Жертва и хищник. Роман

Зорий Шохин

Эдюля еще в детстве понял, что люди делятся на голодных и пресыщенных, на толпу и элиту или – жертв и хищников. Сам же он словчил и нашел теплое местечко ровно посередине, между теми и другими. Когда в его жизни случайным образом проявился давний обидчик Фрэнк Бауэр, заносчивый профессор с революционными политическими взглядами, он придумал хитроумный план отмщения. Постепенно затягивая петлю, Эдюля с ликованием потирал руки в предвкушении скорой расплаты, не подозревая, что сам стал жертвой.

— 3 —

Фрэнк!.. Кроме этого имени, Эдюля ничего не слышал и не хотел слышать. У него и вправду подскочило давление. Стиснуло голову. Он лишь видел, как двигаются губы и брови Джошуа. Как появляется и куда-то уплывает ухмылка на его губах. Но все это происходило словно на экране.

Прошло, пожалуй, минуты две, покуда он не пришел в себя. Судьба сама подбросила ему джокер. И он будет идиотом, если им не воспользуется. Ох и расквитается же он с этим спесивым наглецом! Ведь сколько лет он представлял себе, как это произойдет. Все, однако, вышло совсем иначе, чем он мог себе представить…

Наконец, Эдюля пришел в себя. В носу немного покалывало. Так бывало всегда, когда прозрение еще не оформилось, но уже явственно ощущалось.

— Кто-кто-кто? — мгновенно переспросил Эдюля.

— Сказал же я тебе: Фрэнк Бауэр. — В голосе Джошуа звучало удивление. — Ты его что, знаешь?..

Эдюля не видел Фрэнка уже лет пятнадцать, а то и больше. Но его облик застрял в памяти, как защищенный и продублированный файл в жестком диске компьютера.

Фрэнк был полной противоположностью Эдюле, воплощением всего того, о чем тот напрасно мечтал всю жизнь. На низеньком толстеньком Эдюле любой костюм смотрелся как шкурка на сардельке, которая вот-вот лопнет. Фрэнк же выглядел как следящий за собой, поддерживающий спортивную форму франт. Только вообразите: высокий седеющий мачо, мужественная осанка, элегантность в каждом жесте, ироничный взгляд, острый как бритва язык. И вдобавок ко всему этому оттенок легкой небрежности в обращении с окружающими. Сукин сын и козел, душа компании и язвительный вытыкала, циник и покоритель женских сердец…

Одного никогда не мог постичь Эдюля: почему Фрэнк испытывал к нему такую ненависть? Правда, если начистоту, скорее гадливость. Полтора десятка лет пытался Эдюля разгадать этот психологический кроссворд, но не находил нужных ответов.

Эдюлю до сих пор пробирает озноб, когда он вспоминает о первой с ним встрече. Когда их представили друг другу в университетском кампусе, Эдюлю, как струя кипятка, ошпарила кривая ухмылка Фрэнка. Оказалось, кто-то из недоброжелателей уже успел облить Эдюлю ушатами грязи. Надо было только видеть взгляд, который бросил на него этот мачо от науки. Если заглянуть глубже, Эдюля уже тогда почувствовал, что этот человек станет его заклятым врагом.

Свою карьеру в Штатах Эдюля начал как энергичный и перспективный советолог. Этому поспособствовало не только советское удостоверение о присвоении ему звания доктора исторических наук, но и визитная карточка из Израиля. Ее носитель, говорилось в ней, — профессор и директор научно-исследовательского института политических исследований.

Появление Эдюли на скучном университетском ландшафте заинтриговало позевывающих профессоров. Он с гордостью перечислял должности, занимаемые им в Москве, и свои бесчисленные связи. Достаточно фамильярно, как о более чем хороших знакомых и близких друзьях, отзывался о членах Политбюро, поражая слушателей своей осведомленностью о кремлевских тайнах. Но бенефис продолжался недолго. Пару месяцев. А затем грянул гром.

Кипучая энергия загадочного советского светила поразила воображение перегруженных мелкими сварами стареющих американских профессоров. Но на одном из заседаний университетского сената Фрэнк Бауэр, вернувшийся недавно из Израиля, взорвал сонные будни околонаучной общественности рассказом о том, что Эдюлю лишили всех его ученых степеней еще в Советском Союзе. Мало того, его репутация и в Израиле была крайне сомнительной. Благодаря своей ловкости и умению лавировать в мутной тине сплетен и россказней Эдюля ловко вписал себя в фамильное древо одного из отцов нации, благодаря чему тот ему охотно и протежировал. Эдюля даже стал издавать политологический журнал и переманил в него высокопоставленных беглецов из Восточной Европы. Там он публиковал написанные за немыслимо короткое время толстенные монографии о советских вождях. Конечно, за своей собственной подписью. А кроме них, не без расчета еще и диссертационные муки нужных людей. По слухам, им очень заинтересовалась израильская разведка — «Моссад».

Расправу с Эдюлей Фрэнк Бауэр обставил так, словно раздавил попавшееся ему на пути насекомое. Он накопал в русскоязычных эмигрантских изданьицах целую кучу самых невероятных Эдюлиных россказней, включая цитаты из секретнейших стенограмм Политбюро. Эдюлю выставили из университета без церемоний и в самые короткие сроки. Для кого-то другого это стало бы непоправимым фиаско. Для Эдюли же — пусть и болезненным, но поводом для нового витка таинственной карьеры. Кому и для чего он оказался нужным, оставалось только догадываться. Изгаляясь, Фрэнк перечислил все известные секретные службы, от Москвы до Вашингтона и от Пекина до Лондона и Парижа, уверяя слушателей, что Эдюлю они используют как совместный презерватив. Сполоснули — и снова в действие…

От всего этого у Эдюли осталось омерзительное ощущение оплеванности. Когда он вспоминал об этом, а это случалось довольно часто, ему становилось не по себе…

По-видимому, он все же прокололся. Старый кинопират вдруг насторожился:

— Ты что, знаком с ним?

Профессиональный браковщик дарований, Джошуа Шмулевич уже давно распознал, с кем имеет дело. Эдюля с его живучестью и мистической приспособляемостью вызывал у него острейшее любопытство. Где вы еще встретите такой талант — вылезать чистеньким из выгребной ямы, даже оказавшись на ее дне?

— Слышал что-то, — досадливо кашлянул Эдюля. Впечатление должно было быть таким, словно у него что-то застряло в горле.

— Сандра его на дух не переносит…

Эдюля сделал вид, что хмыкнул. Ждал, что Джошуа продолжит. По позвоночнику, слегка покусывая, проскользила змейка возбуждающего предчувствия. Но тот отвлекся.

— У нее юбилей скоро. Пятьдесят пять. Дата!

Эдюля насторожился. Джошуа это заметил и вставил язвительную ремарку:

— Тебя, кстати, дружок, она бы не пригласила, — хохотнул он.

Эдюля пропустил его шпильку мимо ушей. Ему нужна была информация.

— И что этот самый Фрэнк Бауэр? — чтобы отвлечь Джошуа, спросил он.

— Уж не собираешь ли ты светские сплетни? — спросил тот подозрительно.

Эдюля же сделал вид, что любопытство его было праздным, и картинно зевнул. Киноволк потерял бдительность и махнул рукой.

— Впрочем, ее можно понять: единственная дочка замужем за этим старым бузотером и скандалистом.

— Сколько ему там, этому Фрэнку? — лениво пожал плечами Эдюля.

Джошуа рассмеялся.

— Можешь позавидовать: старше Сандры! Еще тот задира и пижон! Как только где-нибудь появится, сразу все внимание на него…

Интуиция никогда еще не подводила Эдюлю. Змейка в позвоночнике, юркнув куда-то вниз, исчезла. Зато зачесались ладони. Давало о себе знать хорошо знакомое ему шестое чувство. Надо было во что бы то ни стало разговорить старого скептика. А сделать это можно было, понимал Эдюля, только одним путем: продемонстрировать равнодушие. Всерьез он, мол, самого Джошуа тоже не воспринимал и не воспринимает.

Эдюля поморщился, слегка побарабанил пальцами по журнальному столику и замурлыкал какой-то мотивчик. Джошуа это разозлило: кажется, этот пройдоха-азиат забыл, с кем имеет дело!

Чтобы поставить его на место, он хмуро произнес:

— После публикации его «Импотенции духа» многие из коллег его просто терпеть не могут.

— С чего вдруг? — рассеянно осведомился Эдюля. — Он что, философ?

Джошуа презрительно скривил нос.

— Философ! Философ у нас ты, а он…

Эдюля зевнул и сделал вид, что не расслышал. В голосе Джошуа засквозила злая насмешка:

— Ты что, не знаешь? Чем острее и обиднее, тем для болванов убедительней.

Сдерживаясь, Эдюля скрипнул зубами. Буравивший его взглядом Джошуа довольно усмехнулся.

— Его конек — психология масс. В общем, хрень, которая дает возможность выпендриться.

Эдюля снова зевнул.

— Надо же! — сумел он вывернуться и разыграть удивление. — А что, темочка модная…

В ответ во взгляде Джошуа вдруг заиграла сословная спесь, и он нанес Эдюле неожиданный апперкот.

— Не зазнавайся! Это же не ты со своими россказнями. На его лекции политики валом валят…

Эдюля от злости напыжился, но, чтобы не показать, как его это задело, предусмотрительно втянул в себя большую порцию воздуха. Старый еврей проницателен, как детектор лжи. Не дай бог, у него возникнет хоть малейшее подозрение.

— А что Сандра? — словно подняв белый флаг, спросил он.

— Не темни, хитрец, что ты хочешь разузнать? — нервно откликнулся Джошуа. — Я тебя, как рентгенолог, изнутри вижу…

Эдюля сделал вид, что обиделся на Джошуа, но готов все простить.

— Ладно, от тебя только гадости и слышишь! — ворчливо бросил он. — Но для меня ты все равно родич, а это куда больше, чем друг. — И уже совсем примирительно: — Одного понять не могу: и как она все это терпит?

— Теща! — ухмыльнулся кинозавр. — Интересно, кто там будет на ее юбилее? Томлинсон, конечно же, обязательно прискачет…

Он сразу же опомнился, сообразив, что позволил себе лишнее, и хлестнул Эдюлю, как нашкодившего мальчишку, взглядом-плеткой.

— Да, кстати! Ты же говоришь, он твой приятель. — В его голосе зазвучал глумливый сарказм, и Эдюля поежился. — Ты с ним что, в дорогую частную школу ходил? Или девочек ему поставлял?

Эдюля терпеливо махнул рукой: с тобой, мол, только свяжись! Я бы такого от другого в жизни не снес. Ответил бы. И еще как!

И, подчеркивая преданность родичу, смазал горчицу елеем:

— Знаешь, я просто поражаюсь твоим связям! Ты — гений общения!

Лесть — всегда козырь. Даже если льстит тот, кого ты не ценишь. Джошуа потянулся к бутылке с кока-колой.

— Будешь?

Эдюля энергично замахал руками.

— Нельзя, нельзя! Диабет.

— Да она ведь диетическая…

— И все-таки. Стараюсь! — якобы поосторожничал Эдюля.

Цель-то ведь у него была совсем другая. Он хмыкнул и лениво спросил:

— А что, Бауэр этот твой, зятек ее, тоже там будет?! Могу себе представить, как они встретятся…

Джошуа поморщился и махнул рукой.

— Сода и кислота! В последний раз он вдруг заявил, что политика подобна торговле живым товаром. Ты мне ту, что посмазливей, а я тебе надбавочку! Разница, мол, лишь в том, что занимаются ею не сутенеры, а вполне уважаемые джентльмены.

Джошуа был доволен произведенным на Эдюлю впечатлением. Он даже почувствовал своего рода удовольствие, словно совершил маленькое, но открытие.

— Знаешь, до чего докатился? Что, мол, дайте ему только деньги и время, и он на пари любого актеришку просунет если не в Сенат, то в Конгресс.

Выражение лица у Эдюли стало таким, что Джошуа довольно расхохотался. Да и мог ли он представить себе, какое впечатление произвели его слова на Эдюлю? А между тем в голове у того уже что-то вертелось, скрежетало и крутилось. Пока, правда, на холостом ходу. Но хотя он еще не знал, к чему это приведет, в носу покалывало от возбуждения.

— Джош, — вдруг сказал он вкрадчиво, — клянусь тебе, ты — самый умный и прозорливый из всех людей, кого я знаю. Если поставить всех в ряд, тебе нет равного. А ты ведь знаешь — у меня их целая дивизия. Ты не просто рентген, ты — тимограф по своей проницательности. Ты ведь знаешь, наверное, что такое тимограф?

— Томограф, — не смог унять Джошуа Шмулевич невольный смешок.

— Да-да, — тут же согласился Эдюля, — но ты забыл: я ведь родом из России, а там этот прибор называется тимограф. Так вот ты — как он. Все видишь, все знаешь и можешь все разложить по полочкам.

— Дикарь ты, Эдъюля, хотя и профессор, — ворчливо отозвался старый киноволк.