Межи мои. Воспоминания Елены Шанявской

И. Л. Толкачева

Воспоминания Елены Шанявской (1896—1983), племянницы известного русского писателя Ивана Алексеевича Новикова, посвящены последним обитателям усадьбы Ильково (Мценского уезда): сестре писателя Елизавете, ее мужу – польскому дворянину Альберту Шанявскому и их детям. В центре повествования – духовные искания семьи Шанявских в период революции и гражданской войны. С особой теплотой и благодарностью показана деятельная любовь И. А. Новикова к родным и близким в самые тяжелые моменты их жизни.

Дедушка Урбан и его семья

У папиного отца, Урбана Норберта Адамовича Шанявского — Ляхович-Юно́ша, было два брата: старший — Фабиан и младший — Гжегож. После раздела наследства каждый из трех братьев получил большие имения.

Старшему брату Фабиану досталось лучшее имение под названием Дворец, так названное, потому что в усадьбе находился большой красивый дом — дворец. Не знаю, что получил Гжегож.

Урбану же достались три имения: Сарнополь, Адамполь и маленькое, без усадьбы, именье Спицы. Находились имения эти в Полоцком уезде Витебской губернии.

Фабиан был корыстолюбив, и главным образом поэтому между тремя братьями была бесконечная тяжба из-за наследства.

Дедушка Урбан был характера тихого, скромного, некорыстолюбивого. Хозяйством заниматься не любил и не занимался. Землю раздавал мелким арендаторам на невыгодных для себя условиях.

В имении было громадное прекрасное озеро, полное рыбы. Арендовало его одно бедное еврейское семейство. Дедушка из состраданья к этой бедной многодетной семье совсем не брал с них арендной платы. Только обязаны были арендаторы зимой привозить в имение несколько возов мороженой рыбы. Рыба эта сваливалась в очень больших сенях дома.

У моего папы, Альберта Урбановича Шанявского, с этим озером были связаны светлые детские воспоминания. Вспоминал он, как присутствовал ребенком на зимней рыбной ловле. Ловили из прорубей громадное количество рыбы.

Вспоминал он также такой случай, как его отец, Урбан Норберт Адамович, в зимний вечер сидел за книгой в своей комнате. Вдруг вбегает лакей и кричит: «Барин! Волк, волк в сенях!» Он спешно схватил ружье, выбежал в сени, затем на крыльцо и увидел, как волк, застрявший между жердей изгороди, рвался и, наконец, вырвался и стремительно убежал в темноту. Волк приходил за рыбой.

Крестьяне и арендаторы хорошо относились к дедушке Урбану и его семье. Мой папа вспоминал, как он после длительного отсутствия проходил по бывшей своей усадьбе. Был он совсем взрослым. Вдруг слышит радостный возглас: «Паничок! Паничок!» Оглядывается и видит, как бежит к нему крестьянин, радостно здоровается, разговорился и добрым словом вспоминает дедушку Урбана и всю его семью.

Женился дедушка Урбан молодым на молоденькой девушке из соседнего имения — Аделаиде Ивановне Козлинской, которой в то время не было и шестнадцати.

Бабушка Аделаида жила в полном согласии с мужем и считала, что ее замужество было предопределено свыше.

Она рассказывала, как в один из первых годов своего замужества, перебирала в сундуке одежду и увидела старинное национальное мужское платье алого цвета. Ахнула и спросила у дедушки, чье это платье. Тот ответил, что платье его, носил он его еще в свои холостые годы. Почему же это платье так заинтересовало бабушку?

Дело в том, что она во время своего коротенького девичества как раз загадала о своем будущем муже: под своей кроватью с вечера поставила между двумя мисками с водой маленький дощатый мостик и сказала: «Суженый-ряженый, приходи ко мне ужинать». Ночью ей приснилось, что по этому мостику пришел к ней молодой мужчина, одетый в алый, старинного покроя, национальный польский кафтан. Еще во сне обратила внимание, что одна пола этого кафтана разорвана. Теперь же вдруг она увидела в сундуке точно такой кафтан и на поле́ его дырку.

Дедушка Урбан был домоседом, жил тихой деревенской жизнью, любил почитать и помечтать. Любимым местом у него была дощатая площадочка между ветвей высокого дерева, росшего возле дома. На площадку поднимались по лестнице. Там, за столом, любил попить чайку, посидеть, подумать.

Урбан Норберт Адамович Шанявский-Ляхович-Юноша с женой Аделаидой Ивановной и сыном Альбертом

А бабушка Аделаида, наоборот, с увлечением отдалась домашнему хозяйству. Была большая мастерица печь куличи, мазурки (польское пирожное), медовые пряники и другие вкусные вещи.

Это увлечение бабушки домашним хозяйством стоило жизни ее первому ребенку. Он родился мертвым, недоношенным, так как бабушка на своем большом животе носила кубаны⁶ молока для снятия сливок.

Во время родов никогда никого не приглашала на помощь, кроме простой деревенской бабушки-повитушки. И ни разу за всю жизнь не была у докторов. Умерла же в глубокой старости — около девяноста лет.

Всего у бабушки родилось тринадцать детей, которых она воспитывала с помощью бонны и няньки. Одновременно вела и хозяйство.

Однако до взрослого возраста дожили только шестеро: Людвиг, Бронислав (Броня), Констанция (Кастуся), Елена, Альберт (мой отец) и Серафима (Серафинка). В семье говорили на польском языке, и дети отца звали «татусь».

Людвиг, Бронислав, Елена и Серафинка умерли от чахотки в молодые годы. И только двое дожили до глубокой старости — Констанция и Альберт (мой папа).

Три брата — Людвиг, Броня и Альберт, — летом жили в антресолях, где была одна очень большая комната без мебели, если не считать стола и широких, обитых кожей скамеек, идущих вдоль всех стен и к ним прикрепленных.

Братья очень любили, уважали и слушались старшего брата своего — Людвига, который впоследствии, несмотря на крайнюю юность, заменил им умершего от чахотки отца.

Раннее детство прошло под надзором бонны, Аннеты Бжозовской, и, конечно, матери. Была еще старая нянька.

Мой папа, Альберт Урбанович, вспоминал, как он сидит на ступеньках крыльца, ведущего в сад, а перед ним кружечка с молоком. Вдруг он как закричит: «Ро́бак, ро́бак!», что значит «червяк» по-польски. Кто-то из взрослых подошел и увидел, что небольшой уж заполз на ступеньки крыльца и пьет из кружечки молоко.

Помнил себя папа крошечным мальчиком, которого сажали за стол не на стул, для него слишком низкий, а в выдвижной ящик этого стола. Он сидит в нем и раскладывает на столе «мумаки», придуманное им самим название игрушек, сделанных из картофелин, с ножками из палочек.

Бабушка Аделаида старалась определить будущую профессию своих детей по их детским играм и наклонностям. Она предполагала, что папа будет священником, так как любил он играть в богослужение.

Но бабушка никак не могла догадаться, что означает, вернее, чему служат прообразом «мумаки». И только много лет спустя поняла, что «мумаки» предсказывают ульи, пасеку, которой увлекался папа, став взрослым.

Неумение и нежелание дедушки Урбана хозяйничать отрицательно сказывалось на материальном положении семьи. Дом большой, усадьба хорошая, крепостные слуги и крестьяне, полная чаша всяких продуктов, так как бабушка Аделаида была хорошей хозяйкой, но в деньгах нуждались всегда.

Жила семья скромно и уединенно. Но бывали и гости. Бабушке Аделаиде Ивановне очень не нравилось, когда приезжал старший брат мужа — Фабиан Адамович.

Он был гуляка, любил выпить, поразвратничать и, приезжая, старался нарушить добрые семейные отношения бабушки и дедушки, упрекал брата, что он слишком мягок с женой. Впоследствии Фабиан заразился скверной болезнью.

Бабушка Аделаида Ивановна была тем не менее очень расположена к жене Фабиана, Марии Юлиановне Крачковской (родной сестре Софьи Юлиановны Крачковской, близкой знакомой наших родителей, у которой впоследствии жили в Мценске моя сестра Оля и я, когда готовились к поступлению в гимназию).

Повторяю, дедушка Урбан очень отличался от своего брата Фабиана. Был мягок и бескорыстен. Он пошел по своим наклонностям более в тех Шанявских, которые духовную, умственную жизнь ставили несравненно выше материальных благ.

Эта серьезность мысли и жажда знаний были отличительной чертой и сыновей дедушки — Урбана и особенно Людвига.

Примечания

6

Кубан — большой кувшин.