Корабль Тесея

Ильдар Абузяров, 2023

Гонимый чувством, герой блуждает по лабиринту городских улиц. Он отправляется в путь по зову необъяснимого, но предсказать, куда приведет его этот зов, не в его силах. Тайны в лабиринте вчерашнего дня зачастую важнее секретов сегодняшнего, а за очередным поворотом может поджидать и прекрасная Елена, и чудище-Минотавр. Самое сложное на этом пути – не ошибиться с выбором парусов, не перепутать черное с белым.

Глава 3

Бар «Трибунал»

1

Оказавшись в маленькой приват-комнате, я сую в трусы девицам купюры, хотя мог бы плеснуть на их красивые тела кислоту. Так сделал какой-то сумасшедший с картиной Рембрандта. Здесь не кислота. Здесь текила. Соль и лайм.

Там, в ночном клубе «Трибунал», я впервые и увидел ее, Мелиссу. Да, я увидел тебя. В белом подвенечном платье ты спустилась, поддерживая рукой фату, словно подбитый летчик на одном крыле. Спустилась в самое пекло ночного клуба по прикрепленной, казалось, к небесам винтовой лестнице и сразу напомнила мне ангела-пилота, падшего к пилону. А потом то ли обувь была тесна, то ли воротник душил… меня охватило сильное волнение.

И я подумал: вот она, апогея разврата, как сказали бы в интим-салоне «Розовая пони». Сейчас она, девушка моей мечты, изобразит самый соблазнительный стриптиз. И уже начал шарить по карманам в поисках мятых купюр, чтобы быть первым рядом с ней, этим олицетворением невинности.

И, словно чувствуя мою готовность отдать последнее, невеста направилась прямиком к моему столику. И я вблизи увидел заплаканное, с подтеками туши, нежное лицо, видимо, ее обидел клиент, с которым она провела час в приват-комнате, а может, хозяин заведения, он же — ее сутенер.

— Садись сюда, — сделал я призывный жест ладонью, хлопая по кожаному диванчику и сам не поверив, неужели этот ангел сейчас заговорит со мной.

Она села и тут же будто перестала обращать на меня внимание. Я предложил ей выпить, она отказалась. Я спросил, как ее зовут, она ответила, что это не важно.

— А что важно? — спросил я, перекрикивая гвалт и шум.

— Сложно сказать, но верю, что в нас есть что-то более свое, чем собственное имя.

— Ну это вряд ли, — я чувствовал, что запинаюсь… — имя единственное, что у нас есть своего, не наносного…

— Стоит человека пару недель называть по-другому, и все привыкнут и забудут имя, данное ему родителями, — парировала она, — он и сам скоро привыкнет к прозвищу.

— Но не забудет… ибо когда его окликали в раннем детстве, он еще не различал предметы и не делил мир на внешнее и свое… Да и внешнее скорее походило на пятна без какого-либо смысла и обозначений.

— Тогда Ми… — протянула она руку, как бы здороваясь и представляясь. Хотя сквозь шум внутри и снаружи перепонок я толком не расслышал, но отчетливо уловил, что оно начиналось на «М», как «метро». Зафиксировал себе в сознание эту светящуюся неоном букву, возвышающуюся на ножке-столбе над входом в подземелье, в яме, в которой мы все оказались…

А еще я подумал, что имя у нее какое-то полусказочное. Как Анжелика или Вероника. Из тех, что любят брать проститутки, скрывая свои простые Аня и Маша.

— Почему так? — глядя мимо меня, спросила М у кого-то, кто словно бы сидел за моей спиной. — Почему человек бывает настолько унижен, что бежит даже от своего имени? Меняет свое имя на другое…

2

Думаю, в этот момент там, за моим плечом она видела своих родителей. Я даже на миг обернулся, чтобы понять, как они выглядят.

Так бывает, когда тебе ни с того ни с сего улыбнется вдруг в трамвае самая симпатичная девушка, а ты оборачиваешься, не веря в себя и в поисках того, кому могла так улыбнуться удача. Вопрос адресовался мне, но я был настолько пьян, что не смог сообразить до конца, сбежавшая ли она со своей свадьбы невеста или стриптизерша, отработавшая сеанс приват-танца в закрытой кабинке.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она резко, не дождавшись ответа.

— Отдыхаю, — вздохнул я с трудом, будто нес тяжелый камень в гору, отчего от моего признания повеяло абсурдом, — отдыхаю вопреки всему.

— Я понимаю, — улыбнулась М, приняв меня, должно быть, за какого-нибудь богача, — если все время отдыхать, то и отдых становится в тягость.

Я снова глубоко вздохнул. Вздохнул, потому что мне вроде и было что сказать ей, а вроде и не было. Я чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Тварью, оказавшейся в цугцванге. Несостоявшаяся любовь, несостоявшаяся мать, несостоявшаяся невеста-жена-женщина и несостоявшийся мужчина. Оба полностью разочарованы и подавлены. Выброшенные на обочину, изгнанные из социума с единственным багажом — всеобщим презрением, сидят в самом центре нижнего круга ада.

— Это место мне кажется преисподней, — продолжил я подброшенную кем-то тему, — потому что там, на втором этаже, кафе с большими витражами напоминает мне рай.

— Я была на втором этаже, — скривилась в язвительной ухмылке М, — там сейчас свадьба.

— Случаем, не ваша?

— Кто знает, может быть, может быть…

— Вас что, спрятали тут от жениха за выкуп? — настаивал я.

— Скорее от женихов я спряталась сама. — Она улыбнулась первый раз за вечер.

— Как Пенелопа?

— Как Пенелопа.

Иногда так бывает, особенно в джазе, где темы подбрасывают, как детей под двери. Или под плуг на борозду. И ты сидишь и слушаешь жалобный плач саксофона. И слышишь в нем рождение новой жизни, новых чувств и эмоций.

Но за саксофоном вступает контрабас — бум-бум — бум, — будто топот бычьих ног. Или такой звук, будто о дверь головой бьется обманутый жених. А потом уже и пианино, как убегающие женские шажки, — первая любовь, первый страх, первый побег…

3

С другой стороны, я слышал о таких случаях. Я иногда читал книги, и как-то мне в руки попался сборник рассказов Мэнсфилд. А я люблю именно рассказы, потому что не хочу заморачиваться, уходить с головой в роман, как в плаванье. И вот передо мной книжка с короткой аннотацией и краткой биографией автора. Там-то я и вычитал, как Мэнсфилд убежала от своего мужа после первой брачной ночи, или даже с самой брачной ночи, к оркестровому музыканту.

Я жутко завидовал парню, с которым сбежала Мэнсфилд. Это же как надо было запасть на простого музыканта из оркестра, который играл на свадьбах?

— Ерунда, — заметил поэтому поводу Алистер. — Я знавал одного поэта, который выбросился из окна в день собственной свадьбы. Потому что счастливей момента в жизни у него уже не будет.

— Круто, — восхитился я, хотя история с музыкантом из оркестровой ямы мне нравилась больше. Я ведь тоже в какой-то степени музыкант.

Вот я стою перед девушкой, которую принимаю за чужую невесту. Но с той же долей вероятности она может быть и стриптизершей-куртизанкой, чтобы не сказать проституткой, вышедшей из приват-кабинки, где ее только что лапал, а может, и имел ужасно толстый некрасивый торгаш, а может, и какой-нибудь плешивый, пропахший нафталином старикан-банкир.

Все эти кабинки, в которые уединялись клиенты с понравившимися танцовщицами, напоминали мне встроенные в стену камины, жаровни ада. Я специально придумывал себе как можно более жаркие картинки.

— Зачем ты выбрала такой путь? — спросил я, обращаясь ко второй возможной ипостаси девушки М.

— От отчаяния, — ответила она, — у меня никчемная сестра и больная мать на руках, которых надо кормить, а самой еще снимать квартиру.

И опять было непонятно, говорит ли она про замужество или про работу. Но я сам виноват, что задал такой размытый вопрос. А спросить в лоб показалось неделикатным.

— А еще я учусь в аспирантуре и пишу диссертацию, — продолжила М все так же меланхолично.

Еще раньше я заметил небольшие морщинки под отчаянно нежными глазами. А значит, она старше двадцати. Может быть, двадцать один или двадцать два…

— Да, и работаю, — перехватила она мои дальнейшие расспросы, — потому что стипендия у нас маленькая.

4

И опять было непонятно, вышла она замуж или работала стриптизершей. А может, спросить ее в лоб про проституцию? Я уже было собрался с духом, но тут мне на память пришло, как мы с ребятами, когда были еще подростками и кровь в нас кипела, поехали на старой «девятке» искать проституток. Мы катили вдоль улицы, на которой, так нам сказали старшие, теоретически должны были стоять девицы легкого поведения. Но никто там не стоял, а только порой шли себе вроде как по делам или гуляли вдоль тротуара одинокие барышни. Возможно, они возвращались из института или шли к своим бабушкам, несли пирожки. А может, все же фланировали в ожидании клиентов, как фланирует вон та Красная Шапочка по клубу?

Я сидел на переднем сиденье с правой стороны от водителя. И ребята подначивали меня к действию:

— Ну, давай же, спроси у нее.

Я открыл окно и крикнул первой попавшейся тетке:

— Вы работаете?

Тетка повернулась, и оказалось, что это училка химии, руководитель параллельного класса. Она вначале не поняла, о чем ее спрашивают, а потом покраснела, и в мою сторону понеслись матерные ругательства и проклятия.

И от всех этих воспоминаний мне почему-то стало не по себе.

— Пойдем со мной! — предложил я М. — Я тебя спасу!

— Как?

— Подкину деньжат, и тебе не придется совмещать работу с учебой.

— А не боишься моего, считай, мужа?

— А кто у нас муж? — начал бравировать я.

— Крутой бандит, он сейчас там, — указала она глазами то ли на ресторан сверху, то ли на столики ярусом выше, за которыми уединившаяся компания играла в карты.

— Предупреждать надо было, — оттолкнул я ее фразой из фильма и тут же прижал крепче, — был не прав, вспылил и теперь весь горю. Бежим, пока я в огне.

— А ты ничего такой, смелый парнишка! — рассмеялась невеста. — Жаль, такие долго не живут!

5

Больше мы ни о чем не разговаривали. Нам не о чем было разговаривать. Мелодия закончилась, девушка смешалась с толпой и исчезла. А я еще долго не мог забыть шелк ее платья и бархат ее кожи, вздернутый по-детски носик, выразительные скулы, волнистые волосы и большие печальные глаза… Кажется, я еще долго сидел в каком-то оцепенении, загипнотизированный этими глазами и очарованием М. А может быть, пораженный, пригвожденный к месту страхом перед ее крутым бандитом.

Вот они, превратности судьбы и мое падение. Сейчас я бы очень хотел, чтобы она была стриптизершей-проституткой, чем чужой женой. Пусть она лучше будет проституткой, чем навсегда исчезнет из моей жизни. И тогда каждую субботу я смогу сюда приходить и перекидываться с ней несколькими фразами. А если у меня будут деньги, даже заказать ей приватный танец в кабинке.

Я представил, как ее спасу, выведу за руку из этого притона. Не сейчас, позже, когда разберусь, что к чему. Черт! Кого я обманываю? Мне просто хотелось переспать с ней!

Минуту назад я не сомневался, что запомнил ее лицо и что легко узнаю в толпе среди сотен других. Одни лучезарные глаза с морщинками и высокие скулы! Но сейчас я больше помнил ее тело и запах, а лицо будто уплывало, скрывалось от меня в тумане опьянения. Я ее забывал, терял…

Нет, конечно, уже через четверть часа я попытался ее найти и взять телефон, несколько раз обошел все заведение, не исключая мужские туалеты. И даже попробовал пробиться наверх в кафе, где играли свадьбу, но все тот же охранник остановил меня железной рукой. Я пытался сказать, что невеста моя хорошая знакомая, но было уже поздно, так как праздник закончился.

— А где они? — продолжал настаивать я.

— Кто?

— Ну, невеста, жених, гости.

— Уехали на первую брачную ночь, прикинь.

— А куда? По какому адресу?

— Мне не сообщили, прикинь!

Охранник не знал. А я после одного разговора не имел права преследовать чужую невесту, вторгаться и разрушать чужую жизнь. Даже пьяный я это понимал.

6

Много позже, думая о загадочной девушке М, я никак не мог решить для себя, что бы я предпочел. Какое из двух зол я бы выбрал. «Кто, — вопрошал я в минуты отчаянья, — кто чище, проститутка Мими или сбежавшая со свадьбы невеста бандита? На кого можно положиться в тяжелую минуту?»

Первые мгновения нашего знакомства вселили в меня недоверие. Недоверие к М как к моей будущей невесте и жене и матери наших будущих детей.

Потом между нами лежало нечто пугающее, смутное, трудно определимое. Это была та история из прошлого, которая расплывалась на смутные пятна для меня. Того мутного прошлого, которое она прожила, которое было с ней и останется до самой смерти. И мне никогда уже его не выкорчевать, не выжечь каленым железом.

Это неверие в женщину было чрезвычайно разрушительным. Между мной и М будто сразу, с первой минуты нашего знакомства пролегла пропасть, темная расщелина ее прошлого, которая незаметно перерастала в провал нашего будущего.

И хотя Мелисса позже так и не призналась мне в проституции, в работе в эскорте и в танцах гоу-гоу, в глубине души я ей не верил.

Для любого мужчины самые большие страхи — страх измены, страх предательства. А самая большая жертва — отказаться от своей внутренней свободы. Сам я не готов был на большие жертвы. Тем более не собирался на ней жениться.

Я рассуждал, что, если она может предать влюбившегося в нее человека, мужчину, который согласился отказаться ради нее от самого дорогого — своей свободы, то что же будет со всеми остальными? Я думал, если она подрабатывала проституцией, то что ей стоит переспать с другим. Что ей стоит переспать с кем-нибудь, чтобы получить желаемое. Да чтобы просто понравиться или завоевать чью-то симпатию. Если она позволяла трогать себя в приват-кабинке, то, значит, порог доступа к ее телу низок. Только заплати немного денег, и вперед…

7

Но эти мысли, которые терзали, рвали меня на куски, были прежде, до того, как Мелисса ушла. А теперь, после того как она бросила меня, стоит ночи пролить свой звездно-лунный свет, как я вскакиваю и бегу искать ее в поглотившей бездне, в темноте. Я, наверное, действую как лунатик, потому что сам не знаю, зачем и куда двигаюсь. Я просто брожу по городу.

Порой, когда девочка-зазывала протягивает мне рекламу очередного стриптиз-клуба, например «Бессонница» или «Луняшка», я тут же иду по указанному адресу, держа в уме, что первый раз увидел Мелиссу в подобном заведении. Я спускаюсь за ней в неведомые подвалы, затаив дыхание, как Орфей спускался к Эвридике.

Там я сижу за столиком и вглядываюсь в полуобнаженные тела девиц, пытаясь поймать знакомый образ, жест, уловить черты ее лица в других лицах. Я всматриваюсь в бесконечных красных шапочек, Белоснежек, ведьм, гномиков, троллей, снежных королев и еще черт знает кого.

Я не танцую, я просто смотрю на отплясывающих у пилона — у этой оси-указки моего теперешнего мира — учительниц, медсестер, девочек-нимфоманок в школьной форме. Иногда я засовываю деньги им в трусы, чтобы сравнить их кожу с бархатной кожей Мелиссы, температуру их ледяных тел с ее теплом. С таким же успехом я мог бы гоняться за призраками в подворотнях. Впрочем, иногда я пытаюсь поймать не мельтешение лиц, а лунные блики, зайчики цветомузыки, гуляющие по полу и столику.

Я думаю, что Мелисса тоже была школьницей в фартуке и даже успела какое-то время на практике поработать учительницей в школе. А как она заботилась обо мне, как лечила, когда я заболел! А как обжигала меня холодом, как язвила, когда хотела задеть.