Враг генерала Демидова. Роман

Игорь Костюченко

1944 год. Войска талантливого полководца РККА генерала Демидова освободили Вильно и рвутся в сердце Восточной Пруссии. Убить Демидова – только так суперагент абвера Майер сможет оправдаться перед Отто Скорцени за провал спецоперации во время Тегеранской конференции (убийство Сталина). Майер посылает в штаб Демидова группу диверсантов, один из которых работает на советскую разведку. Капитан Евгений Костин обязан сорвать план немецкой разведки.

Глава девятая

Вильно. 1944 год, август

Капитан Конин стоял у стены, недалеко от ярко освещенной сцены, рассматривая публику в зале. В оркестровой яме заметил пустующий стул. К нему сиротливо привалился контрабас — хозяина инструмента все еще не было на месте.

А между тем старик-контрабасист, покинувший с заметным удовольствием свой громоздкий инструмент, пробирался по переходам, которые образовывали за главной сценой оперного театра целый лабиринт. Он шел прямиком к служебному входу. И уже добрался до него, когда услышал голоса. Тонкий мальчишеский тенорок никак не соглашался пропустить кого-то в театр

Остановившись в начале крутой лесенки, которая сбегала в вестибюль служебного подъезда, старик увидел, что тенорок принадлежал младшему лейтенанту. По его приказу трое автоматчиков держали на прицеле трех офицеров. Судя по форме — музыкантов из ансамбля песни и пляски. У одного из них была папка с нотами, у другого — длинный футляр с каким-то духовым инструментом. Третий, с узким волчьим лицом и черными горящими глазами, рябоватый и очень загорелый, вероятно, был среди них самым старшим. Держался он так, словно привык отдавать команды — гордо и независимо.

Этому гордецу младший лейтенант криком и пытался растолковать, по слогам: никаких опоздавших к началу концерта он в помещение театра не пустит. Все равно ему — пусть явились они хоть с тромбоном, хоть с бадминтоном, хоть с всем Союзом композиторов и консерваторией в придачу. Приказ есть приказ.

Рябой только молчал, спокойно слушал младшего лейтенанта и не двигался.

Когда лейтенант исчерпал весь свой запас слов и терпения, и уже готов был приказать своим автоматчикам арестовать троих музыкантов за недисциплинированность, старик вытер красные влажные губы ладонью и засеменил с лестницы.

— Да кто вы такие, чтобы не подчиняться?! — кипятился лейтенант.

— Мои это, мои ребятки! — закричал с лестницы контрабасист. — Из нашего оркестра.

И сразу набросился на музыкантов.

— Ну, куда вы запропастились. Товарищ дирижер уже с ног сбился. Из Главпура звонили. Какая же игра без тромбона? Концерт уже начался. Давайте за мной! Быстрее!

Старик бойко растолкал опешивших автоматчиков, подскочил к рябому и потащил его с собой через вестибюль.

— Стоять! — заорал младший лейтенант.

Старик замер, согнувшись. Повернулся к лейтенанту вполоборота.

— Пропуска!

— Что?

— Имеются? Пропуска?

Осклабившись и обнажив при этом черную дыру вместо передних резцов, старик хлопнул себя пятерней полбу.

— Ну, конечно, конечно! У меня, у меня они! Все здесь!

И засунул руку за пазуху. Музыканты переглянулись. Рябой и бровью не повел, когда в ловких узловатых пальцах старика блеснула контрабасная струна.

Одним движением старик захлестнул струной шею юного лейтенанта, дернул на себя — лейтенант засучил ногами, забился в предсмертной судороге.

Ножи, внезапно оказавшиеся в руках музыкантов, дружно ударили автоматчиков. Через секунду с охраной вестибюля было покончено.

— На галерею, быстро. Седьмая ложа, — деловито скомандовал старик рябому.

Музыканты направились к лестнице.

Старик остался. Он разглядывал три трупа, сматывал струну. Вдруг усмехнулся — из-под массивного двухтумбового стола торчала женская ступня в простом крестьянском, подшитом кожей валенке — подрагивала, мелко.

Старик заглянул за стол — маленькая женщина, простоволосая, с размазанной помадой на синих губах, таращила на него полные слез и ужаса глаза. На ее спецовке был нашит черный прямоугольник с надписью белым — «Вахтер».

Старик вздохнул и стал быстро разматывать струну.

Сабатеев шел, покуривая, по коридору, который вел к буфетному залу. Ни он, ни его люди нигде не могли отыскать Джан. Не было ее и здесь, возле буфета. У поворота длинного и полутемного коридора он услышал шаги. Понял: шли военные — по паркету стучали подкованные каблуки армейских сапог.

Он пошел на стук. И чуть не столкнулся лицом к лицу с худым, рябоватым офицером-музыкантом. Сабатеев забыл о папиросе.

— Ребята, вы девушку в темном платье, с шалью красивой такой… серебристой… не видели? Стрижка короткая…

Офицеры холодно глядели Сабатееву прямо в глаза. Молчали. Словно не понимали вопроса.

— Ну, глаза овальные, карие…

— Нет, — ответил рябой музыкант, украдкой посмотрел на футляр с тромбоном.

Сабатеев перехватил его быстрый взгляд.

На руке музыканта с футляром вздулись прожилки. Значит, весит инструмент немало — автоматически решил Сабатеев, не отдавая себе отчета, зачем ему эта информация.

— Разрешите следовать дальше, товарищ капитан? У нас мало времени, — сказал медленно, будто с трудом подбирая слова, рябой.

— Музыканты? — спросил Сабатеев, не понимая, что, возможно, задает глупый вопрос. Ему почему-то не хотелось отпускать этих офицеров с тромбоном.

Рябой бесстрастно кивнул.

— Так точно. Музыканты. Нам приказали срочно доставить тромбон.

— Понятно, — рассеянно процедил Сабатеев, соображая, стоит ли ему приказать музыкантам немедленно предъявить документы. Что-то беспокоило его в них, но что именно — неясно…

Ему некогда было заниматься этими троими — командующий приказал найти Джан. Сабатеев должен был поскорее выполнить приказ командарма.

— Она на втором ярусе, в седьмую ложу прошла… — крикнула Сабатееву светловолосая официантка, мелькнув в коридоре с подносом, полным грязной посуды.

— Еще есть вопросы? — спросил рябой.

— Нет.

Сабатеев шагнул в сторону, освобождая музыкантам путь.

Офицеры прошли мимо Сабатеева, мрачно смотря перед собой, скрылись в полумраке.

Сабатеев проводил их взглядом, отправился на галерею.

Яхонтов превосходил самого себя. Он ревел, как океанский шторм, сокрушающий прибрежные скалы. Под куполом театрального зала от могучего яхонтовского рыка раскачивалась и позванивала тысячами блистающих стразов стопудовая люстра, некогда изготовленная в Париже по заказу дирекции Российских императорских театров.

— О, дайте, дайте мне свободу! Я свой позор сумею искупить… Я Русь от недруга спасу! — гремел Яхонтов, обнажив мохнатую грудь и раскинув в стороны руки.

Конин скользнул взглядом по изумленным лицам слушателей, и вышел из зала.

Тромбонист и сопровождавшие его музыканты поднялись на галерею, из которой начинались входы в ложи второго яруса главного зала оперного театра.

Они не прошли и двух десятков шагов, как были остановлены нарядом автоматчиков. На требование предъявить документы — музыканты пустили в ход ножи.

Диверсантам не потребовалось много времени, чтобы уничтожить весь наряд.

На шум из ложи выскочил лейтенант Шилов.

— Что такое? Кто их? — Шилов не сразу догадался, что происходит. Он видел тела мертвых автоматчиков и склонившихся над ними людей в форме советских офицеров. Он не сообразил, что эти трое и есть убийцы.

Музыканты медленно и молча двинулись на лейтенанта.

Блеснули ножи.

Шилов понял, что попал в переплет.

— Так вы гады, голубчики? — пробормотал Шилов и рванул из кобуры пистолет. Но один из нападавших сделал выпад и выбил у него из руки оружие. Второй ударил лейтенанта финкой в бок. Шилов упал, ударился головой о стену. Падая, сбил фонарь. Стало темно.

В полной темноте Шилов отполз за дверь. Затих.

Он слышал, как напавшие на него диверсанты искали его с полминуты, но не могли найти. А потом быстро побежали по коридору.

Шилов пощупал бок — саднило. Бок быстро стал набухать чем-то мокрым, хлюпким. Лейтенант попытался встать. Но в голове вспыхнул желтый блиц, и Шилов понял, что летит в бездонную яму, из глубины которой к нему, как вагонетки, одна за другой мчались грохочущие лохматые звезды.