На крыше мира

Игорь Середенко

Следователь по уголовным делам, Сергей Ефремов, расследует ряд краж одиноких вдов, у которых были похищены драгоценности. В процессе расследования и поиска, казалось, неуловимого преступника, он начинает понимать, что имеет дело с хорошо организованной преступностью, вершина которой находится в правительстве, и потому недосягаема. Неожиданно, из Австралии ему приходит странное письмо, в котором ему сообщает некая юридическая фирма о том, что его пропавший, более тридцати лет тому назад, отец составил на него завещание. На небольшом чердаке, где когда-то он проводил время в детстве, Ефремов обнаруживает, покрытым пылью и пролежавшим без внимания более тридцати лет, последнее письмо отца. Он и предположить не мог, что все последующие головоломки, которые ему приготовил его отец, приведут его на край мира в логово зловещего и вечного зла, которого когда-то нацистская экспедиция в Тибет назвала Королем ужасов.

Глава 2. Экспедиция в Тибет

1939 год, Тибет.

Горы, эти величественные великаны, поднявшиеся над равниной, цепью окружили старинный город, храня его от всех бед огромного мира. Здесь, в уединении, в окружении горных хребтов, укрылся причудливый город, жители которого не знали войн и ненастья. В своём, казалось бы, незамеченным никем существовании, город Лхасу жил своей девственной жизнью. Здесь, на крыше мира, располагалась резиденция регента Тибета Квотухту. Красивейший красно-белый дворец величаво взирал на город, окаймлённый высокими стенами.

Немецкая экспедиция, под руководством штурмбаннфюрера СС Эрнста Шеффера, добралась до резиденции красивейшего древнего строения, напоминавшим замок, к вечеру на закате дня, когда солнце уже скрылось за пиками горных хребтов, озолотив их, словно божественной аурой.

Проводник, родом из Тибета, владеющий немецким языком, перевёл речь монаха, встретившего церемонно экспедицию.

— С регентом вы можете встретиться завтра утром. А сегодня отдыхайте. Вас проведут монахи и расположат в комнатах. Там всё готово для вас.

— Вы с нами будете? — спросил Шеффер проводника. — Я нуждаюсь в переводчике. Мне бы хотелось, чтобы вы…

Монах жестом подозвал проводника и шепнул ему что-то на ухо. Шеффер выждал.

— В этом нет надобности, — ответил, улыбаясь, проводник. — Далай-лама знает немецкий.

Шеффер не показал вида, что удивлён. Он лишь качнул головой, добавив:

— Отлично.

Доктора Бруно Бегера и Эрнста Шеффера расположили в одной комнате, где окна выходили во внутренний двор. За окном была приятная тишина. Тени, спустившиеся с гор, заполняли дворик, укрывая резиденцию Далай-ламы теплым покрывалом сумерек. Вечер был тёплым, во дворе стали зажигаться фонарики, свет которых приятно ложился на древние стены и причудливые внутренние постройки резиденции.

— Да, сами бы мы не окунулись в это хранилище истории, — сказал Шеффер, сидя у окна, наслаждаясь приятной прохладой ночи.

Доктор Бегер распаковывал чемодан, вынимая из него сложенные в несколько раз карты, стопку тетрадей, несколько книг.

— Благодарите вашего покровителя.

— Вы имеете в виду рейхсфюрера Гиммлера? — спросил Шеффер. — Это же он организовал и спонсировал нашу экспедицию.

— Только между нами, Эрнст. Гиммлер мало образован в науках. Его лишь интересуют деньги и власть. И вы — тот, кто ему даст это.

— Нет. Это было бы выше моих сил.

— Что здесь, в бедном городе, вдали от Европы, можно взять, кроме бедности? — спросил Бегер.

— Вот здесь вы ошибаетесь. Гиммлер не так глуп, как вы его считаете. Да, он солдат, и готов отдать жизнь за фюрера и Германию. Он, конечно же, ничего не понимает в науке, но рейсхфюрер политик. Богатство и власть над миром Германии, некогда потерявшей своё могущество, дадут другие. Скорей всего это будут банкиры и солдаты.

— Солдаты? — удивился Бегер, укладывая книги у стенки.

— Да, да, Бруно, солдаты. Но для того, чтобы солдаты имели нерушимый воинский дух, несгибаемую волю, нам с вами предстоит не только найти центр могущества — Шамбалу, как её здесь называют, но и доказать, привести факты того, что есть крыша Мира.

— И мы достигли крыши Мира?

— Да, Бруно. Именно здесь, в Лхасу, где обитает регент Квотухту, находится древний, утерянный центр Мира.

— Я не совсем понимаю. Когда ты пригласил меня в эту экспедицию, как антрополога, то сказал, что я буду изучать местное население, то есть выполнять простые научные измерения. А теперь ты утверждаешь, что мы находимся не в деревне, вдали от цивилизации, а в каком-то божьем царстве.

— Всё верно. Цель экспедиции, истинная цель, была известна только мне. Я твой руководитель.

— Ты ведь здесь уже был.

— Верно. Я был в Тибете в двух экспедициях: в 31-й, 32-й годы, и с 34-го по 36-й года.

— Насколько я знаю, немецкой экспедиции в Тибет не было, — с сомнением сказал Бруно.

— Ты прав. Это были американские экспедиции.

— Что же они искали? Надеюсь не Шамбалу.

— Нет, мы проводили те же исследования, что и сейчас. Тогда я собирал зоологические и ботанические экземпляры. Насекомые, растения, животные…

— Это понятно, как биолога тебя это интересовало. Но что ты теперь намерен делать, неужели опять исследовать насекомых?

— Нет, конечно же, нет. На этот раз наша миссия куда более значимая. Шамбала — это не простой звук, не пустое слово. Конечно же, нет. Теперь наша миссия куда более значимая. Ни ты, ни я не готовы верить в Шамбалу, как некую божественную силу, могущество. Но это и не нужно.

— Стало быть, мы не будем изучать местный фольклор и древние мифы о несуществующей мистической силе.

— Верно, главное, чтобы в эту силу поверили все остальные. Если с нами будет сам Бог, то фюреру покорятся все народы.

— Теперь понимаю замысел рейхсфюрера. Он дальновидный политик.

— Гитлер одобрил его план и нашу экспедицию. На нас возложена великая миссия, которая останется в истории.

— И, как я понимаю, — иронически сказал Бруно Бегер, — нас впереди ожидает большой труд.

— И великий. Не каждый день приходится доказывать, что Бог существует, — заметил Шеффер.

— Все, кто это доказывал, рано или поздно плохо кончали, — мрачно заметил Бегер. — Что же ты хочешь от меня? — спросил Бруно, глядя смело товарищу в глаза, ожидая реальных целей.

— Мы будем делать свою работу, как и всегда. Биологи будут исследовать животных, географы — карты, геологи — минералы, геофизики — землю, а антропологи и этнографы, как ты, будут изучать коренных тибетцев.

— А кинооператор, который нас от самого Берлина снимает?

— Он, между прочим, из нашего института Анен Эрбэ. Пусть его камера незаметно шумит, он привезёт доказательства, снятые на плёнку. Гиммлер может ничего не понимать в антропологии и геофизике, но посмотреть, увидеть нашу работу захочет.

— Ясно. Я заметил возню геофизиков ещё на горе Канченджанги, когда они устанавливали там какие-то передатчики сейсмоактивности. Зачем фюреру или рейхсфюреру знать о сотрясении земной коры в Тибете?

— Это их работа, геофизиков. Оставим их. Лучше поговорим о твоей работе.

— Я уже понял, что мне предстоит измерять самое отсталое население, тех чудаковатых богов, в их красных облачениях. И кому только такая дурацкая идея пришла в голову?

— Мне, мой друг, мне. Ты удивлён?

— Ничуть. Заставить своего лучшего друга тащиться чёрт знает куда…

— На крышу Мира, — поправил его Шиффер, улыбаясь.

— Да, на эту чёртову крышу Мира, чтобы изучать каких-то желтокожих, полуграмотных мужиков. Спасибо, что твой быстрый и изворотливый разум не привёл меня в Африку, к чёрным.

— Ты не прав. Во-первых, ты учёный, и тебе должно быть интересно изучение жизни и быта тибетцев.

— А во-вторых? — с иронией спросил Бегер, всё еще ожидая ответа.

— Во-вторых, и в главных, тебе предстоит самая трудная задача нашей миссии.

У Бегера поднялись брови от удивления.

— Тебе предстоит, — продолжил Шеффер, после короткой паузы, в течение которой, друг проникся важностью задачи, — не просто исследовать строение черепов этих тибетцев, но и доказать, что наша раса имеет общие корни с древней господской расой.

— Поясни, — заинтересованно сказал Бегер. Похоже, что слова его товарища разожгли в нём некоторые мысли.

— Нам, Германии, Гиммлеру необходимо обоснование расовой теории господ и рабов. Мы должны здесь, в Тибете найти наследие древней расы господ.

— Германских арийцев?

— Верно. Тебе предстоит доказать, что германская цивилизация является более древней, чем египетская цивилизация.

— Ого! И ты считаешь, что в Тибете я должен найти следы древних господ арийцев? Да тут не только арийцев, тут даже цивилизацией не пахнет. Эти темные коротышки всю жизнь прятались в горах, не высовываясь. Какая могущественная цивилизация, какая раса господ? Им бы дожить незаметно, спрятавшись за этими камнями, — возмущенно сказал Бегер.

— Найти или доказать, неважно. Все нации мира должны поверить, что мы, немцы, имеем происхождение от древних богов.

— Сверхлюдей?

— Пусть будет так, сверхлюдей.

— А если кто-то не поверит в наши исследования?

— Поверят, а кто будет сопротивляться, воюя против нас, — мы сотрём их с лица земли.

— Принесём в жертву богу?

— Отличная идея. Люди суеверны.

— И кого же Гиммлер готов принести в жертву? — спросил Бегер.

— Почём я знаю: африканцы, арабы, евреи, или цыгане, какая разница.

— И ты считаешь, что другие нации: французы, англичане, русские поверят в то, что мы имеем корни древних богов — атлантов, живших когда-то? О них ничего не осталось, лишь несколько смутных упоминаний в мифах, случайно сохранившихся.

— Не случайно, Бруно, не случайно. Я давно изучаю живое, населяющее планету. Так вот, в своих исследованиях многие учёные полагают, что в этом мире, созданном кем-то, нет случайностей, всё предопределено и достаточно разумно устроено, развивается по своим, пока ещё закрытым для человека законам.

— И кто же это предопределил, кто создал этот мир, кто хозяин человеческой расы? — саркастически спросил Бруно.

— Надеюсь, Бог.

— То есть ты не веришь в теорию Дарвина? — спросил Бруно Бегер.

— Теория Дарвина — это хаос, а из хаоса не может появиться разум. Ты-то, как ученый, должен это знать. Теория Дарвина — это ширма для необразованных и наивных людишек, готовых поверить во всё, что ими определено или ощутимо. Законы в таком мире, в мире приматов и насекомых не будут логичными. Цепь развития давно бы распалась, и человека бы не было. Но ведь есть и существует такие понятия, как сообщество, адаптация, симметрия. Живой организм — это симметричное существо, у него имеются пары органов: два глаза, два уха, мозг состоит из двух половинок…

— Это ясно, дальше что?

— Всё это необходимо для выживания и развития. А каков идеальный механизм адаптации — приспособление к жизни, формирующий программирование инстинктов и правил поведения, не только индивидуальные, но и коллективные, как это наблюдается у людей. А каково разумное многослойное распределение рецепторов внутри тела живого организма, каждый рецептор отвечает только за свою функцию. Разве это всё может появиться из хаоса? Ты попробуй найти в этом мире хоть одну сущность нелогичную, не нужную, не имеющую смысла…

— Ну, хорошо, хорошо, убедил, не зря ты биолог, а я всего лишь этнограф и антрополог, — сдался Бегер. — Но скажи мне, доктор Шеффер, а как быть с генетикой? Ведь наций много: белые, чёрные, жёлтые, высокие, худые, толстые, кривоногие, узколицые, короткие, красивые и уродливые, глупые и способные…

— Я понял, к чему ты клонишь. Эту идею мне подсказал один старый биолог, мой учитель, мир его праху.

— Поделись с другом, — настойчиво сказал Бегер.

— Хорошо, слушай. Мой учитель полагал, исходя из генетики, что такие народности, как негроидная, а также азиаты несут плохие гены.

— Что он имел в виду? — спросил Бегер.

— Уродуют человека, портят его генетику, скрещиваясь с белыми. Он считал, что когда-то, во времена атлантов существовала лишь одна белая раса.

— Стало быть, лучшая раса — люди с белой кожей? Но откуда тогда взялись другие расы?

— Он выдвинул несколько предположений, и все они ведут к тому, что иные расы не были доминирующим звеном в развитии человека.

— То есть, поясни?

— Они были рабочей силой, — ответил Шеффер. Участвовали в строительстве городов.

— Ты хочешь сказать, что они были рабами?

— Не обязательно, но они не имели привилегий.

Бруно вытянулся, словно демонстрируя благородное происхождение.

— Возможно, эта вся прислуга, увеличившись в количестве и наглости, заявила о себе — перестала подчиняться. И началось восстание, бунт — кровавый и беспощадный. Это была война на выживание, как среди животных видов, конкурентов, борющихся за свой ареал.

— Если Бог создал разумный мир, как ты утверждаешь, то почему не предвидел эту бойню. Ведь она — явно вышла из под контроля, и является, скорее детищем хаоса, а не разумного закона.

— Как знать, как знать. Ведь человечество до сих пор ничего не знает о своем создателе. Так вот, слушай дальше. Одна из его теорий, моего учителя, говорит о том, что и среди людей с белой кожей тоже не всё ладно. Шло время, человечество менялось, смешивалась кровь. Возможно, это произошло из-за войн, как ты предположил. Белая раса тоже изрядно мутировала. Его расчёты, которые он вывел, исследуя сотни случайно выбранных людей из разных стран Европы, показывают, что блондины имеют плохие гены.

— Что же он советует? К каким выводам он пришёл?

— Он считает, что человечеству ещё не поздно объединить усилия и вновь воссоздать расу господ.

— Как же он считает это возможно?

— Путём скрещивания, как это делает природа, но разумно. Для появления новой расы нужно взять белого человека и человека с монголоидной расы.

— Монгола? — удивился Бегер.

— У немцев вытянутое лицо, а у монголов широкие скулы. Сочетание того и другого дадут правильные черты лица, схожие с атлантами.

— Да, не зря монголы так легко завоевав полмира, господствовали долгое время.

— Их раса спала до определённого момента, а затем проснулась и вспомнила, кем они были. Эта сила, что когда-то пылала в наших телах — сила лидеров, не утратила своей мощи, она просто уснула, как мамонт во льду, — сказал Шеффер.

— Как же эта теория осуществима, если кровь за много десятков тысяч веков изменилась, разбавилась?

— Необходимо выбрать среди немок самых стройных, здоровых, с правильным, без патологии, строением скелета и…

— Что?

— Эти женщины будут матерями будущих арийцев — расой господ, властелинов мира. Мы должны исправить ошибку Бога. Эта миссия возложена, а быть может, и запрограммирована Создателем.

Шеффер сел на кровать, зарылся в одеяло, съёжившись.

— Холодно здесь ночью, — сказал он. — Да, на счёт блондинов, я пошутил. Это не проверенная гипотеза. Есть лишь малые догадки. Ты знаешь, сколько среди любимцев фюрера блондинов. Кое-кто из ставки считает, что арийцы, истинные арийцы, должны быть блондины с голубыми глазами.

— А ты что считаешь?

— А что я могу сказать. Нам платят, и я выполняю работу.

— Но, как я понимаю, начальство имеет свои виды на счёт внешности сверхчеловека, — с иронией сказал Бегер.

— Я ничего не имею против синих глаз и белых волос, а ты?

— Мне тоже всё равно.