Апокалипсис в шляпе, заместо кролика. Ковчег

Игорь Сотников, 2021

Заключительная часть многологии, где будет сделана попытка осмыслить и дать уточняющий ответ на то, что же всё-таки это было. А в частности, все мы плывём по течению к своему причалу. Содержит нецензурную брань.

Глава 5

Отчасти проведённая в динамике, со своими мысленными поворотами в неосмысленную сторону и связанными с ними поворотами судьбы.

Программист ещё раз окинул взглядом впереди лежащее офисное пространство, наполненное людьми и офисной мебелью, и не стал спешить делать шаг вперёд. А он посчитал, что будет более разумным что ли, постоять на месте и подождать, когда всё вокруг успокоится и тогда можно будет без ненужного никому трения и притискивания себя сквозь эту людскую массу людей, пройти туда, куда ему было нужно. И хотя за этим всем ожиданием теряется время и есть вероятность того, что за это же время может мало ли что произойди, программист, ещё некоторое время назад проявляющий такое рвение в своей спешке, тем не менее, пошёл на такой без инициативный шаг.

А вот что его вынудило к этому шагу, а это именно так и тут его расчётливость совершенно не причём, как бы он эту причину не хотел выдать за основную, то это был его более чем отшельнический образ жизни, где он общался с людьми только через социальные сети, а в друзьях у него и никого нет, если посмотреть на его контакты в телефоне, где записано всего-то несколько телефонов (а это всё издержки его профессии, в которой он к тому же большой специалист). И все эти телефоны, записанные в его телефонной книжке, ещё не факт, что принадлежат реальным людям, так до удивления замысловато именуются все эти контакты.

Вот, к примеру, как понимать следующее имя, записанное у него в контактах: «Ленка-пенка». Что, собственно, это может значить? А? И если с начальным прописным именем, указанном в этом контакте, отчасти есть ясность, — некоторые представительницы прекрасной части человечества, носят это знаковое имя, — то вот это дополнение через тире «пенка», всё понимание об этой Ленке перечёркивает. Склоняя и перенаправляя наше разумение в сторону пресловутых пивных баров, где полно предложений, настоянных на разных сортах пены. При этом многое в программисте говорит о том, что он не большой ходок по такого рода заведениям, и значит, эта знаковая приставка «пенка», имеет некое другое значение. А вот какое, то это тайна за семью печатями.

Но ладно с этим именем, которое, может быть, по чистой случайности, а может быть, для того, чтобы придать веса его записной книжке, оказалось здесь, то вот как быть с другими контактами из его книжки, чьи имена уж точно ничего не имеют общего с реальной действительностью. Вот скажите, вы где-нибудь в жизни и притом реальной, а не виртуальной, встречали какого-то там Мегадрона, Гигабайта или Габота? Пожалуй, нет. А вот все эти и не пойми кто, люди или нелюди, есть в списке контактов программиста.

Ну а то, что он может, исходя своей повёрнутости на микропроцессорах, алгоритмах и программах, где в ходу как раз вот такие условные обозначения жизни, — от байта, самой элементарной, одноклеточной единицы жизни, на подобие амёбы, до тяжеловесных структур со своими приставками мега или гиг, — так заклеймить какого-нибудь доброго человека из среды своих знакомых, то в это несколько с трудом верится, учитывая не озлобленность на мир программиста. Тогда как за этим его отшельническим образом жизни стоял его осознанный выбор этой своей профессии, и никак не его разочарование в жизни. Где он в своё беззаботное время, до своей сердечной бесчувственности обжёгся на отношениях с каким-нибудь сердечно его волнующим человеком и, перестав верить больше людям и в доброту, решил раскрыть людям лицо на свою истинную, расчётливую сущность.

Правда в его списке контактов не обошлось без своих исключений, — их было два, — и это наводит на мысли о не полной зацикленности на себе и своей работе программиста, у которого, всего вероятней, есть человеческое имя, и он ещё полностью не потерян для мира реальной жизни.

Так первое исключение из общих правил, зафиксированных в его записной книжке, — Иван Павлович, — совершенно ни о чём не говорило человеку со стороны, заглянувшему ему в контакты: кто таков этот Иван Павлович, чем он так замечателен и интересен, что был выбран из такого огромного количества людей и был записан в контакты программистом, совершенно не представляется возможным выяснить. А вот второе исключение из правил, ещё больше вызывало вопросов, хотя бы потому, что этот контакт был обозначен знаком вопроса — «?». И само собой, этот знак вопроса, любого бы человека, кто наткнулся на этот контакт, озадачил и заставил бы для начала задаться вопросом: «И что всё это значит?». Потом же, не получив ответа на этот свой вопрос от программиста, человека для себя не знакомого и со стороны, любознатель, озадаченный этим вопросом в квадрате, задался бы следующим по своей логической цепочке вопросом: И кто интересно, скрывается под этим вопросительным вопросом?

А как только и этот вопрос будет задан, то в ход пойдут свои домыслы и фантазии насчёт того человека, кто так был вопросительно зашифрован в контактах телефона программиста. — Это не иначе тот человек, кто для него есть большая загадка. — Пустится мысль этих людей в свои домыслы. — И она, — а кто же ещё, — для него, определённо знаковая фигура. Но вот какая, то он этого пока не понял, и он, таким образом, оберегает её и себя от сглаза. — Вместе с этим объяснением этого вопросительного знака, в котором все вдруг почему-то увидели его тональность в сторону вопрошения, другими словами, склонность программиста к компромиссам (тот ещё мямля), всем представилась та, кто могла бы прятаться за этим знаком вопроса.

Ну а всякая загадка или загадочная личность, всегда представляется в особенном, фантастическом виде. А всё потому, что ей, этой загадочной личности, есть что скрывать, а на это указывает вся эта её скрытность под тем же знаком вопроса. И скрывает эта загадочная личность, как правило, какую-нибудь тайну — либо касающуюся только неё, либо имеющую глобальную значимость для общества, а может и всего человечества. Ну а так как люди здесь всё больше обыденного склада ума, да и программист, как всем думается, птица не столь уж высокого полёта, хоть и допущен на столь высокие этажи здания корпорации, то скрываемая этой загадочной личностью тайна, имеет отношение только к ней.

А уж из этого можно сделать вывод, и он был сделан этими домысливающими людьми, что эта молодая особа привлекательной наружности (всё это не обсуждается, а есть непреложный факт всякого бодрствующего и природного ума, который всегда стремится к красоте), обладает столь прекрасными физическими и душевными качествами, что всякому будет за счастье познакомиться с ней. И вот по этой самой причине, этот программист, явно неуверенный в собственных силах (потому что он мямля), — а её телефон он случайно как-то узнал, — так закодировал её номер телефона.

И с этим программистом во всём вот такая загадка, неясность, и объяснение такой его нерешительности в действиях, отчего он и остался стоять на месте, и стал и не пойми чего выжидать. И как совсем вскоре выяснилось, то эта выбранная тактика бездействия программистом, оказалась верной — свободная площадка перед дверьми, в которые вошёл сюда программист, сейчас превратилась в арену представления. Где главным лицом этого, хотелось бы думать, что импровизированного представления, выступала глава этого отделения, Леонелла Лисс.

И хотя быть в центре всеобщего внимания, по крайне мере на этом этаже, для неё было непреложным правом, но вот только совсем не в том качестве, в котором она вдруг, опять же хочется верить в то, что она это делала не по собственной инициативе, здесь сейчас перед всеми представилась.

А Леонелла Лисс, никто и не знает, что на неё вдруг нашло, правда, на этот счёт у каждого невольного свидетеля происходящего здесь, на площадке перед входом в рабочее пространство офиса со своими столами, имелись свои соображения, вышла в центр этой площадки и тут такое устроила в своём полу шпагате, на который она вывернулась, что только люди с крепкими нервами и без предрассудков на свой и чужой счёт, посмели увидеть на ней то, отчего они по своей нерасторопности не смогли отвести взгляда.

И даже сам программист, при виде той раскорячки, в которую извернулась и пала при своём падении на все четыре кости Леонелла Лисс, забылся о всяких правилах приличия и во все глаза пялился, а не как обычно каждый человек смотрит на тот же предмет своего обожания (это к слову пришлось сказать и было ближе к объекту его лицезрения), на Леонеллу, выставившуюся всю себя во всей своей внешней и за покрывалами тайн красе.

Ну а когда на глаза людям, в общем-то, самым простым, без особых эксклюзивных поветрий в голове, — они предпочитают отдых там, куда все едут и себя впечатляют среднестатистическими удовольствиями, — попадается чуть ли шедевр (в нашем случае, скорей всего, конформизма), то они застывают в одном, полном восхищения положении перед этой шедевральной экспозицией. И возникшая в этот момент глубокая тишина, стала следствием невозможности отвести глаз всех людей вокруг от того, что всем представила на обозрение Леонелла.

И теперь все люди вокруг стояли с открытыми ртами и глубокомысленно пытались сообразить, что всё это могло бы значить. И только редкие единицы из всей этой массы зевак, не впали в это общее заблуждение мыслей и своего рода заворожённость увиденным, — а это был программист и ещё пару людей им тотчас замеченных, — и они не поддались общему мейнстриму мыслей, — ну и даёт наша Леонелла! — а они направили своё внимание в сторону от неё.

И если насчёт тех замеченных программистом людей, прямо не скажешь, что они задумали и на что от Леонеллы отвлеклись, то вот программист всё своё внимание перевёл как раз на этих двух людей, которые хоть и со всем вниманием смотрели на Леонеллу, но как понялось программисту, то они что-то на её счёт задумали.

Так тот высокий курьер, с кем программист пересёкся ещё в лифте и он своей униформой ярко выделялся среди этой массы людей, однообразно одетых в одну серость и не живость, как приметилось программисту ещё до падения Леонеллы на этом открытом пятачке, что-то такое на её счёт задумал и о чём он с наклоном головы сообщил той самой Анюте, ставшей прототипом его модели «спутницы». И именно эта их связка показалась совсем не случайной для программиста, который только на мгновение выпустил их своего внимания, отвлекшись на постороннюю мысль, как тут с Леонеллой и происходит всё это представление, приведшее её к столь запоминающемуся для всех падению.

— Теперь для всех женщин отменят ношение юбок и заставят надеть брюки. — Это первое, что пришло в голову одной даме при виде распластавшейся на полу Леонеллы, близко знакомой с одной строгой дамой, кто прописывает все эти корпоративные правила и стандарты одежды для сотрудников компании, в которых они обязаны появляться на рабочем месте.

Что же касается программиста, то, когда Леонелла оказалась в столь незавидном для себя положении, на расстоянии крайней близости к полу своего вытянувшегося вдоль горизонта тела, то он зафиксировал всё своё внимание на Анюте и ждал от неё движений в сторону Леонеллы. А то, что они сейчас последуют, то в этом программист сегодня почему-то не сомневался, не раз будучи свидетелем придирчивого отношения со стороны Леонеллы к Анюте.

— Взрыв — это одномоментная объективизация субъективных выводов, в следствии перенапряжения сил сублимирующего объекта. — Ещё тогда, стоя у окна, программист уже предчувствовал, что когда-нибудь Леонелла доведёт до своего логического конца своё уж очень язвительное отношение к Анюте. Что уж поделать, бывает и притом очень часто так, что на своём жизненном пути встречаются сперва совершенно незнакомые люди, которым бы надо поладить между собой, ведь им в дальнейшем работать вместе, но они вместо всего этого, как-то сразу же, и не пойми почему, не находят общего языка и не сходятся взглядами на это своё будущее совместное провождение времени на работе. И почему так получается, никто так и не может понять, а объяснения видных знатоков психологии, что всему причиной служит различие полюсов их внутренней энергии, всем кажутся слишком заумными и ничего всё равно не объясняющими.

И эта Анюта, может потому и приглянулась программисту, что он не воочию, а подспудно увидел в ней потенциал противостоять оказываемому на неё давлению Леонеллы, и не ломаться, пытаясь преодолеть все эти служебного и бытового характера препятствия на своём пути, несмотря на то, что природа на её счёт так не слишком позаботилась.

И скорей эта природная данность Анюты собой оттягивала все имеющиеся у неё в наличие силы, чем укрепляла её дух в отстаивании своего я. Что было замечено не только программистом и Леонеллой, пытающейся сломить эту строптивую Анюту, в которой она подспудно видела полную противоположность себе и отрицание всего того, на чём базировались её ценности, успешного и красивого человека, — всякий не красавец-человек знает, насколько глубока пропасть различий в менталитетах между ним и человеком из другой, красивой породы людей, — а по всей программиста сейчас видимости, то и тот курьер из доставки пиццы, всё это в ней заметил, и оттого обратил на неё своё знаковое внимание. Что замечается и программистом, для которого этот курьер становится всё больше и больше интересным.

— Если он курьер, то я… — не стал заканчивать эту фразу программист, отлично и так зная её окончание, когда он увидел, как курьер здесь себя ведёт — а сейчас он нашёл подход к этой до невозможности неприступной Анюте, которая всё также оставаясь ершистой, тем не менее, с податливостью пушного зверька смотрела на этого курьера.

— Да кто он, чёрт возьми, такой? — вопросил себя программист. — И что ему тут надо? — А вот на этот свой вопрос, программист частично получил ответ, когда увидел, к чему привели слова сказанные курьером Анюте. Которая в один момент наполнилась решительностью в лице и ершистостью во взгляде на Леонеллу, — из-за чего программист даже всякую тревожную чертовщину об Анюте подумал, — к которой она вдруг устремилась после того, как её рука была отпущена этим курьером, умудрившимся как-то её взять в свои руки. Что тоже было крайне удивительно для Анюты, никогда не позволяющей такой бесцеремонности по отношению к себе со стороны.

Но всё это померкло перед тем, что случилось дальше с Леонеллой, и оттого всему этому затруднению мыслей насчёт курьера, не было придано никакого значения программистом, который не сводил своего взгляда с Анюты, которая в одно мгновение, когда Леонелла вдруг споткнувшись на своих каблуках упала, на месте замерла, как будто она наткнулась на незримую стену и, теперь потерявшись в себе, стояла и, не сводя своего взгляда с Леонеллы, не знала, что дальше делать.

И тут программист, сам не зная почему, вдруг захотел посмотреть на экран своего локатора. Для чего он одними руками, без сопровождающего их взгляда глаз, лезет в карман пиджака, и таким же манером вынимает это своё технически сложное устройство. Которое им включается, и только тогда программист, покосившись взглядом на экран локатора, смотрит на экран.

А вот что ему удалось сейчас на нём увидеть, не успело им осмыслится, а всё потому, что представление с Леонеллой, достигнув своего кульминационного апогея, подошло к своему закономерному итогу или к финалу. Правда, не к такому, на который рассчитывали некоторые из находящихся здесь зрителей, а для некоторых он вообще оказался не так предсказуем, в общем, всё вышло крайне феерично и потрясно, со своей динамичностью, что только одна Леонелла и осталась недовольна этим, ошеломивших всех, в том числе и её, финалом.

Где на этот раз на первый план действий и на свою, возможно, первую роль в жизни и сейчас здесь, выскочил всё это время находящийся в тени входных дверей второй курьер, меньшего роста, чем его высокий напарник, — да и его мешковатый вид, не сильно способствовал его значимости в глазах встреченных им людей. Где он и не поймёшь вот так сразу из каких-таких соображений, — может он решил как-то помочь Леонелле, а может воспользоваться этим пикантным состоянием всё той же Леонеллы и дать ей самым своим мягким местом опереться на него, — вдруг бросился всем собой под эту концептуальную конструкцию, которую из себя соорудила Леонелла.

Ну а дальше возник тот самый невообразимый переполох со своим шумом и гамом, в один момент проснувшихся от своей спячки и в одно горло завопивших людей, который всегда возникает в таких эксцентричных случаях. И программисту сейчас с трудом удавалось отследить намеченные им лица, так всё вокруг завертелось в своём телодвижении.

И только тогда, когда программист заметил открывшиеся входные двери в это помещение, он решает не оставаться на месте, а идти к дверям. Где он вскоре, хоть и не без своих сложностей, — ему пришлось уворачиваться от вопящей во всё горло и машущей во все стороны руками Леонеллы, — достигает дверей и выходит в них. Выйдя за которые, он останавливается, и видит вдали, остановившихся у лифта тех самых курьеров. Где они опять, как и в прошлый памятливый раз, оказываются не одни в ожидании прибытия лифта. И вместе с ними лифт ждёт представительница женского пола, но совсем не такая, какая в своё время и ранее, оказалась с ними в лифте.

И вот когда лифт прибывает и открывает свои створки дверей, в которые в первую очередь входит эта представительница женского пола, даже со спины её видно, что самых серьёзных обстоятельств и отношений на свой счёт, затем в лифт заходит курьер низкого роста, и следующим должен был бы быть его высокий напарник, но тут вдруг этот высокий курьер изменяет своё решение отбыть на этом лифте, и остаётся здесь, на этаже. И как понимается программистом, на кого сейчас так внимательно смотрит этот курьер, то причиной его остановки стал именно он. А такая самодеятельность на себя взглядов со стороны этого курьера, не может не взволновать программиста, и не могущего для себя объяснить мотивировку поступков этого курьера.

А этот курьер, между тем, вот уже тута, и, в упор смотря на программиста, обращается к нему. — Мне показалось или как, но я вам нужен.

— Пожалуй, нужен. — Сам не зная почему, так податливо ответил программист, явно находясь под воздействием обаятельной энергетики курьера.

— Тогда извольте объяснить, с чем связана эта необходимость во мне? — с долей самонадеянности, вопрошает курьер. И программист опять поддался его обаянию. — Мне нужно отыскать девушку. — Говорит программист. Чем вызывает понимающую всех этих ботаников улыбку на лице курьера, явно человека опытного в этих вопросах, а всё потому, что он целыми днями не корпит над своей учёностью за рабочим столом, а двигается и общается. И со всем этим пониманием большого занудства на свой и женский счёт программиста, всё-таки решившего одуматься, курьер ему заявляет. — Это дело похвальное. И я не прочь вам в этом деле помочь. Только вначале объясните вашу проблему и целевые предпочтения.

А вот здесь программист сумел спохватиться и не брякнуть первому встречному, что он ищет кибернетическую девушку. А программист вовремя собрался на том своём соображении, которое ему вдруг, как какое-то откровение, пришло в голову при виде всего представшего ему сумбура в головах и движениях офисных работников, когда они кинулись спасать Леонеллу от посягательств мелкого курьера, и предложил курьеру пройти с собой в кабинет, где он ему всё объяснит.

— Она очень необыкновенная, — сказал программист, — а, впрочем, этого в двух словах не объяснить. Так что давайте пройдёмте со мной в мой кабинет, где я вас и в виду в курс моего дела. — На чём и порешили, выдвинувшись по одному, только программисту известному маршруту.

— Мне нужен тот, кто будет одновременно со стороны и в тоже время рядом со мной. И это позволит мне проводить в тёмную тестовые испытания этой моей модели на человеке. И этот курьер, самое то, чтобы стать подопытным человеком. И я посредством заявленных параметров и ожиданий от объекта моего поиска, подведу его к моей испытуемой модели и через него буду проводить и реализовывать в жизнь задуманное. — Вот к такой конструктивной для себя и своей исследовательской работы мысли пришёл программист, когда его сознание озарила догадка насчёт использования курьера. И сейчас он, воодушевлённый этой новой идеей, на время забылся и повёл этого взятого им себе в подручные курьера не тем секретным путём, который вёл его в его рабочий кабинет, а они вместе с ним вошли в те же двери, в которые они раньше уже входили и выходили.

Ну а как только программист, а сзади него и курьер оказались во всё том же офисном помещении, то только тогда программист в одно мгновение осознал, что он, кажется, не туда зашёл. Но поворачиваться было поздно, хотя этому ничего не мешало. И тогда программист решил пройтись по этому помещению, тем более, в нём и не осталось и следа от недавнего переполоха — сотрудники офиса, как только стрелка часов указала на окончание обеда, немедленно побросали все свои обеденные дела и заняли себя за своими столами работой.

Что же касается Леонеллы, которой больше всего досталось в этот неурочный час, то её нигде не было видно, и скорей всего, она скрылась в своём кабинете, чтобы там для начала отсидеться, а затем хорошенько подумать над тем, как всю эту ситуацию выправить и кого назначить виноватым за всё случившееся с ней. И если заглянуть в кабинет Леонеллы и увидеть, что она делает и как выглядит, — а выглядит она жутковато с ножницами в руках, которыми она вырезает непонятные фигурки из бумаги, — то можно прийти к выводу, что она в своей мстительности одними полотёрами не ограничится. А ей подавай кого-нибудь поосновательней.

Так что вполне понятно то, что сейчас общий зал офиса накрыла странная для этого места глубокая тишина. Где сотрудники офиса, согнувшись в плечах перед мониторами своих компьютеров, погрузились даже не в работу, а они с головой окунулись в свои мысленные воспоминания, перекручивающие раз за разом то, чему каждый из них стал свидетелем сегодня во время обеда. И теперь всё случившееся всем виделось совсем под другим углом. И то, что они сейчас видели перед собой, наводило их на весьма тревожные и тревожные мысли.

Ведь если на твоих глазах оступается твой начальник и плюхается всей своей массой на свой зад, то это почему-то не так смешно выглядит, если бы на его месте оказался ты, его подчинённый, и это событие всегда имеет за собой совсем не смешные последствия. Где всегда больше жалеть о случившемся приходится не самому упавшему начальнику, а тому, кто попался на глаза ему, будучи свидетелем этого его падения. И вот теперь служащие этого офиса, формально находящиеся в подчинении у Леонеллы Лисс, а так они все свободные личности и индивидуалисты, пытались сообразить, что каждого из них ждёт впереди и что им следует опасаться в последствии, когда Леонелла примется за разбор своих полётов.

И больше всех переживали те из служащих офиса, кого дёрнул чёрт оказаться в первых рядах на этой арене представления которое устроила Леонелла, а затем ещё и броситься её спасать от посягательств того человека в курьерской униформе, явно человека недалёкого ума и не интеллектуала, как все они. И ни у кого из этих так затревожившихся за себя людей не было никакого сомнения в том, что именно он в своей частности был отмечен Леонеллой и она теперь ему устоит сладкую жизнь.

— Раздуют из мухи слона, а нам потом расхлёбывай! — вот так рассудят самые недальновидные, скорей всего, менеджеры нижнего звена.

— И какого она распласталась на полу в такой странной композиции? — зададутся этим вопросом клерки с более глубокой и рассудительной позицией на окружающее. И тут же неожиданно потрясутся страшной для себя догадкой. — А может она это сделала специально! Чтобы выявить всех нелояльных к ней. — И теперь эти люди со столь глубокими мыслями и не знают, как им быть. Горевать или радоваться тому, что он был или не был замечен Леонеллой в первых рядах зрителей.

Ну а хуже всех себя чувствовали и соображали те офисные работники, кого чёрт так сильно дёрнул и в результате довёл до своей знаковой ручки, а именно до самой Леонеллы, которую они вырвали из ручных захватов того гада в курьерской одежде. — И этот курьер, скорей всего, и не курьер вовсе, — про себя до этого додумались эти, находящиеся на грани отчаяния люди, кто себя не удержал в рамках приличий и бросился спасать Леонеллу, — а это какой-нибудь чрезвычайно опасный тип, уже давно разыскиваемый за свои преступления перед женским полом, до которого он такой охотник. И он, используя униформу курьера, проникает в различные банковские учреждения и своим неоднозначным поведением там ставит в неловкие положения самых видных работниц банковской сферы. — От такого страшного злодейства этого помешанного на странном слове харасмент человека (такой уж у него характер), аж руки чешутся у этих невыдержанных, когда их к этому вынудят людей.

Так что программист и его спутник, высокий курьер, по причине такой всеобщей углублённости в свои досужие мысли, могли без особого опасения и внимания на себя со стороны этого офисного планктона, проследовать по помещению этого офиса в любую его точку. А если кто-то и подымал свои глаза, и вдруг видел перед собой даже не курьера, а его униформу, то он тут же опускал свою голову назад к столу, чтобы вновь не стать свидетелем чего-то такого, что его не касается. А это всё как раз вполне устраивало программиста, в чьих планах было, обстоятельно и рассудительно подойти к своему делу.

И программист, как только обнаружил, что всё так благоприятствует его делу, было хотел сунуть руку в карман пиджака, где у него лежало то самое технически сложное устройство, локатор, по которому он мог отследить и так пассивно отслеживал каждый шаг своей испытуемой модели, о чьём местонахождении он ничего уже столько времени не знал, — и это его нисколько не заботило (в его оправдание можно сказать, что он, как и всякий человек науки, вечно увлекаем и в результате чего, до крайнего предела рассеян — может и сковороду вместо шляпы надеть на голову) и не волновало, — но тут неожиданно для себя, человека столь рассеянного, сообразил, что он тут не один, а рядом с ним находится тот высокий курьер.

А вот его-то во все эти свои дела ещё не время посвящать, и программист одёргивает свою руку от кармана и решает дальше действовать по иному схематическому сценарию, который ещё, конечно, не готов, но уже получил в голове программиста свои первые наметки. — Обозначу ему в общих чертах качественные параметры искомой мной девушки. — Быстро, но при этом со своим подтекстным разумением, рассудил программист, окинув офисный зал. — Проведу его по залу, и пусть он по собственному желанию отберёт для меня несколько кандидатур. Будет интересно посмотреть, кого он, исходя моих рекомендательных запросов, выберет. И будет ли среди отобранных им кандидатур Анюта. — И судя по тому, как разгорелись глаза программиста, то ему этот вопрос чрезвычайно пришёлся по душе.

И программист ещё разок окинул взглядом офисный зал, где больших изменений со времени его первого просмотра так и не произошло, — сотрудники всё также занимали свои места и делали умный вид, что они чрезвычайно заняты и загружены работой, — после чего он искоса смотрит на высокого курьера и тихо обращается к нему.

— Здесь не будет слишком сложно отыскать? — спрашивает программист высокого курьера. А высокий курьер, известный нам, но только не программисту, кто и сам ходит без имени, и оттого не слишком интересуется чужими именами («Главное не имя, а твоё призвание, которое и должно отражено быть в знаковой приставке к имени, например, доктор наук Григорий Посвящённый, — вот так считал программист, явно имеющий претензию, если не на докторскую степень, то на кандидатскую»), под именем Илия, и виду не показывает, что он чего тревожится и опасается, находясь здесь в знаковой униформе курьера. А ведь его могут признать за сообщника того напавшего на Леонеллу курьера, и тогда…А тогда…А что тогда, никто в общем и в частности и не знает. И Илия, скорей всего, зная всю эту незавершённость мысли тех, кто его может узнать, и ведёт себя так хамовато и дерзко.

— Место, как место. Ничем не хуже и не лучше других мест. — Бросив, ничем его не удивишь, несколько снисходительный к этой действительности взгляд, в сторону офисного зала со своими столами и сотрудниками за ними, проговорил Илия. Затем на мгновение задумался и задал программисту вопрос. — Или здесь есть что-то особенное, чего я не знаю?

Программисту между тем стало слегка обидно за такое пренебрежительное отношение к этому рабочему месту этого, всего лишь курьера. У которого и такого постоянства нет, — он всё своё рабочее время проводит в переездах и на ходу, — а он тут из себя ещё тут и не пойми что строит. И он захотел уже указать курьеру на это его зазнайство, но пришедшая вслед мысль остудила его рвение справедливости. — Хотя он всякого видел и насмотрелся на своей работе и вполне возможно, что видел места и получше нашего. — Программист на этой мысли успокоился и даже нашёл в этой критичности курьера разумное для себя зерно. — Это хорошо, что он так придирчиво ко всему относится, — решил программист, — такой не соблазнится на всякую мелочь и не поддастся ложным посылам. — С этим решением программист даёт свой ответ Илии.

— Каждое место собой специфично. — Определённо заумно говорит программист. Но Илия, а для программиста всего-то курьер, даже уха не ведёт на такие, кого-другого всяко могущие покоробить заумные слова, собой подразумевающие ничтожность значения того, к кому они были обращены — типа не для средних умов всё это понимание. Но видимо Илия был не средних умов человеком, раз он не спохватился на том, чтобы выступить с претензией к программисту: «Ты, сука, на кого намекаешь?! И ты думаешь, я этого не пойму!». А он с тем же пренебрежением к действительности в лице, так уж и быть, ещё раз окидывает взглядом окружающее пространство, дабы узреть ту специфичность этого пространства, о которой тут так усиленно намекает программист, и скорей всего, ничего из сказанного программистом тут не обнаружив, обращается к нему с коротким вопросом. — И чем?

А вот ответ на этот его вопрос программиста явно не содержал в себе никакого ответа, так как программист и сам не знал ответа. Он слишком многозначительно о себе думал и думал, что курьер дальше не будет у него интересоваться. — Своей спецификой работы. — Ответил программист. И на него, на этот ответ, единственно, что можно было ответить, так это то, что и ответил Илия. — Понятно.

И после этого, да и, в общем, всякого другого понятно, всегда не очень становится понятно, как дальше продолжать закончившийся на этой доминошной «рыбе» разговор (такая аллегория). Где все аргументы в разговоре привели к этому логическому тупику и выхода из него на тех значениях имеющихся в наличии доминошек, не представлялось возможным. И единственным выходом, которым и воспользовался программист, был перевод разговора к сути того дела, ради которого они сюда прибыли.

— Значит так, — прямиком переходит к делу программист, делая уверенное в себе лицо, — для начала остановимся на трёх кандидатурах. — И на этом программист останавливается, перебитый курьером. — А не мало будет? — с нескрываемой долей насмешки вопрошает Илия. И сейчас программист имел полное право заметить этому хамоватому молодцу, что сейчас не время и место для такого рода шуток, и он сюда пришёл не для этого. Но программист не воспользовался этим своим правом вето, а он видимо уже частично уразумев ход мысли этого курьера, не поддался на эту его провокационную выходку, а с той же серьёзностью ему ответил.

— Если вы считаете, что большее количество претенденток, увеличивает шанс на удачливый в итоге выбор, то давайте увеличим число отбираемых лиц. — С застывшей маской серьёзности на лице, сказал программист. А Илия или для программиста курьер, ничего не имеет против такого увеличения для себя работы.

— Как скажите. — Без всякой живости и чувственности в голосе ответил Илия. Отчего программист, всё своё время проводящий в обществе бездушных машин, даже на мгновение усомнился в человечности этого курьера. То ли своим мистифицированием передразнивающего эту бездушность, выраженную в машинной оболочке, то ли он на самом деле до бездушности чёрствый человек, в котором нет ничего человеческого. И это с одной стороны будет полезно для его использования в планах программиста, а с другой стороны, может внести некоторые осложнения.

Но видимо плюсы в курьере перевесили все его без человеческие минусы, и программист приступает к детализации параметров искомой девушки. И здесь он не продемонстрировал какую-то особенную независимость взглядов на противоположный пол. Всё, как и у самого обычного, среднестатистического человека, с его видами и реальными, то есть реализуемыми взглядами на себя и на ту, с кем ему будет в самый раз и комфортней рядом на диване перед телевизором сидеть.

Так большая часть из приведённых им параметров искомой им девушки, — а для чего он её именно такую искал, он не объяснил, а Илия и не спрашивал, — соответствовала всему тому, что в данный исторический момент считалось эталоном природной красоты, пока что без вмешательства искусственных украшательств девушек, всегда так стремящихся к своему совершенству, что никаких нервов и сил не хватит их от этого отговорить, — хочу такие же дутые губы как у той с журнала лапуси. Так что будет интереснее послушать, что на этот счёт думают люди с фантазией и воображением, чем слушать сухую статистику цифр этого программиста, видящего человека, а тем более прекрасную его часть, в виде матрицы цифр, со своим значением.

Что, собственно, и сделал Илия, пропустив мимо своих ушей основную часть сказанного программистом, разбавив всё это своей фантазией. Где он представлял из себя знатного поставщика первых невест в разные высокородные дома Лондона и других Парижей, к которому загодя записывались на аудиенцию и дружеский приём, если ему это будет угодно, и ты ему угодишь, со всего света послы различных, в том числе и не дружественных его гражданскому единоначалию государств.

Барин Никодим и его таинственный посетитель, явно выдающийся и выдающий себя за другого человека, и непонятно кто.

— Кого там в такую рань чёрт принёс?! — закричит на своего слугу Прошку, высокородный вельможа Илия, ударившись затылком об стенку кровати от неожиданности, вызванной прозвеневшим в сенях звонком колокольчика.

А Прошка и сам знать не знает, кто может в такую рань припереться к ним, к тому же тогда, когда он ещё со вчерашнего пьян, и само собой и до сих пор так и не может уразуметь, что за такая громкая потребность в нём возникла, и где он сейчас находится. И только тогда, когда вельможа Илия, второй раз подскочил на своей барской кровати точно по второму звонку, Прошка, хоть с трудом, но догадался о месте своего сейчас пребывания — он, как ему кажется, и это вроде может оказаться истинной правдой, забрался под кровать барина Илии, и там, в пыли пола и снятых с ног тапочек Илии, без задних ног, как младенец спал.

И он бы, пожалуй, и дальше продолжил наслаждаться этим своим уединением под кроватью Илии, где вся эта пыль и даже тапочки Илии, пропахшие его ногами, ему не только не мешали, а вносили собой особый комфортный контекст в его нахождение здесь, — он, есть такое сонное дело, местами чувствовал себя барином, — если бы не этот резкий подъём его сиятельства барина Никодима (под таким величавым именем был всем и в том числе и Прошке известен Илия), который в своих впопыхах вдруг соизволил наступить не на пол, а на вытянувшиеся из под его кровати ноги Прошки (вот эта его, отчасти дерзость с замахом на местные барские установления с вытянутостью ног, и придала его сну такую аллегористическую сладость — он спал без задних ног, кентавр оборзевший). И как только барин Никодим так оступился на Прошкиных ногах, то вслед за этим получает своё развитие новая история, с подскоком до самого своего потолка Прошки, который само собой оказался самым дном барина Никодима, фигурально являющимся дном его кровати, и падением барина Никодима до тех низов пола, где сейчас пребывал в своём обстоятельстве возлежания Прошка.

И как только барин Никодим в своём полёте не совсем зрело: «Ё*-ты!», прошёлся по всем супостатам и неприятелям его, почти что стопроцентного дворянского рода, — из столбовых мы дворян, с купеческой червоточиной только со стороны зятя Афанасия Душезлобного, но зато купца первой гильдии, — и в итоге шмякнулся головой об пол, где он, получив лёгкое сотрясение, на пример высоких господ называемых новым иностранным словом «контузией», в общем, слегка оконфузившись от переизбытка внутри себя пара и энергии, которая в своей совокупности и значимости в тот же момент вышла из себя, то есть и самого Никодима в том месте, о котором не говорят в приличном обществе, но все при этом на этом месте сидят и имеют его в виду, когда о ком-то говорят, то тут-то ему на глаза и попадается этот запропастившийся Прошка. Который сидит под кроватью, уперевшись макушкой головы об дно кровати, и без всякого живого уразумления, в состоянии, ни жив, ни мёртв, смотрит на Никодима.

— Ах, вот ты куда подевался, подлец! — первое, что проскальзывает в лице Никодима, когда он так и в таком своём положении увидел этого подлеца Прошку. И сейчас бы в этого Прошку чего-нибудь, да тот же тапочек, запульнуть не мешало, за его пренебрежение установленным им, Никодимом, правилам в его барском доме, но ничего такого нет под рукой у Никодима, да и он сейчас находится не в том положении, чтобы предпринимать такие решительные действия. При этом Никодим не имеет никакого права пренебрегать данной ему от бога и его величеством властью, таскать за уши провинившихся холопов, которые не проявляют должного почтения к нему (сволочи, не снимают шапок при встрече с ним, а то, что он с них давно уже все поснимал, его как то совсем не волнует) или не усердствуют в деле увеличения его благосостояния, ну и само собой, пороть дюже приглянувшихся ему девок.

Но вот только Никодим, хоть и строгий, и быстрый на расправу с холопами, а особенно с супостатом барин, он в тоже время слишком зациклен на справедливости. И он прежде схватить холопа за его рваное ухо, должен для себя обосновать этот свой поступок, а как только он всё это должно за аргументирует в морду этому без шапки холопу, то тогда уже можно приступить и к наказанию.

И Никодим, находясь в не слишком удобном для самого себя положении, в определённо падучем, посмотрел, посмотрел на Прошку, да и для нахождения истины задал ему вопрос:

— Ты чего, подлец, там делаешь?

А Прошка, преотлично зная строгий и справедливый нрав своего барина Никодима, для которого любая твоя заминка с ответом есть твоё признание вины, — обдумывать, как меня обхитрить, ещё подлец вздумал, — не тратя ни мгновения времени на эту предательскую заминку, на одном дыхании даёт ответ. — Я для вашего удобства придерживаю кровать. — И Никодим от такой дерзости Прошки, — вон чего надумал, за дурака его принимать, — собрался было страшно разъяриться, но представшая перед Никодимом очевидность, полностью согласуется со сказанным Прошкой. И Никодим, как человек по своему тяготеющий к наукам и просвещению, всё-таки не может отвергать представившую ему очевидность. И Никодим решает сразу не наказывать Прошку за то, что ему жёстко спалось, а он даёт ему шанс исправиться перед ним.

И Никодим, проницательно посмотрев на Прошку, говорит. — Так вот почему у меня все бока болят, — воскликнул Никодим, — на пустом месте поспишь, пустым делом в теле и от звонишься. — К чему Никодим хотел добавить ещё несколько крылатых афоризмов, по окончании которых он хотел поставить свою жирную точку, запрыгнув обратно на кровать (как там, удержит его Прошка со всего размаха), но тут опять раздаётся колокольчик в дверях, и Никодим переводит всё своё внимание в сторону дверей, ведущих в гостиную, а затем через коридоры его дома Атрепьевых, в прихожую.

— Ну так что, — холодным тоном, без всякой чувственной интонации произносит свой вопрос Никодим, — мне что ли узнать, какого чёрта этот колокольчик всё звонит и звонит, а ты об этом узнать не удосужишься? — уже закричал Никодим, вынеся звуком своего голоса Прошку из под кровати, бросившегося искать и при том с кулаками, Касатку, лакея на дверях.

— Ну всё, достал он меня! — с вызывающим не только вопросы, но и дающие в некоторой степени ответы на них видом, летел Прошка по лестнице со второго этажа особняка Атрепьевых, где, как правило, но не всегда, соизволил почивать сам барин Никодим (там как никак находилась его опочивальня) и несколько неоднозначно самовыражался в словах. И, пожалуй, услышь его сейчас сам барин Никодим, то кто знает, не впал бы он в очередное заблуждение на свой и Прошкин счёт, посмевшего вот так вслух выражать недовольство своим благодетелем.

— Это как ещё понимать, Прохор Неблагодарный, ваши полные неблагодарности и бессовестности слова? — усевшись на табуретку перед поставленным в сам того заслужил положение ниц Прошкой, удостоившегося за свою дерзость такого великосветского обращения (а это указывает на то, что барин шибко на него гневается), барин Никодим пока что спрашивает и даёт Прошке возможность избежать встречи с плёткой в руках Демьяна, самого верного и усердного исполнителя его воли.

Ну а Прошка, по чьей спине уже разок плетью прошлись и тяжёлым кулаком Демьяна в лицо заехали, уже частично осознал свою дерзость и невоздержанность в своих эмоциональных высказываниях, которые и сейчас били слезами через край глаз и носа. Что всё же несколько мешало ему уразуметь, что барину Никодиму нужен членораздельный ответ, а не все эти шмыганья носом и хныканье ему прямо в ножки; хоть и не без своих приятностей.

И барин Никодим, так и не получив удовлетворяющего для себя ответа от Прошки, холодным тоном голоса обращается к Демьяну с риторическим вопросом. — А не кажется вам, Демьян Самсонович, что нам с вами не помешает согреться? — А этому Демьяну никогда на такие вопросы барина Никодима, не кажется, а он просто уверен в этом, и готов немедленно поддержать своего барина только чем может.

— Тогда мне рюмку коньяку, а вам… — на этом месте барин Никодим делает многозначительную паузу, во время которой спина Прошки как-то ещё больше начинает впадать в сутулость, чтобы значит, уменьшить площадь поверхности доступной для согревающего удара плёткой, чувствуя на себе без всякого к нему сострадания взгляд Никодима, в купе с полным жестокости взглядом Демьяна, уже потирающего руки и плётку в них.

И вот рюмка принесена и всё приготовлено для согревания душ, для чего барин Никодим ухватился крепко рукой за рюмку и приподнял её для завершающего броска, а в свою очередь Демьян, приободренный взглядом Никодима, замахнулся плёткой над спиной Прошки, ну и сам виновник всего с собой случившего и центральное можно сказать лицо, Прошка, зажмурил глаза, в ожидании пробирающего огнём до самой души запоминающегося настолько, насколько крепко сжимаются зубы от удара, приготовился к неизбежному для себя наказанию за свою небрежность использования словосочетаний.

Но как часто в такие кульминационные моменты бывает, Прошку в самый последний момент спасло то, что он так дерзко и неоднозначно самовыражался насчёт, конечно, Касатки, но не барина Никодима (хотя его в этом запросто можно было заподозрить, посмотри на его недовольное выражение лица), так тихо, что не был никем не услышан. Что, между тем, его не спасло оттого, что он, натолкнувшись мыслями на такую возможность, споткнулся на ступеньке и в тот же момент кубарем полетел по лестнице вниз. Где и встретился с ногами того самого Касатки, которого он всегда считал, ни рыбой, ни мясом, и тот всегда это подтверждал своими действиями, но при этом ему всегда так ловко получалось выкрутиться из очередной ситуации со своей нерастопностью поведения, что будь у Прошки время для размышлений, то он бы встал в тупик перед пониманием натуры Касатки, который никогда ничего не делает, а все шишки за него получает он, Прошка.

Вот и сейчас Прошка, оказавшись в такой нелепой и неловкой ситуации прямо в ногах у лакея Касатки, приподняв голову вверх и, увидев обращённый на себя изучающий взгляд Касатки, не сумел на него с такого своего сложного для понимания лакеями положения прикрикнуть, а только спросил. — Чего уставился?

— Да вот, пытаюсь понять, — как всегда, запутанно для прямого себя понимания и с каким-то неуловимым подтекстом начал самовыражаться этот Касатка с самым серьёзным видом, — что заставляет человека так спешить. — Закончил свою фразу Касатка. Отчего Прошка только сплюнул и поднявшись на ноги, уже с этого нормального для себя перед Касаткой положения спросил его. — Ты чучело, оглох что ли, и колокольчика не слышишь? — А этот Касатка прямо издевается на нравственным чувством Прошки, заявляя прямо какую-то несусветность.

— По мне колокольчик ещё не от звонился, слава богу и тому есть свидетель. — Ткнул указательный палец вверх так резко на этих своих словах Касатка, что Прошка не удержался оттого, чтобы не посмотреть вверх, куда указывал палец Касатки. Где от, конечно, кроме потолка ничего не увидел, ну а спрашивать о том, кто тот свидетель, кто даст такие знаковые показания о том, что тут Касатка утверждал, то Прошка не стал, подспудно чувствуя, что этот Касатка опять всякого тумана тут наведёт и он ничего не поймёт из им сказанного.

А тем временем со стороны входных дверей вновь прозвенел колокольчик и теперь Касатке никакого смысла не имело отпираться, что он не слышал звона колокольчика. Но как бы жёстко на него сейчас не посмотрел Прошка, этот Касатка, что за неумолимая и недосягаемая Прошке личность, даже не шелохнулся и как стоял, так и продолжил стоять. И Прошка при виде всего этого бунтарского по отношению к барину Никодиму поведения Касатки, не смог сдержаться и резко так задался вопросом. — И чего стоим? — А Касатку ничем не проймёшь, и он своим ответом прямо ошеломляет Прошку. — А чего не заходим, раз дверь открыта.

И этот ответ Касатки ставит в тупик Прошку, впавшего…Да чёрт его знает, во что он опять впал, вдруг встав на сторону Касатки, а не того, кто там с другой стороны двери стоял и с помощью колокольчика требовал ему дверь открыть. А для общего понимания такого неустойчивого на одном мнении и переходного состояния Прошки, нужно упомянуть один каверзный пунктик в уразумении всего этого холопского племени, находящегося одновременно под железной пятой и милостью барина Никодима, который и сближал между собой таких разных людей, как Прошка и Касатка. Их усердие в деле исполнения своих дворовых обязанностей не отвечало всем стандартам качества, которого от них требовал барин Никодим. А именно, они в любом деле или отданном им поручении, как эти крючкотворцы, адвокаты, обязательно выискивали какой-нибудь прорех и его использовали во всю.

Так и сейчас, Касатка, поставленный в дверях, чтобы встречать и докладывать наверх о прибывших гостях, счёл, что он в его обязанности не входит открывать дверь кому ни лень, когда она и так открыта, а значит, к нему нет никаких претензий. К тому же он на каждый звонок колокольчика отвечал: открыто.

А Прошка, видимо, всё это уразумев, и впал в заблуждение насчёт того, как ему сейчас поступить. Ведь не может он в самом деле встать на сторону барина Никодима из этических соображений — он и сам не раз был замечен в точно таких же огрехах. Но в тоже время и долг перед своей спиной, которую ждёт неминуемая встреча с плёткой Демьяна, не даёт ему никакой возможности всё оставить как есть. И Прошка приложением невероятной силы воли принимает волевое решение — он изо всех сил кричит в сторону дверей: Да кого там чёрт принёс?!

На этом моменте колокольчик замолкает и спустя совсем немного времени двери приоткрываются, и в них сперва и притом осторожно, просовывается голова человека, с первого на него взгляда видно, что он относился к плохо освещённому месту шибко брезгливо (так он морщился, вглядываясь в глубину сеней через свои круглые очки). Ну а так как первое впечатление о человеке всегда дюже важное для людей больших знатоков человеческой сущности, к коим относили себя Касатка с Прошкой (уж они то всякого пришлого сюда люду повидали), а тут на них такой чувырло в очках смотрит, то им за него всё стало ясно и у них к вошедшему вслед за своей головой человеку, с виду вроде как прилично и даже в сюртук одетому, никакого уважения не возникло.

— И эта несуразность в своём развитии, хоть и при сюртуке и шляпе, посмела всех нас тут растревожить и столкнуть лбами. Да его за это… — но дальше ничего такого себе даже в мыслях не посмели подумать Прошка с Касаткой, спиной помня о крепкой руке Демьяна. А вот позволить себе усомниться в том, что этот так себе господин, пришёл сюда по настоящему делу, которое заинтересует их барина для них, а для всех вот таких господ, вельможа и председатель некоего комитета, чьё название ими так до конца и неуразумелось, то они это себе позволили.

— Чего изволите-с? — берёт первым слово Касатка, как человек более знающий и толковый во всех этих этикетах. И тут на удивление Касатки и Прошки, вошедший господин проявляет изменившую их к нему отношение ловкость обращения с людьми любого ранга и толка.

— Принять-с. — Заговаривая им зубы, этот господин снимает шляпу и протягивает её Касатке, чтобы он значит, её поместил на вешалку. На что Касатка вначале хотел было даже возмутиться такой беспардонностью этого не представившегося господина, который может и не господин в общем, а переодетый холоп Тришка, которого уже столько времени по уезду разыскивают. И как рассказывают люди не последнего ума и знатоки вот таких загадочных историй, то этому Тришке как раз и позволяет так долго скрываться от потерявшего из-за его побега покоя барина Троекура то, что он выкрал у него господскую одежду и везде себя выдаёт за своего барина Троекура, и при этом за его счёт в гостях там пирует, а под вечер ещё остаётся при крупном достатке, который ему приносит умелость рук при игре в карты.

И если насчёт того, что этот Тришка выказывает его, барина Троекура, за умелого кутилу и игру в покер, то он за это готов не наказывать Тришку (если, конечно, он все эти добытые ловкостью рук барыши не спустит; на что малая надежда, так как Троекур себя и Тришку знает, как большого пропойцу), то вот за то, что себе там позволяет проделывать в гостях с разными незамужними барышнями этот Тришка, то за это нет ему никакого прощения.

Он, видите ли, посмел предложить руку и сердце сразу нескольким барышням из соседнего уезда, и всё это без его дельного совета и обсуждения перспектив этих браков. И теперь барин Троекур сидит дома как на иголках, боясь за дверь выглянуть, в ожидании прибытия невест для выяснения его расположения и само собой предъявления претензий к нему за его такую холодность.

Ну а попытайся он заявить в своё оправдание, что они его явно с кем-то другим перепутали, то все эти барышни-невесты, среди которых могут быть и его молодые жёны (так пронырлив этот Тришка), вначале само собой в оторопении на шаг отступят, затем внимательно приглядятся к Троекуру, чей вид как всегда слегка неприхотлив к окружающему и по своему элегантен, — он слегка примят лицом и одеждой, в которой спит не снимая, и от него ещё попахивает после вчерашнего, — и увидят в нём только одну ту самую ловкость разума, на которую они по своей не опытности и соблазнились, а теперь папенька будет их ругать за такое пренебрежение своей честью и мало ли ещё чем. Так что выхода другого у всех этих барышень теперь и нет, как только признать в этот столь ловком на обман и мистификацию своей внешности господине, своего суженого Григория Троекура.

А барин Троекур хоть и большой любитель приложиться к дамской ручке, после того как он приложится к стаканчику с хересом, тем не менее, он всё это любит делать без последствий для себя и своего сердца, которое он специально обесчувствил всем этим злоупотреблением хереса и благорасположением к себе миловидных барышень. И поэтому он на всех этих барышень смотреть мог спокойно, без нервных эмоций лишь под влиянием хереса.

Но всё это, как сейчас выяснилось, ни капельки не относится к этому ловкому господину, который так незаметно вложил рублёвую купюру внутрь своей шляпы, что Касатка, вдруг её приметив там, а затем обнаружив о многом говорящий взгляд незнакомца, сразу уразумел, насколько это достойный господин, — и сравнивать его с беглым Тришкой только дурак себе может позволить, — и что он требует для себя аудиенции у их барина не по пустяшному делу, а по самому благородному и что немало, несущему большие прибыли и доход обоим сторонам этой будущей сделки.

И Касатка к некоторому вначале непониманию Прошки, но потом он догадался, что тут что-то не так и скорей всего, всё дело в шляпе, берёт в руки шляпу от этого, сразу видно, достойного, чтобы его здесь приняли господина. И так вежливо, как от него не разу не слышал Прошка, обращается к этому близорукому насчёт Прошки господину. — Позвольте поинтересоваться, как вас представить. — С милой очевидностью подхамиляжа обращается к близорукому господину Касатка. — И по какому вы прибыли делу.

Ну а этот близорукий господин продолжает проявлять чудеса ловкости в обхождении людей его быть может недостойных. — Будьте любезны доложить вашему высокочтимому и мною многоуважаемому его сиятельству Никодиму Ефстафьевичу, что его просит оказать великую честь принять, коллеж…Прошу прощение. Коллегиального асесс…Прошу прощение. Астора. Господин Чи… сэр Чимберлен. — Отшаркался ногами об пол, а словами и не пойми перед кем этот достойнейший господин, как оказывается не из местных господ и вообще не такого склада ума, как у сегодняшних, поднаторевших в хамстве и наглости людей. Вон как вежливо излагается и если делается ошибку или спотыкается на слове, то обязательно с вежливым выражением лица просит прощения.

А вот наш человек, современного склада ума, из этих, как его там? А! Прогрессивных, с левыми мыслями людей. Так он такими непонятливыми и самому словами излагает свои дикие мысли, что его не понять самое первое дело. Но этого никто из этих прогрессивных людей не смеет и в шутку в лице выразить, опасаясь не только за то, что прослывёт человеком не передовых идей и вообще ретроградом, а он плюс ко всему имеет большие шансы получить в зубы за такую свою недалёкость от этого выразителя современных идей, кто и сам себя с трудом вслух понимает. Но он человек высоких мыслей и со светлым лицом, и значит, его должны все слушать.

— А что касается самого дела, — добавляет этот наисложнейшей конструкции для понимания Касатки и Прошки господин, — то оно носит деликатнейшего свойства характер. — И на этом месте этот наиделикатнейший господин, так многозначительно моргает левым глазом, что Касатке всё становится понятно за этого господина и за его серьёзнейшее дело, о которых кому попади не рассказывают. И Касатка, почувствовав к этому господину Чимберлену искреннюю симпатию, уже было собрался, пойти и доложить о нём его сиятельству для одних господ, его высокоблагородию для другого рода особ, а для них, и то только на глазах, барин Никодим, у которого, как оказывается, такое мудрёное отчество, но тут он вдруг замешкался, уразумев, что не совсем понял, как всё-таки представлять этого наивосхитительнейшего господина.

А вот на эмоциях и чувствах он никогда не посмеет это сделать, небезосновательно боясь быть заподозренным барином Никодимом в нелояльности к своему сиятельству. За что, а именно за это подозрение, его, Касатку, немедленнейшим образом снесут с ног кулаком Демьяна, затем пройдутся по нему не раз ногами Демьяна и ещё кого-то, кого из лежачего положения Касатка так и не увидит. После чего в нём перетрясут всё что можно и по-тихому переместят всё содержимое карманов в свои. И напоследок определят в холодную, чтобы он там на досуге и притом без всякой одежды, чтобы одежда не сковывала его ход мыслей, подумал о том, чего стоит быть неблагодарным Никодиму Ефстафьевичу, его сиятельному барину.

И Касатка было собрался предупредить все эти возможные последствия своей необдуманности и переспросить этого столь его взволновавшего господина о том, кто он на самом деле есть, как этот подлец Прошка, явно обладающий более расторопным, а не как у Касатки обстоятельным умом, в один момент перебивает Касатку: «Один момент, доложу о вас. Ведь я для того и спустился», и уносится вверх по лестнице.

Ну а как только Прошка не только опередил Касатку, но и дал понять этому добивающемуся приёма господину, что он не на ту лошадку делает ставки и что надо впредь быть более осмотрительным с теми, кому поручаешь столь деликатного свойства дела, то у этого господин Чимберлена пропал весь интерес к Касатке, что сказалось на его выражении лица, которое стало до зевоты скучным и унылым.

Ну а Касатка не такой дурак, чтобы не понимать, какую он совершил ошибку и он с достоинством принял этот удар судьбы, крепко сжимая в руке рублёвую ассигнацию, с которой он не собирался ни под каким видом расставаться, а чтобы этот господин не решил потребовать от него возврата за зря утраченные средства (да с какой это стати, когда он, Касатка, принял из его рук шляпу и повесил её на крючок вешалки), рукой указал на стул и предложил на нём обождать своего порученца.

Господин таких редких качеств, но сложной идентификацией личности и представления в приличном обществе, сэр Чимберлен, с долей подозрения во взгляде, что можно было списать на фокусировку его очков, посмотрел на Касатку и тихо спросил его. — А как вы считаете, ему можно доверять? — А вот этот вопрос этого, как оказывается, столь многосложного господина, теперь уже точно и не уверишься, что сэра Чимберлена, а вот за какого-нибудь графа Калиостро, алхимика и продавца разных фокусов, он вполне может сойти, понятно, что в своей фигуральной плоскости, не так то прост показался Касатке. И Касатка в момент уловил по этому прищуру в глазах этого господина Некто, что от правильности его ответа этому господину будет зависеть та сумма вспоможения, которая немедленно перекочует в его руки.

И Касатка сумел-таки с ориентироваться в этом очень непростом для себя деле, несущим ему с одной стороны обогащение, а с другой сложности отношений с барином Никодимом.

— А разве в нашем веке кому-то можно доверять. — Придвинувшись к этому сложному и одновременно простому господину настолько, насколько этого позволяют правила сословной идентичности, тихо проговорил Касатка. На что этот господин с масляными глазами и скорей всего, для себя хороший, с укоризненной улыбкой спрашивает Касатку. — Вы ведь прекрасно поняли мой вопрос. На сколько? — всё же уточнил господин Чимберлен свой вопрос. А Касатка, в руке почувствовал хрустящие и так им любимые ассигнации, несколько потерялся в счастье и, позабыв о возможности торга и добавки, раскрыл все свои карты (это уже спустя время он, очухавшись, принялся себя корить за эту поспешность).

— На столько вам будет не жалко потратиться. Но не более того. — Вот так с горяча сболтнул Касатка свою самую глубокую мысль. — И ответ со стороны этого интересного господина следует незамедлительно.

— Премного благодарен. — Говорит он, а Касатка уже ничего и поделать не может, так как сверху послышались шаги, как можно понимать, всё того же Прошки, который озвучил пожелание барина: велели звать.

— Так что скажите? — вдруг все эти весьма замысловатые мысли Илии перебивает программист. И Илии приходится, надеемся, что на время, оставить все эти мысли о появлении этого странного господина у барина Никодима. За которого становится немного боязно, зная, насколько непредсказуем, ловок и не жалеет денег для достижения своих неких, но ясно что полных паскудства целей, этот, явно выдающий себя за другого господина, сэр Чимберлен.

— Вы про что? — не сразу поняв, чего от него хочет программист, выразил вопросительное недоумение Илия, ещё находясь в образе барина Никодима. Где он сбивал причёску на голове, готовясь к встрече с тем таинственным сэром Чимберленом, который с каждым шагом по лестнице приближается к нему и, судя по его хитрому выражению лица, которое никто не может сейчас видеть, кроме почему-то Илии, приготовил для него весьма и весьма лестное предложение. И это предложение не так-то просто, а оно под собой имеет второе, а может и третье дно. И если ты его со всей точностью не уразумеешь, то сам в итоге попадёшься в расставленную ловушку, которое несёт в себе это предложение.

А между тем программист явно удивлённый такой увлечённостью курьера (Илии), тоже выразил на лице недоумение и сказал, что всё о том же.

— А! А-то я подумал, что у вас по ходу действия возникли новые предложения. — Уже со свойственной себе хамоватостью заявил Илия, и переведя свой взгляд в сторону зала, принялся делать свои первые поверхностные оценки местного контингента, который придётся больше по душе программисту, чем будет ему доступен в сугубо личном плане, если, конечно, этот программист ничего опять не утаил от него. Илия с этими мыслями покосился на своего нового знакомого и ещё раз убедился, что он в этих стенах не может обладать какой-нибудь существенной, реальной властью, а вот там, за столом, на котором стоит компьютер, то это скорей всего его профиль. Правда, почему он здесь себя так относительно свободно чувствует и ещё выказывает претензии на большее, то это ещё находится под вопросом.

— Но он точно не сынок босса этого заведения. — Подытожил свои мысли Илия и вернулся к своему наблюдению. — Что ж, пройдём. — Сказал Илия и выдвинулся вперёд, по одной из дорог, рассекающих собой это скопление столов, с сотрудниками за ними.

И вот сейчас, казалось бы, иди да смотри во все глаза на встречных и на поперечных встреченных тобой людей, и соответственно чему-то там даже и не важно, делай свои выводы, но Илия вдруг обнаружил, что всё не может собраться с мыслями и у него прямо в голове и перед собой стоит некое дежавю. И это не то, всем известное дежавю, со своими характеристиками, а это такое дежавю, где в настоящем перемешались не просто события не слишком отдалённо по времени друг от друга стоящие, а вот что интересно, так это то, что здесь переплелись и по частям вкрапились в эту реальность события такого далёкого былого, что Илия даже и не знает, принимать эти вкрапления за мысленную выдумку, настоянную на исторических фактах, или это опять игра его воображения.

В общем, если в двух словах, то события из одного из далёких прошлых, или вернее, отдельные персонажи, олицетворяющие это прошлое, раз за разом пересекались у Илии на его пути. А один из них оказался столь настырным, напористым и прилипчивым, что ни на шаг не отставал и не отпускал от себя Илию. А Илия, несмотря на свой достаточно жёсткий характер, и ничего поделать не мог, настолько силён был этот персонаж из чьего-то прошлого, а может из его наваждения. И тогда в принципе становится понятно и объяснимо, отчего этот приставший к нему, как банный лист тип, так крепко взял в свои тиски Илии.

Так Илия вдруг, в один момент увидел, — это когда он, наконец-то, за одним из столов, наткнулся на весьма достойный объект внимания, который вполне мог бы быть записан в список претенденток, — что рядом с ним идёт не только этот программист, а какой-то мужичок с ноготок, но при этом важный, преважный. А важности этому мужичку с ноготок придавал не по нынешним временам надетый на нём сюртук, ясно что из аглицкой ткани (откуда Илия это узнал, он ума приложить не мог), и висящая на жилетке золотая цепочка от карманных часов, которые были припрятаны в одном из кармашков на этой жилетке.

Ну и плюс ко всему этому деловому и по купечески оценочному ансамблю, крепкий такой, до основания взгляд на окружающий мир, говорящий всем вокруг, что ты меня, братец, уж точно не проведёшь, а вот я тебя, обязательно обойду в любом деле.

Илия с некоторым недоумением посмотрел на этого купца по жизни, стоящего, как и должно деловому человеку, крепко на обеих своих ногах, засунув руки в карманы брюк и с прищуром делающим оценочный осмотр первой выбранной Илией претендентки, и хотел было поинтересоваться у этого Кузьмы Кузьмича, а как-то иначе, почему-то Илии решилось, его и не могут звать, а ты, собственно, кто такой и откуда тут взялся. Но скорей всего, ответ на этот вопрос Илии был очевиден не только для Кузьмы Кузьмича, но и для самого Илии.

— Мы-с, Кузьмины, потомственные собственники и можно сказать аристократы по всякому торговому делу. Берём, так сказать, в свои руки то, что плохо лежит, но не плохо смотрится. Затем доводим до своего ума или до качества, и со своей наценкой продаём людям в такой красоте нуждающимся, но по своей слепоте и лени не видящих того, что перед их глазами лежит и находится. — С той важностью, какая всегда смотрит на всех с высоты своего уставного капитала у людей, имеющих деловую хватку, заявит Кузьма Кузьмич, несколько удивлённо посмотрев на Илию. После чего бросит взгляд на ту привлекательную барышню за столом, которая уж одно загляденье как стучит по клавишам клавиатуры своими длинными ноготками и добавит. — А разве вы не этим мотивировались, когда нас к этому торговому делу привлекали?

— Нет и ещё раз нет! — Илия хотел было немедленно возразить этому несносному Кузьме Кузьмичу, столь много себе позволяющего на его и чужой счёт, но почему-то у Илии вырвалось другого рода возражение. — Ну вы, Кузьма Кузьмич, опять в своём репертуаре. Не можете вы без того, чтобы не обострить обстановку.

— Да-с, я такой-с. — Важно заявит Кузьма Кузьмич, видно, что польщённый этим замечанием Илии. После чего он вновь переведёт свой взгляд на барышню с ноготками и уже по-деловому скажет. — Может быть уже приступим-с к нашему делу? — И не успевает Илия дать согласие Кузьме Кузьмичу, как он уже приступил.

Так Кузьма Кузьмич с хитрецой во взгляде кивнул в сторону программиста и совсем тихо, чтобы эти его слова мог услышать только Илия, сказал. — 90-60-90 в его фантазиях и на его словах, а в жизни как повезёт. — С чем Илия не мог не согласиться. Не по собственному опыту зная все эти запросы людей, ищущих для себя счастье в эталонах красоты, спущенных на них с экранов телевизоров, а в итоге находящих его у себя под самым боком. При этом Илию несколько покоробило такое дерзкое поведение Кузьмы Кузьмича, которого, можно сказать, к этому делу привлекли не за просто так, и он, скорей всего, имеет от этого дела для себя некую выгоду, о которой Илия пока что ничего толком не знает, и поэтому Кузьме Кузьмичу не помешало бы быть воздержанней на язык и на свои высказывания.

Правда Илия, и непонятно откуда подозревает, что Кузьма Кузьмич плюс ко всему своему невоздержанному поведению, также ещё и крайне возмутительный и склочный тип. И стоит только ему указать на его неподобающее поведение, то Кузьма Кузьмич вообще не будет сдерживаться и начнёт благим матом отстаивать свою точку зрения на всех и вся.

— Ах вот вы значит как! — закипит Кузьма Кузьмич с полуслова. — Ни в шиш не ставите моё слово! Тогда как без меня и моего собственного, подкреплённого не только капиталами, но и накопленным опытом слова, вы и с места не сдвинетесь в этом весьма сложном по причине своей деликатности деле. И я вам немедля покажу, насколько вы ничтожны и ни на что не способны. — И с этими угрозами и с непонятными пока намерениями, Кузьма Кузьмич бросится к этой самой барышне с ноготками. Ну а дальше произойдёт всякая неуклюжая пакость со стороны Кузьмы Кузьмича, который из-за своего ничтожного роста сможет дотянуться только до самых близких к полу предметов интерьера этой барышни. А это барышня дама дюже гордая, высокая и главное пугливая, как подскочит со своего места, и само собой под собой оставит самого Кузьму Кузьмича и всю свою одежду, что ниже той её ватер линии, куда смотреть только самым надёжным и близким людям разрешается (она окажется в руках Кузьмы Кузьмича и оттого его состояние окажется столь неустойчивым).

И Илия, до своей очевидности подозревая, что Кузьма Кузьмич так себя поведёт, если он ему правду-матку в лицо скажет, выбирает окружной путь и с долей ехидцы интересуется у Кузьмы Кузьмича о его личных предпочтениях в делах выбора для себя второй половины. На что Кузьма Кузьмич так прелюбопытно усмехнулся, искоса посмотрев на Илию и заодно на ту барышню с ноготками, за которую он, конечно, и ломаного гроша не дал бы (ему нужна крепкая и заботливая о нём хозяйка, на которую можно свесить все домашние заботы, а этот сухостой, да ещё с такими когтями, только к требовательности имеет интерес). После чего он для виду задумался над этим весьма щекотливым вопросом и начал типа думать.

И этот вопрос щекотлив не потому, что ему было смешно себя видеть в качестве человека, стремящегося к браку, а потому, что он как бы это сказать поделикатней, в общем, уже леток с десяток как обзавёлся второй половиной. И она, его супружница, Элеонора Бесовна, что за стерва, полностью обманула в его надеждах на свой счёт. И вместо того, чтобы всю себя посвящать ему, главе семьи и благодетелю, Элеонора Бесовна, чьё имя и отчество изначально посеяли в Кузьме Кузьмиче зёрна сомнения в верности своего шага, ведущего к браку, — но шибко заманчивы обещания на приданное были со стороны её папаши, чёрта лысого, вот он и соблазнился, — эта настоящая бестия Элеонора Бесовна, не то чтобы всё своё время не посвящает ему, а она не в том качестве его посвящает, выжимая из него все соки и содержимое карманов.

И, пожалуй, узнай потенциальные заказчики услуг Кузьмы Кузьмича, слывущего большим докой практически по всем делам, в том числе и по бракоразводным, о том семейном конфузе Кузьмы Кузьмича, то к нему и обращаться никто не будет. И останется Кузьма Кузьмич без клиентов, а дома его ждёт не дождётся с деньгами супруга Элеонора Бесовна, которой не объяснишь, что ей хотя бы на людях следует придержать свой поганый язык и изобразить из себя невинную жертву домашнего деспотизма Кузьмы Кузьмича.

И вот сейчас, когда Илия обратился к нему со столь завлекательным предложением, Кузьма Кузьмич, уже забывший о тех славных денёчках, когда он был двигаем только самим собой и своим интересом, вдруг ощутил полёт свободной мысли, и как говорится в таких случаях, бросился с головой в пропасть.

— Росту чтобы в ней было тоже немало, но только не выше моёного. — Облизав губы языком, поставит вот такую, столь невозможную задачу Кузьма Кузьмич, человек с ноготок, где ниже него, можно сказать, что всё. — Ну а всё остальное, то это от Лукавого. — Вот насколько конкретен и не притязателен к собственному благу Кузьма Кузьмич, после того как пожил своё со столь притязательной особой, Элеонорой Бесовной.

А Илия, и сам не знает опять почему отнесётся к этим словам Кузьмы Кузьмича крайне серьёзно и рассудительно.

— От Армани знаю, от Валентино тоже в курсе, а вот кто такой Лукавый, и отчего он в таком приоритете перед всеми остальными, то тут полная неясность. — Вот так глубокомысленно подступится к этому вопросу Илия, во все глаза глядя на барышню с отточенными в маникюрных салонах ноготками. Ну а эта барышня с ноготками, как и всякая современная барышня с ноготками, которые нынче зовутся совсем иначе, но при этом определённой ясности в их именовании так до сих пор нет (в культурном обиходе всё больше их связывают с братьями, а точнее сёстрами нашими меньшими, а если официально, то…тоже по всякому), само собой очень отзывчива на направленный в её сторону интерес со стороны людей посторонних, даже если эти люди посторонние не вызывают у неё совершенно никакого интереса. И эта барышня с ноготками и как немедленно выясняется, с таким же острым язычком, отрывается от своей занятости ногтя…ой, печатаньем (а то, что она во время печатания больше времени уделяла своих ноготкам, то это не считается), смотрит с удивлённым выражением лица на Илию, и с расстановкой слов, протяжно так задаётся вопросом. — И чё надо?

И это её «чё надо» было самым настоящим «чё надо», сумевшим на мгновение поставить в тупик своего непонимания Илию, который даже оторопел на мгновение, и не зная, что на это ответить. И Илия пребывая в этой закупорке мыслей, даже обратился за помощью к Кузьме Кузьмичу, но этого ловкача неожиданно для Илии сейчас нигде рядом не оказалось, — а искать помощи у программиста, как-то было не комильфо, — и Илия мобилизуется с силами и вернувшись к этой барышне, сам того от себя уже не ожидая, полным невозмутимости голосом говорит ей. — Вы нам подходите.

Ну а теперь уже эта барышня потерялась, начав заглядывать за спину Илии и бросать в разные стороны поисковые взгляды, в попытке понять, кто может стоять за этим типом столь вызывающе себя ведущим. Но вокруг него и даже дальше никого такого, кто заслуживал внимание этой барышни так ею и не отыскалось, и ей только и оставалось, как с бесстрастным голосом задаться вопросом. — Это что ещё за подходы! — вначале возмутилась эта барышня, а затем уже обратилась к конкретике. — И куда это я вам ещё подхожу?

И вот тут своё слово вставил программист, выйдя вперёд и положив перед барышней визитную карточку. — Там всё написано. — Ответил программист барышне, вопросительно на него посмотревшей. После чего они, не дожидаясь, когда барышня захочет знать большего, выдвигаются дальше. И дальнейший путь их следует своим тавтологическим путём, со своими повторами со стороны встреченных ими офисных сотрудниц, подходящих для того, чтобы программист вручил им свою знаковую карточку и конечно, куда деваться без Кузьмы Кузьмича, который появляется когда его не ждёшь, и пропадает, когда требуется его помощь.

— Ну так что скажите. Нашли мы ту, кого вы искали, или у вас предполагается второй этап освидетельствования ваших претенденток? — по окончании всех этих ознакомительных действий, когда за плечами Илии и программиста остался сам офисный зал и несколько взволнованной встревоженных девушек, в чьих руках оказались вручённые им программистом визитные карточки, с указанием времени прибытия на один из трудно доступных этажей этого высотного здания корпорации (а сама карточка служила в том числе и ключом), Илия обратился с этим вопросом к программисту, ведущему его по запутанным и безлюдным коридорам здания.

— Вы догадливы. — Совсем не многозначительно ответил программист, раз его с полуслова понял Илия. И хитрый прищур тут совсем не причём, просто Илия с самого начала заподозрил этого загадочного типа в чём-то таком, о чём он ему не собирался открываться, и что он завуалировал за этим к нему обращением: найти ему идеальную девушку (здесь Илия взял что-то от себя).

Что же касается основной цели поиска программиста, его кибернетической модели девушки с кодовым именем Анюта, то эта информация оказалось строго засекреченной программистом. Что, впрочем, не мешает нам сделать очень и очень верные предположения насчёт того, что она была однозначно им обнаружена. И более того, он ей как и всем девушкам с этого этажа вручил пластиковый ключ на проход на один из этажей этого здания, куда имеют пропуск только самые доверенные люди корпорации, или же они относятся к тем высокого ума людям, без которых всякая технологически продвинутая корпорация окажется не просто незащищённой от вирусных и хакерских атак со стороны своих конкурентов (а о промышленном и сугубо личном шпионаже и говорить давно уже не стоит, так он стал обыденным), а она прямо ляжет в фигуральном и буквальном плане.

И вот такие заумного ума люди, как этот программист, чьё имя по всё той же секретной причине столь сильно засекречено, что даже и нам его так и не удаётся узнать, кого бы на порог всем этим высоким людям с высших этажей этих глобальных, упирающих своими небоскрёбами прямо в небеса корпораций, не пустили в виду их крайней ничтожности и незначимости в финансовом плане, неожиданно оказались крайне нужны и при этом до такой невероятной степени, что даже самые высокие люди из этих корпораций знают их в лицо и бывает что по имени, и им в полное их распоряжение выделяют целый этаж этого небоскрёбного вида здания (а цены за каждый квадрат в этом здании на самом деле за небесные, и теперь понятно насколько оказывается важны эти люди с нечеловеческими мозгами).

Где под тройной, а бывает и шестерной, как в нашем случае защитой (охрана, кодовые ключи и другого рода техническая начинка) стоит ряд за рядом невозможно понять человеку непосвящённому, что за такая вся мерцающая огоньками и гудящая техника. И беспрепятственный вход в эту однозначно колыбель научно-технической мысли и её исходника, прогресса, имело только несколько в специальных халатах сотрудников, и даже высокие люди с верхних этажей, кто и оплачивал всё это техническое великолепие, и то запрашивали у этих людей в специальных халатах разрешение их, если не сегодня, то завтра навестить.

И вот исходя из всей этой информации, выложенной здесь в свободный доступ, сделайте для себя выводы насчёт…Скажем так, экспериментального рода задумок этого программиста. Который теперь видится не просто человеком со своей зацикленностью на учёности, кто по этой причине и отстал от реальной жизни, а он почему-то начинает внушать опасения. И кто знает, что он тут задумал.

И одно только пока внушает надежду. Это нахождение рядом с ним этого Илии, который, как исходя из его прежних поступков думается, не даст в обиду человеческое существо, а особенно девушку, если этот программист, внушаемый некими своими прогрессивными, а может и пакостного характера идеями, вдруг захочет провести с выбранными им девушками по этическим соображениям не выговариваемый вслух эксперимент.

Хотя этот программист не так-то прост и он, дабы дискредитировать в наших и своих глазах Илию, всеми силами будет подбивать Илию влюбиться в его кибернетическую девушку Анюту, которая будет куда привлекательней и предпочтительней выглядеть на фоне остальных крашенных, матерно выражающихся и с другими человеческими недостатками девушек, единственно, что имеющих душу и живых. Но об этом всё Илия знать не будет, а программист всем этим его незнанием и воспользуется.

— Ты мол, Илия, на красоту шибко внимания не обращай, она тебе нисколько не пригодится, когда придёт судный час и вас к примеру выбросит двоих на необитаемый остров. Или вам придётся выживать в кругу обезумевших на собственных идеях спасения людей, на каком-нибудь ковчеге, среди бесконечного количества воды. — Вот так умело вложит нужную мысль в голову Илии этот не просто программист, а прямо-таки какой-то дьявол-искуситель. — Хотя я тебе не советчик. Делай сам как знаешь. — С ловкостью всё того же искусителя программист направит взгляд Илии в сторону Анюты. И хотя Илия готов не только за себя одного постоять, но и за того, кто нуждается в помощи, всё-таки он не будет против, если его голова сможет прилечь на внимательные к нему руки.

И вот как только Илия с помощью психологической манипуляции и чего там что ещё известно науке, сделает такой для себя роковой выбор, — мне нужна только одна Анюта, а на других я и смотреть не хочу, тьфу на них, — то тут и развернётся перед ним и человечеством бездна ада.

— Всё, наш эксперимент прошёл все тестовые испытания! И кибернетическая модель Анюта, как бы это не жестоко для вас Илия было слышать, признана успешной и пригодной для серийного производства. — Вдруг во весь голос программист объявит эту неожиданность для Илии и для Анюты, собравшихся было в загсе скрепить друг дружку узами брака. И все вокруг собравшиеся гости окажутся не простыми гостями, а это всё высокие люди из больших кабинетов, которые радостно захлопают в ладоши и начнут поздравлять друг друга, чокаясь шампанским.

И только один Илия до оглушения ошарашен, потрясён и находится в автономном от происходящего вокруг веселья состоянии ступора. Впрочем, и сама, так ничего и не понявшая Анюта, кто до сих пор так любовно смотрит в глаза побледневшему и впавшему в ступор Илии, не проявляет никаких признаков соучастия со всем тем, что сейчас разверзлось на глазах Илии. И этот, до потрясения души Илии взгляд любви и ожидания Анюты, ещё больше сбивает его со всякого понимания происходящего, в которое и поверить нет никаких сил.

Может это всё шутка или своего рода последнее испытание для него перед этим роковым шагом, браком. Мол, готов ты Илия полностью себя посвятить Анюте, даже если в ней имеются скрытые от тебя недостатки и дефекты души? Вот с такой бессердечной и бездушной креативностью была подана эта условность, на которую Илии немедленно нужно было дать свой бесповоротный ответ.

Но чёрт возьми тебя Анюта, почему ты такая хладнокровно-безмятежная в этом полном любви взгляде на меня!? И даже краем реснички не шелохнёшься, предательски выдав своё волнение и дав мне подсказку!?

— Не верю?! — делает последнюю попытку Илия, бросая полный ярости взгляд в сторону программиста. А программист, стоя в окружении высоких людей и ещё двоих с виду по максимальному по массивней, но попроще, однозначно ждал от Илии этого «Не верю».

— А как же иначе. — Усмехается программист. — И я бы не поверил, окажись на вашем месте. — Отставив бокал с шампанским на разнос, программист сделал пару шагов на встречу Илии. — Но на то и рассчитана наша программа, чтобы полностью стереть различие между реальным воплощение воли творца и его, всего лишь прототипом, — программист перевёл свой взгляд на Анюту, так и не сводящую своего взгляда с Илии, зафиксировал на ней взгляд и вернулся к кипящему яростью Илии, — уже воли рук его детища, то есть нами с вами людей. Так что я не вижу особой разницы между творением господа моего и делом рук его творения, человека. И мастер только тогда считается великим мастером, когда ученики его смогли превзойти его по мастерству.

— Ты мне тут зубы не заговаривай своей софистикой, — стоит на своём не веровании Илия, — мне нужны доказательства.

— Доказательства? — понизив на полтона голос, с полу наклона головы посмотрев на Илию, спросил его программист. На что Илия не нашёлся что ответить и только смотрел в ответ, ожидая дальнейших действий программиста. И они последовали. И, конечно, не такие какие мог ожидать Илия (хотя он уже всякого ожидал).

— Господа! — громко обратился собравшимся в торжественном зале для бракосочетаний гостям программист. — Как сейчас выясняется, то нашему жениху нужны доказательства. — Передёрнув в своих кощунственных целях слова Илии, программист на весь зал залился смехом. А собравшиеся гости та ещё публика, готовая ко всякому развлечению, и она всегда готова погоготать и перекосить в смехе свои лощённые и рафинированные современными средствами макияжа рожи. И в ответ на эти слова программиста раздаётся невыносимый для Илии смех, с подбадриванием программиста. — Так дай ему доказательств! — со смехом кричат со всех сторон программисту. Программист поворачивается к Илии и, пожимая плечами в сторону этой публики, мол, я здесь не причём, это всё требования современного мира, слегка наклонив вперёд голову, с заговорщицким видом спрашивает Илию. — Ты точно этого хочешь? — И начинает смотреть сквозь призму Илии на Анюту.

Илия, оглохший под напором всего этого гогота, смеха и направленных взглядом на него, переводит взгляд на Анюту и тихо спрашивает её: «Так что ты мне скажешь?».

— Я люблю тебя. И какое бы ты решение не принял, я любое из них приму. — Со всё той же умопомрачительной улыбкой проговаривает свой ответ Анюта. Илия переводит свой взгляд на программиста и с жёсткостью во взгляде говорит. — Предъявляй.

— Раз ты принял такое решение, и за него тебя никто не осудит, то… — Программист видимо передумал озвучивать эту свою мысль и перепрыгнул на другую. — А впрочем, как хочешь. Хочешь быть счастливым, живя без доказательств и объяснений подоплёки и сути любви, верь, а хочешь быть несчастным, живя в вечном поиске начал истин, то знай. — Программист делает ещё шаг в сторону Илии и шепотом ему говорит. — Существует кодовое слово, которое в экстренном случае выключает модель Анюты. — Илия, смотрящий глаза в глаза программисту, верит и не верит ему. А тот всё это по нему читает и даёт понять Илии, что он всё это по нему видит. Но Илия ничего не может на это ответить и ждёт от программиста продолжения своего мучения.

— Ты хочешь его знать? — шепчет программист. И этот вопрос программиста на самом деле хуже всех из его ранее заданных вопросов. Ведь от ответа на него будет окончательно всё решено для Илии и для Анюты. И если Илия даст положительный ответ на этот вопрос, а другого ответа от него уже никто и не ожидает, то он тем самым признаёт ту действительность, на которой настаивает программист и все тут его к ней подводят, — Анюта действительно не человек.

И Илия сдался, согласно кивнув в ответ. И тут неожиданно для Илии, программист вместо триумфа в глазах помрачнел в лице, а его взгляд рассеялся, и теперь и невозможно было понять, куда он смотрит и кого видит перед собой. К тому же его речь приняла характер отстранённости и бессвязности. — Я всегда ей говорил, — заговорил программист, — только вера в нас сохранит нас Вера. — Здесь программист как бы очухивается от этого своего наваждения и, обнаружив перед собой Илию, фокусирует взгляд на нём, внимательно смотрит ему в глаза и, приблизившись к нему на самое близкое расстояние, наклоняется к уху и нашептывает ему что-то. После чего отстраняется, опять задерживается на нём взглядом и со словами: «Теперь последнее слово за тобой», резко разворачивается и с решимостью во взгляде врезается в ничего не понимающую толпу гостей, только и успевающую расступаться перед ним и его безумным напором.

Илия, проводив взглядом программиста, оставшись один на один с Анютой, поворачивается к ней, внимательно на неё смотрит, протягивает к ней свои руки, — Анюта отвечает, вложив свои в его руки, — и с улыбкой одними губами проговаривает данное ему программистом кодовое слово.

— А дальше? А дальше посмотрим. — Рассудил про себя программист, подходя к знаковым дверям, ведущим на тот самый этаж, где кроется столько загадок и ответов на них.

— Прошу вас. — С замысловатой улыбкой пригласил пройти Илию программист, когда эта дверь с помощью магических слов, в нынешних реалиях названных кодовым словом, плюс специальный пластиковый ключ, а также серьёзный взгляд в считывающее твой зрачок устройство, была открыта.

— Что ж, посмотрим. — Многозначительно усмехнулся Илия, так посмотрев на программиста, как будто он всё знал наперёд, что тут на его счёт задумал программист.