Римская сага. Битва под Каррами

Игорь Евтишенков

Неожиданное несчастье вынуждает Лация покинуть Рим и присоединиться к армии Красса, с которой он участвует в битвах против парфян, возглавляемых хитрым полководцем Суреной. Даже оказавшись в Азии, Лаций не может избавиться от сомнений, которые охватывают его из-за сильной любви и необходимости сделать суровый выбор. Дружба верных товарищей, опыт предыдущих боёв и любовь загадочных красавиц помогают ему выжить, но не спасают всю армию и её командующего от страшной трагедии.

ГЛАВА ПРОЩАНИЕ С ЭМИЛИЕЙ

На следующий день она ждала его в беседке у фонтана, кутаясь в большую тёплую накидку. Рядом стояли две рабыни с корзинками и водой. Лаций осторожно присел на край скамейки, не решаясь начать разговор первым.

— Идите! — кивнула служанкам Эмилия и повернулась к нему. — Ты сделал свой шлем? — стараясь скрыть грусть в голосе, спросила она.

— Шлем? — он был так удивлён, что на мгновение забыл, о чём хотел поговорить, и нахмурился. Грустная улыбка и опущенные уголки глаз сразу же напомнили ему о разлуке, и Лаций, не выдержав, стыдливо отвёл взгляд в сторону.

— Ты хотел сделать шлем у кузнеца, в городе. Помнишь? — каким-то неестественно тихим, покорным голосом спросила Эмилия, и он понял, что ей тоже не хочется говорить о расставании.

— Я вчера долго думал, как поговорить с тобой об этом, — решил сразу начать с главного он. — Дело в том, что Марк Красс предложил мне вчера уехать в Рим… с сенатором Мессалой Руфом. Тот обещал добиться для меня какой-то должности на Сардинии. Обещал решить все проблемы в суде… — в горле запершило, он запнулся, чувствуя, что говорит совсем не о том. — Но я не хочу уезжать. У меня нет сейчас ни дома, ни имения, ни денег, чтобы вернуться в Рим. Сардиния — это болото, понимаешь? Что там делать? Только собирать оливки, ловить рыбу и получать из Рима заказы на хлеб и вино?

— Лаций, — спокойно произнесла Эмилия, — ты это хотел мне сказать? — она замолчала. В воздухе повисла неудобная тишина. Совсем рядом ехала какая-то повозка, и непослушный осёл не хотел везти тяжёлый груз. Хозяин ругался и отчаянно бил животное. Ишак в ответ громко орал и не двигался с места. Лаций в душе ругал себя самыми последними словами, но чувствовал, что не может говорить об их отношениях. Он поднял взгляд на Эмилию, и та увидела в них отчаяние. Она сидела прямо, сложив ладони на коленях. Густые волосы были собраны на затылке в простой узел. Чёрные брови, эти чёрные брови, с которых он не раз стирал краску, чтобы, шутя, испачкать ей щёки, сейчас изогнулись над печальными глазами тонкой дугой страдания и боли.

— Нет, не это, — пересилив себя, наконец, тихо произнёс он. — Я думаю о тебе всё время. И мне без тебя плохо. Я бы хотел, чтобы ты сказала мне: «Где ты, Гай, буду и я, Гайя». Но у меня нет даже дома, где ты могла бы произнести эти слова! Понимаешь? Я не могу вернуться в Рим вот так, как побитая собака, — со вздохом произнёс он. — Я всё знаю. Это ты попросила Мессалу Руфа помочь мне. Но я не хочу такой помощи. И твоей помощи — тоже, — в его голосе невольно прозвучало раздражение. — Не знаю, почему. Но не хочу. Я вернусь в Рим с Крассом, а не с тобой. И ещё… ещё я не хочу быть твоим любовником. Я хочу быть твоим мужем, и мне плевать, что будут об этом говорить.

— Лаций, я тебя ни в чём не виню. И ни о чём не прошу, — покорно произнесла она. Нежная улыбка тронула губы Эмилии, и в глазах засветилось счастье. — Почему ты оправдываешься? Я боялась, что ты соврёшь и не скажешь это, — её голос звучал беззащитно и нежно. Лёгкие оттенки бархатной хрипотцы были едва слышны, и его снова потянуло к ней. Эмилия как-то странно улыбнулась и сложила руки на животе. Внезапно по её лицу промелькнула тень, и, взяв Лация за локоть, она тихо произнесла: — Я была в храме, а потом жрецы провели для меня ауспиции.

— И что? — напряжённо спросил он, предчувствуя неприятные новости. Гадания всегда вызывали у него настороженность и волнение.

— Я скажу тебе ровно половину. Если ты вернёшься в Рим, то я скажу тебе: «Где ты, Гай, буду и я, Гайя». Обещаю тебе! Ты будешь самым счастливым мужчиной в мире! Но только вернись!

— Что за чушь! Почему ты так говоришь?

— Потому что жрица в храме Изиды сказала, что в Красса вселился бог жадности и он приведёт его к гибели.

— Это можно было сказать и без пророчества, — недовольно пробурчал Лаций.

— Наверное, да. Но ещё она сказала, что один человек победит всё римское войско за один день. Совсем скоро. В живых останутся единицы. Поэтому я и прошу тебя быть осторожным.

— Это — невозможно! Жрица ошиблась! Ты знаешь, что такое сорок тысяч человек? Кто их здесь может победить? Кто? В Азии нет такой силы? Не то что силы, здесь просто нет столько людей. Ни в одной армии. Поверь мне…

— Ты меня не слышишь, — Эмилия положила руку ему на плечо. — Я прошу тебя вернуться живым.

— А что сказали жрецы по ауспициям?

— Они сказали, что мы больше никогда не увидимся. Ты должен это знать. Вот видишь, я рассказала тебе почти всё. Но я хочу, чтобы ты вернулся! Ты слышишь?

— Да. Но что они предсказали?

— Что Квирин накажет Красса и весь его род. Что Квирин заберёт Красса к себе и никто никогда не найдёт его ни живым, ни мёртвым. Они сказали, что его ждёт чёрное золото.

— Бр-р-р, — передёрнулся Лаций. — Чёрное золото? Как-то всё мрачно и неприятно.

— Поэтому я и прошу тебя быть внимательным. Ты слышишь? Может, ты всё-таки изменишь своё решение?

— Что, что я могу тебе обещать? Ведь я — воин! — он покачал головой и замолчал, чувствуя, что ему действительно нечего сказать. Интуиция подсказывала, что боги пытаются предупредить его о чём-то опасном, но он уже настолько запутался во всех их предзнаменованиях, что не хотел больше об этом думать. — Прости, я останусь здесь.

— Наверное, ты — прав. Но мне всё равно было очень, очень хорошо с тобой. Даже когда ты рассказывал о мечах и кинжалах, — со вздохом произнесла Эмилия, как будто приняла в глубине души какое-то важное решение. — Пусть они тебя берегут! Берегут для меня, — она подняла на него полные слёз глаза, и Лаций увидел, что там поселилась тоска. — Завтра мы отплываем. Я поеду с Мессалой Руфом. Не надо приезжать к кораблю. Думаю, в этом больше нет необходимости. Мне будет больно видеть тебя на берегу, — она поджала губы и опустила голову. Лаций набрал воздух, чтобы ответить, но не смог найти правильные слова.

— Подожди! — он схватил её за руку и крепко сжал.

— Мне больно, не надо, — Эмилия потянула руку к себе. — Я не рассказала тебе ещё одну новость. Наместник на Сицилии отдал свою жену Виргинию под суд из-за измены с вольноотпущенником и слугой Красса. Ты должен был его знать. Его звали Оги Торчай.

— Оги? И что дальше? — с замиранием сердца спросил Лаций.

— Да, я знаю, что он был твоим другом, — с сочувствием произнесла Эмилия, и Лаций с удивлением заметил в её голосе эту новую интонацию. — Он пошёл на смерть из-за любви… к жене наместника на Сицилии.

— Да, я помню Фабия Кантона.…

— Они убежали в Египет, но их поймали и вернули на Сицилию. Однако наместник оказался настолько глуп, что решил отвезти их в Рим и судить.

— Это из-за её родственников. Он не мог судить их сам на Сицилии. Ему бы не простили.

— Наверное. Суд должен был состояться через месяц после ухода армии Красса. Но когда за ним пришли, было уже поздно. Суд был не нужен. Бедняга был при смерти. У него было жёлтое лицо, такое всё страшное, опухшее, как будто в голову налили целую амфору оливкового масла.

— Не может быть, — нахмурился Лаций, представляя себе Оги Торчая в таком виде. — Он, что, сильно болел?

— Не думаю. Ты знаешь, что он сказал мне перед смертью? Что благодарит Лация Корнелия Сципиона и будет ждать его в городе, где умер самый страшный враг Рима.

— Что?! — Лаций от изумления откинулся назад. — Как он мог это тебе сказать?

— Не знаю, почему, но за несколько дней до его смерти ко мне пришли два эдила и цензор. Они сказали, что Оги Торчай хочет поговорить именно со мной.

— Не может быть!

— Да, так. Так вот, он передал мне эти слова. Он сказал, что ты меня любишь и что он знает обо мне всё. Ещё он добавил, что обязан тебе жизнью. И зачем-то попросил передать, что Оги Торчай будет ждать тебя в городе, где умер самый страшный враг Рима. Кто это? Я точно знаю, что этот человек умер. Как он может ждать тебя в каком-то городе? Ты можешь объяснить?

— Ганнибал… — задумчиво произнёс Лаций. — Слушай, а у него был на лбу шрам? — неожиданно спросил он.

— Шрам? — Эмилия на мгновение замолчала, но потом отрицательно покачала головой. — Нет. Точно нет. Он был лысый. Эдилы сказали, что у него от темноты и болезни выпали все волосы. Сами они боялись к нему приближаться. Говорили, что у него заразная болезнь. Но он сказал, что у него болит бок и эта болезнь не заразная. Ещё он сказал, что я буду с тобой счастлива.

— Правда? А что с Виргинией? — Лаций постепенно начинал догадываться, что произошло на самом деле.

— С женой наместника? Она умерла от прокола пузыря.

— Умерла?

— Да. Она была беременна от Оги Торчая и хотела избавиться от ненужного плода. Я слышала, что так посоветовал ей поступить сам Помпей. Он обещал помочь на суде, даже дал денег. Помпей собирался подкупить судей, чтобы освободить её, но Оги Торчая, как изменника, надо было казнить.

— Откуда ты всё это знаешь? Помпей рассказал?

— Нет, он бы не рискнул. Но если надо, я умею быть ласковой и со слугами, — добавила она.

— Виргинию убили?

— Не думаю. Она умерла сама. Плод не вышел, он остался в животе. Плёнку яйца прокололи, но он застрял, и она истекла кровью. Я видела её. Страшная смерть. Лицо всё чёрное, как родинка на щеке. Большая родинка, — Эмилия провела по ладони пальцем, показывая, каким было родимое пятно. — Не понимаю, как он полюбил такую уродливую женщину.

— Родинка? — вырвалось у Лация, и Эмилия с удивлением посмотрела на него, не понимая, почему он так волнуется. — Но у Виргинии не было родинок!

— Да? — теперь настала её очередь удивляться.

— О боги! Неужели… Старый добрый Сцинна, — расплылся в улыбке Лаций. — Теперь мне всё понятно. Это был он.

— Сцинна Торчай? Это был он?!

— Конечно, он! Он ведь давно болел. А умершая женщина — точно не Виргиния. У неё никогда не было родинок.

— Как же я сразу не догадалась! — воскликнула Эмилия. — Мне всё время казалось, что здесь что-то не так, но я никак не могла понять. Значит, его брат жив?

— Да. Скорей всего, он вместе с Виргинией уехал из Рима.

— В тот город, где умер Ганнибал? Это далеко?

— Да, в Вифинии, — задумчиво покачал головой он.

— Лаций, дорогой, любимый! — неожиданно с жаром произнесла Эмилия и обняла его за плечи. — Умоляю тебя, давай всё бросим и уедем туда вдвоём, прямо сейчас! Вифиния недалеко отсюда. Прошу тебя! Никто не будет знать, где мы. Но я не хочу тебя терять! Я никому не говорила этого, но сейчас моё сердце готово разорваться от боли, потому что… — она уже хотела раскрыть ему свою тайну, но, взглянув в глаза, осеклась. В них она увидела непримиримую решительность и суровость.

— Эмилия, я тоже никому не говорил таких слов. Я тоже хотел бы, чтобы ты стала матерью моих детей, несмотря ни на что! Не плачь, подожди… Ты сама знаешь, сколько великих римлян совершали поступки, из-за которых потом не могли жить спокойно. Я не хочу, чтобы надо мной смеялись. Я хочу быть победителем, и не хочу бояться вернуться в город, в котором вырос. Я не смогу жить на чужбине. И я люблю тебя. Ради тебя я готов покорить весь мир. Но без победы и денег я не смогу смотреть в глаза тебе и детям.

— Лаций, Лаций, что ты говоришь?.. — шептала Эмилия, не в силах успокоиться и чувствуя, что не может больше терпеть эту муку. — Прости. Я тебя понимаю. Но знай, я всегда буду ждать тебя.

Она встала, сложила ладони на животе и улыбнулась в последний раз. Потом развернулась и, ничего не говоря, вышла из беседки. Он ещё некоторое время сидел на краю лавки, потом встал и направился к воротам. Эмилия стояла на портике за колонной и смотрела ему вслед, гладя живот и не замечая, что слёзы продолжают катиться по щекам.

— Ты не хочешь пройти в дом? — раздался за спиной голос новой рабыни. Эмилия ничего не ответила, только отрицательно покачала головой. — Хочешь воды? — девушка протянула ей неглубокую чашу. Эмилия взяла её, но пить не стала. Рабыня вздохнула. — Твой мужчина убивает тебя, госпожа, — кротко произнесла она. — Он делает тебе больно.

— Да, — тихо согласилась она. — Ты — права. Но эта боль почему-то приятна… Как сладкий яд. Понимаешь, что гибнешь, но остановиться не можешь. И хочется пить ещё и ещё, — она замолчала. Рабыня, не зная, что ответить, стояла рядом и чувствовала, что после этой встречи с красивым мужчиной её госпожа резко изменилась и теперь уже вряд ли будет такой, как прежде.