Рука и сердце Кинг-Конга

Елена Логунова, 2009

Верный поклонник Инны, известный телеведущий Макс Смеловский, недолго наслаждался новенькой машиной! Ее угнали, несмотря на хитроумное противоугонное средство – шприц со снотворным под сиденьем. Угонщик погиб в аварии, и Макс испугался обвинения в убийстве. Он решил спрятаться и попросился переночевать в офисе Инны. Но среди ночи туда заявилась какая-то ненормальная девица и решила повеситься! Узнав об этом, Инна срочно приехала на работу и обнаружила на крыльце здания труп мужчины в нелепом лыжном костюме морковного цвета… Кажется, история с угоном не так проста и шприц Макса тут вовсе ни при чем!

Среда

1

Без одной минуты девять на стеклянной двери банка еще висела табличка «закрыто». Засмотревшись на нее, Юнус не заметил, что сосед по столику поставил свой стаканчик рядом с его тарелкой, а себе взял кофе Юнуса.

— Еще кофейку? — кокетливо спросила румяная буфетчица в старомодной кружевной наколке на взбитых кудрях и белом фартуке с рюшечками поверх сатинового брючного костюма, какие носят на работе оперирующие хирурги.

Взгляд у женщины был теплый, сладкий и масленый, как пончики, которых Юнус съел уже пять штук, выпив при этом два стаканчика кофе. Кофе, кстати, в этой забегаловке был совсем не вкусный. Наверное, не стоило наливать его в пластмассовые стаканчики, но другой посуды, кроме одноразовой, в заведении не имелось. Забегаловка — она и есть забегаловка! Правда, и цены здесь несерьезные, так что даже в ранний час отбою нет от желающих позавтракать на скорую руку.

То ли от сладкой выпечки, то ли от волнения Юнуса слегка подташнивало. У него был кое-какой опыт угонов, но на сей раз он фактически грабил банк, а такое серьезное дело было ему внове.

Минутная стрелка на часах застыла за несколько делений до нужной отметки, словно примерзла к циферблату. Юнус потряс рукой, оживляя часы. Не могла она примерзнуть! Он же не торчал на уличном холоде, а ждал намеченного часа в теплой булочной, поедая чертовы пончики, лакая скверный кофе и мозоля глаза приставучей буфетчице.

— Глаза сломаешь! — злобно прошептал Юнус в пышную спину общительной дамы.

Ему совсем не хотелось, чтобы потом, когда менты и банковская охрана начнут разбор полета, эта толстуха дала слишком подробное описание его внешности. Хотя, если она запомнит только ухоженные рыжие усы, дымчатые очки, каракулевую шляпу-пирожок, долгополое кашемировое пальто и солидный кожаный портфель, это будет даже хорошо. Ни один из перечисленных элементов не являлся обязательной составляющей обычного имиджа Юнуса.

Приемник на стойке буфета разразился серией сигналов, которые во времена СССР сопровождались переводом: «Московское время — девять часов!» Сквозь грязноватое стекло витрины Юнус посмотрел на двери банка на другой стороне улицы, взял бумажную салфетку и осторожно промокнул губы под приклеенными усами. Банк должен был открыться в девять — и открылся. Юнус подождал еще несколько минут, чтобы не оказаться первым посетителем, выдвинулся из булочной и деловито вошел в банк следом за расфуфыренной дамой и молодой парой, явно торопящейся по каким-то неотложным кредитным делам. Охранник на входе включился в разговор с молодыми людьми и лишь кивнул солидному усатому гражданину, который уверенным шагом проследовал мимо со словами: «Обменник работает?»

Обменник находился в глубине здания, в глухом аппендиксе за поворотом коридора. Расфуфыренная дама тоже устремилась туда. Юнус пропустил ее вперед и, скрывшись от глаз охранника за углом, повернул в другую сторону. Толкнув дверь на лестницу, он спустился на один пролет и, оказавшись на техническом этаже, вышел во внутренний двор. Просторный, без затей оформленный под бетонный армейский плац, он был плотно заставлен машинами, лишь небольшая часть которых принадлежала сотрудникам банка. В центральной части города было традиционно плохо с местами для парковки, и предприимчивый банк получал весьма неплохую прибыль, используя свой двор как платную автостоянку.

Проходя вдоль стены под прикрытием заснеженных кустиков, Юнус с удовольствием отметил, что ворота сдвинуты в сторону и под косой балкой приподнятого шлагбаума со двора одна за другой выскальзывают легковушки арендаторов стояночных мест. Вереница автомобилей, нацеленных на выезд, была еще достаточно длинной, чтобы охранник в будке не мог заметить, с какой именно точки двора подкатила последняя машина, присоединившаяся к гирлянде. Юнуса это полностью устраивало. «Его» машина стояла в дальнем углу плаца — в одном ряду с другими транспортными средствами, принятыми банком в качестве обеспечения денежной ссуды.

Сам угон, как и планировалось, оказался пустяковым делом. Во-первых, сигнализация была отключена, во-вторых, у Юнуса был ключ — не родной заводской, но очень точная отсканированная болванка. Результат соответствовал расчетному: прошло не больше четырех минут после того, как солидный усатый гражданин в кашемировом пальто вошел в банк, до момента, когда «его» машина заняла место в хвосте быстро двигающейся очереди на выезд. Юнус мог бы справиться еще быстрее, но почти минута у него ушла на то, чтобы поместить на крышу автомобиля «мигалку», под лобовое стекло — гербовую бумагу с большими буквами «ГУВД», а на полочку за задним сиденьем — милицейскую фуражку.

Небрежно забросив назад заметно похудевший портфель, пальто и мечту профессора — каракулевую шапку-пирожок, Юнус сел за руль и приступил к наиболее опасной части операции — собственно угону.

— Ты ничем не рискуешь! — уверял его сообщник, придумавший весь план. — Тачку поставят на прикол во вторник вечером, незадолго до закрытия банка. Ты придешь за ней в среду утром, едва банк откроется. В девять часов! А охрана дежурит сутки через двое, и тех парней, которые сидели в будке накануне, в восемь тридцать сменят другие. «Твою» тачку они еще не видели, так что, если машину слегка замаскировать, ее выпустят беспрепятственно.

Идея использовать выразительные милицейские аксессуары оказалась гениальной. Юнуса не просто не стали останавливать — охранник даже взял под козырек!

Сверкающая новая «Ауди А-6» проскользнула под полосатой рамкой шлагбаума, точь-в-точь как хоккейная шайба. Только белого цвета.

2

— Это просто Великое Обледенение какое-то! — весело изумлялись за утренним чаем коллеги Марьяны.

Бухгалтерские дела были отложены в сторону. Дамы прихлебывали горячий чаек, заедали его печеньем и наперебой рассказывали о своих недавних приключениях.

Заведующая отделом поутру неосмотрительно облачилась в не по сезону короткую юбку. И, хотя бобровый полушубок и сапоги на меху погоде более или менее соответствовали, они не уберегли бы пятую точку начальницы от множества неприятных ощущений при вынужденной посадке в незамерзшую лужу. На счастье опасно поскользнувшейся заведующей, какой-то добрый человек мужского пола успел вовремя подставить руку помощи под ее ягодицы, чем и спас их от купания в ледяной воде.

Юная красавица Лилечка в избытке насладилась мужским вниманием у светофора на пешеходном переходе, по которому она на своих пятнадцатисантиметровых шпильках ковыляла так медленно, что один из водителей не выдержал, посадил бедняжку в свою машину и совершенно бесплатно привез на работу.

Даже молодой бабушке Вере Осиповне выпал шанс проявить игривость! Упав в мокрый снег, она запачкала юбку, и какой-то кокетливый старец любезно потянулся ее отряхнуть.

В связи со всем вышеизложенным раскрасневшиеся бухгалтерши, проказливо хихикая, постановили писать наступившее «обледение» с буквой «я» в середине — как производное от известного неприличного слова.

Марьяна вполуха слушала разговоры коллег и уныло помалкивала. В ее жизни ледниковый период тоже наступил, но выглядел совсем иначе — далеко не так весело и увлекательно. Любовь-сосулька натворила дел! Обледеневший мир для Марьяны сузился до размеров проруби, по форме и величине совпадающей с фоторамкой десять на пятнадцать сантиметров. В этой рамке, установленной на прикроватной тумбочке под углом, позволяющим увидеть ее сразу по пробуждении, помещался любительский снимок Марьяниного нового божества. Эту оригинальную иконку влюбленная женщина смастерила сама, запечатлев кумира на камеру мобильного телефона из окна второго этажа в сумрачный денек, ознаменовавшийся поздним снегопадом. Толком разглядеть припорошенную снегом фигуру на снимке не представлялось возможным, что и сподвигло Марьянину матушку, бывшую учительницу русского языка, при первом взгляде на дочкино фотохудожество с чувством продекламировать:

— Белая береза под моим окном принакрылась снегом, словно серебром!

— Какая береза, мамусь! Это же мужчина! — досадливо возразила Марьяна, умудрившись произнести последнее слово так, словно оно состояло из одних заглавных букв.

— Клен ты мой опавший, клен заледенелый! — Мамусь легко поменяла цитату.

По сути она оказалась абсолютно права. Новый бог проявлял к влюбленной в него Марьяне такое равнодушие, словно он и в самом деле был деревянным и примороженным. И это при том, что за два дня пылкая неофитка, проявив чудеса изобретательности и предприимчивости, сумела встретиться с объектом своего поклонения не менее десяти раз, заодно узнав немало интересных подробностей текущей земной жизни неотзывчивого божества.

Кумир носил роскошное имя Всеволод Полонский и состоял в рекламном агентстве с менее красивым трехбуквенным названием «МБС» в загадочной, но интригующей должности креатора. Судя по отсутствию кольца на безымянном пальце правой руки, живой бог был свободен от супружеских уз, и Марьяна с наслаждением и замиранием трепетного сердца примерила на себя его божественную фамилию. «Марьяна Полонская» звучало шикарно! Гораздо мелодичнее, чем записанное в паспорте «Марьяна Горбачева». К сожалению, этими музыкальными тонкостями разница между фантазиями и реальностью не исчерпывалась. Растревоженное воображение Марьяны широкими мазками в ярких красках рисовало сказочные картинки на тему «Они жили долго и счастливо и умерли в один день». В действительности Прекрасный Принц неотступно преследующую его Марьяну сначала не замечал, а потом даже начал обходить стороной.

Влюбленной женщине оставалось утешать себя тем, что стадию полного безразличия Объекта удалось пройти в рекордные сроки — меньше чем за сутки. Одна утренняя встреча на крыльце, два «случайных» столкновения в коридоре офисного здания, артистично исполненная миниатюра «Вы позволите, я присяду за ваш столик?» в обеденный перерыв в столовой, три мимолетных, но страстных взгляда в приоткрытую дверь рекламного агентства во второй половине дня и виртуозное падение на зазевавшегося кавалера со ступенек бухгалтерии лиловым морозным вечером — и обольстительный Всеволод Полонский начал нервно оглядываться по сторонам даже в уединении мужского туалета. Марьяна определенно чувствовала, что кумир уже выведен из равновесия и колеблется, как созревший для падения Родосский Колосс. Запланированная неотступной Марьяной на обеденное время вторая мизансцена с условным названием «Приятного аппетита, любимый!» вполне могла подрубить глиняные колени колосса, обрушив его в широко раскрытые объятия идолопоклонницы.

К великому разочарованию Марьяны, в столовой Полонский не появился. Тщетно прождав его в засаде за кассой около часа, влюбленная женщина осмелилась навести справки в «МБС» и узнала, что штатный креатор агентства в компании трех других сотрудников занят проведением ответственной рекламной акции на центральной улице города.

— Пойду прогуляюсь, погода сегодня такая чудесная! — скороговоркой сообщила своим собственным коллегам Марьяна, на бегу напяливая удобное и практичное болоньевое пальто с капюшоном.

За окном месяц март не на жизнь, а на смерть воевал с оккупировавшей город зимой, так что назвать погоду чудесной мог только человек с большим и нездоровым воображением.

Зато стеклянно-оловянный грохот, с которым рухнула на подоконник тяжелая гирлянда мокрых сосулек, милосердно не позволил убегающей Марьяне услышать ехидной реплики бухгалтерш про Великое Обледенение с посторонней буквой в корне слова.

3

Свеженапечатанный плакат с зазывной надписью «Водка для всех! Даром!» сильно вонял типографской краской, и я расчихалась.

— Будь здорова! — тут же пожелал мне вежливый Полонский.

— Как корова! — добавил неинтеллигентный Баринов и посмотрел на мои ноги с таким намеком, что мне захотелось сдернуть с них зимнюю обувь и крепко побить ею грубияна, чтобы он понял: средневековых инквизиторов, придумавших пытку «испанский сапог», я запросто могу переплюнуть!

Вообще-то мои ноги совершенно не похожи на конечности крупного рогатого скота. У меня такие ноги — о-го-го! Длинные, стройные, весьма красивые, особенно если я на каблуках. А каблуки я уважаю высокие, но устойчивые, чтобы не шататься, как неловкий канатоходец. И, зная, какая обувь мне подходит наилучшим образом, никогда не экспериментирую с моделями. Туфли, которые я купила на прошлой неделе, практически не отличаются от приобретенных к Новому году, только они новые и потому не так комфортны. Поэтому я принесла их на работу и там потихоньку разнашиваю, периодически переобуваясь в старую пару, чтобы не мучать свои выдающиеся ноги.

Этим утром я пришла на работу раньше обычного и, помимо задержавшегося с ночи Андрюхи, застала в офисе уборщицу. Она стояла, согнувшись, точно жертва радикулита, и в глубокой задумчивости смотрела под мой рабочий стол — на аккуратную шеренгу из четырех одинаковых туфель.

— Доброе утро! — вежливо сказала я.

Уборщица молча посмотрела на меня, на туфли, потом снова на меня. Оценив выражение ее лица, я поняла, что в воображении труженицы ведра и швабры уже сформировался живописный образ четвероногой хозяйки рабочего места, и не удержалась от шуточки — подошла поближе и вежливо спросила:

— Вы уже почистили мое стойло?

Уборщица смутилась, а Эндрю Сушкин зашелся смехом и позже с удовольствием рассказал эту историю всем нашим коллегам. Они смеялись, и я поначалу тоже, но теперь у меня возникло подозрение, что добрые товарищи теперь замучают меня шуточками про корову.

— Хорош трепаться, давайте работать! — хмурясь, потребовала я.

Баринов пожал пухлыми плечиками, прошел на свое место за стойкой и постучал вилкой по бутылке, имитируя камертон.

— Ля мажор, — одобрила я и дирижерским пассом активизировала выжидательно замершего Севу.

— Озоновый слой, этот тонкий газовый щит, защищает Землю от губительного воздействия определенной доли солнечной радиации, способствуя тем самым сохранению жизни на нашей планете! — бархатным голосом, не похожим на его обычный тенорок, прогудел Полонский в мегафон.

Я спешно кашлянула в кулачок, приняла из рук Всеволода громкоговоритель и глубоким сопрано сирены, безжалостно искушающей мореплавателей, проворковала:

— Озоновый слой простирается над землей огромной шапкой, уходящей в космос! Если этот слой истощится, это будет опасно для всей биосферы, для всего живого. От попадания ультрафиолетовых лучей на человека может возникнуть рак кожи, слепота и другие заболевания.

Тут жаждущий солировать Полонский нетерпеливо вырвал у меня рупор и вдохновенно продудел:

— В восьмидесятые годы ученые сделали открытие: в районе Антарктиды общее содержание озона уменьшилось в два раза! Именно тогда появилось название «озоновая дыра». На истощение озона влияют выбросы заводов, предприятий промышленности и автомобилей.

— Мы не можем предотвратить появление озоновых дыр! — резюмировала я, вновь приняв переходящий рупор. — Однако сберечь озон хотя бы на бытовом уровне нам вполне по силам. Так давайте же бороться с загазованностью атмосферы!

И мы с Полонским вместе призывно грянули в мегафон:

— Водка «Екатериновка»! Выпьем за здоровье нашей планеты!

— Ну как тут откажешься? — принимая стопку, крякнул водитель «Москвича», с риском для жизни остановленного Катькой.

Наша секретарша приплясывала посреди дороги, точно бездомная жрица любви: в короткой юбочке, тесной курточке, сетчатых колготках и высоких сапогах на шестидюймовой шпильке. Именно этот наряд наши офисные мужчины — Полонский, Баринов и призванный на военный совет дизайнер видеомонтажа Андрюха Сушкин — коллегиально признали наиболее перспективным в смысле выполнения задачи, поставленной перед Катериной: наша секретарша должна была без разбору тормозить проезжающий мимо автотранспорт. Парни не ошиблись в расчетах, сеточки на стройных девичьих ногах ловили мужиков не хуже, чем рыбацкий невод глупых карасей. Сашка Баринов за портативной барной стойкой весь вспотел, торопясь наливать «Екатериновку» джентльменам, неосмотрительно покинувшим свои автомобили и откликнувшимся на подкупающее предложение выпить за здоровье нашей голубой планеты.

— Остался всего один ящик! — поймав мой вопросительный взгляд, обеспокоенно крикнул наш бармен.

Рекламная акция новой водки проходила с блеском, способным посрамить пустую стеклотару. Концепция, найденная лично мной и отшлифованная виртуозным рекламным трио Кузнецова — Баринов — Полонский в шесть рук, была воистину гениальной. Бронич так и сказал:

— Конгениально! Это будет новая битва при Фермопилах!

— Фермопили, пьем и будем пить, — согласился польщенный похвалой Баринов, публично афишировав свои дурные привычки и вопиющее отсутствие знаний древней истории.

Мы-то с Полонским без комментариев поняли, что шеф особо оценил место проведения нами рекламной акции. Для своего шоу мы выбрали оживленный перекресток на центральной улице, в двух кварталах от здания краевой администрации. В будний день транспорт на этом участке идет нескончаемым потоком, так что достаточно было Катьке остановить первую машину, чтобы возникла серьезная предпосылка к затору.

Правда, нам далеко не сразу попался безответственный водитель, рискнувший выпить стопку водки, находясь за рулем. Этого первого авантюриста мы с Катькой отлавливали усиленно, в четыре ноги, и я успела оглохнуть от приветственного рева клаксонов, задорного свиста и криков: «Эй, детка, садись ко мне!» Уворачиваясь от жадных рук, тянущихся в открытые окошки к моим мелкоклетчатым ногам, я радовалась, что происходящего безобразия не видит мой штатный бойфренд Денис Кулебякин. Милый милицейский капитан очень ревнив и за одно это «садись ко мне» запросто мог бы посадить крикунов к себе, обеспечив им богатую развлекательную программу суток на пятнадцать.

Первым человеком, согласившимся продегустировать халявную водку, стал бесшабашный водитель «девятки», с большой претензией тюнингованной под гоночный болид. Недалекий парень поначалу не уловил логической связи между рюмкой водки и Днем защиты озонового слоя Земли, но инспектор патрульной машины ГИБДД, примкнувший к нашей акции по собственному почину, выдал ему необходимые объяснения сразу за перекрестком. После того как аналогичным образом были просвещены еще трое неразумных водителей, наша рекламная акция приняла характер массовой и необратимой.

Цепочка автомобилей, лишившихся своих нетрезвых владельцев, вытянулась на полквартала, полностью заняв всю правую полосу. Этим явлением закономерно заинтересовался неленивый и добросовестный экипаж машины-эвакуатора. Удаляя с проезжей части мешающие движению транспортные средства, парни в оранжевых комбинезонах перегородили проезд троллейбусу. Раздосадованные пассажиры в полном составе вывалили на дорогу и утешили себя нашей бесплатной выпивкой. После этого информация в режиме «звонок другу» пошла в народ, затем о столпотворении на Зеленой сообщили в местном эфире «Авторадио», и на точку стали подтягиваться зеваки и халявщики.

— Пиар в России — больше, чем пиар! — сказал Полонский, любуясь организованным нами столпотворением.

— А где же обещанное телевидение? — через головы дегустаторов нервно поинтересовался Баринов. — Осталось всего пять бутылок, это минут на десять, не больше!

Я тоже заволновалась и посмотрела на часы: телевидение опаздывало. Съемочная группа, которую обещал прислать мой друг и давний поклонник Максим Смеловский, застряла в пробке, которую мы же сами и устроили.

— Идем пешком в полной амуниции, будем минут через пятнадцать! — задыхаясь, доложил срочно вызванный Максим в телефонную трубку. — Тяните время!

— Время — деньги! — вспомнила я и крикнула секретарше: — Кать, пиастры на наше на пропитание у тебя?

Катерина кивнула: выполняя функции кадровика, она поутру выбила из шефа пятьсот рублей на прокорм сотрудников, занятых ответственной рекламной работой на выезде.

— Было нам на прокорм, станет им на пропой! — вздохнул Полонский, с лету уловив мою мысль.

Он быстро пересчитал пятьсот рэ на водочные поллитры, обнадежил нас сообщением, что денег должно хватить на семь бутылок, а семи бутылок — еще на пятнадцать минут, и умчался на поиски продовольственного магазина, в ассортименте которого имеется стремительно набирающая популярность водка «Екатериновка».

Толпа прибывала, как паводок. За первым троллейбусом остановился второй, и из его открывшихся дверей водопадами хлынули потоки пассажиров, на лицах которых без труда читалось радостное оживление. Активного недовольства внеплановой остановкой никто не выражал. Я заподозрила, что городское троллейбусное управление пустило машины по спецмаршруту к нашей бесплатной водочной точке. Утомленная Катька, сделав свое дело, передвинулась с середины запруженной улицы на тротуар, но и там не нашла тихого местечка. Какая-то целеустремленная тетка с пухлыми хозяйственными сумками наступила ей на ногу и вместо извинения нахамила:

— Посторонись, шалава!

— Сама шалава! — мгновенно окрысилась Катерина. — Корова!

Я кашлянула: слышать про коров мне было неприятно. К тому же невысокая коренастая тетка в мышином пальто больше походила на ослицу, чем на буренку. Но острослов Баринов со своего места поддержала Катькину версию, громко продекламировав:

— Организованной толпой коровы шли на водопой!

— Алкоголики и тунеядцы! — обругала организованную нами же толпу обиженная Катерина. — Что делается, а? Будний день, рабочее время, а они водку глушат без зазрения совести! Никакой культуры у людей!

Тут я вспомнила, что культурную часть программы поручено обеспечивать мне, и быстренько еще разок озвучила в мегафон рекламно-информационный текст про героическую роль сорокоградусной в борьбе за сохранение многострадального озонового слоя Земли.

Прибежал взмокший Полонский, приволок в большом пакете с иезуитской надписью «Пейте на здоровье!» еще семь бутылок «Екатериновки» и с ходу заорал Баринову, плотно занятому на розливе:

— Сашка, суши весла! Пока тивишники не подойдут, никому ни капли, ни-ни!

Я окончательно наплевала на правила приличия, влезла на подножие афишной тумбы и, эротично обнимая ее одной рукой, из-под ладошки второй оглядела окрестности. В направлении «на двенадцать часов» уже видна была просека, шириной аккурат совпадающая с длиной съемочного штатива, возложенного на плечи дюжего оператора на манер коромысла.

— Идут, родимые! — обрадованно закричала я и от полноты чувств залихватски свистнула в два пальца.

Дисциплинированно отреагировав на свист, затормозили еще две легковушки.

— Дорогая, я уже здесь! — К основанию моей тумбы картинно пал на одно колено обольстительно улыбающийся Максим Смеловский.

Телевизионный принц с недвусмысленным приглашением открыл мне свои объятия, но я не обрушилась в них, а только капризно брыкнула ножкой и потребовала:

— Сначала победи дракона!

— В смысле вашего зеленого змея? Это мы запросто! — Максим поднялся, отряхнул колено и буром ввинтился в толпу у барной стойки, бойко покрикивая:

— Граждане, расступаемся, расступаемся, пропускаем телевидение, популярная программа «Их ждет вытрезвитель», кто не хочет засветиться в кадре с рюмкой, отступаем в сторону!

Действительно, светиться в кадре хотели далеко не все. Хитромудрый Смеловский словом и делом (тычками микрофона под ребра) живо расчистил подступы к барной стойке, и освободившийся пятачок мгновенно оккупировал оператор с камерой на треноге.

— Ну слава богу! — смахнув пот со лба, с облегчением сказал Полонский. — Успели!

— Слава нам! — горделиво поправила я. — Какую рекламную акцию организовали, а? Загляденье просто!

— Теперь осталось красиво отчитаться о проделанной работе и срубить с клиента полновесный гонорар! — Полонский облизнулся и зажмурился, как сытый кот. — Между прочим, что ты делаешь сегодня вечером?

Я с неудовольствием взглянула в хищно распахнувшиеся зеленые глаза, вздохнула и напомнила:

— Всеволод, ты же обещал!

— Так это когда было! — Полонский нахмурился и угрюмо воззрился на афишную тумбу, украшенную плакатом, приглашающим детей и взрослых на спектакль «Он улетел, но обещал вернуться» в городском ТЮЗе.

— Видишь? — Я постучала пальцем по красной кнопке на животе нарисованного Карлсона. — Даже дети знают, что настоящие мужчины в полном расцвете сил всегда держат свое слово! Обещал вернуться — и вернулся!

— Обещал не клеиться — и засох на корню! — язвительно поддакнул обиженный Всеволод.

Две недели назад, когда в нашем процветающем рекламном агентстве открылся кастинг претендентов на должности копирайтера и креатора, я лично привела Полонского к шефу и дала ему самые лучшие рекомендации. Причем на тот момент продолжительность нашего с Севой знакомства исчислялась минутами. Всеволода мне торопливо представил и горячо расхвалил Зяма — мой родной брат, гениальный (как говорят) художник-дизайнер. Родственникам я привыкла верить. То, что Зямин протеже парень творческий, было видно с первого взгляда: черненые серебряные кольца на пальцах, в ушах и пупке, а также итальянские ботинки из желтой (!) лакированной кожи африканского крокодила говорили сами за себя.

Правда, я только позже узнала, что Зямина забота о карьерном росте Полонского имела под собой воистину шкурный интерес, так как эти два гениальных любителя выпендрежных шмоток познакомились на почве купли-продажи Зяминого дорогущего пальто из меха бенгальского тигра. Пижону Зямке приспичило от своей тигровой шкуры избавиться, а у модника Севы банально не нашлось наличных для совершения этой сделки каменного века. Поэтому мой гениальный братец сначала помог приятелю-покупателю с работой, а уже затем открыл ему кредитную линию под зарплату нашего штатного креатора! А свою родную сестрицу беззастенчиво использовал втемную! Но к чести Зямы надо сказать, что хотя бы в одном немаловажном вопросе он проявил похвальную принципиальность: Полонскому пришлось поклясться, что, работая в «МБС», он не будет клеиться к сестричке своего благодетеля — то есть ко мне.

Конечно, это не было проявлением братской заботы о моральной чистоте родной кровиночки — Зяма просто не хотел, чтобы к нему был в претензии капитан Кулебякин. Что до Всеволода, то поначалу поставленное Зямой условие не показалось ему трудно выполнимым. Но, по мере того как мы день за днем делили в офисе кров и стол (скуповатый Бронич не спешил раскошеливаться на персональную мебель для сотрудника, чей испытательный срок еще не закончился), Полонский все чаще засматривался на мои коленки с выражением лица, которое имел Смоктуновский в роли Гамлета, размышляющего: «Быть иль не быть?» Если бы он (не Смоктуновский) осмелился спросить мое мнение, я бы сразу сказала: «Не быть!» — Всеволод категорически не нравился мне как мужчина. Глаз у меня наметанный, претендентов я еще при первой встрече оцениваю с точностью до восьмого знака после запятой. Вердикт, вынесенный Полонскому, однозначно гласил: «Герой не моего романа!»

— Потому что все твои романы динамичные и остросюжетные, в оригинальном стиле «лав-триллер», — прокомментировала моя лучшая подруга Алка Трошкина, специально зайдя к нам в офис, чтобы посмотреть на Полонского. — Тебе нужен мужчина головокружительный и крепкий, как ямайский ром, а этот милый молодой человек больше смахивает на обезжиренную простоквашу в неадекватно яркой упаковке!

Я согласилась с Алкой целиком и полностью. Несмотря на неординарную внешность и профессиональную креативность Полонского, в нем не чувствовалось ни малейшей готовности к самоотверженному безумству в личной жизни. Я находила Всеволода нервным, истеричным, трусоватым и, что хуже всего, откровенно скучным. А посему носитель экстравагантных крокодиловых башмаков вызывал у меня гораздо меньше интереса и сочувствия, чем тот желтушный аллигатор, который стал невинной жертвой итальянской обувной промышленности, посмертно обеспечив претенциозному Полонскому обманчивый шарм.

Так не пора ли сказать об этом Всеволоду?

Я испытующе посмотрела на хмурое лицо отвергнутого поклонника и решила еще немного помолчать. Этот парень страшно самолюбив! Пожалуй, ему не стоит знать, что в списке моих симпатий талантливый креатор Всеволод Полонский занимает малопочетное место после безымянного дохлого крокодила…

Торжеству похвального гуманизма помешал Смеловский. Он бесцеремонно протиснулся между мной и Всеволодом и озвучил краткий монолог Победоносного Принца:

— Дорогая! Дракон уже бьется в конвульсиях! Я заслужил награду?

Не дожидаясь ответа, который явно не внушал ему сомнений, Максим нахально обнял меня за талию. Вытянутое породистое лицо Полонского еще больше удлинилось, приобретя несомненное сходство с конской мордой. При этом, надо отдать должное, даже с такой миной он смотрелся величаво, как боевой скакун Георгия Победоносца, брезгливо попирающий копытами мясную нарезку, в которую превратился огнедышащий дракон. То есть я хочу сказать, что пара Принц Смеловский — Конь Полонский смотрелась вполне органично.

— Мой новый четырехколесный белый конь роет землю, готовый умчать тебя на край света! — пафосно заявил Максим, продолжая развивать актуальную тему драконов, рыцарей и их верных транспортных средств, и звучно чмокнул меня в щеку.

Этой чрезмерной демонстрации превосходящей силы соперника оскорбленный Полонский уже не выдержал. Издав гневное горловое клокотание (очень похожее на ржание), он круто развернулся и резвым галопом помчался прочь.

— Сева, ты куда? А ящики выбрасывать кто будет? — из-за стойки, в тылу которой выросла баррикада из пустой гофротары, закричал вслед дезертирующему коллеге Сашка Баринов.

Полонский только мотнул головой и ускакал за угол.

— Вот наглая морда! — возмущенно заорал Баринов. — Севка! А ну, вернись!

— Всеволод, куда ты? У нас же есть деньги на такси! — закричала и Катерина, решив, что Полонский побежал к трамваю.

Наш водочный источник иссяк, толпа добровольных дегустаторов рассосалась, уличное движение быстро налаживалось. Уже тронулись с места троллейбусы, и автомобили с водителями, опоздавшими к раздаче, бойким ручейком обтекали машины, застопоренные гибэдэдэшниками.

— Странный парень! — проводив взглядом убежавшего Полонского, заметил Макс с доброжелательным интересом энтомолога, неожиданно встретившего на своем жизненном пути прелюбопытную козявку. — Куда это он?

— Да хоть куда! — машинально процитировала я Карлсона, раскормленным купидоном парящего над красными крышами нарисованного на афише Стокгольма. — Мужчина в самом расцвете сил…

— Ты это к чему? — Смеловский нахмурился, но быстро нашел моим словам невинное объяснение: — А! В смысле он тоже улетел, но обещал вернуться?

— Кто? — Я повернула голову, проследила за направлением просветлевшего взгляда Макса и снова увидела Полонского.

Всеволод летел в обратном направлении со скоростью Карлсона, в моторчике которого играли мускулами лошадиные силы целого табуна. В первый момент я подумала, что это слова Катерины про оплаченное начальством такси возымели такой эффект, но уже через секунду поняла, что Полонский бежит вовсе не к нам. Не сбавляя скорости и не меняя направления движения, он вылетел на дорогу! Я малодушно зажмурилась, и спустя секунду в мое правое ухо матерно рявкнул Смеловский, а в левое истошно завизжала Катерина. Скрежет тормозов, трель свистка и глухой звук удара дополнили картину. Даже не глядя, я со всей определенностью поняла, что случилось страшное.

— Долетался, блин! — злобно рыкнул обычно культурный и вежливый Макс.

— Боже, боже, боже! — заскулила Катька.

А я… Стыдно признаться, но в этот трагический момент я первым делом подумала о том, что беспокойная должность креатора в «МБС», похоже, вновь стала вакантной!

4

План, просчитанный и выверенный, как бухгалтерский отчет к дежурной аудиторской проверке, поломался, как это обычно случается с прекрасными планами, из-за сущей ерунды.

Ерунда имела непрезентабельный вид убогого детища Запорожского автозавода, в просторечье пренебрежительно именуемого «запором». Убогое транспортное средство, в окрасе кузова которого преобладали пятна ржавчины, встало посреди улицы, намертво перегородив проезд по средней полосе и стопроцентно оправдав свое прозвище. Поскольку полосы справа и слева от «запора» к этому моменту уже стояли, как наши под Сталинградом, у Юнуса на «Ауди» был только один путь: таранить ржавый драндулет. Сдать назад возможности не было: за притормозившей «Ауди» мгновенно образовался длинный хвост.

— Эй, брат! Давай, проезжай! — потискав клаксон, сердито прокричал Юнус в окошко.

Водители машин, выстроившихся за «Ауди», тоже кричали — нецензурно, но безрезультатно. Разноголосая ругань тонула в праздничном шуме толпы, сгрудившейся на тротуаре. Там стоял переносной прилавок, украшенный соблазнительным плакатом «Водка для всех! Даром!» и штурмуемый «всеми», как линия Маннергейма. Водитель «копейки» — облезлый, точно старый валенок, вскормивший не одно поколение моли, деревенский дедусь — ринулся ребристой грудью на прилавок с исторически верным лозунгом: «Наше дело правое, победа будет за нами!» — и Юнусу стало ясно, что его собственному неправому делу пришел полный и окончательный капут.

Вот так, за здорово живешь, оставить посреди улицы новую иномарку, незадолго до того с неподражаемой легкостью и изяществом угнанную с охраняемой территории, Юнусу было обидно до чертиков. Но и оставаться в дерзко похищенной машине, не имеющей возможности тронуться с места, было нельзя.

Прошептав несколько эмоциональных слов на непонятном языке, Юнус собрал в портфель разбросанные по салону пожитки, вышел из машины, аккуратно закрыл дверцу и тоже зашагал к источнику дармовой водки.

Спиртное его не интересовало. Пробурив насквозь толпу на ближних подступах к прилавку, Юнус вышел в тылы армии осаждающих и не мешкая, но без подозрительной спешки, зашагал в сторону, противоположную коматозному дорожному движению. Он был удручен и заранее страдал от обиды и унижения, представляя, что скажут по поводу его профессионального фиаско братья и друзья. Щеки и уши Юнуса раскраснелись — не от мороза, вовсе нет! Кожей он уже чувствовал насмешливые и жалостливые взгляды.

На самом деле на него никто не обращал внимания: водители застрявшего транспорта засматривались исключительно прямо по курсу, а встречные пешеходы на ходу вытягивали шеи и щурили глаза, фокусируясь на заманчивом плакате над прилавком.

По мере удаления от эпицентра зловредной рекламной акции дорожно-транспортная ситуация приближалась к штатной. Во всяком случае, совершенно нормальным явлением представлялась стихийно образовавшаяся парковка автомобилей на лишенной растительности промерзшей клумбе. Проходя мимо, Юнус скользнул хмурым взглядом по разноцветным капотам с разномастными значками, неожиданно вздрогнул и остановился.

В узком пространстве между двумя черными, похожими на чугунные подсвечники каштанами устроилась совершенно новая «Ауди А-6» молочного цвета! Подарок судьбы!

Не сводя глаз с автомобиля, который казался точной копией оставленного им минуту назад, Юнус достал из кармана сигареты, зажигалку и закурил, сканируя улицу внимательным взглядом. На одной ее стороне — детско-юношеская библиотека, старое купеческое здание с подслеповатыми окнами и покрытым нетронутой пылью крыльцом. Сразу видно — не намоленное место, не чета прилавку с халявной водкой! На другой стороне тянется глухой забор ресторана, до открытия которого еще не один час… А пешеходы, шагающие по центральной улице в будний день, по сторонам не глазеют…

Профессиональное чутье — Юнусу хотелось думать, что оно у него уже выработалось, — подсказывало, что имеет смысл рискнуть. Маловероятно, что автомобиль не оснащен противоугонной сигнализацией, но если тачка завоет, он успеет убежать, и никто за ним не погонится. А если сигнализации нет, то дело, глупо проваленное из-за охочего до бесплатной выпивки старика на «запоре», еще может выгореть. И тогда друзья и братья не будут над Юнусом смеяться. Они станут говорить: «Ай молодец, брат!» — и одобрительно хлопать его по плечам.

Юнус затушил сигарету, вынул из кармана отмычку, обошел каштан и потянулся к дверце ниспосланной ему свыше «Ауди».

Отмычка сработала, а сигнализация — нет! Завести машину без ключа тоже труда не составило, и спустя считаные минуты Юнус на резвой новой «Ауди» уже был в паре кварталов от места второго угона, а вскоре и вовсе пересек черту города.

Переехав через мост, водитель посмотрел на часы и прибавил скорость. Он отстал от плана всего на двадцать минут, и на трассе это опоздание вполне можно было наверстать. Не только русские любят быструю езду!

Но в этот день судьба играла с Юнусом причудливо и жестоко. Сонливость, которую он почувствовал через четверть часа езды по прямой дороге и объяснил для себя нервным потрясением, быстро — уж слишком быстро! — стала совершенно необоримой. Длинные черные ресницы Юнуса надолго склеились, и автомобиль, летящий по встречной, он увидел слишком поздно, чтобы успеть увернуть.

5

Хлюпая носом и хлопая мокрыми ресницами, я давила на кнопку звонка до тех пор, пока не услышала родной, но строгий голос:

— Ну и что на этот раз?

Оказывается, мамуля уже открыла дверь и даже отступила в глубь прихожей, давая мне дорогу. Пространства, оставленного ею, хватило бы, чтобы запустить в квартиру авангард хорошо организованной траурной процессии — колонной по три, с венками, цветами и орденскими подушечками. (Замечу, что вряд ли мамулю сильно удивило бы такое явление: как сочинительница ужастиков, моя родительница всегда готова к неожиданным и неприятным встречам с потусторонним.)

— Бася, что там? — нервно крикнул из кухни папуля.

— Ничего особенного, — невозмутимо ответила наша писательница, не увидев за моей спиной катафалка, запряженного шестеркой лошадей в траурном бархате и с черным плюмажем.

Родная дочь, лохматая и зареванная, как безутешная вдова, по мамулиным меркам, на экстраординарное явление не тянула.

— Дюша, что случилось? — повторила она, прохладным тоном давая понять, что только очень серьезная причина оправдает в ее глазах мой беспредельно унылый вид.

Мамуля у нас воинствующая оптимистка. Она очень любит повторять известное изречение Вольтера: «Все к лучшему в этом лучшем из миров!» — и, надо сказать, даже шапочное знакомство с альтернативными мирами, представленными на страницах мамулиных произведений, кого угодно убедит в их с Вольтером полной правоте! В нашем-то мире хотя бы нет злокозненных призраков, вампиров, зомби и чернокнижников, активно использующих печатное слово во вред мирным гражданам!

Тем не менее я только что лишний раз убедилась, что и текущая дествительность огорчительно не свободна от страхов и ужасов, о чем и проинформировала родительницу кратким сообщением:

— Всего полчаса назад мой коллега попал под машину!

— Что за коллега? — не дрогнув, спросила мамуля.

— А что за машина? — заинтересовался папуля.

Судя по сложным шумам, доносящимся из кухни, наш полковник от кулинарии вел очередное сражение с микроволновкой, пароваркой, мясорубкой и овощерезкой, каковой сеанс одновременной военной игры с полезными машинами далеко не всегда завершается безусловной победой человеческого разума. Папуля периодически забывает шифры и пароли, знание которых необходимо, чтобы повелевать кухонной электроникой с предсказуемым результатом. Никогда не забуду, как он перепутал функции разморозки и гриля и накормил семью мороженой семгой, объяснив предательский хруст ледышек в рыбьей плоти наличием в рецепте избыточного количества пикантной соли!

— «Мерседес» представительского класса, — с грустью ответила я.

На мой взгляд, было бы гораздо лучше, если бы Всеволода сбил недорогой «Запорожец». Гнусный тип, находившийся за рулем шикарной машины, не проявил к пострадавшему в ДТП Полонскому ни малейшего человеческого участия. Наоборот, он ревел, как зверь лесной, обещая «высудить из придурка, если только он не сдохнет, полную стоимость ремонта «мерина» вместе с компенсацией морального ущерба»! С учетом набегающей в результате кругленькой суммы, я бы на месте невезучего Всеволода испытала сильнейший позыв без задержки уйти от непосильных затрат прямиком в загробный мир.

— «Шестисотый» «мерс»? — Из своей комнаты высунулся заинтересованный Зяма. — Класс!

— Казимир, что ты говоришь! — укоризненно прошелестев газетой, хорошо поставленным учительским голосом молвила из гостиной бабуля. — Бедняга попал под машину, в чем же тут класс?

— Ну, ба! Как ты не понимаешь? А если бы бедняга под муниципальный мусоровоз попал, это, по-твоему, то же самое было бы? — презрительно фыркнул Зяма.

— Какой кошмар! — Бабуля, которая на протяжении всей своей долгой трудовой жизни внушала школьникам идеи гуманизма, искренне шокировалась душевной черствостью собственного внука.

— Кстати, Зямка, этот бедняга — твой знакомый, Всеволод Полонский, — сообщила я, проходя мимо комнаты братца.

— Что?! Какой кошмар!!! — совершенно искренне ужаснулся Зяма, роняя на паркет включенный паяльник.

В воздухе бодряще запахло сосновой смолой, скипидаром и горящим деревом.

— Я знала, что наш мальчик вовсе не такой плохой, каким хочет казаться, — удовлетворенно пробормотала бабуля, возвращаясь к кроссворду.

— Дюха! Иди сюда! — бешено заорал мне «хороший мальчик». — Живо говори: что там с Полонским? Он уже совсем насмерть задавленный или еще будет жить?!

— Сердечность и сочувствие к ближнему — фамильные черты Кузнецовых! — растрогалась наивная бабуля.

Она не знала, что кое-кто из нашей славной фамилии кровно заинтересован в том, чтобы продолжительность жизни Всеволода Полонского не оказалась меньше, чем срок погашения им кредита на покупку тигрового пальто.

Я прикрыла дверь в гостиную, прошла к брату и с тяжким вздохом бухнулась на софу. Подо мной что-то болезненно хрустнуло.

— Вижу, дело плохо, — взглянув на мое зареванное лицо, совсем расстроился Зяма. — Что, надежды нет?

— Надежда есть, но маленькая, сейчас Сева в коме, но он еще может вернуться к жизни, — сказала я, осторожно вытянув из-под себя подобие помятой этажерки из картона и спичек. Мое падение нанесло ей увечья, абсолютно несовместимые с жизнью. — Прости, я тут слегка… Это что было?

— Это была модель моей новой инсталляции, — машинально ответил Зяма, против обыкновения не разоравшись насчет тупых вандалов и варваров, неспособных к адекватной оценке гениальных предметов дизайнерского искусства. — Насчет Полонского… Ему можно чем-то помочь?

Братец поднял с паркета курящийся сизым дымком паяльник и посмотрел на него с таким задумчивым видом, словно рассматривал возможность оживления коматозного Полонского и взимания с него задолженности непосредственно с помощью данного электроприбора.

— Молись за его здоровье! — посоветовала я.

— Дюша! Твой телефон! — прокричала из прихожей мамуля.

Моя сумка, заброшенная на вешалку, дергалась на крючке, как свинья на веревочке, и примерно так же мелодично повизгивала.

— Индульгенция! — едва я приложилась к трубке, с надрывом воззвал ко мне Максим Смеловский. — Спаси-помоги!

Я скрипнула зубами. Терпеть не могу, когда доморощенные остряки коверкают мое и без того небанальное имя ради красного словца!

— Это что-то новенькое, — холодно похвалила я.

Прежде меня уже называли Индюшкой, Индуской, Индирой и Индианой Джонсом. В «Индульгенции» чувствовался некий зловещий средневековый колорит. Невыветрившийся дымный запашок от Зяминого паяльника закономерно проассоциировался у меня с кострами святой инквизиции.

— Было новенькое, да сплыло! — Макс отчетливо всхлипнул. — Инка, у меня такая беда! У меня Россинанта увели!

Тема замшелого Средневековья получила неожиданное развитие.

Еще на Зеленой, призывая меня умчаться с ним на белом коне, Смеловский похвастал, что окрестил своего нового четырехколесного друга в честь боевого скакуна Дон Кихота Ламанчского. Поскольку моя девичья память избирательна, технические характеристики нового автомобиля Смеловского в ней не задержались, но гордое лошадиное имя застряло, как шпора в боку. Так что я не затруднилась расшифровать Максимкино иносказание:

— У тебя угнали машину?

— Да!

— Новую «Ауди», которую ты только что купил?!

— Да!

— Макс… — Я просто не знала, что сказать. — Как же это случилось?

— Да очень просто!

Макс коротко изложил мне свою печальную историю, и я согласилась, что она действительно весьма незатейлива: автомобиль, оставленный незадачливым автовладельцем без присмотра на обочине оживленной городской улицы, элементарно не дождался хозяина, вернувшегося примерно через час. В самом деле, очень простая история! Несколько осложняло ее только одно обстоятельство морального характера: мой верный рыцарь не озаботился безопасной парковкой машины по причине того, что торопился успеть на съемку сюжета о нашей рекламно-водочной акции.

— Получается, что я лишился Россинанта из-за тебя, любимая! — открыто упрекнул меня Макс.

— Налево пойдешь — коня потеряешь, — пробормотала я, усиленно соображая, чем можно помочь пострадальцу в этой ситуации. — Максик, а ты уверен, что твою тачку угнали? Помнится, в разгар нашей акции на Зеленой вовсю работал эвакуатор…

Я напрягла зрительную память, и припомнилось мне, будто я даже видела новенькую белую иномарку, уезжающую в голубую даль на горбатой спине машины-эвакуатора…

Я тут же сказала об этом Смеловскому, и он встрепенулся:

— А номер машины ты не запомнила?

— Конечно, нет! — слегка обиделась я.

Заподозрить девичью память в том, что она могла самопроизвольно запечатлеть бессмысленное сочетание букв и цифр, было несколько оскорбительно. Я женщина, а не компьютер!

— И в этом твое неоспоримое преимущество, — подхалимски заметил Макс. — Кстати, не могла бы ты использовать его на пользу ближнего? Твой приятель, который работает в главном управлении, он, наверное, может помочь с поисками пропавшей машины?

— Капитан Кулебякин? — Я замялась. — В принципе он, конечно, может помочь, если захочет… Но это напрямую зависит от личности ближнего, который нуждается в помощи.

— Хочешь сказать, что ко мне он приревнует? — догадался Макс.

В его голосе занятно смешались досада и удовлетворение.

— Приревнует, — подтвердила я. — Но ты не расстраивайся, я сейчас другому своему милицескому приятелю позвоню, капитану Барабанову из ОБЭП. У нас с ним ничего такого, так что он меня ревновать не станет.

— Действуй! — одобрил Смеловский. — А я пока на всякий случай побегу писать заявление об угоне…

Дозвониться Руслану Барабанову я не смогла — абонент был недоступен. С этими бравыми милицейскими парнями вечно так: когда они больше всего нужны, их нипочем не найдешь! Бойцы невидимых фронтов!

Однако обещание, данное Максу, надо было как-то выполнять. Вспомнив все те нехорошие истории, которые мне доводилось слышать об эвакуаторах и штрафплощадках, я решила пустить в ход тяжелые фигуры и пошла на поклон к папуле. У него полно друзей-приятелей на высоких уровнях силовых структур. Авось и в озоновом слое ГИБДД найдется кто-нибудь подходящий!

— Я попробую, — коротко ответил славный папуля на пространную просьбу «навести среди своих справочки, не увозил ли сегодня днем эвакуатор с центральной улицы города новую белую «Ауди», и если увозил, то куда дел и как ее теперь забрать?».

Он взял телефон и уединился в кухне. В ожидании результатов телефонных переговоров я неприкаянно побродила по квартире, но нигде не нашла желанного покоя.

В родительской спальне, закрыв глаза и лунатически шевеля пальцами над клавиатурой ноутбука, медитировала мамуля. Она настраивалась на общение с музой ужастиков и прогнала меня недвусмысленной репликой: «Ступай себе с богом, Дюша, третий — лишний!» — из чего я заключила, что бог тоже не будет третьим с мамулей и ее демонической музой.

На диване в гостиной залегла бабуля с особо трудным кроссвордом, для разгадки которого нашей дряхлой старушке не хватало опыта и знаний, накопленных за собственные долгие лета. Ба вообразила, будто, приплюсовав к своим семидесяти годам мои тридцать, она победит кроссворд на все сто, и прицепилась ко мне с каверзным вопросом: «Как расшифровывается татуировка «паук»?»

— Бабуля, откуда мне знать? Я разве спец по рисункам на теле? — досадливо отмахнулась я.

— Дюха у нас спец только по разрисовке лица, да и то лишь непрочными средствами декоративной косметики! — съязвил Зяма.

Он, как и я, слонялся по дому, но не просто так, а с конкретной целью найти потерявшийся пульт от музыкального центра. Я догадывалась, что пульт спрятал кто-то из домашних, и предвидела, что обнаружение этого прибора вновь ознаменуется оглушительным громыханием «Раммштайна». В минуты уныния Зяминой тонкой художественной натуре почему-то невероятно близок готический черный рок. А я, видимо, личность слишком приземленная и поэтому реагирую на богатые низкие частоты, как мыши, суслики и лемминги: неудержимо убегаю прочь.

— Я к Трошкиной! — крикнула я, ускользая из квартиры.

На лестнице было холодно, снизу ощутимо тянуло сквозняком, так что с седьмого этажа на пятый я двигалась против ветра и в квартиру подружки вошла, пригибаясь и щурясь.

— Ой, что у тебя с лицом? — испугалась Алка.

— А что с ним?

Я посмотрелась в зеркало на стене прихожей и поняла, почему Зяма язвил по поводу рисунков на лице. Художество на передней части моей головы напоминало детский рисунок «Точка, точка, запятая», выполненный акварельными красками на мокрой промокашке.

— Ты ревела? — безошибочно догадалась Трошкина. — А по какому поводу? Вы с Денисом поссорились? Или у тебя на работе неприятности? Или дома что-то не так?

Она увязалась за мной в ванную и, пока я с помощью деликатных средств для умывания возвращала своему лицу первозданную чистоту, азартно строила предположения.

— Версия номер два, — лаконично ответила я, вынув освеженную физиономию из махрового полотенца. — Проблема на работе. Севу Полонского, нашего нового креатора, чуть ли не насмерть задавил «шестисотый» «мерс»!

— Креатора? Ну еще бы! Скромнее надо быть! — передернув плечиками, сказала Алка и пошла в комнату.

Я двинулась за подружкой, неприятно удивленная и даже встревоженная ее реакцией. Как правило, Трошкина похвально добра к людям. А тут такое вопиющее отсутствие нормального человеческого сочувствия! И о какой скромности она говорит?

— Не думаю, что Сева проявил пижонство, нарочно выбрав шикарную машину для своего ДТП! — с упреком сказала я в защиту товарища.

— Конечно, это решил за него тот, кто на самом деле принимает все судьбоносные решения! — заявила Алка, глазами указав мне на паутинку под потолком.

— Кто? Паук? — удивилась я.

Кстати вспомнился бабулин интерес к аналогичному рисунку татуировки.

— Как ты можешь, Кузнецова! Окстись! — Трошкина гневно затрясла кудрявыми хвостиками, но быстро успокоилась, почесала ногтем пробор и философски договорила:

— Впрочем, если не воспринимать этот образ как негативный, он вполне соответствует действительности. Паук, паутина… И правда ведь, Ткач — это одно из имен бога, кажется, так его называли в Мексике. Или в Месопотамии? Точно не помню…

Стало ясно, что моя увлекающаяся подружка опять вляпалась в тенета какого-то вредоносного учения.

— Да ничего подобного! — Трошкина отмахнулась от этого обвинения пухлым томиком в глянцевой обложке. — Я просто читаю очень интересную книжку о влиянии имен, названий и слов вообще на судьбы определяемых ими людей и предметов!

— «Как вы яхту назовете, так она и поплывет»? — вспомнила я незабываемое, из мультика про капитана Врунгеля.

— Вот-вот! — Алка, тоже большая любительница детской классики, оживилась. — Хотя возможно и строго наоборот, как в вашем случае!

— В смысле? — Я снова потеряла нить, ибо была не пауком.

— Этот твой коллега, он как назывался? «Креатор»! А что это значит?

— В нашем случае это значит, что человек, занимающий соответствующую должность, обязан выдавать оригинальные творческие идеи и необычные рекламные ходы, — добросовестно объяснила я. — Креатор — этот тот, кто проявляет креатив!

— В буквальном переводе с английского креатор — это творец! — умыла меня Алка. — А Творец — это еще одно имя бога! Прикинь, какая наглость так называться обыкновенному человеку!

— Намекаешь, что наиглавнейший Креатор, он же Ткач, он же Паук, он же Творец, обиделся и наслал на нескромного Севу Полонского небесную кару в виде наземного транспорта?! — фыркнула я. — Да ладно! По-моему, это был банальный несчастный случай. Хотя…

Я кое-что вспомнила и замолчала, а чуткая Трошкина мгновенно уловила изменение моего настроения и сделала стойку:

— Ну? Что? Говори!

— Была одна странность, — неохотно призналась я. — Необычный такой штришок, и как раз по части потусторонних вкраплений в житейскую норму… Полонский, пока совсем не отключился, в полубессознательном состоянии несколько раз повторил очень странную фразу, всего три слова…

— «Тройка, семерка, туз!»? — азартно выдохнула Алка.

— Это-то тут при чем? — опешила я.

— Это три слова, — с достоинством объяснила подружка.

— «Мир, труд, май!» — тоже три, — отмахнулась я. — Нет! То, что твердил Сева, звучало гораздо более странно. Он шептал: «Смерть с косой… Смерть с косой!»

— Ах! — Впечатлительная Трошкина дернулась, уронила на ногу увесистую книжку и снова дернулась. — Ох! Действительно, очень странные слова! Неужели он ее видел?

Глаза у подружки сделались круглыми и пустыми, как баранки.

— Кого видел? — спросила я, подозревая, что и Алка только что узрела что-то этакое, из мамулиной профессиональной системы образов.

— Ну ее! Свою смерть с косой!

— Тьфу ты! — Я встала с дивана. — Сева, между прочим, еще жив! А ты накаркаешь!

Трошкина молчала, буровя вопросительным взглядом уменьшенную модель божественной паутины под потолком.

— Вот так придешь к ней, как к человеку, чтобы выговориться и успокоиться, а тебе потрепанные нервы и вовсе в клочья порвут! — Сердито ворча, я вышла из квартиры подружки и прыжками через ступеньку поскакала к себе.

Мне не терпелось узнать, сумел ли что-нибудь выяснить папуля, но глава нашей семьи был плотно занят приготовлением тушеного кролика по-перуански и не захотел отвлекаться на посторонние темы.

— Я позвонил, попросил. Если что будет — мне сообщат, — коротко сказал он и по пояс залез в духовку.

Продолжать разговор в этой позиции было бессмысленно. Я пошла к себе, от нечего делать завалилась на диван и проспала до самого ужина.

6

— Ох и вертлявая же ты, коза! — частенько говаривала маленькой Аллочке Трошкиной любящая бабушка.

У шустрой непоседы Аллочки вертлявым был даже характер. Ни на чем подолгу не задерживаясь, она постоянно находила для себя новые интересы и однако держалась на острие свежей темы не дольше, чем бешено вращающийся волчок.

Увлекательная идея лично проверить версию о том, что несчастный Полонский перед самым ДТП встретил на центральной улице краевого центра зловещую аллегорическую фигуру Смерти-с-косой, возникла у неугомонной Трошкиной мгновенно. Алке было скучно, и она не упустила возможности развлечься. Проводив подружку, она не стала рассиживаться, а быстро упаковалась в зимнюю одежду, свистнула такси и поехала на Зеленую.

Место, где недавно проходила массовая рекламная акция в поддержку водки «Екатериновка», было легко найти: к пятачку утоптанного до цементной плотности снега вели народные тропы с разных сторон, включая одну трамвайную остановку, две троллейбусные, парадный подъезд коммерческого банка, служебный ход театра юного зрителя и окно курилки кулинарного техникума. Особенно глубокий, как окоп, и при этом идеально прямой путь вел к месту бесплатного розлива сорокаградусной с крыльца гомеопатической аптеки. В придорожном сугробе покосившимся крестом торчала одинокая ортопедическая трость с перекладиной.

— Чур меня! — пробормотала впечатлительная Трошкина, миновав этот зловещий знак.

Улица, еще недавно плотно запруженная автомобилями и пешеходами, опустела, как базарная площадь в годину чумы. Можно было подумать, что Смерть-с-косой показалась во всей своей сомнительной красе не только бедняге Полонскому. И не просто показалась, а, так сказать, явилась во всеоружии и при отменном трудовом энтузиазме.

Мазнув безразличным взглядом по объявлению «Сегодня скидки и подарки ветеранам ВОВ!», Алка толкнула дверь аптеки, вошла в узкий сводчатый зал и искательно заглянула в амбразуру рецептурного отдела.

— Девушка! — дружелюбно окликнула она особу, чей мягкий, в ямочках, веснушчатый локоть помещался на прилавке, удерживая в неустойчивом равновесии щекастую физиономию с размеренно сопящим носиком и закрытыми глазами. — Я прошу прощения, вам тут не попадалась Смерть-с-косой?

— Пшла вон отсюда, наркоманка! — рявкнула на нее разбуженная «девушка». — У нас тут никакой дури нет! У нас гомеопатическая аптека!

— Я не наркоманка! — обиделась Трошкина.

— Значит, дура больная! — не смягчившись, гаркнула злобная «девушка» и в самых энергичных выражениях погнала «больную дуру» прочь.

Как будто аптека по умолчанию являлась местом встречи исключительно здоровых людей!

Оскорбленная Алка вышла на крыльцо, от обиды и бессилия шмыгнула носом, потом огляделась, достала из сумочки косметический карандаш и приписала под объявлением с обещанием скидок и подарков ветеранам ВОВ хулиганскую отсебятину: «инвалидам ДЦП и жертвам ДТП». Подумала немного и добавила еще: «ДПС, ВВС, АПК и ЖКХ!» Потом она спрятала в сумочку затупившийся карандаш и с мстительной улыбкой прошептала в сторону витринного окна, за которым смутно угадывалось замершее в сонном оцепенении крупное тело в белом халате:

— Сейчас тебе мало не покажется! Проснешься, как миленькая!

— Ага! — притормозив у крыльца, обрадованно крякнул бомжеватого вида дядечка с хозяйственной сумкой, за матерчатыми боками которой отчетливо угадывались стройные контуры одинаковых бутылок. — Машунька, гляди, тут еще одна акция!

— Акционеры! — злорадно хихикнула Трошкина, уходя с пути опухшей синелицей Машуньки, с мучительным усилием волокущей по снегу стеклянно звякающий мешок и собственные ноги в жутких опорках.

— Жертвы ЖКХ — это точно мы с тобой! — кивнув на объявление, заявил бомжеватый дядечка. — В подвалах сыро, на чердаках холодно, в подъездах сквозняки… А ну, пошли за подарками!

Алка проводила взглядом Машуньку, которая вполне походила на Смерть, только без косы, и почесала в затылке. Вот если бы Полонский упомянул Смерть-с-мешком-пустой-стеклотары, никого больше и искать бы не пришлось!

— Смерть-с-косой, Смерть-с-косой, Смерть-с-косой! — деловито бормотала Трошкина, цепким взором обшаривая темные углы подворотен и не замечая косых взглядов, которые бросали на нее редкие встречные пешеходы.

За увешанным муляжами шоколадок стеклом в глубине продовольственного ларька, как в толще морской воды, разлапистой водорослью колыхнулась угловатая тень тощенькой продавщицы.

— Девушка! — позвала Трошкина, не подумав сменить пластинку. — Вы тут никого, похожего на Смерть-с-косой, не видели?

— Чего? — В окошке ларька показалось бледное треугольное личико с запавшими глазами в окружении синих, как нитрофос, теней и гуталиновых ресниц.

Кого-то, по-родственному похожего на Смерть-с-косой, обладательница этого лица запросто могла увидеть в зеркале.

— Извините, — вякнула Алка, свернув соцопрос.

Она попятилась прочь, но изможденная Смертушка оказалась общительной, хотя и малость глуховатой.

— Вы косу купить хотите? — переспросила она. — Тогда перейдите через дорогу и сверните направо, там за углом магазин «Земля-матушка». У них и косы есть.

— Ах вот как? — пробормотала Трошкина, озадаченная неожиданным поворотом сюжета.

До сих пор она воспринимала Смерть и ее орудие труда как «два в одном». Рассматривать их вне комплекта ей и в голову не приходило, хотя мысль была интересная.

Алка перешла дорогу, нашла на другой стороне улицы обещанный магазин и некоторое время стояла, склонив голову к плечу и рассматривая вывеску, украшенную красивыми цветными изображениями бензопилы, успешно подрывающей крепость мачтовой сосны, и косы-литовки, срезающей под корень травяную кочку. В промежутке между живописными картинками помещалось название торгового заведения.

— «Земля-матушка»? — недоверчиво прошептала Трошкина.

Коса-литовка по понятным причинам ассоциировалась у нее с Курносой, а орудие труда современного лесоруба естественно вписывалось в зловещую систему образов благодаря незабываемому фильму про техасскую резню бензопилой. В этой связи хвойное дерево неприятно напоминало о траурных венках, пышное разнотравье — о заросшем погосте, и даже милое фольклорное «земля-матушка» так и тянуло дополнить неуютным словечком «сырая».

Однако продавец в отделе садовых инструментов приветствовал ее с такой радостью, словно ждал этой встречи всю свою сознательную жизнь.

Приветливого продавца звали Миша, и еще за минуту до появления в торговом зале Аллочки Трошкиной он был мрачен и хмур. Настроение Мише испортил начальник — старший менеджер магазина Олег Петрович.

— Михаил, вы плохо работаете! — прямо и грубо сказал он, понаблюдав за ситуацией в зале из своего уютного закутка с холодильником и электрочайником. — Я все вижу. Вы за полдня продали одну снегоуборочную лопату!

— Последнюю! — напомнил Миша, распродавший с начала недели целую партию снегоуборочных лопат. — Я бы еще не одну продал, но их больше не осталось!

— Но у вас остались простые лопаты, саперные лопатки, грабли, тяпки, косы и вилы! Продавайте их! — потребовал менеджер, поведя рукой вдоль частокола деревянных палок, увенчанных невостребованными металлоизделиями.

— Кому?! — психанул Миша. — Кому нужны сейчас косы и вилы?! Вы в окно посмотрите! Там снега по колено, настоящая русская зима!

— Настоящая русская народная мудрость, Михаил, учит нас готовить сани летом, а телегу зимой! — напомнил Олег Петрович.

— Вот мы и приготовили! — огрызнулся Миша, тоже махнув рукой, точно крылом, на выставку несезонных инструментов. — Только никто не покупает!

— Неправда, Михаил! — Олег Петрович с ласковой строгостью погрозил продавцу пальцем. — Я помню, на днях вы продали одну косу! Значит, можете, если захотите?

— Могу, если захотят! — язвительно поправил Миша. — Да, продал я вчера, в снегопад и гололед, косу-литовку одному странному типу. Но, боюсь, второго такого идиота придется ждать долго. По прогнозу, минусовые температуры продержатся до конца марта.

— Здравствуйте! — вежливо сказала симпатичная девушка с приятным голосом. — Извините, если я вам помешала, но мне нужна помощь продавца-консультанта. Скажите, пожалуйста, у вас косы есть?

Миша и Олег Петрович переглянулись.

— Ага? — первым опомнившись, торжествующе сказал менеджер. — Вот то-то же!

Он подмигнул озадаченной Трошкиной, хлопнул по плечу продавца и удалился в свой закуток, мурлыча себе под нос: «Дело есть у нас, в самый поздний час мы волшебную косим трын-траву!»

Проводив начальника удивленным взглядом, Миша еще более удивленно взглянул на покупательницу, осмотрел ее с головы до ног и откровенно недоверчиво спросил:

— Вам нужна коса?

Хрупкая кудрявая барышня в белом норковом полушубке, вельветовых шортах, велюровых колготках в задорную шотландскую клетку и замшевых сапожках на высоком каблуке не выглядела человеком, морально и физически созревшим для результативного сенокоса — даже с поправкой на волшебную трын-траву, поспевающую для заготовки исключительно в неурочное время.

Мишин взгляд был таким выразительным, что пронял бы и зайцев, которым все равно. Покупательница покраснела, а бестактный продавец перевел взгляд на расписанное морозными узорами окно и добил ее развернутым вопросом:

— Вам нужна коса — сейчас?!

— Строго говоря, мне просто нужно знать, продаете ли вы косы! — уже сердясь, ответила Алка.

— Сейчас? — повторил Миша.

— Сегодня! — нетерпеливо уточнила Трошкина. — Не покупала ли у вас косу одна женщина…

Она с трудом проглотила рвущееся с губ выразительное определение «похожая на Смерть» и уставилась на Мишу в ожидании ответа, который мог бы пролить свет на возникновение у Полонского нездорового видения. Ведь нервный и впечатлительный креатор вполне мог принять за Смерть в рабочем снаряжении какую-нибудь малосимпатичную гражданку с только что купленной косой!

— Сегодня у меня косы никто не покупал. Пока! — с нажимом сказал Миша, дав понять, что он еще не потерял надежды на то, что соответствующее безумство здесь и сейчас совершит сама Трошкина. — Косу у меня купили вчера поздно вечером, но это была не женщина, а мужчина. Очень странный тип.

— Вот как? — разочарованно протянула Алка. — Ну ладно… Спасибо, извините…

Она безразлично прошла мимо безмолвно молящих о внимании лопат, граблей, кос и вил, толкнула дверь, вывалилась на улицу и двинулась на поиски такси, на ходу сосредоточенно размышляя.

Вероятность, что мужчина, купивший косу во вторник вечером, всю ночь и утро среды неприкаянно бродил с ней по городским улицам, казалась небольшой, но исключать ее полностью было нельзя. Странный тип — странные поступки! Может, он просто псих? Может, у него мания такая — воображать себя Смертью-с-косой?

— Кто его знает? — пробормотала Трошкина.

И тут же поняла, что есть один человек, который вполне может кое-что об этом знать.

7

— Плохо, — обронил Анзор, глядя на заходящее солнце немигающим взором горного орла.

Голова у него была маленькая и голая, а нос большой и крючковатый, так что в профиль сходство с хищной птицей усиливалось.

— Наш брат погиб! — с нажимом сказал Халид.

Он неотрывно смотрел на Анзора, от волнения и огорчения позабыв, что должен приглядывать за Аскерчиком. Смотреть за ним очень просила бабушка Аминат. Мудрая старая женщина понимала, что столичный родич рано или поздно попадет в беду: Аскерчик только выглядел, как настоящий Шхалахов, а вел себя, как последний идиот. Как мелкий московский блатняк он себя вел, вот как!

Вот и теперь Аскерчик вылез с дурацким заявлением:

— Мужики! Наш братан, типа, на работе погиб! Это же типичная гибель на производстве, сечете?

— Псс! — не поворачивая головы, цыкнул Анзор.

— Еще раз вякнешь — урою! — охотно перевел для идиота Аскерчика Русский Вася.

Рядом с Русским Васей Анзор смотрелся, как грозный орел с резвым лохматым терьером. Вася был белокур, кудряв, румян и неизменно весел. Он одинаково радостно хохотал, тиская девок в сауне, куроча ворованные тачки и стреляя по бегущему кабану. Или не по кабану. Халид знал, что Васю злить нельзя. Он не рассердится, нет! Просто пристрелит.

— Молчи, брат! — с мольбой прошептал Халид идиоту Аскерчику.

Не то чтобы ему было жаль этого московского идиота. Да пусть бы его пристрелили, не велика потеря! Жалко только бабушку Аминат, которая сегодня уже лишилась одного внука.

— Я потерял деньги, — продолжая созерцать закат, задумчиво сказал Анзор.

— Мы потеряли брата! — напомнил Халид.

— Он облажался! — хохотнул Русский Вася.

— Фильтруй базар! — обиделся за покойного родича Аскерчик.

Идиот, конечно, подумал Халид. Идиот, но понимает, что такое семья!

Вслух он сказал другое:

— Нашего брата убили. Мы отомстим за его смерть! Мы убьем того, из-за кого мы потеряли брата!

— Вы потеряли брата, а я потерял деньги. — Анзор наконец повернулся и посмотрел сначала на Халида, а потом на Аскерчика таким тяжелым взглядом, что Халид напрягся, а его придурковатый московский кузен дернулся, словно его ударили, и отвел взгляд в сторону. — Вы хотите отомстить за смерть брата. Это хорошо. Это священный долг. А долги надо возвращать.

— Короче, мужики, ваш брателло, считай, задолжал нам бабки! — бесцеремонно вмешался улыбчивый Вася. — Ну и раз у вас один за всех и все за одного, то его должок — это ваш должок. Вы попали. Я понятно изъясняюсь?

— Сколько? — побледнев, спросил Халид.

— Аванс за тачку, пять тонн «зелени». Пустячок!

Васино ржание взбодрило бы стадо мустангов, но Халид даже не улыбнулся. Ему было важно уточнить:

— Эти деньги получил Юнус?

— Да с какой радости? Для угонщика это было бы слишком жирно! — ухмыльнулся Вася.

— Мы вам скажем, кто получил эти деньги, — невозмутимо сказал Анзор.

— И адресочек дадим, и телефончик! — пообещал Вася.

— Спасибо, — сухо поблагодарил Халид.

— Братан, ты спятил? — упрекнул его Аскерчик, когда они остались на набережной совсем одни.

Внизу, на шестиметровой глубине, в бетонном русле клокотала черная река. Гулять в парке морозным вечером желающих не было, и только мраморные бюсты народных героев мерзли на ветру, сомнамбулически улыбаясь застывшими губами.

— Брат, не вмешивайся в то, чего не понимаешь! — с досадой попросил кузена Халид.

— Это я тут че-то не понимаю? Да я тут больше тебя понимаю! — мгновенно завелся Аскерчик — горячий, как все Шхалаховы. — Эти два отморозка угробили одного нормального парня, а теперь посылают за ним на тот свет еще двоих! И что, мы в натуре поведемся?

— Да, — веско обронил Халид и пошел к выходу из парка.

Не услышав позади звуков шагов, он оглянулся и увидел, что Аскерчик стоит как вкопанный перед реально вкопанным постаментом. Квадратную колонну венчал мраморный бюст героя, имя и даты жизни которого сообщала бронзовая табличка: «А. Хакер, 1913–1945».

— Хакер? — озадаченно произнес московский гость, царапая недоверчивым взглядом пожелтевший мрамор. — Че, серьезно, в тринадцатом году тут уже был какой-то хакер?! Типа, самый первый хакер в мире?!

— Это фамилия, брат! — проявляя нечеловеческое терпение, объяснил Халид. И не удержался от язвительной реплики: — А еще говоришь, что больше всех понимаешь!

8

За столом, накрытым к ужину, я увидела не только родственников, но и лучшую подругу. Трошкина с видом скромницы сидела по правую руку Зямы, которого она уже не первый год в мечтах видит своим законным супругом. Такое развитие событий приветствовали бы все члены нашей семьи, за исключением самого Зямы — его мнение по этому поводу никак не сформируется. То он ссорится с Алкой, то снова мирится… Тем временем Трошкина в нашем доме мало-помалу приобретает все права родного человечка, так что ей не нужно особое приглашение, чтобы прийти на ужин.

За внутрисемейной дегустацией мексиканского тушкана папуля, умиротворенный многочисленными и вполне искренними комплиментами его поварскому искусству, с сожалением сказал:

— А вот по поводу пропавшей машины Макса мне тебя, Дюшенька, порадовать нечем.

Удовольствие от вкусной еды, которой папуля меня уже порадовал, заметно смягчило мое огорчение. Наш полковник грамотно выбрал время, чтобы сообщить дурную весть!

— Та новая белая «Ауди», которую эвакуатор увез сегодня с центральной улицы, принадлежала вовсе не Смеловскому, — продолжил папуля. — Тем не менее и здесь имеется некоторый повод для оптимизма.

— Какой же? — с набитым ртом спросила мамуля, способная найти повод для оптимизма даже в крематории.

— Это весьма поучительная история с хорошим концом! — Папуля быстро проинспектировал тарелки трапезничающих и, убедившись, что еды у всех достаточно, приготовился рассказывать. — Представьте себе, машина, которую увез эвакуатор, незадолго до этого момента была дерзко угнана с охраняемой стоянки «Бета-банка»!

— Не понимаю, зачем угонщику было так трудиться и уводить автомобиль из-под охраны, когда можно было без проблем любой с улицы взять, но это очень забавно: вор у вора тачку украл! — весело хохотнул Зяма.

Как большинство автовладельцев, он совершенно искренне считал принудительную эвакуацию автотранспорта разновидностью наглого и бессовестного разбоя на большой дороге.

— По всей видимости, вор бросил машину, оказавшись в безвыходном положении: «Ауди» плотно застряла в пробке всего в двух кварталах от места угона, — тоже улыбаясь, объяснил папуля.

— А эту самую пробку обеспечили мы с моими коллегами! — горделиво вспомнила я. — Получается, наша рекламно-водочная акция сыграла на руку борцам с преступностью? Вот какие мы молодцы!

— Особенно ты молодец, Дюшенька, — похвалил меня любящий родитель. — Ведь, если бы не твое желание разузнать что-то о пропавшей машине Макса, никто бы и не хватился угнанной «Ауди» так скоро!

А теперь владелец этой машины не только получил свой транспорт обратно, но еще и на отступное от банка претендует.

— С какой стати? — не поняла я.

— Ну как же! — Папуля всплеснул ручкой с зажатой в ней ножкой. — Представь, как «Бета-банк» опозорился! Не уберег доверенное ему имущество! За такие оплошности платят моральную компенсацию!

— Значит, за владельца этой «Ауди» можно порадоваться. Жаль только, что Максу не повезло!

Милиция, которую подтолкнули твои добрые друзья в высоких сферах, стала искать «Ауди» Смеловского, а нашла «Ауди» из банка? — немного огорчилась я.

— Но ты, Дюша, не расстраивайся, машину Макса теперь ищут как следует, — успокоил меня папуля.

— Будем надеяться на лучшее! — призвала оптимистка-мамуля, утаскивая с блюда лучший кусочек, получить который надеялась я. — Есть еще хорошие новости?

— Дюха, Полонский еще не умер? — ворчливо поинтересовался Зяма.

— Нет, — с удовольствием ответила я.

— Вот! Отличная новость! — обрадовалась мамуля. — Продолжаем приятную застольную беседу. У кого еще какие темы?

— Если позволите, Варвара Петровна, у меня к вам вопрос, — застенчиво сказала Трошкина, подхватывая эстафету. — Подскажите, смерть — она обязательно женского пола или может быть и мужского?

Бабуля, имеющая весьма старомодное представление о приятной застольной беседе, поперхнулась компотом, а мамуля, недрогнувшей рукой поднимая свой стакан, с отменной невозмутимостью ответила:

— Полагаю, это напрямую зависит от того, чья именно это смерть.

— То есть за дамами приходит смерть женского пола, а за джентльменами — мужского? — уточнила дотошная Алка.

— Лично я бы предпочла строго наоборот, — заметила я, вспомнив свои ощущения на досмотре в международном аэропорту, где всех пассажиров ощупывала одна и та же симпатичная пограничница.

Мужикам-то это было вполне приятно, а вот мне никакого удовольствия не доставило!

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но ведь смерть рисуют в виде скелета в бесформенном балахоне, разве нет? — напряг зрительную память наш художник-дизайнер. — Так о каких же половых признаках мы говорим? Скелет — он и есть скелет!

— Ну, здрасте! — всплеснула руками бабуля, сорок лет преподававшая школьникам биологию. — Ты что же, внучек, думаешь, по скелету нельзя определить, кому он принадлежал?

— Неужели можно? — Зяма с изумлением уставился на бесформенную кучку обглоданных косточек, в которую общими усилиями превратился папулин кролик по-перуански. — Нет, я в это никогда не поверю!

— Зяма, ты разве ничего не слышал про метод знаменитого антрополога Герасимова? — рассердилась бабуля. — Он ведь уже много лет назад умел восстанавливать по черепу лицо человека!

— Так то лицо! — фыркнул Зяма, полностью разделяющий распространенное мнение о том, что лицо в мужчине — вовсе не главное. — Мы же сейчас про совсем другие органы говорим!

— Бабуль, знаменитый профессор Герасимов для твоего невежественного внука не авторитет, — сказала я, уколов братца и заодно лишний раз продемонстрировав собственное интеллектуальное превосходство. — Я сейчас ему заключение другого специалиста организую, еще живого и действующего… Алло! Алло, Денис?

— Да, дорогая. — Капитан Кулебякин откликнулся на мой зов без задержки, но тон его мне не понравился.

Таким голосом смертельно уставшие мамаши разговаривают с любимыми, но безмерно надоедливыми малышами.

— Чего ты хочешь?

Думаю, если бы я промурлыкала что-нибудь вроде: «Я хочу медленно, медленно расстегнуть пуговки на своей блузке и снять ее», — мой милый милиционер живо сменил бы тон. Но я не стала его радовать и подчеркнуто деловито сказала:

— Я хочу задать один-единственный вопрос своему наиболее близко знакомому эксперту-криминалисту. Скажи, пожалуйста, можно ли по скелету человека определить, кем он был при жизни — мужчиной или женщиной?

— Блин, так я и знал! — непонятно, но с чувством выругался Кулебякин. — Инка! По-хорошему тебя прошу, не лезь не в свое дело! Я с тобой позже поговорю.

Трубка грозно загудела.

— Что сказал твой эксперт? — полюбопытствовала бабуля.

— Что это их с антропологом Герасимовым великая и страшная тайна! — пробурчала я, сердито заталкивая мобильник в карман джинсов.

— А я думаю, что смерть должна быть мужчиной, — неожиданно вступил в беседу папуля. — Говорят же: ангел смерти! А слово «ангел» мужского рода.

— А как же ангелицы? — немедленно заспорила с ним мамуля.

— О господи! — в продолжение божественной темы простонала я. — Вам еще не надоело?

У меня пропало желание участвовать в дискуссии о половой принадлежности господних ангелов, было лишь желание предметно, как женщина с мужчиной, разобраться с бойфрендом, который только что оскорбил меня возмутительным отсутствием внимания к моим запросам. Как насчет того, чтобы с моего бренного тела чего-нибудь снять, так он всегда пожалуйста! А как о посторонних скелетах несексуально поговорить, так это к покойному профессору Герасимову! А, ч-черт!

Конец ознакомительного фрагмента.