Апокалипсис в шляпе, заместо кролика. Ковчег

Игорь Сотников, 2021

Заключительная часть многологии, где будет сделана попытка осмыслить и дать уточняющий ответ на то, что же всё-таки это было. А в частности, все мы плывём по течению к своему причалу. Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Мысли навеянные воспоминаниями и мысли приходящие на ум при виде настоящего. А есть ли между ними разница, то это никого не волнует и не интересует.

Почему в основном не дают покоя события с неприятным для твоего я контекстом? О которых ты вдруг вспомнишь и в тот же момент горечью в сердце обожжёшься. Скорей всего, по причине незавершённости для тебя этих событий, которые шли вразрез с твоим мнением. И сейчас, когда тебе об этом всём вдруг с горечью вспоминается, а ты уже не тот прежний, с кем можно было вот так поступать и говорить, как не тебе, а тому, кто это говорит, заблагорассудится, и тебе всё это вспоминаемое хочется изменить, или другими словами, себя переговорить, но у тебя ничего из этого не получается и остаётся только мучиться под давлением того прошлого, где не ты имел право слова, а тот другой, кто всё это горчеливое воспоминание наполнял собой, имел.

— Город, а тем более такой, только для хищников. — Из туманной дымки памяти молодого человека, сидящего в своём одиночестве за столиком в углу одного из баров, выскальзывал человек представительной наружности, в дорогом костюме в полоску, который с неоспоримой убеждённостью в своих воззрениях на мир, себя и вокруг, глядя куда-то в общий зал такого же бара, через глоток другой из своего бокала, вот так обстоятельно доводил до своего невольного слушателя (этого молодого человека) сентенции жизни в этом городе.

— А ты даже и близко не хищник. — Проговорил представительный человек, пригубив из бокала укрепляющую сознание вот таких людей жидкость. — А природа во всём стремится удерживать баланс, он ей необходим для сохранения жизни. А это значит, что она берёт в расчёт всё. Что это значит на практике? — Представительный человек повернулся к своему слушателю, посмотрел на него и, уже обращаясь к нему, заговорил. — Ладно, это была прелюдия, а теперь поговорим о вас. — Сказал представительный человек и, не дожидаясь разрешения от своего собеседника на затрагивание этой, касающейся только его темы, продолжил. — Вы влюблены, — с кивком в сторону общего зала, а точнее танцевальной площадки, где шли танцы, вот так пояснительно заговорил представительный человек, — и пока ни о чём не задумываетесь. И я рад за вас сегодняшнего. Но вот завтра обязательно выставит вам свой счёт, и что тогда вы ему ответите. — На этом месте представительный человек замолчал и принялся выжидающе смотреть на своего визави.

А его безмолвному собеседнику совершенно непонятно, спросил он его сейчас или же таким образом подчеркнул некий утверждаемый им тезис. А вот на что он намекает, так заявляя, то это совсем не нравится молодому человеку, подспудно чувствующему, к чему этот тип ведёт этот разговор. Ведь все, с большим расчётом на твою глупость разговоры, с пока что со скрытым в них подтекстом и расчётом на твоё малодушие, и начинаются вот с таких, подводящих к одному безальтернативному итогу разглагольствований. Все эти типы, умудрённые опытом обмана людей бесхитростных и простодушных, с математической точностью опираясь на психологию, знания больных точек самосознания человека и законы этого подлого жанра, всё просчитав в том простачке, которого они будут сбивать с праведного пути, и подступают к намеченной ими жертве с заманчивым предложением, которое как впоследствии выясняется, то на поверку оказывается подлейшим обманом.

Но сейчас всё это крайне сложно уразуметь, когда так всё умело, в нейтральной незаинтересованности обставлено этим представительным типом, которому, по его заявлениям, нет большого дела, ни до них, ни до кого другого, а он лишь констатирует факты на основании своего огромного опыта в подобных делах. — У меня имеются личные счёты с человеческой природой. Вот и всё. — Объяснил свою невоздержанность на дельные советы этот привилегированный опытом господин.

— И что это за счёт? — спрашивает представительного человека после небольшой паузы молодой человек.

— Что за счёт? — повторяет вопрос в своей задумчивости представительный господин. — Всё на самом деле очень просто. Она, и вы с этим не сможете поспорить, всеми своими душевными силами стремится к успеху, и попробуй её только на этом пути остановить. Ничего у вас из этого не выйдет. А это рано или поздно даст свои всходы. А вот какие, то… — Здесь представительный господин как будто сбивается с мысли и вновь переводит свой взгляд в сторону танцевальной площадки, где среди мелькающей массы людей, с такой беззаботностью и счастьем во всей себе, с полной отдачей себя всему этому, танцует та, о ком ведётся разговор за этим столом. И с такой полной отдачей отдаётся этому своему танцу эта вся в огнях иллюминации девушка, что за неё становится немного страшно (вдруг она в своём увлечении забудет о гравитации, а вот та о ней и не подумает забыть, хотя на мгновение и поддастся её очарованию), а за себя не немного боязно, — а вдруг она так же забудет и о тебе и растворится в неизвестности, — и поэтому все на неё так внимательно смотрят, страшась хоть что-либо упустить из виду.

И за всем этим, более чем внимательным наблюдением за девушкой, молодой человек и не заметил, как его собеседник, представительный господин, вот он, уже повернулся к нему и выжидающе смотрит на него. Молодой человек не сразу сообразил, чего от него ждёт его визави, пока не увидел лежащую перед ним брошюрку размером с билет на какое-нибудь представление. Молодой человек не стал всматриваться в него, а переведя взгляд на представительного господина, повёл себя более чем предсказуемо, спросив того. — И что это?

Представительный господин, видимо, был привычен к такого рода реакции на такие свои предложения, которые он делал не просто через день, а когда ему это заблагорассудится, и он другой реакции не ожидал, с лёгкой меланхолией в своём взгляде на молодого человека посмотрел на него, затем на уложенный на стол его заботливой рукой билет на столе, и, вернувшись к такому непонятливому молодому человеку, которому предлагается птица счастья, о которой не нужно ничего расспрашивать, а её нужно без не нужных рассуждений хватать за хвост, говорит. — Это счастливый билет для вашей любви всей жизни.

Молодой человек пристально смотрит в ненавистное лицо представительного человека и спрашивает его. — И вы считаете, что я его возьму?

— Для начала я посчитал, что вы именно это скажите. — Откинувшись на спинку стула, усмехнулся представительный господин и добавил. — А любой счёт зиждется на определённых правилах и алгоритмах. Так что совсем не сложно просчитать дальнейшие ваши шаги и действия. — На что молодой человек, уже на этих словах представительного господина переполнился злобой к нему, но тем не менее, сдержался, сообразив, что тот от него этого взрыва негодования и ожидает — такое его поведение отлично вписывается в расчётные формулы этого, чёрт знает что за типа. И молодой человек только процедил сквозь зубы вопрос. — И каков будет мой следующий шаг по вашей формуле?

— Вы, стиснув зубы, будете следовать тому, что вам подсказывает разум. — Как-то совсем незатейливо сказал это представительный господин, что его собеседник, молодой человек, ничего и возразить не смог. И ему только оставалось, как принять эти его слова и вернуться к билету. Чего, собственно, и хотел этот представительный тип, а это значит, что молодой человек отвечал всем расчётам этого счетовода. — Так что это? — кивнув в сторону билета, спросил молодой человек.

— Пропуск в театральный мир для вашей девушки. Куда она так всеми своими силами стремится. — Со всё той же, напоказ бесхитростностью, под которой, по мнению молодого человека, однозначно скрывалась та дьявольская лукавость, которая сбивает с праведного пути людей, сказал этот искуситель, представительный господин (теперь-то стало понятно, кого он собой представлял — силы греха и сумасбродства). Ну а как только молодой человек настроился ему, как следует, ответить, — ей не нужна протекция, она талантлива по настоящему, — то этот искуситель, явно и это рассчитав, тут делает то самое знаковое добавление, которое и является тем основным подтекстом, правилом, определяющим весь смысл данного предложения, об которое и должны споткнутся те люди, кому делаются все эти лестные предложения со стороны лукавых сил.

— Как знаете, — говорит этот искуситель, — это только вам решать. Немедленно вручить этот пригласительный билет и открыть для неё двери в высокое искусство, или пока попридержать у себя, пока в вас не созреет уверенность в себе. — На этом месте представительный господин, этот дьявол в приличном костюме и с дорогими перстнями на руках, в общем выглядящий так, как и должен выглядеть человек не трудовых доходов, чей успех зиждется на чужом труде и неуспехе, не давая возможности молодому человеку, переполненному негодованием за такую подставу, как-то ему ответить, — а ему хотелось, ох, как ответить, — поднимается из-за стола, на мгновение фиксирует своё внимание к молодому человеку, ошарашенному такими будущими для себя перспективами на такой невозможный выбор, и чуть ли не исчезает, растворившись в толпе людей.

А молодой человек теперь сидит и не сводит своего взгляда с этого билета, совершенно не зная, что ему теперь делать. Хотя он отчасти уже знает, что ему хочется и нужно сделать с этим билетом. Ему хочется этот билет разорвать прямо сейчас на мелкие кусочки и развеять их над танцевальным полом, хоть здесь мусорить и запрещают. Но он не рвётся прямо сейчас рвать этот билет-пропуск, уже подловленный словами этого искусителя о его эгоизме.

— А что скажет она, узнай о том, что я не поставил её в известность об этом приглашении? — задался вопросом молодой человек, продолжая испепелять взглядом этот билет. — И оправдание типа, я верил в твой талант и не хотел, чтобы ты мучилась над решением, принять это предложение или нет, тут не пройдёт. «Да что ты во всём этом понимаешь!», — с такой горечью и ненавистью во взгляде это скажет она, что после этого нам точно не о чем будет говорить. Но откуда она об этом приглашении узнает? Кто ей скажет? — вопросил себя молодой человек и тут же сам себе ответил. — А разве не ясно. Он и скажет. Понаблюдает за мной стороны, на то, как я буду мучиться над решением этого вопроса, — а для этого удовольствия всё это и затеяно им, — а как только я немного успокоюсь, то тут-то он и нагрянет со своим сообщением о моём поступке. Где я скрыл от неё это предложение, открывшее ей двери туда, куда нужно особое, именно такое предложение. Ах, ты! — на этом месте молодой человек уже не смог сдержаться и схватил билет, чтобы… Спрятать от той, кто сейчас вдруг подошёл к столу и не заметил всего того, что столько что происходило за столом. И эта её не приметливость за молодым человеком и определила его дальнейшие шаги с этим билетом, который был далеко-далеко им спрятан. Правда, не настолько далеко и глухо, чтобы он не выскакивал в памяти, когда для этого складывалась подходящая минута, или две.

А уж когда жизненные обстоятельства так сложились, что скрываемое раньше уже не имело особого смысла скрывать, и не по причине того, что всё скрываемое уже раскрылось, а для этого могли быть и другие причины, которые и привели к тому, что этот вопрос перестал быть актуальным, а тебе лишь теперь оставалось делать свои предположения, чтобы тогда случилось, если бы скрытое тобой не скрывалось, то этих подходящих минут выпадало всё больше и больше. Правда, итоговый результат всех размышлений всегда сводился к одному и тому же результату, и он совсем не нравился размышляющему об этом молодому человеку.

— Этот тип заранее всё знал, что так будет. — Делал итоговый вывод молодой человек. — Согласно его расчётной формуле. Где всё подчинено своей расчётной логике, и исходная данность всегда даст запланированный твоей сутью неизменный ответ. — Рассудил молодой, а также программно-устроенный человек, посмотрев в окно своего офиса в общий зал. Где расположились в своём шахматном порядке и чехарде столы офисных сотрудников, чья работа не требовала такой сосредоточенности на своих служебных обязанностях, нежели у упомянутого нами человека программно-мыслящего, и занимающего весьма ответственный пост в компании, требующего для себя более чем вдумчивого подхода. Ну а то, что этот программно-мыслящий человек бывало так вдумчиво отвлекался, то это он делал в свой рабочий перерыв и это нисколько не сказывалось на его работе.

— Но может не всё подчинено счёту, — продолжая глядеть сквозь жалюзи окна в зал, размышлял этот программно-мыслящий молодой человек и по совместительству программист, — и есть некий алгоритм действий человека, предусматривающий иную комбинацию и логику взаимодействия человека с окружающим миром. — Сам себе противоречил в своих рассуждениях этот программно-мыслящий человек. В чём его осуждать сложно, тогда как он всегда так программно мыслил. И это всё и накладывало свой отпечаток в его взаимоотношении с окружающим миром. О чём, скорее всего, и прознал тот представительный тип, так воспользовавшись его логической и математической предсказуемостью в своих целях.

— Логика действий рассматриваемого объекта, есть его соответствующая реакция на некие внешние воздействия. — Поднявшись из-за стола и, принявшись прохаживаться по кабинету, продолжил размышлять программист. — А исходность любой реакции подчинена закону сохранения жизни, а в физической транскрипции, энергии объекта воздействия. Где на объект жизни также действуют законы мироздания. И всё это, в общем, в своей совокупности и определяет логику нашей жизни. Чьё движение вперёд, в будущее, тоже подчинено этой элементарной цепочке. А этим (будущее) векторальным значением и определяется эта сторона направления пространства-времени — человеку для устойчивости своего нахождения и стояния на земле, необходимы ориентиры в жизни и движении. И вот тут-то человек в своём движении вперёд, а это вперёд, как правило, определяет его поиск смысла своей жизни, и наталкивается на свою нелогичность. Своего рода когнитивный диссонанс. — Программист останавливается у окна, за которым наметилось некое движение, и, застыв в одном внимательном к происходящему там, за окном, положении, продолжил свои думы.

— Необходимость смысла своего существования для человека, обусловлено тем, что его жизнь есть движение от своего положенного начала (прошлое) к своему концу (будущее), иными словами, к некой цели. А цель, по умозаключению самого человека, всегда должна заключать в себе некий смысл. Что в тактическом, на малом расстоянии, может быть и так, и отвечает природному замыслу насчёт человека, чей срок жизни как раз соответствует тому промежутку времени, которое отведено человеку для выполнения возложенных на него природой задач, но на глобальном уровне природного мировоззрения это всё служит только для объяснения человеку его необходимости. Ведь если есть некая конечная точка, смысл, просматриваемая человеком в своём будущем, — это его смерть и дальше нет ничего, или по крайнем мере, он ничего больше видеть не способен, исходя из его умственной данности, — то получается, что за этой конечностью и нет ничего для него, одна только бессмыслица. А это всё ограничивает само природное существование, со своей бесконечностью бытия. Но для природы нет такой знаковой конечности в виде так нужного для человека смысла объяснения своей конечности бытия, она себя измеряет и осуществляет иными умозрениями. Ну а если человеку так сильно нужно объяснение своего существования (такой в нём эгоцентризм, который в него природа заложила для продолжения своего рода, а он вон что тут на этот счёт надумал), то, чем настоящее не смысл и не объяснение его необходимости. Тем более в реальности он другого времени и не может ощутить и прощупать. — Но на этом моменте программист остановился в своих философских рассуждениях, так необходимых ему для мотивации в своей работе, — программисты ведь все отчасти творцы нового, виртуального мира и им для его создания тоже нужны свои духовные скрепы и основы, на которых они будут строить этот свой мир. И не потому, что ему не о чём было больше подумать, а просто реальность за стеклом вмешалась в его ход мыслей и отвлекла его на себя.

Ну а там, за стеклом, в общем, ничего сверхъестественного не происходило. Всего лишь обыденность вступила в свои права и напомнила людям, рядящимся здесь под служащих и столь важных и деловых офисных работников, то есть клерков, что они в первую очередь всего лишь люди со своим житейством, а уж затем всё остальное. Ну а для проявления человечности в столь монолитных коллективах, как этот, наблюдаемого программистом здесь, в окно своего отдельного офиса, и вообще в какой-другой сфере человеческой жизнедеятельности, завязанного на финансах, фундамент которого зиждется на корпоративной этике, нужно совсем немного — достаточно одного фигурального, а лучше, конечно, буквального, прямо в лицо чиха, или чирка спички, чтобы со взрывом не удержать в себе столько уже тебя переполнявшего возмущения и всякого негатива, который всё копится, копится, не находя для себя выхода в этих рамках ограничений, которые налагает на каждого служащего всё та же корпоративная этика.

А потом вдруг все начинают удивляться тому, как это такое могло случиться и как это они просмотрели в этой тихоне всей этой дикости и невероятности, на которую он к полной неожиданности для всех оказался способен, вынеся начальнику отдела весь мозг с помощью компьютерной клавиатуры. И ладно бы он это сделал фигурально, как это делают все на досуге, погружаясь с головой в одну из своих отдушин, социальную сеть, где можно выпустить пар и прочихвостить ненавистное тебе начальство во всех степенях негативной социологии, но этот тихоня, видимо, и там себя не нашёл, и пошёл другим путём в своей психотерапии. В общем, он, сам всего сразу не осознав, решился на обострение конфликта, и в ответ на очередное демонстративное подначивание, даже не своего начальника, а так, всего лишь своего коллеги по службе, с одного ударного раза клавиатурой распечатал на его лице всё, что он об этом доставале думает.

А такие обыденности и перипетии на производстве, как раз и сбивают людей творчески мыслящих (в нашем случае программиста), в момент опуская их с небес на землю, указывая им на то, что как бы не грандиозны были его проектные планы, им в итоге придётся иметь дело с самыми обычными людьми, и все свои проекты адаптировать под человека. А человек, как бы он не был совершенен, всегда несёт в себе свою человечность, с которой не считаться себе и своему проекту дороже встанет, так что приходится это учитывать и в своей перспективной разработке делать локализацию под человека. Вот и программист не мог не обратить своё внимание на происходящее там, в общем зале, служащим для него своего рода площадкой для наблюдения, и возможно, что и полигоном для неких скрытых испытаний своих новых, прорывных разработок (вот почему один из его офисов разместился здесь, в самой гуще производственных событий).

Правда, сейчас события в общем офисном зале развивались по-другому, а не приведённому выше для примера самому обыденному сценарию, которые сплошь и рядом случаются в таких ограниченных общей деятельностью и пространством деловых площадках. А сейчас пока что только складывались свои взрывные предпосылки и должные обстоятельства для выхода из себя ответственного и полностью подчинённого корпоративной этике одного из служащего, а вернее служащей. И первым это не мог не заметить и обнаружил программист, кто находился не в гуще событий, а в стороне, и кому это было удобней и сподручней делать, находясь в полном уединении и отстранении от происходящего в общем офисном зале, где началось броуновское движение в связи с наступлением обеденного перерыва и доставкой курьером того, что нынче называется сытным обедом.

И теперь служащие и работники офиса на самую чуть-чуть распустились и позволяли себе несколько больше, чем того они смели в рабочее время. И вот это позволение и несёт в себе самую большую опасность — ты можешь забыться и зайти слишком далеко в своём позволении. Например, под прикрытием шутки высказать всё, что ты думаешь о своём коллеге, который ни в чём не соблюдает аккуратности и умеренности, ни в еде, ни в своих амбициях на открывшуюся вакансию.

— Вот скажи нам, Сократ, ради бога, для чего тебе это повышение, — с сарказмом обратится к своему коллеге по работе, Сократу, дородному мужчине, всего перепачкавшегося в соусе из под ход-дога, его коллега, с таким же эпическим именем, Аристотель (его имя по паспорту другое, но так уж рабочие обстоятельства сложились (спасибо пусть скажет Сократу), что Вадика, — это его настоящее имя, — так здесь все звали), — на новом месте ты, конечно, сможешь себе позволить ни один, а сразу два ход-дога на обед, но ведь при этом и твои затраты возрастут. При этом тебе придётся на несколько этажей подыматься выше и при этом пешком. А для этого тебе придётся вставать пораньше, чтобы не опоздать на работу. И от этого тебе не отвертеться с помощью лифта, сам знаешь требование к персоналу со стороны начальства, подтянутость во всём. Так вот для чего тебя повышают, твой внешний вид никого не устраивает, и тебя хотят подтянуть! — озарится догадкой Аристотель, отбив всё желание у своего коллеги, Сократа, доедать свой ход-дог.

И теперь потерявший аппетит Сократ и не знает, как смотреть на такое самоуправство в своих словесных выражениях Аристотеля, который не просто обесценил ему цель своего продвижения по иерархической лестнице вверх, а он внёс разлад и сомнение в этом его стремлении достичь этих высот. Ведь Сократ, если быть откровенно честными им с самим собой, и стремился занять эту более высокую должность, лишь по одной только причине, быть поменьше занятым человеком и побольше уделять времени для своего сна, до которого он такой большой любитель. И эта его внешняя дородность обусловлена большой любовью ко сну, а не как все ошибочно считают, не сдержанностью в поглощении пищи. А тут, как из слов Аристотеля выясняется, то этот путь наверх, это путь к бессоннице и меньшему сну, что совершенно не устраивает Сократа, теперь плюс ко всему вышеупомянутому, и не знающего, как за такое «открытие» благодарить Аристотеля.

— А может он сам на это место зарится, вот и пытается меня сбить с толку всеми этими разглагольствованиями. — Теперь уже Сократа озаряет догадкой. Отчего Сократ начинает с подозрением смотреть на Аристотеля и постепенно убеждаться в правоте своих подозрений.

— Да ты, небось, сам вознамерился занять это место. Как я тебя понимаю, ты считаешь, что ты к нему более подходишь. — Вопрошает Аристотеля Сократ. А Аристотель явно за всем этим времяпровождением, за поглощением пищи, и забыл, что Сократ шуток не понимает, и без всякой задней мысли подтвердил это его предположение. И не просто сухой констатацией факта своего вероломства и подлости по отношению к своему коллеге, который, быть может, не имел от него до этого момента секретов, а с втоптанием его в грязь.

— А разве это неочевидно. Я, несомненно, выше вас ростом и более подхожу по комплекции. И случись вас попросить Зинаида Крамол достать с самой верхней полки стеллажа нужную ей папку бумаг, то вы, глядишь, в своей бесполезности разволнуетесь и, отчаявшись выполнить эту самую простую просьбу, станете столь неубедительным, что на вас поплывшего в слезах и противно будет смотреть. — С таким бахвальством и убедительностью заявил это Аристотель, что у Сократа подогнулись ноги, свело челюсть и ослабла ручная хватка, в результате чего из его рук выпал недоеденных ход-дог и прямо ему на штанину, а затем на ботинок.

И всё это на глазах людей вокруг, среди которых были и те, кто не любит всякую тайну и обязательно расскажет о случившемся ещё кому-нибудь. И информация о проявленной небрежности по отношению к своему внешнему виду на рабочем месте, да ещё и к полу в служебном помещении обязательно дойдёт до ушей людей, принимающих знаковые решения в компании, и тогда к Сократу обязательно возникнут крайне сложные вопросы.

— Если вы, Сократ Сигизмундович, проявляете такое небрежное отношение по отношению к себе, то с какой стати нам вам верить, что вы таким же образом не поступите с вверенным вам имуществом, где в одни лишь сутки речь будет идти на суммы, превышающие бюджет отдельно взятой банановой страны. — Строго-настрого посмотрев на Сократа через свои очки, задастся вопросом всё та же Зинаида Крамол, то самое исполнительное лицо в компании, кто имеет право со всех спрашивать и принимать на ваш счёт решения. И что спрашивается, Сократ на это может ответить, как только признать, что он и вправду и не столь цепок в руках. А как только он в этом признается, то его не только повышение будет ждать, а его немедленно выведут из штата компании, где не место людям без цепкости во взглядах и руках. Так что вполне должна быть понятна реакция Сократа на это выпадение из его рук ход-дога. На который теперь все со всех сторон смотрели и ждали, как на это падение отреагирует Сократ.

А Сократ посмотрел, посмотрел на ответно на него смотрящий с ботинок его ног ход-дог, поднял взгляд на Аристотеля и спросил его. — Интересно, а как на это всё посмотрит Зинаида?

Аристотель, видно по нему, совсем ничего не понял, о чём это Сократ. И он с этим непониманием в лице спрашивает Сократа. — Ты это о чём?

— О том, что начальство ценит больше не твою способность дотянуться до самых верхов, а как раз наоборот, им ценима твоя способность, не побоявшись общественного мнения, нагнуться, и может быть даже испачкавшись, поднять упавшее. — С этими словами Сократ переводит свой взгляд на свои ботинки, куда вслед за ним смотрит и Аристотель. Затем они переглядываются и что за невероятность, одновременно бросаются вниз за хот-догом. И хотя у Сократа больше прав на этот хот-дог, всё-таки он за него заплатил, тем не менее, Аристотель, как более сообразительный и проворный, так не считает. А считает он, или, по крайней мере, все его действия на это указывают, что право собственности и что-то в этом смысле, не имеют никакого значения, когда на первый план выходит помощь ближнему своему.

И тут, как это всегда и бывает в таких случаях, когда сталкиваются такие принципиальные позиции, не собирающиеся уступать друг другу ни в чём и готовые идти до конца — они столкнулись лбами, ну а дальше…Дальше каждый из них остался при своём соображении и взглядами на случившееся. Где Сократ только морально был ближе к своим ботинкам, тогда как Аристотель, оказавшийся на полу у его ног, мог, можно сказать, начать снимать самые сливки из этого своего положения. Но ему отчего-то этого не захотелось делать, глядя на всю эту размазанность на полу, которая до наступления на неё ботинками Сократа, называлась хот-догом.

И как говорится в таких случаях, чем ближе к осуществлению своей цели, где ты её уже может разглядеть во всех своих подробностях и вблизи, тем меньше желания её достичь.

Но обо всём этом сейчас и не мог подумать тот, за кем принялся вести своё наблюдение программист. А всё потому, что наблюдаемый им человек, — это была молодая девушка, неуклюжей конструкции, — находилась на пути к своей цели — само собой к той, кто собой олицетворяет совершенство в этой части корпоративного пространства, главе отдела продвижения, Леонелле Лисс.

Но почему программист целью для своего наблюдения избрал не Леонеллу, на которую не только было любо-дорого посмотреть, но и можно было многое для себя подчеркнуть в плане её умения управляться и управлять таким непростым коллективом, где каждый себя мнит гуру или как минимум, знатоком биржевого дела, а он выбрал, даже не посредственность, а в некотором роде природную недоделанность, какой всем представлялась и виделась эта девушка неуклюжей конструкции, с именем Анюта. А всё дело в его специфике работы, где он на основании разработок исходного кода и строит новый мир. А для тестирования любого рода исходников и нужны такого рода незавершённые образы.

Вот он и выбрал из всей, столь пестрящей разнообразием массы людей эту Анюту, которая была с одной стороны, совсем не примечательна здесь для основной массы сотрудников, а с другой, с его стороны, как раз подходила для его разработок. И программист, как уже можно было из выше сказанного догадаться, не первый раз вёл за Анютой наблюдение, а этому сегодняшнему дню предшествовало немалое количество работо-часов программиста. И за время своего наблюдения из этого своего, не просто офисного кабинета, а напичканной различными техническими новинками, практически научно-исследовательской лаборатории, куда вход был заказан только для весьма ограниченного количества лиц, у которых для входа имелся пластиковый ключ, программист собрал об Анюте столько исчерпывающей информации, что её ему хватило для того, чтобы путём наложения полученной на неё информации на исходный код, создать её полную идентичность.

И видимо программист поставил себя такую цель, создания идентификационного образа Анюты, раз с экрана монитора его компьютера, стоящего на его рабочем столе, смотрела полная идентичность Анюты. И как можно было понять, то Анюта в режиме реального времени, из общего зала офиса проецировалась на экран компьютера, — это указывает на то, что наблюдение за Анютой, а, впрочем, и за всеми людьми в офисе, велось посредством множества установленных в зале веб-камер, — и здесь производились различные расчёты и снятие с неё всевозможных параметров. Что и выводилось отдельной таблицей сбоку от основной картинки. Где считывались не только физические параметры Анюты, так, например, сердцебиение и перепады температуры тела в зависимости от той ситуации, в которой она находилась (сидела, шла или что-то другое), но и на основании имеющихся в наличие алгоритмов делался психологический анализ её поведения.

При этом на картинке монитора компьютера в реальном исчислении, то есть оцифровано, выводилась только сама Анюта, а вот то пространство, в которое она выводилась на компьютере, было полностью виртуальным, выстроенным программистом. И если, к примеру, Анюта шла по залу офиса из одного конца к другому, то на экране монитора она шла по какому-нибудь лабиринту событий, которые для неё разработал на данный проходной период программист. Где возникающие препятствия на её пути в реальности, в виде какого-нибудь задиристого сотрудника, который перегородил собой весь проход и просто не замечает вставшую за его спиной Анюту, которая, и так, — всем своим нетерпеливым видом, — и так, — покашливанием, — давала знать ему, что ей надо пройти, а он только ржёт на собственными шутками, которыми он вдруг решился по её подходу сюда поделиться с таким же как он наглым типом, брокером Харитоном, обрисовываются программой в фантастически-фантазийном виде.

И если эти двое, консультанты по ценным бумагам и инвестирования в них, Харитон и Гаврил, не замечающие здесь никого кроме себя, а особенно тех, над кем можно ещё плюс поглумиться и посмеяться, — а Анюта самая подходящая для этих их целей фигура (недостатки не только всегда замечаются, а почему-то всегда заполняются смехом и подтруниванием над ними), — виделись здесь теми людьми, кому лучше не переходить дорогу, когда они по ней идут, то на картинке экрана компьютера они вырисовывались в виде двух злобных орков, которые перекрыли собой дорогу, идущей к замку Дракона, путешественнице Анюте. И теперь перед ней стоит непростая задача, как преодолеть это препятствие в виде орков и попасть в замок.

Ну а орки со своей стороны понимают, какая стоит перед Анютой, а также перед ними задача, — ей ухитриться обмануть их и проскользнуть в ворота замка, а им как раз всё это не допустить, — и они в соответствии с этим своим пониманием и соображением, специально задом Гаврилы перекрыли Анюте единственный прямой проход в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, где расположился офис начальства и куда её вызвали с рабочим отчётом. И совсем не трудно догадаться, кто за этим вызовом стоял. Да, всё верно, это программист — он моделирует различные ситуации для прописки алгоритма работы идентификационной модели Анюты.

И вот эти орки, если честно, то и в реальности, Гаврил и Харитон, люди не без своего интеллекта и смазливой внешности, которой они на все 100% пользуются в своих не всегда благовидных для других, но для себя всегда так, целях, как-то уж так спонтанно и само собой получилось, заскучали, а тут как раз Анюта выскочила из-за своего стола и им на глаза показалась, и Гаврила, неожиданно для себя подскочил на ноги и тут же вспомнил жутко смешной анекдот, с которым он решил немедленно поделиться со своим коллегой Харитоном.

Ну а когда Гаврила делится с кем-то смешной историей из чужой жизни, ещё называемой анекдотом, — а рассказывать он умеет увлекательно и интересно, чего от него точно не отнимешь, — то он так увлекается этим рассказом, что обо всём вокруг забывает и ясно, что и в тоже время перестаёт кого-либо замечать. Так что вполне было объяснимо то, что Гаврила никак не отреагировал на подаваемые Анютой знаки внимания. И только тогда, когда он переполненный восхищением за доставленное самому себе удовольствие собственной шуткой, заметил какое-то движение за своей спиной, то только тогда он, обернувшись, заметил Анюту.

А как только Гаврила обнаружил её, полную противоположность и противопоставление ему, живущему в полном удовольствии и радости, и притом всё это заправлено успехом вместе с сорочкой, а не какой-нибудь рубашкой в его элегантные и дорогие брюки, само собой от известного дизайнера одежды, который, как сапожник, ходит без сапог весь рукава в заплатках, то он начал недоумевать при виде Анюты.

— А вы Анюта, как бы не были скромны, всё же в одном деле да преуспели. — Окинув Анюту с ног до головы изучающим взглядом, заинтриговал всех вокруг Гаврила этим своим заявлением. Отчего не только Харитон заволновался за себя, вдруг обнаружив себя в зоне своего непонимания Гаврилы, или может он что-то пропустил мимо себя, но и сидящие в слуховой близости, за своими рабочими столами клерки и сотрудники офиса, решили, что стоит напрячь весь свой слух, чтобы услышать ответ на эту загадку Анюты.

При этом и сама Анюта более чем заинтригована и находится в полной растерянности от этих слов Гаврилы, который упорством и насыщенностью своего взгляда на неё сбивает её со всякой мысли и не даёт возможности сообразить ей, чего он от неё хочет. И Анюта в ответ только раскрыла широко глаза и, с онемением во взгляде и голосе смотрит на него. А Гаврилу всё это нисколько не смущает, и он, скорей всего, и ожидал такой реакции от Анюты (привык он, что девушки заглядывают ему в рот).

— Уж умеете вы, как никто и здесь находящихся людей, быть незаметной. И вы так всегда неожиданно на глаза появляетесь, что сам того не хочешь, а задаёшься вопросом: А, почему такую, как она, никогда не ждёшь? — и на этих словах Гаврила столько всего вложил в свой взгляд на Анюту, что она вздрогнула в лице и покраснела. Чего не заметить было совершенно невозможно и даже те, кто сидел спиной к Анюте, но только не ушами к Гавриле, то и тот все эти изменения в ней сумел интуитивно уловить в себе. И хотя слова Гаврилы в себе заключали некую неконченую неопределённость и большое пространство для смыслового манёвра, они почему-то всеми понялись как-то по-особому драматично, с сентиментальными подтекстом. И это по тому же, по-особому, нагревало душу.

А Гаврила, между тем, не останавливается на достигнутом, и продолжает свою словесную эквилибровку. — Так что скажите, Анюта, вы незаметно для кого-то стали уже заметной. И есть ли на этом свете человек, кто вас ждёт, не дождётся? — не сводя своего пронзительного взгляда с Анюты, задался вопросом Гаврила.

И тут уже ни у кого нет сил сидеть, не посмотрев на Анюту. И все вокруг, кто стал невольным участником происходящего в этой части офисного пространства, повернулись в сторону Анюты и, уставившись взглядами на неё, принялись ждать от неё ответа. И сейчас Анюта никак не имела права оставить эти слова Гаврилы без ответа. Она должна была и притом немедленно, хоть что-то ему ответить. И почему-то никто от неё не ждал положительного, да, ответа — в него бы никто не поверил.

И Анюта, явно собрав все в себе силы, исподлобья посмотрев на Гаврилу, а по-другому она и не смотрела на окружающих людей, тихо, с такой смущённостью и жалостью проговорила: «Его нет», что людям с сердцем стало как-то не по себе. Но Гаврила уж точно не относился к таким сердечным людям, а Гаврила был безжалостным, с атрофированным к чувствам человек-механизм, и он, выразив на своём лице удивление, с долей заинтересованности задался вопросом. — А что так?

— Не знаю. — Скорей всего, так можно было перевести пожатие своих плеч Анютой. А вот Гаврила в отличие от Анюты более осведомлённый в этом вопросе человек, и он не только догадывается, почему так складывается её жизнь, а он это знает.

— Это всё потому, что вы слишком неприметны. — Заявляет Гаврила и с этим его предположением трудно поспорить. Но с ним никто и не собирается спорить, а все ждут от Гаврилы рецепта решения этого вопроса. И он им озвучивается. — А как считаете Анюта, если я за вами всё это заметил, то это будет вами считаться за то, что я вас приметил? Как думаете? — задаётся вопросом Гаврила, вгоняя всех вокруг в новую интригу насчёт ответа Анюты. Уж больно большую многоходовку включает в себя этот вопрос Гаврилы. И уже всех начинает страшно интересовать, что тут такого хитростного этот Гаврила затеял, смущая туманными перспективами и не пойми на что Анюту. И само собой больше всех взволнована Анюта, чей опыт общения с реальностью не может принять эти заявления Гаврилы за искренность его выражения. И Анюта, растерявшись от непонимания происходящего, невольно делает шаг назад и тут же на этой своей реакции подлавливается Гаврилой и его сотоварищем Харитоном.

— И как понимать этот ваш шаг в свои казематы одиночества? — в удивлении спрашивает Гаврила. И здесь у Анюты был ещё шанс исправить ситуацию, но тут влез со своим провокационным заявлением Харитон, и на этом всё было трагично закончено для Анюты.

— А разве не понятно. Ты разбудил в ней её природу, — влезает со своим едким замечанием Харитон, — А она не строит насчёт себя иллюзий, она наполнена реализмом. Вот она и напомнила ей об её истинной фактуре, в результате рефлекторно заставив её отступиться. — На этих словах Харитона всё внимание к Анюте со стороны людей, находящихся в эпицентре этих событий, перефокусировалось в оценочное изучение её внешних природных данностей. После чего для сравнительного анализа взгляды всех этих свидетелей происходящего перевелись на Гаврилу, молча стоящего и со смиренным видом смотрящего на Анюту и образно на всех вокруг, как бы давая им возможность оценить его жертвенный поступок по отношению к Анюте.

Мол, посмотрите на меня, такого всего успешного и привлекательного, ради которого ни одна красавица готова поступиться своими принципами и перестать думать только об одной себе, и на эту Анюту, в которой и выразительности никакой нет, одно только недоразумение, и сделайте для себя лежащие на самой поверхности выводы насчёт моей самопожертвованности и такой наглядной благотворительности. И если глубоко не копать насчёт истинных мотивов поступка Гаврилы, то по-другому его подход к Анюте и не объяснишь, как только так, как он всем своим видом демонстрирует. В общем, Гаврила, как он того может и как это ему доступно, пытается благотворить Анюте, выводя её из тени серости своего существования на задворках общественной жизни их коллектива, на передовую.

И единственному, кому пока что не ясна истинная подоплёка этого поступка Гаврилы, так это самой Анюте, которая остановилась не в самой удобной для своего стояния на полу позиции — она хоть и сделала шаг назад, но при этом не полностью вступила подошвой туфель на пол, а лишь носком туфли, что совсем не придавало устойчивости стояния Анюте. И теперь Анюта, опираясь одной ногой на такую неустойчивость в виде носка туфли, а вторая её нога пребывала в растерянности и не знании того, на что ей дальше рассчитывать и на кого, если что опираться, находясь в полнейшей растерянности, замерла в одном положении и, глядя на Гаврилу, ждала от него решения своей судьбы. А Гаврила, действительно хозяин сложившегося здесь положения, более чем хладнокровно посмотрел на Анюту и без всякой выразительности в голосе сказал:

— Это будет излишне, когда вы и так для себя хороши. — Дальше следует в одно мгновение замечательная к Анюте, в полной тишине, как всем показалось, пауза, и…И она вдруг спотыкает со своей неустойчивости Анюту. Так Анюта, сковырнувшись на кончике своей туфли, на которую она зачем-то перенесла сейчас весь вес, вначале резко подгибается в колене той ноги, которая так неустойчиво стояла на кончике туфли, а затем её вторая нога подкашивается сзади коленом первой ноги. И как результат всего этого подкашивания — Анюта, как какой-то трансформер, складывается по частям и даже не падает на пол, — хотя и падает, — а посредством имеющихся у неё в наличие выдвижных механизмов (рук с локтями, коленей и головы — так они необычно сопротивлялись свободному падению), переводится из своего вертикального положения в горизонтальное.

И так всё случившееся с упавшей Анютой до удивления необычно и отчасти по фантастически выглядело (на экране монитора компьютера Анюта выпала из поля зрения орков, спрятавшись в подземную нишу), что все вокруг замерли в ошеломлении и, не зная, как на всё это реагировать. И теперь все люди вокруг, в том числе и Гаврила с Харитоном, по кому было видно, что они до ужаса испугались, затаив дыхание смотрели на лежащую на полу, сумевшую так всех удивить Анюту, не просто сложившуюся, а трансформирующуюся в свою новую концептуальность.

И сейчас глядя на Анюту, замеревшую в одном положении, и казалось, что она и не дышит вовсе, а всё потому, что это ей совсем не надо, — она ведь не человек, а кибернетический трансформер, по крайне мере всем так чувствовалось и казалось, глядя на неё, — всех людей вокруг окутало необъяснимой тревогой, где она местами была готова перерасти в панику, только резко дёрнись Анюта какой-нибудь частью себя так, как это делают в кино самовосстанавливающиеся терминаторы и киборги. А такой момент действия с её стороны непременно настанет и в этом никто не сомневался. А как только Анюта придёт в движение, то тут-то и начнётся жесть и кромешный ад. А вот для чего она сейчас так себя замертво ведёт и выжидает, не всем за ней ведущим наблюдение людям ясно, окромя, конечно, самых паникёрски настроенных — они точно знают, для чего всё это с её стороны делается: чтобы вогнать их в невообразимый ужас.

Правда, были и такие, кто подошёл к разглядыванию Анюты по человечески, и эти люди, как тот же Харитон, кто может и не чувствовал за собой вину за случившееся с Анютой, но всё же косвенную причастность к её падению он в себе ощущал (но признавать он этого не будет ни в какой степени, даже если прокурор предложит рассмотреть дело в упрощённом порядке), всматриваясь в Анюту, задались достаточно актуальным на эту минуту вопросом. — А она случаем не умерла? А то уж слишком долго лежит в одном положении. — Ну а то, что никто не бросился к Анюте для проверки того же пульса и дыхания, то для этого были свои веские причины. Мало кто в этом офисе знал, как нужно оказывать первую медицинскую помощь, и тогда какой смысл был вмешиваться в течение жизни Анюты. А вот насчёт того, чтобы позвонить в скорую помощь, то об этом как-то никто не догадался по причине такой неожиданности с Анютой.

И теперь уже невозможно предположить, как дальше бы там завертелось с Анютой и вокруг неё, если бы не появление Леонеллы. И поначалу Леонелла видимо и не собиралась обращать своё внимание этому уголку рабочей жизни офиса, следуя с папкой бумаг по запланированному маршруту, но замершая без движения жизнь там, где всё не стоит на месте и всегда движется, не могла ею не остаться не замеченной и Леонелла тут же изменила направление своего движения и неслышно присоединилась к общей группе людей, наблюдающей за лежащей на полу Анюте.

Ну а как только Леонелла обнаружила, что, или вернее кто, стал причиной этого простоя, то она не стала тратить время на ненужное разумение, а прямиком обратилась с вопросом к Анюте. — И чего это мы разлеглись тут в рабочее время? — И только Леонелла задалась этим вопросом, как Анюта в тот же момент подала признаки жизни — она вздрогнула всем телом и, оторвав голову от пола, посмотрела в сторону Леонеллы. И теперь только самые упоротые из числа сотрудников офиса остались при своём мнении насчёт внутреннего содержимого Анюты, — она киборг, — тогда как все остальные догадались, что послужило истинной причиной такой временной обездвижимости Анюты. Она, по мнению этих людей, глубоко заглядывающихся на посторонних людей, оказавшись в таком незавидном для себя положении, впала в ступор стеснения, вот и не решалась поднять голову и встать на ноги. При этом и эта часть коллектива посчитала, что в Анюте всё внутреннее мироустройство держится и функционирует на некоем системном механизме, и Анюта была всеми теперь замечена в качестве кибернетического организма (уж больно ярко и до удивления невероятно она складывалась в себя при этом знаковом падении). И её с этого момента, с лёгкой руки Гаврилы, так и прозвали, Андронюта.

Сейчас же Анюта, под пристальными и внимательными взглядами к ней со всех сторон сотрудников её отдела, где в первых рядах выделялся насмешливо и сверху на неё поглядывающий Гаврила, принялась с трудом подниматься с пола. Что весьма затруднительно сделать, когда за тобой со всех сторон так внимательно и изучающе наблюдают. А когда Анюта бросила взгляд в сторону Гаврилы, пребывающего в своём удовольствие и насмешке к ней, то она подвернулась на оперевшейся на пол руке, и чуть было вновь не воткнулась головой в пол. Но на этот раз какая-то удивительная цепкость пальцев её руки об пол удержала её от нового падения. И хотя это дорого ей в поломанных ногтях стоило, она не упала.

А Гаврила, видя всё это, по-новому происходящее с Анютой, перестал скрывать под доброй намеренностью и своей участливостью к судьбе Анюты истинные свои намерения, развеять свою скуку за счёт Анюты, громко обращается к своему товарищу по проделкам и подлостям, Харитону.

— А я что тебе говорил. — С ехидной насмешкой делает своё замечание Гаврила. — Никто не может устоять перед моей харизмой. — А дальше раздаётся не просто смех, а всё под себя подминающий гогот, который заглушает в Анюте все звуки вокруг и сжимает всё внутри у неё, и она в умопомрачительном головокружении, проскальзывая при подъёме на ноги (она пару раз споткнулась и упала на колени), в согнутом в спине положении, на полусогнутых ногах устремляется куда глаза глядят…и дальше. Оставляя за собой этот гогот ей в спину.

И только один программист смотрел на всё случившееся с Анютой под другим углом зрения.

— Вы меня сумели удивить, Анюта. И подкинули до невероятности потрясающую мысль. — Пробубнил в нос программист, глядя на Анюту, спешно убирающуюся с глаз долой в свой дальний рабочий угол. Программист же, как человек особой классификации и специализации, тут же направился к своему рабочему столу, где он и принялся записывать свои мысли, не как обычный человек в блокнот, а у него на этот счёт есть своя арифметика, которая вбивается через клавиши клавиатуры прямо в компьютерный мозг.

Так, за этой упорной занятостью проходит никем неизмеримое время, пока программист в полном изнеможении, с отбитыми подушечками пальцев, но с удовлетворенной успокоенностью в лице, не отстраняется от своего рабочего инструмента и, откинувшись на спинку кресла, не застывает в одном там положении. В котором он остаётся ещё некоторое неизмеримое время, в течении которого он созерцающим взглядом смотрел в неизвестную даль, и только после этого он начинает более-менее осознанно себя вести — он начинает руками пожимать свои затёкшие за время своей работы плечи.

Когда же и с этим делом он по своему справляется, то он смотрит в сторону окна, ведущего в общий зал офиса, за которым уже совсем пустынно, что говорит о том, что рабочий день давно подошёл к концу, а он этого и не заметил, затем бросает взгляд внутрь кабинета, в сторону одной из стен, у которой стоит в полный рост выполненная модель кибернетического человека, похожего на те модели с искусственным интеллектом, которые смотрят на нас с картинок антивирусов, или какой-другой компьютерной продукции.

Программист фиксирует свой взгляд на безжизненно-холодном лице этого искусственного интеллекта (это и не лицо по большому счёту, а лишь маска), который, как и подобает любому разуму, не считает нужным обращать внимание на жизненную суть и наполненность ею людей, а он видит окружающее в матрице цифр и их расчёта, — так, по крайней мере, думал и рассчитывал программист, когда создавал эту концептуальную модель прототипа кибернетического человека, — и, вернувшись назад, к окну, с многозначительной улыбкой проговаривает только ему понятную в своём значении фразу:

— А вот теперь посмотрим, как они на всё это дело посмотрят.