Забытый человек

Коллектив авторов

Перед вами сборник рассказов, у которых на первый взгляд нет общей темы. Но если заглянуть в сердце каждого рассказа, то можно внезапно понять, что речь идет о глубинном конфликте отдельной личности. Том самом конфликте, что движет каждым человеком по его собственному сюжету жизни. Одни справляются с ним и обретают новый сюжет, другие остаются где были и носятся по замкнутому кругу.

Майя Филатова

Никто слезам не верит

У подъезда дежурила полиция, поэтому чемоданы пришлось оставить внизу. Лифт не работал, и Але с Лизой на руках пришлось подниматься пешком, благо невысоко — второй этаж. Но едва ступив на площадку, Аля вскрикнула: дверь в квартиру была открыта, и именно там копошилась полиция.

— Сереженька! Папа! — крикнула Аля, отдав полицейским паспорт и опустив на пол Лизу, — пустите же меня, я здесь живу! Сережа!

Из дальней комнаты в коридор вышел, прихрамывая, седой мужчина в спортивном костюме, а за ним показался щуплый и хмурый мальчик лет четырех-пяти, весь в диатезе. На лицах и деда, и внука красовались синяки. Губы мальчика были разбиты.

— Господи, что произошло?! — закричала Аля.

— Обнесли нас, доченька… Это я виноват, — понурился старик.

— А что с Сережей? Сынок, иди ко мне!

Мальчик приблизился и уткнулся лицом в живот своей матери, с силой оттолкнув жавшуюся туда же младшую сестру.

— Сережа, что ты делаешь! — вскричала Аля, поймав дочку за руку, чтобы та не упала.

— Ты шавшем паахая, — прошепелявил Сережа, ударил Алю кулаком и замахнулся еще.

— Ты что творишь?! — Аля перехватила запястье сына и отодвинула его от себя, — что произошло? Что с твоими зубками?! Папа, что у вас случилось?

— Сережу… он с горки упал, — сказал старик сдавленным голосом, — зубы выбил… а потом нас ограбили. Видишь, полицию вызвал… работают…

— Ограбили?!

К тому моменту, как Алин муж, пыхтя, поднял чемоданы в квартиру, Аля увидела, что воры вынесли всю технику, даже старый ламповый телевизор. Вся техника была подержанная, с Авито, но воров это не остановило. Как и пытавшийся защитить имущество дед, который, впрочем, в душе радовался, что его супруга отбыла в дом отдыха по социальной путевке, как сердечница.

— Съездили, называется, — протянул Алин муж.

Он и так-то был не в восторге от двухнедельного пребывания среди детей-инвалидов, а теперь вообще только и смог, что стрельнуть у полицейского сигарету и закурить прямо в коридоре.

Аля села на чемодан — ноги не держали. Они с мужем беспросветно работали на ипотечный кредит — но много ли получают медики из периферийных колледжей в государственной детской стоматологии? Только на ипотеку и хватало. Жили же на пенсии Алиных родителей и пособие на «солнечную» Лизоньку, но на семью из пяти человек этого все равно было мало. Что они будут делать теперь, без техники?! Даже чайник увели, даже миксер… Не так представляла себе Аля жизнь в столице, когда уговаривала родителей продать все имущество в их городке и переехать в Москву.

«Отработав» квартиру, полиция ушла. Аля вышла проводить полицейских и у все еще не работающего лифта встретила соседку сверху, та шла гулять с ребенком. Розовощекий крепенький малыш, на два года младше Сережи, но почти того же роста, шел рядом с коляской и грыз крепкими зубками большой пряник на палочке. Аля знала: один такой пряник стоит как буханка бездрожжевого хлеба, который Аля иногда покупала детям, чтобы их побаловать, и один только раз пробовала сама.

— Добрый день! А к кому это полиция приезжала, вы не знаете? Мы вот из магазина приехали, припарковаться не могли… А в новостях ничего нет, — спросила соседка, отрываясь от смартфона, из которого гремела детская песенка.

— Понятия не имею! — зло ответила Аля, щупая в кармане свой кнопочный телефон.

Эта допотопная трубка, а еще подержанный, с трещинами смартфон мужа были последним, что осталось теперь в доме из техники.

Пожав полными плечами, соседка спустила коляску на площадку и потом продолжила спускаться по второй лестнице. Крепыш с хрустом отгрыз с пряника сахарную обливку — такую же белую, как улыбка Сережи.

Бывшая улыбка.

— От сладкого зубы портятся, — сказала Аля и, поглядев на пыхтящую с коляской соседку, добавила, — а от перекусов прибавляется лишний вес.

— Жить вообще вредно, от этого умирают, — жизнерадостно ответила соседка и, достав из кармана коляски еще один пряник, протянула его Але, — это ручные пряники без сахара и глютена, угощайтесь!

Ручные! Без глютена! Боясь даже прикинуть, сколько хлеба можно купить за эти «вкусняшки», Аля молча покачала головой и развернулась к своей квартире. Там, за облезлым дерматином, ждала кухня без холодильника, ванная без стиралки, комната родителей без телевизора… Откуда взять деньги на все? А ведь Сереже теперь еще и пластинка нужна. Не ходить же так в садик! Что люди скажут? Мать стоматолог, а сын беззубый! Позор!

— Пора сгонять жиры, — пробурчала Аля, глядя в зеркало на свои острые скулы, — больше работать и меньше жрать… Больше денег, меньше жира. Так и любимому больше понравится.

* * *

Прошла осень, проснежила зима. Весна выступала прогалинами. Межсезонье — время простуд, и все начали болеть. Температурили, метались в бреду. Особенно тяжело болел Сережа, кашлял, задыхался, звал маму. Но когда Аля склонялась над сыном, он открывал глаза и отталкивал ее: «Ты шавшем паахая». Аля плакала и не могла понять своего первенца, свою гордость, свою основу семьи. Аля готовила самые любимые каши Сережи и даже купила пряник на палочке. Но Сережа смотрел на мать злыми, полными слез глазами, отворачивался к вязаному коврику на выцветших обоях и молчал.

Потом начала задыхаться Лизочка. Задыхалась странно, беззвучно, ночами, пару раз Аля утром с трудом добудилась дочь. Аля стала спать в детской, и все прошло. Но Лиза, даром что не могла говорить из-за инвалидности, явно стала бояться брата, один раз даже укусила его, и следы ее мелких зубов долго еще виднелись на бледной Сережиной коже.

Наконец, Алину маму госпитализировали с осложнениями на сердце. Папа ездил в больницу каждый день — не с гостинцами, купить которые было не на что, а просто повидаться и… привезти внукам «сэкономленное» бабушкой яблоко или апельсин.

В тот роковой день Алин папа опять уехал, а муж валялся с воспалением легких. Дети были уже здоровы и прыгали по квартире, требуя внимания. Сережа в последнее время вел себя хорошо, возился с сестренкой, и та перестала пытаться его снова укусить. Вопреки собственным принципам Аля посадила детей смотреть мультики, сварила кашу на обед из последней горстки крупы и ушла в магазин: надо было купить специальных продуктов для Сережи, у которого обострилась аллергия, а еще у Али окончательно продрались брюки. Брюки они с мамой делили на двоих, ходить на работу или в собес стало не в чем, и Аля отправилась в ближайший секонд, за новыми.

Когда Аля вернулась, в квартире стояла абсолютная тишина, даже часы не тикали — остановились. Пахло горелой кашей, которая к тому же виднелась на стенах. Аля прошла в спальню — там поперек кровати валялся муж, в обнимку с бутылкой, в которой еще утром была водка — купили, чтобы протирать по ночам ножки детей, в качестве профилактики от судорог.

Аля растолкала мужа и еле добилась невнятного рассказа, что Сережа пулял в Лизу подгоревшей кашей. Уложив мужа обратно, Аля прошла в детскую. Там никого не было. Сережу Аля нашла в комнате бабушки и дедушки, мирно спящим на их диване под орущий телевизор, причем шли не мультики, а какой-то боевик, а Лизы не было. Нигде.

Аля стала метаться по дому. Куда дочь могла залезть? Что могло прийти в ее инвалидную головку? Аля открывала шкафы, переворачивала столы и даже заглянула в технический люк за унитазом. Дочки нигде не было.

Аля прошла по квартире еще раз, медленно всматриваясь во все мелочи. И вот в детской увидела, что окно закрыто неплотно, а самодельная москитная сетка сорвана. Аля рывком открыла окно и в последних отблесках дня разглядела внизу, в кустах, цветной мешочек…

Когда приехала скорая, Лиза почти не дышала. Аля поехала с ней, но по дороге в больницу девочка умерла. «От переохлаждения», — дали вердикт врачи. Травм почти не было, все-таки кусты и снег смягчили падение, да и этаж всего второй. Но тот же снег таял, одежда промокала, кусты не пускали, а двухлетняя девочка с синдромом Дауна внятно позвать на помощь не могла. Но если бы ее нашли раньше, она была бы жива.

«Как она могла оказаться в кустах? Как выпала, если окно было закрыто изнутри?!» — все думала Аля. Те же вопросы задавали полиция и опека. Еще их интересовало, почему дети были одни с пьяным отцом, где была мать, где дед с бабкой… Аля, комкая насквозь мокрый носовой платок, отвечала, что муж сроду не пил, что дед с бабкой в больнице, что она ходила за продуктами, а окно никто не открывал, потому что все недавно болели. Но перед глазами у нее стояло выражение лица Сережи в тот момент, когда кроватку покойной сестренки выносили из комнаты, на продажу.

— Теперь я буду жить один. Мамочка, ты теперь будешь со мной, — широко улыбался Сережа, улыбался с чистой, искренней радостью, какой Аля не видела у него со времен до приснопамятного ограбления.

Но было в этой улыбке что-то еще, что-то, заставившее Алю вздрогнуть и поскорее выйти из комнаты.

* * *

Минуло сорок дней. Аля сидела в детской, на полу, на том месте, где была кроватка Лизоньки, и снова плакала. Рядом сидел Сережа и рисовал людей с пистолетами между ног. Всхлипнув, Аля поежилась — несмотря на то, что весна была уже в разгаре, из окна тянуло холодом. Аля решила закрыть окно, начала вставать и неуклюже завалилась на бок.

— Мамочка, тебе холодно? — спросил Сережа, вскакивая на ноги, — сиди, я закрою!

Мальчик ловко залез на широкий подоконник и закрыл створку, моментально справившись с замком.

Страшная мысль пришла в голову Али.

— Сереженька… Окно… а когда ты научился?..

— А что тут уметь, — пожал плечами мальчик, улыбаясь белыми искусственными зубами. Потом нахмурился: — Мамочка, что с тобой?

Аля подскочила на ноги, тяжело дыша. Сережа подошел к ней, но она отшатнулась, крича:

— Не трогай меня! Убийца!

Аля выскочила из детской, потом из квартиры, потом из подъезда во двор. Но легче не стало. У подъезда отливали зеленью кусты, в которых нашли Лизу, а чуть дальше на газоне светились желтые первоцветы, которые она так любила рисовать.

Аля остановилась, вдыхая весенний воздух. Неужели это правда и Сережа выбросил Лизу из окна? Нет. Нет, он не мог так поступить, она наверняка выпала сама, а он просто испугался и сбежал. А потом забыл… Это же просто дети! Или нет, не просто? Он такой странный стал последнее время. В садике проблемы. Бьет других детей, игрушки ломает, особенно кукол. Мама что-то про кошку говорила, кажется… Хотя при чем тут кошки? Сами по себе мяукают и плачут, совсем как дети. Детский беспомощный плач, в котором и боль, и любовь, и просьба…

— Вот разорались-то! — вдруг сказал кто-то, и Аля открыла глаза.

У подъезда стояла бабка с первого этажа, а рядом с ней — та соседка с коляской и крепышом, ровесником Лизы. Мальчик сидел в коляске и листал книжку-непромокайку с цветными рисунками. Такую книжку Аля хотела подарить дочке на день рождения и копила деньги, не покупала Сереже новую футболу в садик, все растягивая утюгом старую, из которой он давно вырос.

— Да уж, концерты закатывают ничего себе такие, — подтвердила соседка, — а в марте, помните, как орали? Один раз прямо под окнами так орала кошка, так орала, уняться не могла!

— А… где орала? — вклинилась в разговор Аля.

— А вон там, в кустах, — ответила соседка, показывая на то место, куда упала Лиза, — я тогда уж думала службу отлова вызвать, но потом стихло. Стерилизовать их надо, и…

— Это тебя надо стерилизовать! — крикнула Аля, сжимая кулаки: она наконец-то нашла истинного виновника трагедии с Лизой, — сучка! Ты должна была поднять жопу и проверить, что происходит! А ты! Это ты! Да я тебя… Изведу! Клянусь могилой Лизоньки!

И Аля бросилась прочь, чуть не сбив с ног обеих соседок.

* * *

Еще живя в своем родном городке, Аля увлекалась оккультизмом и мистикой. Странное хобби для будущего врача, но девушку нисколько это не смущало. Наоборот, она любила дежурства в моргах: тихо, спокойно. Можно почувствовать, как некроэнергия медленно сочится из рядов никелированных ящиков — временных могил. И — Аля точно знала — именно сделанный в нужное время в нужном месте ритуал помог ей соблазнить парня подруги и тут же залететь. Дальше дело техники — скандал, справка из консультации, свадьба. Заполучив любимого, студента того же медицинского колледжа, Аля стала уговаривать и его, и своих родителей переехать в Москву. Тут снова пришлось прибегнуть к помощи заклятий и черных свеч, и незадолго до родов семья переехала. Так сбылась мечта — у Алиных детей в графе «место рождения» стояло «Москва», и прописка была соответствующая. Правда, денег от продажи имущества на родине на московскую трешку не хватило, пришлось добрать ипотекой. Помог материнский капитал и выплаты молодым семьям до тридцати лет. Но дальше пришлось выкручиваться самим. Наступила нужда.

Теперь, после смерти Лизы, Аля решила снова обратиться к магии, в первую очередь, магии социальных связей: поразмыслив, девушка поняла, что с задачей извести соседку она одна не справится. Для начала Але пришлось добыть смартфон — подержанный, разбитый, но с интернетом. Потом Аля погрузилась в форумы и группы — знакомилась, писала, рассказывала, искала сочувствия, обсуждала, что можно сделать, как отомстить за брошенную умирать девочку. Предложений было много — в основном они касались законодательства, статьи за оставление в опасности, например. В итоге Аля сколотила группу неравнодушных, которые помогли «копать» под соседку. Присоединилась к «движению» и мама — без особой охоты, скорее из беспокойства, куда такая дорожка может завести дочь.

С помощью мамы, которая стала плотно общаться с соседкой, когда та выходила гулять со своим крепышом, интернета и связей форумчан в полиции Аля выяснила все о соседке и ее семье — как кого зовут, кто где живет, чем владеют. Но, увы, подкопаться было не к чему: врагами Али оказались коренные москвичи с наследной собственностью, высшим образованием и неплохими зарплатами, а кое-кто еще и служил в силовых ведомствах и при желании мог бы «закопать» и саму Алю. «Кровопийцы гэбэшные, мало того, что деда с бабкой сгубили, так теперь дочке дорогу перешли!» — плакала Алина мама. А сама Аля окончательно поняла, что придется нанимать настоящую ведьму. Но денег на нее не было, а Сережа опять сильно заболел, и Аля решила потратить имеющийся ресурс на здоровье живого ребенка, а месть за смерть дочери пока отложила.

* * *

Отшумело лето. Аля выбила путевку на море, свозила Сережу подлечиться. Но мальчику стало хуже: он заразился всеми «приморскими» инфекциями, от грибка до ротавируса, плюс обострилась аллергия. Аля ловила себя на мысли, что сын становится похож на покойную Лизоньку, даже глаза стали такие же раскосые, как у нее. Только в другую сторону. Диатез превратился в коросту, которая покрывала теперь не только щеки, но и руки, и тело мальчика. Вспухли суставы, кончики пальцев стали как барабанные палочки.

В начале осени Сережа пошел в садик, но опять бросался на детей с кулаками, а еще поймал во дворе котенка и прямо на площадке, на глазах детей, начал мучать его, засовывая в попу карандаши. После этого, по единогласному заявлению родителей группы, Сережу отчислили из садика.

Впрочем, это не было большой потерей: Сережа и так постоянно болел. А потом начал задыхаться. Приступы учащались и становились все сильнее. Скорая стала чуть ли не дежурной машиной у подъезда.

Наряды приезжали разные, давали мальчику кислород, советовали приобрести свой баллончик и побыстрее уезжали, к более серьезным случаям. А потом приехал пожилой хмурый доктор. Он долго оглядывал мальчика… и сказал, что по всем симптомам у ребенка, вообще-то, СПИД. И предложил взять кровь на ВИЧ.

Аля, конечно, возмутилась — она всегда «блюла чистоту», и вообще работала в поликлинике, откуда? А вот муж посмотрел исподлобья и сказал анализ делать.

Анализ пришел положительный.

Стали разбираться — это действительно оказался СПИД, причем запущенный. Сереже дали несколько месяцев, от силы полгода.

— Я женился по залету, как приличный человек! А ты-то бракованная! — шипел муж, собирая вещи, — то инвалида родила, то позорную болезнь в дом притащила! А потому что некому, кроме тебя! Некому!

Аля выла и металась, но муж был непреклонен. Ушел в никуда и тут же выкинул симку, чтоб не доставала.

Аля повыла вечер, но теперь Сережа был на ней, и это отвлекало от разбитого сердца. Аля металась в поисках лекарств, но на этой стадии помочь не мог уже никто. Тогда она выбросила все вещи из детской — одежду, мебель, игрушки, чтобы не было ни пылинки. Каждый день мыла полы с хлоркой по два раза. Завела отдельную посуду, которую тоже обрабатывала хлоркой. Из всех игрушек оставила Сереже одного только резинового мышонка и сказала, чтобы бабушка читала мальчику книги. Через закрытую дверь. Сережа сидел взаперти в своей комнате и только два раза в неделю выходил с бабушкой гулять — совсем рано утром, чтобы никто его не видел и ничем не заразил.

Вскоре после установления такого режима отец Али достал где-то пистолет и застрелился, оставив записку: «Те грабители изнасиловали Сереженьку. Я никому не говорил и ему не велел. Думал, забудется. Думал, один раз не пидарас. А насильник, видимо, был больной. Теперь вот как получилось. Моя вина. Жить с этим не могу».

Приехавшая на освидетельствование полиция, прочитав записку, только пожала плечами: прошло полтора года, единственный свидетель мертв, мальчик несовершеннолетний и показания давать не может. А вот за наличие в доме нелегального оружия впаяли штраф. Правда, еще опросили соседей, кто и когда слышал выстрел. Показания дала и соседка, под которую копала Аля — грохот, мол, ребенка разбудил. «А как кричал мой сын, когда его насиловали, ты, конечно, не слышала! И ничего не сделала! Опять!» — хотела заорать Аля, но горло сковало так, что она не могла говорить еще неделю.

* * *

Когда зима стала поворачивать на весну, Сережа вылез по простыне из окна и сбежал. Одет он был легко и потому быстро замерз. Он встретил соседку сверху, просил телефон позвонить, но та не узнала мальчика: приняла за бомжа с железнодорожной станции неподалеку и просто прогнала. Сережа простудился и слег.

Аля уже почти не работала, старалась проводить как можно больше времени с сыном. Но тут неравнодушные коллеги подсунули ей халтурку — дежурство вместе с главврачом, который как раз говорил о том, что хочет взять кого-нибудь работать к себе в кабинет, на повышенную ставку.

Дежурством и Алей главврач остался доволен, особенно тем, что девушка, зная о строгом нраве начальника, отключила телефон. Только вот потом, когда Аля вышла наконец позвонить, увидела пропущенные вызовы от мамы.

И смс.

«Сереженька умер».

Аля стояла в коридоре первого этажа, напротив регистратуры, и кричала — истошно, громко, на разрыв связок. Ее успокаивали, приносили воду. Кто-то пошел за успокоительным — сделать укол. Наконец девушка замолчала, и ее удалось усадить на стул. Совершенно сухими глазами на перекошенном лице Аля смотрела, как люди идут в гардероб и регистратуру со своими детьми — здоровыми, живыми детьми. Смотрела, и пальцы ее скрючивались, незримо обхватывая шею главврача, из-за которого она пропустила последний миг Сережи.

А потом Аля увидела соседку, из-за которой заболел Сережа. В то утро она привела своего крепыша проверить зубки — ровные белые зубки, которым не вредили сладости на палочке, не выбивал насильник… И тут Аля заметила на мальчике синий однотонный шарфик, точно такой же, как у Сережи.

Увидев этот шарфик, Аля поняла: соседку надо не просто сживать со свету. А начинать с ее ребенка. Вот это будет настоящая месть.

* * *

Форум бурлил. Алю называли героиней и мученицей и собрали внушительную сумму, чтобы морально поддержать «виртуальную подругу», которая уже стала лидером в этой небольшой группе. Однако переданные ей деньги Аля вложила не в домашний обиход, а в гонорар ведьмы: в середине лета, наконец, нашла такую, которая согласилась «спалить» целую семью. «Всю обратку на себя примешь», — предупредила ведьма перед тем, как заключить договор. Аля согласилась — самое дорогое она уже потеряла.

Еще ведьма сказала, что будет вести дело лично, и переехала жить к Але в бывшую детскую, да еще требовала ее хорошо кормить и содержать. Аля все делала и получила награду: в больницу увезли соседку вместе с ее крепышом, у которого внезапно развился круп.

Из больницы соседка вернулась нервная и бледная, а еще через месяц увезли ее одну — уже в психушку. Крепыш же ее, уже не такой плотный и розовощекий, неудачно скатился с горки и выбил передние зубки и больше не мог есть ничего, кроме фруктовых пюре и каш, а кашами он плевался. Поскольку он ходил в садик — тот же садик, что и Сережа, и даже к тем же воспитателям, набравшим новую группу, — Аля попросила ведьму сделать так, чтобы мальчик вылетел из сада за поведение. Сверкнув золотым зубом, ведьма сказала, что уже запрограммировала на это малыша, но активировать эту программу — отдельные деньги. Не долго думая, Аля отдала ей скопленное на ипотеку и с удовольствием следила, как вышедшая из больницы соседка теперь забирает ребенка из садика в обед, потому что его отказываются оставлять там на полный день. Сама же соседка потеряла ухоженный вид, перестала работать и на все стала смотреть с подозрением: у нее начались галлюцинации.

Аля уговорила ведьму допустить ее до ритуала и самой выбрать, какие «глюки» навевать соседке. Ведьма сказала, что за это Аля отдаст свое сердце. Аля рассмеялась — ведь ее сердце умерло вместе с детьми, сгорело с папой, развеялось по ветру с ушедшим мужем. И под руководством ведьмы вплела в безумие соседки христианскую канву — чтобы та считала себя воплощением Богородицы, призванной нести свет.

Соседку снова увезли — растрепанную, зареванную, с баллончиком краски в руках — она рисовала на машинах кресты и строки из писания. Ухмыльнувшись вослед уезжающей машине, Аля поднялась к себе…

И нашла остывающую маму с перекошенным лицом.

— Вон из моего дома! — орала Аля на ведьму, вышвыривая ее колбочки и свечи из окна, — будь ты проклята!

— Это я-то проклята? — смеялась ведьма, — а сама-то какова? Душу за золотое колечко продала, детей своих сгубила, безвинные души со свету сживаешь, а меня проклясть хочешь?

— Что значит, я детей сгубила?! — Аля даже остановилась и опустила руку с очередной свечой.

— А то. Знаешь, почему твои дети умерли, а соседкин малыш нет, хотя я заклятье могильное делала? Ты, когда еще до меня, душой торговала, просила что? Мужика. Живого и здорового. Что угодно за это обещала. Вот он и есть живой да здоровый, а смертушка за детьми пришла. Мужик сбежал, правда, но разговор-то не за то был. А соседка твоя себя между смертью и сыном поставила. И колечко свое, по любви, а не по залету, принятое, за него добровольно отдаст. За дитя, а не за мужика. Вот и все. Как говорится, каждому по потребностям.

— Вооон!! — Аля кинула в ведьму свечой и схватилась за стул.

Но ведьма была уже у входной двери.

— А квартирка у тебя хорошая, заберу, пожалуй, за моральный ущерб, — сверкнула на прощанье зубом ведьма и вышла, чуть не столкнувшись с приехавшей на вызов скорой-труповозкой.

После похорон мамы денег на жизнь не осталось, не то что на ипотеку. Аля решила продать опустевшую квартиру обратно банку. Но стоило ей подписать договор и начать собирать вещи, как вопреки всем условиям пришли цыгане со всеми документами и ордером на выселение. Аля свернула в трубку четыре свидетельства о смерти и стала защищаться, призывая на помощь своих мертвых детей и родителей. А потом улучила момент и отправила эсэмэской все деньги, вырученные за квартиру, в благотворительный фонд помощи детям.

Ни банк, ни цыгане свое не получили.

Зато получила соседка: похудевшая после всех больниц, она снова шла мимо, гулять вместе со своим крепышом. Живым, здоровым и с растущими новыми зубками. Аля рванулась перегрызть ненавистную глотку.

Но санитары из Кащенко были сильней.