Дары богини Хадор

Иван Комаровский

Загадочное исчезновение знаменитого профессора естествознания, которого объявляет в розыск секретная государственная полиция – Нуатрикс, приводит его внуков Тео и Ирму к таинственному посланию – единственному связующему звену, оставленному им их дедушкой. Послание затягивает обоих в водоворот опасных событий, грозящих раскрыть одну из самых страшных тайн древних цивилизаций, тайну могущественных артефактов – Даров богини Хадор, охота за обладание которыми уже началась…

ГЛАВА 7. Тайник

Тео решил немного задержаться в больнице святой Ангрии и помочь своему наставнику Нэмосу Варда в наблюдении за Рамлой, ибо у старшего магистерия было итак немало пациентов, требующих должного внимания.

Тео расположился на кушетке в коридоре, из которого можно было видеть дверной проём, ведущий в палату Рамлы, где девушка пребывала в забытьи действия большой дозы паральдегида.

Молодой человек изучал лекцию о лихорадочном синдроме, которую студентам медицинской семинарии читали ещё на втором курсе, и которую Тео так кстати сохранил.

Большую часть своих записей Тео Калеста держал в кабинете наставника, выделившего своему ученику отдельную полку стеллажа. Нэмос Варда всегда говорил, что в начале карьеры лекаря очень важно обращаться к различным источникам литературы, в том числе и к своим лекциям, дабы избрать верное направление в терапии недугов, учитывая, что весь объём специальной информации из области медицины удерживать в голове постоянно крайне трудно.

Пару часов назад Рамле была сделана инъекция салицилата натрия, призванного снизить высокую температуру тела, однако положительной динамики не наблюдалось до сих пор, это беспокоило Тео.

Он и Нэмос Варда понимали, что необходимо увеличить дозу лекарства, однако оба опасались развития токсических реакций.

Медицинская сестра периодически повторяла процедуру обтирания яблочным уксусом, но безрезультатно.

Около полуночи, когда Тео на несколько минут впал в дрёму, из палаты Рамлы послышались беспокойные стоны: видимо, девушка пришла в сознание и, не обнаружив никого рядом, позвала на помощь.

Тео тут же пришёл в чувства и отозвался. В палате стоял специфический запах карболовой кислоты, напоминавший запах гуаши, на столе тускло светил фонарь.

— Рамла? — спросил молодой человек, — я здесь. Тебе что-нибудь нужно?

Но девушка ничего не ответила, она тревожно ворочалась на кровати с закрытыми глазами.

Тео Калеста присел рядом с ней и положил тыльную сторону своей ладони на лоб Рамлы: не было сомнений, лихорадка и не думала отступать.

Тео посмотрел на тонкие черты лица девушки, на то, как она морщит брови, вероятно, пребывая в каком-то изматывающем полусне.

Молодой человек заметил, что запястья Рамлы сплошь покрыты уже давно затянувшимися шрамами. Тео провёл по ним пальцами.

— Я никогда не пыталась убить себя, если ты подумал об этом, — внезапно произнесла Рамла. Тео вздрогнул от неожиданности, взглянул в её глаза и замер, ибо никогда в своей жизни ещё не встречал такого сильного и всеподчиняющего взгляда. Молодой человек смотрел на Рамлу, не выпуская её тонких запястий из своих рук.

— Тебе лучше? — после неловкой паузы спросил он и встал с больничной койки.

— Нет. Ваши лекарства не смогут мне помочь.

— А что сможет?

— Мне нужно попасть в город Ингиррат, только там я найду понимание и помощь.

— Ингиррат? — удивлённо переспросил Тео, — но это совершенно другая страна, и путь туда не близкий. Учитывая твоё состояние, я не думаю, что ты готова к такому путешествию.

— Только я знаю, к чему готова.

— Но ты сама пришла сюда, помнишь? Ты искала человека с татуировкой.

Рамла замолчала и, казалось, была очень озадачена, она словно пыталась воспроизвести в памяти всю цепочку событий, предшествовавших этому мгновению.

— Где я? — наконец, спросила она.

— Ты в больнице святой Ангрии.

Девушка осмотрелась по сторонам. Тео вновь ощутил какой-то неприятный холод, который почувствовал впервые, когда зашёл в палату Рамлы.

Это, осязаемое кожей, ледяное прикосновение нечто, почти парализовывало тело и волю.

Минуту спустя, продолжая борьбу с неистовым оцепенением, Тео увидел, как поведение девушки резко меняется: она несколько раз встрепенулась, громко закричала, а после упала на пол в жутких конвульсиях.

Тео Калеста незамедлительно кинулся к Рамле и зажал её голову между своих колен, чтобы она не ударилась затылком о мрамор, судороги сменяли одна другую, но амплитуда их не уменьшалась.

Молодой человек позвал медицинскую сестру, чтобы та разыскала Нэмоса Варда, в данный момент, вероятно, совершавшего обход наиболее тяжёлых пациентов.

Напряжение росло, будто повышенный тонус мышц девушки распространялся даже за пределы её тела, заставляя воздух сжиматься и разжиматься в унисон судорог.

Из коридора донеслись звуки быстрых и тяжелых шагов старшего магистерия. Нэмос Варда ворвался в палату, и в тоже мгновение Рамла издала всепронзительный вопль, который вихрем ударил о высокие витражные окна, разбив живописные стёкла вдребезги…

* * *

Ирме долго не удавалось поймать извозчика: так некстати площадь перед Духовной Академией опустела раньше обычного.

Девушка спрятала свой маскировочный костюм в небольшой сумке, которую разместила за одной из обветшалых колонн, ещё только ожидавших кропотливых рук реставраторов, и, как ни в чём не бывало, смелой, почти летящей походкой, направилась на поиски транспорта.

Людей в чёрном нигде не наблюдалось, это очень радовало Ирму, а жгучее чувство ожидания лишь подстёгивало приподнятое настроение, появившееся так резко и внезапно впервые за последние дни, с момента исчезновения дедушки.

В конечном счёте, девушке всё же удалось отыскать неказистую карету с хромой кобылой в упряжке и полусонным кучером, согласившимся подвести Ирму только до аллеи:

— Нет, дорогуша, я не поеду до самого поместья в столь поздний час, дорога там не для моей старушки, — сказал кучер, заботливо похлопывая лошадь своей огромной ручищей.

Ирме ничего не оставалось, как согласиться на подобные условия.

Как ни странно, ехали они довольно быстро, хотя, возможно, так казалось Ирме, пребывавшей в своих чертогах разума и захваченной волной воспоминаний и таких очевидных заключений, которые, что удивительно, лежали на поверхности, но, по какой-то причине, так долго оставались в тени небытия.

Когда девушка расплатилась с извозчиком и выскочила из кареты на аллейную тропу, она незамедлительно пустилась в бег по дороге, ведущей прямиком к воротам поместья Калеста.

Ветер развевал кроны деревьев, а их таинственный шёпот сопровождал девушку, точно подгоняя вперёд, навстречу маячащим впереди огням окон родного дома.

Ирма пересекла порог особняка и ощутила аромат сливочных кексов, что, по-видимому, испекла госпожа Ранида.

Подле лестницы в холле стоял господин Дорм, его руки по локоть были в тине из пруда, который он неожиданно для всех принялся чистить и возился с ним медленно, но с ответственной тщательностью.

— Здравствуй, Ирма, — поприветствовал девушку садовник, отчасти удивлённый её запыхавшемуся виду.

— Дорм, Тео дома? — с трудом переводя дух, спросила Ирма.

— Нет, господин не являлся с утра.

— Ясно, — Ирма махнула рукой и бросилась вверх по лестнице, на чердак.

Ирма отворила скрипучую дверь и попыталась включить свет, но выключатель оказался неисправным, тогда она зажгла переносную лампу, что стояла у самого порога.

В детстве Тео и Ирма часто бывали здесь и любили подолгу играть, это место также облюбовала Мелисса, сразу после того, как стала жить вместе с семьёй Калеста.

Мачеха обычно брала с собой плед, чашку чая, любимую книгу и располагаясь на широком подоконнике круглого окна, света которого было более чем достаточно для чтения.

Ирма точно помнила, что вещь, разыскиваемая ею, должна находиться именно здесь. Фанимар, не смотря на свой ум и изобретательность, всё же был консервативен.

В углу чердака находилась ниша, прикрытая парой досок, Ирма отодвинула их в строну и вынула прямоугольной формы ящик. Девушка помнила этот расписной деревянный артефакт, так ценимый дедушкой. Как же она могла забыть о нём? Ведь это целый кусок её детства! Как Тео мог забыть?!..

Ящик запирался на медный ключ, перед глазами Ирмы всплыла картина, как Фанимар достаёт из внутреннего кармашка пиджака ключ и открывает им ящик. Девушка точь-в-точь повторила этот почти ритуал, она подняла крышку и увидела тонкую книгу в кожаном переплёте.

На обложке не было никаких надписей, но на первой странице значилось: «Эпос о бессмертной любви Нэйас», перевод на ургабадский язык: Фанимар Калеста.

— Это знак, я знаю, дедушка, ты не мог оставить меня в неведении, — прошептала Ирма, пролистывая зачитанные страницы.

Девушка прекрасно помнила, как Фанимар увлекался этим литературным наследием, именно благодаря стараниям дедушки, Тео и Ирма привили себе любовь к чтению и истории.

Фанимар имел несколько изображений отрывков оригинала Эпоса, написанных на иероглифическом языке Древнеиджийского Царства, которые самостоятельно переводил, так как профессор не доверял существующим переводам этого легендарного произведения.

Эпос повествовал о любви девушки Нэйас к юноше по имени Армо, но любовь эта была безответна и изначально обречена. Армо испытывал чувства к прекрасной Талви, которую вскоре собрался взять в жёны.

Узнав об этом, в сердце Нэйас зажглась слепая ревность, а чернь зависти опалила её рассудок. Нэйас обманом сумела отравить Талви, чтобы смерть разлучила её с Армо, которого так страстно желала Нэйас.

Нэйас всей душой надеялась, что сможет растопить сердце юноши, что объято горем утраты, но надежды её оказались слепы, как и сама любовь, которую она хранила в душе.

Армо увядал, его мукам не было предела, а страдания его причиняли боль Нэйас. В конце концов, терзания девушки стали столь непреодолимы, что она в отчаянии взмолилась богам о прощении, об искуплении и возможности помочь дорогому Армо.

На мольбу откликнулся бог Тиасс, покровитель любви и творческой силы, он открыл глаза деве, и она осознала, что сотворила, она поняла, насколько извращёнными и уродливыми были её стремления.

Тиасс всё же решил помочь бедной девушке. Он сказал, что Нэйас должно спуститься в Нимдуат, в Долину усопших, и молить бога смерти Имдахира обменять одну душу на другую.

Тиасс призвал совершить дар жертвенности, доказательство истинной любви, дабы Армо и Талви вновь встретились и обрели своё счастье, которому помешала быть Нэйас.

И девушка без колебаний согласилась. Тиасс сказал же ей, что в мире мёртвых её поджидают испытания, и даже сам демон Тэндиру, запертый в Неукротимой Стуже пожелает забрать греховную и очернённую душу Нэйас.

Потому деве необходима будет помощь могущественных предметов, созданных великой богиней Магии, так называемых Даров Хадор.

Один из них — Магический Посох, управляющий силой Магии, другой — одна из Тринадцати Негаснущих Свечей, чьё пламя горит во всякой тьме и страшит Тёмную Пыль, что есть дыхание Демона Тэндиру, из которого были призваны Четыре Злых Духа.

По легенде, Нэйас удалось заполучить Дары богини Хадор, пройти чрез Врата в Храме Смерти в Нимдуат, преодолеть все препятствия и спасти душу Талви, в обмен на которую Имдахир взял дух самой Нэйас.

Однако бог любви был столь изумлён поступком Нэйас, настолько проникнут им, что выкрал душу девушки у своего брата Имдахира, владыки Долины Усопших. Тиасс превратил душу в прекрасный цветок бессмертной любви, что цветёт вечно, от момента рождения до конца своей долгой неувядающей жизни, этот цветок благоухает многие столетия, он не подвластен времени, холоду или засухе, но не терпит людского прикосновения, от которого гибнет, но возрождается затем вновь, как возрождается искренняя и чистая любовь.

Этот цветок есть явное свидетельство бессмертной любви Нэйас, пожертвовавшей своей жизнью ради Армо, что в конце обрёл счастье с Талви.

Так звучало это древнее сказание, известное Ирме очень хорошо, однако девушка не могла понять, что хотел сказать Фанимар своим посланием, для чего необходим перевод Эпоса, и как он может дать ответы на интересующие её вопросы.

О тайнике на чердаке было известно только троим людям: самому Фанимару, Ирме и Тео, хотя, признаться, ребята никогда не понимали подобной секретности, но в детстве это их очень увлекало: быть причастными к тайне.

Ирма перелистывала книгу в кожаном переплёте, но ничего не находила, ничего особенного или из ряда вон выходящего.

Казалось, что растущее нетерпение, которое Ирма испытывала по дороге домой, встретило непреодолимую преграду, оттого оно рассыпалось на мелкие кусочки разочарования, острыми осколками впившимися будто в самое сердце.

Ирма взяла с собой записи Фанимара и покинула чердак, так как надеялась, что в ярком свете собственной комнаты, возможно, разглядит больше.

Девушка пропустила ужин, потому госпожа Ранида настойчиво требовала от неё отведать хотя бы сливочных кексов, но Ирма отказалась, ибо не могла думать ни о чём другом, кроме как о загадке дедушки.

Тео всё не было, а на его помощь Ирма возлагала много надежд, но брат, скорее всего, пропадал в больнице святой Ангрии на дежурстве, а это значило, что она увидит его только завтра.

«А, ещё нужно же поговорить с Тео на счёт просьбы Ардоса, — вспомнила Ирма и сразу нашла решение, — что ж он сам не оставляет мне выбора, наведаюсь завтра в медицинскую семинарию, быть может, хоть там застану его».

Ирма настойчиво продолжала изучать книгу, она перечитывала раз за разом страницы, но не могла отыскать ни малейшей зацепки до тех пор, пока не обратила внимание, что некоторые номера страниц обведены в кружок.

Девушка взяла в руки лист чистой бумаги, перо с чернилами и выписала в ряд номера обозначенных страниц: 17,20,29,30,35,37,52.

Ирма смотрела на числа, явственно понимая, что они выбраны не случайно, однако, какой смысл вложил в них Фанимар, для неё оставалось не ясным.

«Что же вы хотите мне сказать?» — вопрошала Ирма, обрисовывая очертания цифр во второй раз.

Ирма встала из-за письменного стола и, не выпуская из рук книгу и лист бумаги с числами, направилась в кабинет Фанимара.

В коридоре она столкнулась с Мелиссой, которая, судя по запаху и шаткой походке, изрядно перебрала с вином за ужином:

— Здравствуй, детка, — улыбнулась мачеха, — я совсем вас не вижу с Тео после случая в Нуатриксе. Все стали какие-то молчаливые и угрюмые, никто не говорит ни с кем.

— Мелисса, извини, но я сейчас немного занята, — отмахнулась Ирма, сердце её обливалось обидой за любимую мачеху, которую отношения с Миколасом разрушали изнутри. Ирма обняла Мелиссу и добавила, — я загляну к тебе чуть позже, обещаю.

Мачеха ничего не ответила, лишь тяжело вздохнула.

С мерзким послевкусием предательства любимого человека, Ирма проникла в кабинет дедушки, включила свет и принялась расхаживать вдоль книжных полок, разглядывая их драгоценные фолианты и труды, что стояли в ожидании, когда их откроют и прочтут в очередной раз.

— Так-так-так, — говорила себе Ирма, — 17,20,29,30,35,37,52. Если дедушка оставил мне это задание, значит, он знал, что я справлюсь, что догадаюсь. Ему нужна моя помощь, он рассчитывает на меня, где бы сейчас не был. Числа, числа, числа…

Разговор с самим собой всегда помогает контролировать поток мыслей, это люди усваивают ещё с детства, маленькие дети в определённом возрасте начинают комментировать свои действия до тех пор, пока не научатся думать не вербально. Однако даже взрослые в критических ситуациях и пожилые, память которых слабеет, прибегают к этому действенному приёму.

Ирма пыталась вспомнить, где могла видеть много цифр подряд, ведь совсем недавно она перебирала документы Фанимара, внимательно изучала их, но…

Внезапно взгляд Ирмы упал на позолоченный переплёт большой книги, это был «Атлас древнеиджийских иероглифов».

«Таблица Килани», — вспомнилось девушке.

Ирма подставила стул, так как атлас стоял на самом верхнем стеллаже, и вытащила тяжёлую книгу.

В Духовной Академии Ирма изучала древнеиджийский язык на факультативных занятиях. В кабинете, где проходили уроки, все стены были завешаны таблицей профессора Килани, лингвиста, написавшего колоссальный труд по исследованию древнего языка и создавшего унифицированную схему наиболее распространённых иероглифов, с их значениями и возможными трактовками.

Каждому иероглифу в таблице был присвоен свой номер, это Ирма помнила прекрасно, некоторые знаки имели самоназвание.

Иероглифы древнеиджийского языка могли обозначать в одних случаях слово, в других слог либо морфему, или нести только грамматическую функцию. Эти их свойства максимально отражала таблица Килани, с помощью которой можно было перевести любой текст с высокой степенью достоверности.

С помощью этого атласа Фанимар занимался самостоятельным переводом отрывков оригинала Эпоса о бессмертной любви Нэйас, пытаясь преодолеть все семантические противоречия предшествующих работ лингвистов.

Ирма села за рабочий стол дедушки, открыла атлас и, пролистав предисловие автора, развернула книгу на тех страницах, где начиналась таблица Килани.

— Итак, надеюсь, интуиция меня не подводит, — выдохнула девушка, — первое, иероглиф номер 17.

Ирма выписала на лист замысловатый знак, и его обозначение «указательное местоимение».

Далее под номером 20 располагался иероглиф со значением «запад», за ним 29 — «спать», 30 — «мать», 35 — «искать», 37 — «последний, завершающий, конечный», 52 — «дом».

Получалась нелепица: «Указание куда-то, запад, спать, мать, искать, последний, дом».

Однако Ирма знала, что ещё не учла всех грамматических отношений между иероглифами, обозначавшими слова, она вычленила пока лишь их семантическое значение.

Впереди было самое трудное. Спустя несколько минут, девушке удалось понять, что слово спать относится к матери и, скорее всего, является не глаголом, а его формой — причастием; глагол искать может стоять в прошедшем времени и иметь совершённую форму, и, вероятно, переводится, как нашла; указательное местоимение — «там».

— Там, на западе, где спящая мать нашла последний дом, — прочла Ирма то, что ей удалось расшифровать.

Девушке пришлось ещё несколько раз обратиться к таблице Килани, чтобы понять, что под словом «дом» имеется в виду «покой», так как к данному иероглифу примыкал дополнительный значок: детерминатив смысловой категории «смерть», он же находился рядом с иероглифом «спящая», то есть в значении «почившая», «умершая».

Ирме стало ясно, что речь идёт о смерти, скорее всего, об умершем человеке, ибо есть указание, кто это (мать) и где (там, на западе).

«Там, на западе, где спящая мать нашла последний покой», — без устали крутилось в голове Ирмы.

— Что есть на западе? — спросила пустоту Ирма и уставилась в дальний конец кабинета, — на западе Трэсмадеса располагается Старое Дворянское кладбище, — тут же вспомнилось ей.

Но Ирму смущало слово «мать», из рассказов дедушки она знала, что вся семья Фанимара погибла от огненной болезни, инфекционной пандемии поразившей многие районы города во времена молодости дедушки, когда он проходил обучение в университете.

Фанимар говорил, что тела родственников сожгли, чтобы ограничить распространение болезни, а прах скончавшихся был захоронен в одном месте, ныне там располагается мемориал, на котором высечены имена и годы жизни всех умерших в те роковые месяцы бушующей болезни.

Ирма и Тео бывали около этого мемориала, Фанимар каждый год возлагал к нему цветы, но это место находилось далеко не на западе, а, напротив, на востоке, на берегу Семиветряной Гавани.

Ко всему мать Фанимара не принадлежала к дворянскому роду, лишь отец дедушки приходился двоюродным племянником Инге Калеста, знаменитой и своенравной родовой дворянке, что и завещала своё поместье Фанимару, после своей смерти.

И да, насколько помнила Ирма, Инга действительно захоронена на Старом кладбище.

Однако на виду было явное несовпадение, тогда Ирма взяла в руки атлас с древнеиджийскими иероглифами ещё раз и внимательно принялась изучать знак «мать».

«Может Фанимар считает Ингу своей второй матерью, ведь она проявила к нему такую щедрость, хотя никогда не искала общения с родственниками и даже ни разу не встречала дедушку лично?», — подумала Ирма, но вскоре поняла, что в древнеиджийском языке мать это то же, что и покровительница.

Тогда всё вставало на свои места, ибо Ирма несколько раз слышала из уст дедушки, как он в разговоре называл Ингу покровительницей, ведь без неё у него не было бы такого роскошного особняка и солидной суммы сбережений, которая позволила тогда ещё молодому Фанимару подняться на ноги и занять достойное положение в обществе.

«Там, на западе, где спящая покровительница нашла последний покой».

— Пора тебя навестить, Инга Калеста, — сказала Ирма.

Старший помощник ворвался в штурманскую, но не обнаружил Имадиса Лэйна. На столе штурмана коптила свеча, окружённая истрёпанными картами, таблицами склонения светил и значений девиации, на краю стола небрежно лежали секстант и хронометр, точно брошенные в спешке.

Старший помощник несколько раз окликнул штурмана, а после выскочил в коридор и побежал, продолжая звать Имадиса. Молодой парень ощущал, как тревога комом подкатывает к горлу: он не единожды сталкивался со штормом, но на этот раз что-то пугало его, что-то на глубинном уровне пробуждало все его страхи и опасения.

В это время команда Имиды готовилась к опасному манёвру: в машинном отделении были запущены двигатели, призванные привести в движение гребной винт в необходимый момент, а всё внимание капитана приковали бушующие воды.