Межи мои. Воспоминания Елены Шанявской

И. Л. Толкачева

Воспоминания Елены Шанявской (1896—1983), племянницы известного русского писателя Ивана Алексеевича Новикова, посвящены последним обитателям усадьбы Ильково (Мценского уезда): сестре писателя Елизавете, ее мужу – польскому дворянину Альберту Шанявскому и их детям. В центре повествования – духовные искания семьи Шанявских в период революции и гражданской войны. С особой теплотой и благодарностью показана деятельная любовь И. А. Новикова к родным и близким в самые тяжелые моменты их жизни.

Детство и отрочество мамы

Мама рассказывала: ей два года, сидит она на зеленой лужайке, залитой солнцем, и нанизывает на стебелек травки зрелые ягодки лесной земляники, которые кто-то из взрослых рвет и ей подносит.

Мама родилась в 1868 году. Значит, семья переехала в Ильково в самом начале семидесятых годов XIX века.

В семье Новиковых, хотя и была кухарка, девочки должны были сами стирать белье, мыть полы в доме и делать другие хозяйственные дела.

Домик содержался в образцовом порядке, на девочках лежала обязанность поддерживать эту чистоту. Они ежедневно протирали стекла и все вещи от пыли.

Обедали всегда на скатерти. Ели в тарелках, а не из общей миски, как было принято в деревнях. Семейный быт хотя и деревенский, но не крестьянский, в то же время совершенно чуждый мещанскому украшательству.

На старшей же дочери Лизе, кроме этого, лежала еще большая обязанность — обшивать всех членов семьи: бабушку, отца, мать, братьев, сестер и няньку Ефимовну. Была ручная швейная машинка, и мама на ней шила, нигде не учившись этому ремеслу.

Иногда, чтобы иметь собственную копейку на покупку шерсти и ниток, нужных для вышивания, мама ухитрялась найти время, чтобы за 20—30 копеек сшить платье какой-нибудь деревенской девушке.

Потом одна из этих девушек через тридцать лет рассказывала мне, какое чудесное платье сшила ей мама, такое нарядное, что восхитило всю деревню.

Если надо было неожиданно ехать в гости, а у нее не было свежего платья, она садилась за машинку, и часа через два-три у нее был готов новый наряд.

Подростком мама некоторое время жила в Орле, в монастыре, у одной знакомой монашки. Там она училась вышивать, делать очень искусно из ниток и материи цветы, вышивала ковры. Ей так понравилась тихая монастырская жизнь, что явилось желание там остаться, постригшись в монахини. Но семья этого не одобрила.

Мама замечательно вышивала и вязала. Многие ее работы были отданы на украшение церкви. Помню прелестные бисерные цепочки, мешочки, сделанные ее руками.

Долго у моих сестер сохранялись костюмы маминой работы — русский и молдавский. В русском костюме замечательный головной убор с вышивкой, с подвесками из стекляруса, с шариками, сделанными из цветной шерсти с «косицами» — перышками из хвоста селезня, черными, с сизыми переливами.

К слову сказать, вышивка была очень распространена. Крестьянки вышивали полотенца крестом, черной и красной бумажной ниткой. Чаще всего изображались елочки, чередующиеся с человеческими фигурами, петухи и орнаменты. Вышивки отличались строгой своеобразной красотой.

Однодворки (Ильково почти сплошь было из однодворцев) пренебрегали «хамской» вышивкой и вышивали гладью, предпочитали изображать розы, нитки брали разных цветов. Получалось довольно безвкусно. Любили ставить инициалы вышивальщиц, при этом, не зная грамоты, бывало, что изображали буквы верхом вниз.

Однодворцы задирали нос перед крестьянами, называли их «хамами», за что крестьяне звали однодворцев «индюками» и «индюшками» (раздувались от важности).

Вероятно, и бабушка тоже рукодельничала. Запомнился рассказ мамы о том, что однажды бабушка с дочерями делала цветы, вошла странница и льстивым голосом сказала: «Сами цветы и цветы делаете».

Мама была живая, общительная, деятельная и в то же время мягкого характера. Когда изредка дедушка приезжал из города сильно выпивши, он бывал строг и придирчив, никто ему тогда не мог угодить.

Только одна мама находила возможность удовлетворить его все желания. Она быстро, ловко, охотно и ласково разувала его, помогала раздеться и лечь в постель, выполняя его требования. Он скоро смягчался, успокаивался и засыпал.

В семье часто пели хором. Усядутся вечером на крыльце и поют — бабушка с детьми и их товарищами, гостившими частенько на летних каникулах. Часто пели «Сизый голубок сидел на дубочке», «Гей, гей, гей ты, рябина моя», «По пыльной дороге телега несется, в ней по бокам два жандарма сидят» и многие другие песни.

Мама была очень скромна, целомудренна. Папа говорил, что от нее веяло чистотой, а своей милой простотой она напоминала скромный цветочек — маргаритку.

Мама рассказывала, когда она была еще очень молоденькой девушкой, один из знакомых, Василий Сергеевич Калинников²⁸, полюбил ее и очень хотел на ней жениться. Один раз, прощаясь, он всунул в ее руку записочку с таким содержанием, что она расплакалась и, вся в слезах, показала её своей маме. Записочка эта была самого скромного содержания, только нежная. Калинников потом стал известным композитором.

Мама была хрупкая в свои девичьи годы, она страдала сильным малокровием. И когда это малокровие дошло до того, что у нее не хватало сил пройти по комнате, бабушка решила отвезти ее в Мценск к доктору Шестакову.

Впоследствии я дружила с его внучкой, моей одноклассницей в гимназии, бывала у них на квартире и боялась показаться на глаза ее дедушке, такой он был циничный.

Так вот, этот доктор, осмотрев маму, не постеснялся сказать, да еще в ее присутствии, что вся болезнь происходит будто бы только оттого, что девица хочет замуж. «Выдайте ее замуж — и все пройдет». Мама разрыдалась от негодования и стыда. Бабушка тоже с возмущением постаралась поскорее уехать. Это говорилось девушке, которой не было еще шестнадцати лет.

Примечания

28

Василий Сергеевич Калинников (1866—1900) — выдающийся русский композитор. Наибольшую популярность и известность имела Первая симфония композитора, которая в настоящее время является неофициальным гимном города Орла. Интересно, что в увертюре «Былина» звучит тема, начальными тактами совпадающая с мелодией гимна СССР.