Безмолвный крик

Игорь Середенко

Жена профессора психологии Малеева смертельно больна. Супруги отправляются на лечение в Ялту. Здесь они узнают, что помимо туберкулеза, у молодой женщины развивается раковая опухоль. Малеев, чтобы оплатить курс лечения устраивается на работу психотерапевтом. Его пациентками становятся женщины, которых преследует страх, возникший после того, как они сделали аборт. В психиатрической клинике Малеев знакомится со странным пациентом, который во сне слышит голоса нерожденных детей. УЗИ, на котором обследовали жену Малеева, неожиданно показало, что она беременна. Перед супругами стает выбор: либо продолжить курс химиотерапии и антибиотиков, либо дать шанс выжить их будущему ребенку. И хотя врачи прогнозируют плохой исход для обоих – матери и ребенка, – супруги принимают тяжелое решение…

Глава 1. Тайна семьи Малеевых

Профессор Малеев, которому едва исполнилось тридцать пять лет, среди преподавателей кафедры психологии Санкт-Петербургского университета зарекомендовал себя, как человек опытный, умный, стремящийся исследовать, искать, развивать науку. Но, увы, большую часть времени профессор занимался лишь теоретической стороной научных проблем. И когда кто-нибудь из друзей или коллег Малеева спрашивал его с иронией: ты уже открыл частную клинику? Малеев достойно, хоть и с сожалением, отвечал: что может быть практичнее, чем хорошая теория. Он не отрицал, что мечтает открыть при университете отделение, где бы он мог принимать пациентов, занимаясь практикой, и доказать, тем самым, утерев нос коллегам, что все его работы и научные догадки не являются лишь холодной теорией, а имеют практическое действие.

Студенты обожали своего учителя, аудитория была всегда наполнена внимательными слушателями, а профессор всегда рассудительный, тактичный, относился к своим подопечным, как к равным, уважая мнение каждого. Вот и теперь, он медленно расхаживал вдоль кафедры, глядя в глаза студентов, слушающих его лекцию и делающих записи в своих конспектах. Иногда он говорил не спеша, чтобы студенты приняли информацию, обдумали его слова; иногда медленно, чтобы они успели записать определения или важные разделы лекции, которые встретятся им на экзамене; а иногда он говорил быстро, углубляясь в суть проблемы, чтобы студенты также могли окунуться в глубокие воды психологии, стремясь понять сложную психику человека, работу его головного отдела — центральной нервной системы. Отдаляясь от задачи или темы урока, он ни в коей мере не уходил в сторону от научной проблемы, а исследовал ее со всех сторон. Так сегодня, говоря о сознании и его познаваемости, Малеев затронул такое сложное понятие, как человеческая душа.

— Лейбниц, совмещая механическую картину мира с представлением о психике, как уникальной сущности, выдвинул идею психофизического параллелизма, согласно которой душа и тело совершают свои операции независимо друг от друга, но с величайшей точностью, создающей впечатление их согласованности между собой. Они подобны паре часов, говорил он, которые всегда показывают одно и то же время, хотя и движутся независимо.

Малеев заметил, как с дальнего ряда один из студентов поднял руку.

— У вас, молодой человек, вопрос, — Малеев знаком дал понять студенту, что он готов его выслушать.

— Простите, но разве Лейбниц был психологом?

— Он математик, но, как видите, изучал и разделы человеческого сознания, и его глубинное и самое загадочное состояние — человеческую душу. В мире есть лишь одна наука, одна единая. Так считал Лейбниц, Ломоносов, Декарт и многие другие — лучшие умы человечества. Они развивали познания в разных областях, полагая, что наука едина.

— Нам тоже предстоит изучать математику, как Лейбницу? — спросил пытливый студент с заднего ряда.

— Это от вас зависит, от ваших желаний и потребностей, от способностей. Но мы отдалились от темы лекции. Продолжим, с вашего позволения, — с иронией сказал Малеев, глядя на любопытного студента. В аудитории послышался смешок, но тут же испарился, как только заговорил профессор.

— Согласно экзистенциализму: научное познание психики невозможно, и ни физиология, ни психология не могут претендовать на исследование человеческого сознания. Этот подход к физиологической проблеме заводит в тупик, так как не дает возможности ее решения.

Считается, что в процессе эволюции возникло сознание — высший этап развития психики. Я полагаю, что сознание не возникло в процессе эволюции, а наполнило мозг, как вода пустой кувшин, ибо человеческий мозг уже имел свойство к постепенному наполнению знанием — сложными нервными образованиями нейронной связи, которые закрепились в сознании, как психические связи и реакции на протяжении всего существования человечества.

Как же происходит этот сложный, и вместе с тем простой, ибо все гениальное — просто, механизм формирования сознания? Рецепторы — это чувствительные нервные образования, которые воспринимают воздействие внешней или внутренней среды и кодируют его в виде набора электрических сигналов. Последние затем поступают в мозг, который их расшифровывает. Этот процесс сопровождается возникновением простейших психических явлений-ощущений.

Так человек, в процессе своего существования изучает мир, контактируя с его элементами, выделяя в нем нужные, понравившиеся ему, в зависимости от его потребностей. Потребности же связаны с наличием у человека чувства неудовлетворения, которые обуславливаются дефицитом того, что требуется: потребности в еде, стабильности, любви, независимости, тяги к приключениям, личной свободе, порядку, гармонии, реализации своей уникальности.

— Извините, профессор, что перебиваю, — спросил тот же любопытный студент, — но что же человека определяет или ведет в выборе, нравится или не нравится, подходит или не подходит?

— Во-первых, его опыт, который он приобрел.

— А если углубиться в априори…

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Вы хотите спросить об изначальности, первородном выборе, который затем, по мере набора опыта, как бы произвольно участвует, не зависимо от нас, в нашем выборе.

— Совершенно верно, — воскликнул студент.

— Полагаю этот вопрос, поднятый Лейбницем о параллелизме, а потом рассмотренный сторонниками экзистенциализма, которые отрицали познание сознания, кроется в глубинных тайнах понятия «души».

Неожиданно зазвенел звонок, говорящий об окончании лекции. Малеев пообещал, что на ближайших лекциях затронет вопрос о понятии «человеческая душа», где попытается рассказать и раскрыть известные гипотезы и те крохи знаний, что открылись человеческому сообществу.

Жена Малеева — звали ее Оксана — была моложе мужа на семь лет. Когда-то она была его студенткой, первой и самой любимой пациенткой. Первую свою практику, когда Малеев еще защищал докторскую, он проводил с ней. Красота, женское обаяние, стройная фигура, спокойный характер, склонный к меланхолии, уважение к мужу, как к главе семьи, чувствительность к природе притягивали Малеева к этой девушке. И пять лет совместной жизни лишь сблизили, укрепив их романтические отношения, наполнив их сердца сладостными, нескончаемыми, жаркими чувствами друг к другу. Казалось, что огонь в их сердцах не погаснет никогда.

Получив звание и укрепившись на кафедре психологии, молодой профессор со своей супругой стали задумываться о ребенке, который бы стал центром внимания их любви и оплотом семейной жизни. Но, увы, так бывает, где много любви и счастья, рядом поселится несчастье. Оксана не могла забеременеть. И как супруги не старались, как ни искали причину, сколько ни посещали врачей, а детей у них не было. Диму Малеева это огорчало, но он старался не говорить с Оксаной на эту тему, ведь, в конце концов, во всем виновата природа. Но была и надежда, что судьба однажды подарит им ребенка.

Сейчас он был увлечен и поглощен своей новой идеей — открыть частную практику, где поначалу он начнет принимать пациентов у себя в университете, в своем профессорском кабинете. Эта идея так вскружила ему голову, что он начал забывать о своей семейной проблеме. Для жены же отсутствие ребенка, а тем более, неспособность его зачать, была настоящей трагедией, которую она, в силу мягкого характера и чуткой любви к супругу, старалась не разогревать, не высказывать, не акцентировать внимание на своей душевной муке. И супруги, таким образом, успокоились, или сделали вид, что проблемы не было. Они не напоминали друг другу об этом недостатке, надеясь, что однажды это произойдет, как с миллионами других пар, где семейное счастье начинается с появлением наследника.

Оксана лежала в кровати, прислушиваясь к людским голосам за окном, где ночь вступала в свои права. Дима работал за столом при свете настольной лампы. Собрав бумаги в папку, он откинулся на спинку кресла и о чем-то задумался. Голоса за окном усилились, видимо, очередной скандал у соседей дошел до точки кипения.

— Ссорятся, — сказала Оксана, прислушиваясь. Ей всегда были интересны семейные интриги. Когда нет интересного фильма, то и чужая драма прекрасно заполняет время.

Дима, погруженный предстоящей работой, молчал. Оксана продолжила:

— Как любопытно наблюдать со стороны, когда это тебя не касается, и какая это трагедия, когда это происходит в твоей семье.

За окном послышался звон разбившейся посуды. Затем вмиг все стихло.

— Угомонились, — тихо сказала Оксана. — На этот раз быстро…

Внезапный приступ кашля оборвал ее слова.

— Ты простыла? — спросил Дима. — Я закрою окно.

— Нет, Дима, не нужно, оно и так еле открыто. Пройдет, — она вновь кашлянула.

— Нет, я все-таки закрою, — он прикрыл окно и вернулся в кресло. — Что-то ты часто кашляешь, мне это не нравится. Запишись завтра к врачу.

— Я уже была.

— И что говорит врач?

— Надо анализы сдать.

— Сдай, запускать нельзя.

— Я уже сдала. Завтра пойду к врачу, узнаю.

За окном завыла соседская собака. Они начали прислушиваться, но лай не прекращался.

— Скучаешь? — спросила Оксана.

— Солнышко, разве я могу скучать, когда ты рядом, — ответил Дима, поднимаясь.

— Тогда иди ко мне. Мне холодно и одиноко.

— Уже иду, — Дима разделся и лег в кровать, обняв жену.

Они потушили ночник и окунулись в темноту. Собака все продолжала лай, безудержно.

— Видимо, в прошлой жизни она была не удовлетворена, — шепотом произнес Дима, — и теперь, в образе собаки, ей приходится платить за свои излишества в желаниях, — с иронией сказал он.

— Она уже так неделю лает. Утром, как петушок, прочищает свое горлышко, днем она в неугомонном экстазе, а ночью в свирепом безумии ко всему.

— Чувствую, ночь будет полна сюрпризов.

Утром Малеев сидел на стуле в своем кабинете. Ночью он несколько раз просыпался из-за собачьей рапсодии, которая и теперь все еще держалась у него в ушах. Он всматривался в лицо юной девушки лет семнадцати, сидевшей в кресле. Ее мать, дородная женщина лет сорока, с пышной клумбой волос на голове сидела напротив Малеева, и с надеждой посматривала на профессора.

— Постарайтесь расслабиться, — сказал он девушке, положив ее руку на подлокотник кресла. — Закройте глаза, представьте себе, что вы у себя дома и готовитесь ко сну.

Девушка закрыла глаза. Малеев заметил, что рука девушки подрагивала, а под веками бегали зрачки. Очевидно, девушка не могла расслабиться. Мать тяжело дышала, волнуясь и переживая за дочь.

— Вам придется выйти, — сказал Малеев матери. — Ненадолго.

Женщина скривила губы в недовольстве, но повиновалась. Малеев остался наедине с пациенткой.

— Ну, а теперь рассказывайте, — обратился он к девушке, как можно мягче.

Девушка открыла глаза, но на профессора она не смотрела.

— У вас в семье были скандалы? — спросил Малеев.

— Нет, — робко ответила девушка.

— Но вас ведь что-то тревожит. Вы последнюю неделю плохо спите, нервничаете.

— Это вам моя мама сказала?

— Да, она волнуется за вас. А причину вашего стресса не знает. Вы можете мне доверять. Наш разговор останется в тайне.

— А как же мама? Она ведь…

— Вы ее боитесь? У вас строгая мать, но это из-за любви к вам. Я помогу вам, но вы должны рассказать мне о своих проблемах.

Девушка молчала, ее глаза безучастно глядели в стенку.

— Сон, — вдруг тихо прошептала девушка.

— Вам приснился неприятный сон?

— Он был… он… он преследует меня вот уже несколько дней, — сбивчиво сказала она.

— Расскажите мне его. Можете закрыть глаза и расслабиться, — Малеев взял в свои руки блокнот и ручку, и приготовился записывать.

Чтобы девушка расслабилась, он начал монотонно говорить слова, погружавшие девушку в гипнотическое состояние. Убедившись, что его пациентка не притворяется, он заметил, что тремор в руке прошел, но зрачки под веками по-прежнему были в возбуждении. Ей казались видения.

— Вы видите картины сна, который преследует вас. Расскажите, что вы видите.

Спустя время девушка заговорила.

— Я на площади у столба, привязана.

— В каком городе?

— Не знаю.

— Вы одна?

— Вокруг меня много людей, толпа.

— Они касаются Вас?

— Нет, они на расстоянии. Что-то кричат мне.

— Вы можете разобрать?

— Нет, лишь свирепые лица и открытые рты. Мне… мне жарко, подо мной вижу пламя, огонь только начинает расти, много дров и сена, дым окутывает мои ноги. Я не могу пошевелиться. Похоже,… нет!..

У пациентки вновь появился тремор в руке. Малеев понимал, что его пациентка испытывала какую-то душевную муку. Но, чтобы узнать причину, нужно было продолжить гипноз.

— Что? Что вы еще видите?

— Мне страшно, они хотят убить меня.

— Кто хочет? Толпа?

— Эти двое…

— Кто они, опишите их?

— Один выглядит, как король, другой похож на… да, на монаха. Это монах… Они что-то говорят. Я… я слышу…

— Что вы слышите?

— Их разговор. Монах сказал, что я сильная женщина. Король сказал, что я очень молодая и глупая. Как я могла? Как я могла так поступить? Мне бы жить и…

Пациентка неожиданно замолчала.

— О чем они говорят? Что они хотят сказать? — спросил Малеев.

— Боже, они пытали меня, и теперь… хотят моей смерти. Они обвиняют меня в…

Она вновь замолчала, словно кто-то ей закрыл рот, не позволяя говорить.

— В чем они вас обвиняют?

— К ним подошел еще какой-то мужчина.

— Кто это?

— Я… я, кажется, знаю его. Да, это тот, кто меня пытал. Мой палач. Он что-то шепнул на ухо королю, а тот монаху.

— Что, что они сказали? Вы ведь их слышите? Это всего лишь голоса.

— Да, я слышу, они сказали, что внутри меня…

— Что, что внутри Вас?

— Внутри меня ребенок. Он очень маленький. О боже, они убьют его вместе со мной.

Волнение девушки возросло в несколько раз. Малеев понимал, что нужно было выводить пациентку из гипноза. И только он собрался это сделать, как вдруг услышал:

— О, спасибо, вы великодушны, — не открывая глаз, промолвила девушка. — Король пощадил меня, он спас моего малыша.

Девушка склонила голову, как если бы она поклонилась кому-то в знак благодарности. Затем гордо выпрямилась и произнесла:

— Благодарю вас. Он сохранил его и мою жизнь. Они сказали, что внутри меня ангел, и они меня не убьют.

Малеев вывел пациентку из гипноза.

— Можете открыть глаза, вы не спите, вы…

— Где я? — спросила девушка, оглядывая кабинет. — Что со мной было?

— Вы уснули.

— Простите, наверное, я плохо выспалась. Я что-то говорила во сне? — она с ужасом посмотрела на профессора. — А где моя мама? Она ведь была рядом.

— Не волнуйтесь. Я сейчас позову ее. Но прежде хотел бы кое-что спросить Вас.

— Да, пожалуйста, — она посмотрела на Малеева в ожидании.

— Скажите, у вас есть парень?

Девушка начала вновь волноваться, но на этот раз не замкнулась и ответила:

— Мы расстались навсегда.

— Но все же, что-то осталось внутри вас, вы по-прежнему…

— Откуда вы знаете? — внезапно страх охватил девушку. Вы… вы… о боже, я что, была в отключке, и вы… вы все слышали. Я сама… сама все рассказала, — она была чем-то встревожена.

В ужасе она закрыла рот рукой, в глазах появилась влага.

— Прошу вас, не говорите ей… моей матери. Она…

— Вы боитесь ее?

Девушка молча кивнула.

— Но ведь вас мучает не это. Вы боитесь, чтобы мать не узнала о ребенке, — с помощью невольной подсказки пациентки Малеев догадался о причине страхов у девушки. — Вас мучает что-то другое.

Девушка закрыла глаза полные слез, закрыла ладонями лицо, склонила голову, чтобы врач не видел ее лица, и заплакала навзрыд.

— Вы беременны? — догадался он. Некоторое время он смотрел на девушку, а она все продолжала безудержно рыдать. Какое-то непоправимое горе больно сжимало ее девичье сердце. — Не волнуйтесь, я постараюсь объяснить вашей матери… — он налил стакан воды и предложил девушке. Но она не увидела этого, потому что горько плакала, не поднимая головы.

— Вы ведь для нее самое главное, — продолжал Малеев успокаивать девушку. — Она вас очень любит, вы единственный…

— А я вот нет… — она не смогла договорить, потому что душевная боль не позволила ей сказать.

— Что нет, не любите ее?

Девушка рыдала, казалось, что остановить поток слез было невозможно, как невозможно остановить воду, пробившую брешь в дамбе.

— Любите своего парня? Он знает о ребёнке?

— Его больше нет, — насилу сказала девушка.

— Ваш парень…

— Нет, не он… Ребенок…

Малеев задумался. Его осенила странная догадка, проливающая свет на эту темную историю жизни.

— Я сделала аборт, — сказала девушка. И как только она произнесла эти слова, ее нервный припадок внезапно утих. Она лишь всхлипывала, уставившись куда-то в стену.

— Вы вините себя за это?

— Да, я… — она с трудом подавила в себе начало новой бури.

— Не стоит. Это ведь было на двух-трех неделях беременности?

— Да, откуда вы знаете? — она с тревогой посмотрела на Малеева.

— Догадался. На столь раннем сроке внутри вас была лишь молекула, там не было ребенка. Вы поступили… — в этот момент в кабинет вошла мать девушки. Ее большие глаза с нетерпением узнать тайну внезапного стресса дочери, буравили профессора.

— Правильно, — договорил он, поглядывая на девушку, у которой слезы исчезли, словно утренняя роса на солнце.

— Доктор, вы выяснили причину, — спросила мать, подойдя к дочери сзади. Она не видела ее высохших слез.

— Да, и даже объяснил ей.

— Что же вы ей объяснили?

— Ее мучил сон, — он посмотрел на девушку, глаза которой молили его ничего не говорить матери, — страшный сон, где ей снилась казнь.

— Казнь? — с удивлением спросила мать, положив руки на спинку кресла, в котором сидела дочь.

— Инквизиция, средние века.

— Она начиталась исторических романов, — пояснила мать. — Больше на ночь не будешь читать.

— Пусть ваша дочь подождёт в коридоре, — девушка, не поднимая головы, вышла. — Не думаю, что чтение книг вызвало тревогу, ставшую началом стресса, — продолжил Малеев.

— Что же тогда? — спросила мать, больше ожидая от него ответов, чем вопросов.

— Скажите, вы ведь знаете о том, что ваша дочь недавно рассталась со своим парнем?

— Конечно, знаю. Это прохвост и бездельник. Я всегда говорила ей, что из этого ничего не выйдет.

— Вы имеете в виду их отношения? — спросил Малеев.

— Господи, какие еще отношения у двух детей. Это не серьезно. Пусть сперва образование получит, она ведь поступать будет в этом году. Мы с отцом надеемся, что она успешно… сами знаете, как сейчас трудно… А что, с парнем что-то случилось? — вдруг спросила она, о чем-то задумавшись.

— Нет, слава богу, они расстались.

— Я это знаю. И вы полагаете, что моя дочь из-за этого так сильно переживала? Вот глупенькая. Найдет еще сотню других. Но, доктор, вы сказали слово «правильно», когда я входила. Что вы имели в виду?

— Понимаете, как психолог, я должен устранить не то, что воздействовало на нервную систему пациента, а его отношение к этому внешнему воздействию. Сон, который преследовал ее, безусловно, был связан с расставанием. Понимаете, ведь это первое знакомство, расставание…

— Безусловно, она переживает, — согласилась женщина.

— Возможно, ее тяготит вина за свой поступок. Это пройдет, и сон прекратиться.

— Согласна, — она уверенно кивнула головой.

— Поэтому, постарайтесь отнестись к ней теплее, с пониманием, ведь каждый из нас в ее годы испытывал подобную душевную боль.

— Понимаю.

— У нее сейчас гипертония, вызванная стрессом, если она и дальше будет переживать из-за расставания, то может тяжело заболеть, появится неуверенность, мнительность, ранимость, пониженное самоуважение. Поэтому, постарайтесь не говорить с ней об этом парне, который бросил ее, отнеситесь к ней так, как вы бы отнеслись к себе в ее возрасте.

— Хорошо.

— Отвлеките ее чем-нибудь. А теперь идите к своей дочери, она ждет вас, вашей поддержки и понимания.

Когда они ушли, Малеев сел за свой стол, открыл тетрадь и написал: «Психика человека программируется безусловно, то есть без нашего участия. Пациентке 17 лет, она сделала аборт, срок беременности 3–4 недели. После операции ее неосознанно мучила тревога, которая появлялась у нее даже во сне. Какой механизм возбудил в этой молоденькой женщине тревогу, ведь плода внутри нее уже не было? Для чего человеку дано это свойство?…»

Малеев вспомнил любопытного студента, который на последней лекции задал ему вопрос о природе души. Что управляло этой девушкой? Почему она, избавившись от плода, не избавилась от какой-то неясной, мучительной тоски, которая, при долгих воздействиях, могла привести ее психическое состояние к появлению невроза — психическому расстройству, что могло иметь глубинные последствия в ухудшении ее здоровья?

На дневной лекции профессор Малеев затронул вопрос о порочности и греховности людей, касаясь главных аспектов человеческих страданий, к которым могут привести подобные действия и поступки людей.

Внезапно в кармане его пиджака зазвенел телефон. Звонила Оксана.

— Я сейчас на паре, говорить не могу, — по взволнованному голосу, он понял, что у жены, что-то произошло. — Говори, я слушаю, — смягчив голос, сказал он, поглядывая на студентов.

— Я была у врача. У меня обнаружили туберкулез, — сказала она дрожащим голосом.

— Что?! — удивленно спросил Малеев, не расслышав последнего слова.

— Он сказал, что это можно вылечить или подлечить, я неуверенна…

— Понятно, — какая-то неясная тревога наполнила его сознание. — Будем лечить, не волнуйся, я сейчас приеду за тобой. Где ты, у доктора?

— Он сказал, что мне нужно поехать в Крым. Там хороший воздух. Мне пойдет на пользу, — с грустью сказала Оксана.