могу. Не по плечу мне. Выдохся я.

Понятовский облизал губы и вроде как хотел что-то сказать, но лишь снова отвернулся.

— Устал я, Гриша. И с сердцем в самом деле нелады… Чувствую в любой момент слабину могу дать…

— Ну… Петрович… — Понятовский попытался улыбнуться. — До этого момента ты держался молодцом…

— Ты меня извини. — Анисин развёл ладони, на его губах расцвела виноватая дуга. — Придётся вам этого ирода ловить уже без меня… — Тут он опустил взгляд, задумался… и добавил: — Да и, наверное, так оно будет даже и лучше. Ну сколько я уже за этой тенью гоняюсь?.. Сколько уже в эту стену долблюсь?.. Пускай лучше на моё место придёт другой. Кто-нибудь посмекалистее да помоложе. А мне пора.

Повисло молчание. Понятовский опустил взгляд, лицо его посерело, лоб пересекли морщины. Шумно вздохнув, полковник поднял руки и опер подбородок на кулаки. Анисин следил за ним с истинно старческим спокойствием.

Зазвонил телефон, но Понятовский этого будто и не заметил. Телефон дребезжал, ныл. Да ещё так назойливо. Звонок прекратился и тут же зазвенел опять, вымогая внимания. Анисин робко предложил:

— Гриш… Может ответишь?..

С нескрываемым раздражением Понятовский поднял и опустил трубку и снова замер. Посидев в раздумьях ещё он тяжко вздохнул, скривил губы и взглянул на подчинённого сдавшимися, капитулировавшими глазами.

— Ладно, Филипп Петрович, будь по-вашему. Отговаривать я вас не могу, всё-таки возраст у вас уже… Ступайте к кадровикам, всё им там объясните. Если вдруг что — я сегодня целый день здесь.

Анисин не поспешил вставать, на полковника он поглядел то ли с хитринкой, только с усмешкой. Помедлив, только чуть погодя он неспешно поднялся и протянул ладонь.

— Спасибо, Григорий Евгеньевич! Все эти годы мне было приятно работать с вами.

Понятовский уставился на Анисина недоумённо, но вдруг осознал момент и будто опомнился, встал и пожал протянутую ему ладонь обеими своими, сжал посильнее и даже потряс.

— И мне было приятно, Филипп Петрович! И мне! Желаю вам здоровья и спокойствия на заслуженном отдыхе. Заходите в гости!

Анисин по-свойски отдал честь — ладонь козырьком полетела к виску, но остановилась на полдороге, замерла и вернулась к поясу.

Когда дверь за майором закрылась, Понятовский опустил голову и рухнул в кресло, как подстреленный. Он бы, наверное, и голову даже закрыл, чтобы как в детстве спрятаться от жестокого мира в воображаемом домике, если бы не боялся, что его так застанут. Анисин уходит! Уже ушёл… Самая рассудительная голова во всём отделе — и теперь на пенсии! Чёрт бы его драл! А кто теперь будет заниматься тем проклятым, что ежу какой год на трупах стихи оставляет?! Кому такое поручить?! Только ведь заикнись — не постесняются даже о переводе просить! Тут же увиливать начнут! Вот до чего уже докатилось! Хотя оно и понятно… Кому нужна настолько глухая затея?.. Один Анисин выговоров не боялся — и то лишь потому, что уже давно пенсией своей был прикрыт, смыться мог в любой момент. Вот и соскочил…

Понятовский поднял голову, поглядел на шахматных воинов. Выдохшийся и павший, взгляд его скользнул по рыцарям и витязям, метнулся к стене с оружием, прыгнул за окно… Ох! Ведь всего лишь десять минут назад на улице шёл снег, а теперь, злая и недовольная, там поднимается вьюга! Ветер закручивает, мечет снежинки в окна! Всё белое-бело и даже на взгляд холодное жутко.

Понятовский отвернулся и совсем поник.

Ну как же, как же эту проблему решить?.. Кто всё исправит?..