Римская сага. Битва под Каррами

Игорь Евтишенков

Неожиданное несчастье вынуждает Лация покинуть Рим и присоединиться к армии Красса, с которой он участвует в битвах против парфян, возглавляемых хитрым полководцем Суреной. Даже оказавшись в Азии, Лаций не может избавиться от сомнений, которые охватывают его из-за сильной любви и необходимости сделать суровый выбор. Дружба верных товарищей, опыт предыдущих боёв и любовь загадочных красавиц помогают ему выжить, но не спасают всю армию и её командующего от страшной трагедии.

ГЛАВА ВОЛООКАЯ ЕГИПЕТСКАЯ РАБЫНЯ С КОЖЕЙ ФИНИКОВОГО ЦВЕТА

Путешественники и сенаторы уехали. Вместе с ними уехала и частичка родного Рима. Никто больше не рассказывал о знакомых местах, не шутил об известных патрициях и их жёнах, не рассказывал последние новости и не возмущался глупостью магистратов. Холодный ветер с востока дул, не переставая, целую неделю, и Лаций впервые в жизни почувствовал, что ему стало одиноко и скучно. Даже оружие не радовало его. Хазор сделал действительно отличный меч, а ножи были, как стрелы, — тонкие и острые. Только почему-то цвет металла был чёрный. Старый кузнец сказал, что это цвет золы и крови чёрной змеи и беглого раба, в которой он закалял лезвия. Для этого беглеца заставляли бегать по кругу до изнеможения, а потом делали надрезы на горле и руках, чтобы слить розовую кровь. Она закаляла железо лучше всего.

Лаций целый день рубил всё, что попадалось под руку, прошёлся по десятку чучел и столбов, разбил в щепки створку ворот лагеря, показывая Варгонту, какие у него ножи, потом обсуждал с Атиллой новый шлем, но уже через день ему снова стало скучно. Что-то было не так, и он не хотел признаваться, что дело было в Эмилии. Сердце ныло и страдало, а занять себя было нечем. Ехать к кузнецу за шлемом не хотелось, потому что всё там напоминало, что они были в кузнице вдвоём. Поэтому Лаций ждал, пока Хазор сам пришлёт гонца. Так прошли две недели.

Однажды на рассвете он проснулся полный решимости закончить дело со шлемом и после бритья отправился в город. Слуг и ликторов брать с собой не хотелось — они обычно только мешали и привлекали много внимания. Несмотря на прохладные ночи, днём было уже довольно жарко. Дорога до города заняла полдня. Подъехав к кузнице, Лаций какое-то время постоял на углу, вспоминая о том, как они выносили жену старика, и вдруг ему стало плохо: голова закружилась и к горлу подкатила тошнота. Он решил вернуться в лагерь, не встречаясь с Хазором. Развернув лошадь, Лаций проехал несколько улиц и, доехав почти до самых городских ворот, почувствовал, что сейчас его стошнит. Накануне поздно вечером Атилла и Икадион притащили откуда-то мёртвого барана, зажарили несколько кусков и пригласили его присоединиться к трапезе. Видимо, мясо было плохим, потому что от одной мысли о еде Лация сразу же скрючило пополам, и, как только ноги коснулись земли, угощение друзей тотчас покинуло его желудок. Когда всё закончилось, он хотел встать, чтобы найти воду и умыться, но мир вдруг перевернулся, и Лаций без сознания упал под ноги коню, прямо спиной в пыль. Он не видел, как выбежавшие из дома люди какое-то время спорили между собой, что с ним делать, но потом быстро подхватили под руки и занесли внутрь. Так он оказался в доме небогатого купца-сирийца, где повстречал там странную рабыню-египтянку, которая на какое-то время отвлекла его от мыслей об Эмилии. Но только на время…

Служанку с кожей цвета спелого финика звали Тхао. Её руки, шея и лицо, казалось, были политы тёмным оливковым маслом, поэтому глаза выглядели большими и невероятно красивыми. Тонкие, ровные губы никогда не покидала лёгкая улыбка, как будто она была рада любому человеку, с которым разговаривала, при этом Лаций видел в её взгляде искреннюю заботу и внимание. Тхао помогла ему прийти в себя и ухаживала весь вечер. После этого он провёл в доме купца ещё пару дней. Рабыня разговаривала с ним на греческом языке, хотя немного понимала и римский. По вечерам они вели беседы о Риме и Египте. Оправившись, Лаций предложил хозяину продать Тхао за десять серебряных монет и ещё сдать ему комнату для проживания. Комната была не нужна, но он хотел таким образом отблагодарить хозяина за оказанную помощь. Тот охотно согласился. Цена была слишком хорошая. Лаций предусмотрительно никому не сказал об этом, но по благодарным глазам Тхао понял, что сделал это не зря.

Три месяца вынужденного безделья в зимнем лагере приятней было проводить с египетской рабыней, чем с ликторами в палатке. Теперь он меньше бывал в легионе, переложив заботу о подготовке пехотинцев на Варгонта Рукумона и Атиллу Крония, которых Красс к этому времени уже повысил в звании, назначив трибунами легиона. Кроний в тот день чуть не умер от счастья, но Варгонт спас его, не дав тому в одиночку выпить все запасы вина из обоза Мария.

Красс не заставлял свою армию готовиться к предстоящим битвам и почти всё время проводил в поисках сокровищ в тех городах и храмах, которые оказались в его ведении как наместника, устанавливал там новые правила сбора пошлин с кораблей и обкладывал новыми налогами купцов. При этом он сам следил за сбором этих податей, чем удивлял даже своего сына Публия. С Лацием консул почти не общался, заявляя на советах, что на таких легатов, как он и Октавий, можно полагаться без слов. Но Марк Красс всегда был непредсказуемым человеком…

Вынужденное бездействие высвободило у Лация достаточно времени, чтобы проводить его вместе с Тхао. Она знала так много интересного, что он удивлялся, как и когда эта юная рабыня успела всё это узнать и запомнить. Оказалось, что родом она происходила из семьи служителей храма в Мемфисе, но о родителях почему-то вспоминать не любила. Лаций с удовольствием слушал её греческий, иногда поправляя и помогая найти нужные слова. Она только смеялась, но старалась всё запоминать. Если бы он только знал, что когда-то ему тоже придётся учить чужой язык, ничем не отличаясь от этой рабыни-египтянки!

В один из жарких дней наступившей весны они сидели под навесом и изнывали от жары, которая даже в тени заставляла людей и животных превращаться в бесформенные, растёкшиеся по пыльной земле туловища. Верблюды неподвижно лежали у стены с открытыми ртами, из которых торчали большие жёлтые зубы. Их глаза были плотно закрыты мохнатыми веками, и только вечерняя прохлада могла заставить их изменить положение тел.

— А у римлян есть кошки? — неожиданно спросила Тхао.

— Да, есть, — ответил Лаций. — А что?

— В Египте кошки — священное животное. Они ловить мышей и охранять еду на складах.

— Ловят, а не ловить!

— Хорошо, они ловят страшных змей, и люди жить спокойно. Их, как и людей, провожать в дальний путь, когда умирать. Тела кошек специальные люди готовят семьдесят дней, их надо пропитывать специальными травами. Эти травы должны сохранять тело долго. И моя семья была тоже с богиней Баст.

— Кто это? — спросил Лаций.

— Баст — богиня кошек. Она — женщина с головой кошки. Мой отец служил в храме Баст, когда я быть ещё маленькая. Я плохо помню, что было. Люди говорили, что в храме кто-то убил всех кошек. Мой отец быть хранитель этих священных животных. Все люди в городе тогда выбрили себе брови от горя. Это было ужасно. Обычно такое происходит в одной семье, когда там умирает кошка — и люди брить брови. Но тогда было плохо всем людям. Это было большая беда для всех жителей в городе.

— Да, я тоже помню очень странную историю. Мне рассказывал её один друг, Марк Серпипий Румий. Ну да ты его не знаешь. Он был в Египте семь лет назад. Там римский возница случайно переехал кошку, и, представляешь, какой-то египетский солдат убил его на месте. Это невероятно — убить римского гражданина! Из-за какой-то кошки! — Лаций вспомнил эту историю, но, судя по лицу Тхао, сочувствия у неё не вызвал. — Ладно. Рассказывай, что же потом произошло? — спросил он. Темнокожая рабыня опустила глаза.

— Отца убили в храме. Как жертву Баст. А нас продали. С тех пор я здесь. Но я не жалуюсь. На всё есть воля великого Ра. Он есть наш свет, и он всё видеть на земле. Он дать жизнь всему, и он править наша судьба. А ещё у нас есть священный глаз бога Гора. У меня на руке есть. Смотри, — она показала ему плечо. На тёмной коже красовался небольшой чёрный глаз. — Мы носим на шее круглые камни с глазом, которые оберегать нас, потому что они похожи на глаз Гора. У меня здесь тоже такой, — Тхао показала ему ожерелье, и Лаций увидел, что один из шариков действительно был голубоватого цвета и напоминал человеческий глаз. — Ты можешь сделать себе такой на плече, — Тхао показала Лацию на свою татуировку.

— Нет, спасибо, — поблагодарил он. — У меня — свой. Мои боги берегут меня по-другому.

— У тебя чёрный амулет. На шее. Очень странный. Я такой никогда не видела.

— Да, он очень старый. Из далёкой страны. Но для тебя это неважно. Что ты там говорила про бога с глазом?

— Это — не бог, это — глаз бога, — поправила его Тхао.

— Какая разница? Наши боги дружат. Вот, видишь, даже тебя послали мне, — он улыбнулся и потрепал её по голове. Тхао опустила взгляд и замолчала. Этот римлянин нравился ей всё больше и больше. Но даже ночью, когда она жалась к нему всем телом, он думал о другой. Она это чувствовала и во всём винила странный амулет с завитушками. Это он мешал ей. И она мечтала, чтобы Лаций снял его хоть на одну ночь! Тогда Тхао смогла бы покорить его сердце навсегда.

Она рассказывала ему много легенд своего народа, и вместе с ней Лаций уносился в древние страны, удивляясь совпадению её историй с преданиями римлян. Через несколько месяцев, когда Красс неожиданно решил начать подготовку к походу против парфян, Тхао заболела, и Лацию пришлось продать её почти за бесценок жившему в соседнем доме купцу Талакубу. Однако он был уверен, что, заплатив деньги, расчётливый торговец не бросит девушку и будет о ней заботиться. Для таких людей всегда было важно, чтобы деньги не пропали даром. Как показало будущее, в этом Лаций оказался полностью прав.