Наследники графа. Александрин

Елена Андреевна Тюрина, 2014

Любовные приключения, личные трагедии, опасности и риск – всего этого в избытке при дворе великолепного Короля-Солнце. А ещё договорные браки. Но что если двое не могут и не хотят быть вместе? Им всё равно придётся. Так за них решила судьба в лице родителей. Смирятся ли они?

Глава 8. Внебрачный сын

Последующие дни были наполнены суетой и хлопотами. Уезжали и приезжали какие-то люди. Граф руководил устранением последствий пожара. Увы, особняк невозможно было спасти. Дом пришлось сносить, в будущем на его месте будет отстроен новый. Наконец, спустя примерно неделю жизнь вошла в привычное русло.

В гостиной было очень светло от множества свечей. На небольшом столике стояли сладости и фрукты.

— Вы знаете Армэля и Александрин с детства? — спросила Эжени. — А какими они были?

— Граф искал гувернантку, которая бы хорошо владела французским и испанским, — начала рассказывать мадам Перо. — Ему порекомендовали меня. Я знала, что мне предстоит заниматься воспитанием восьмилетней девочки. Когда приехала, увидела графа и графиню, мы обсудили все вопросы. И вот пришло время знакомиться с моей воспитанницей. Александрин в детстве была словно кукла! Представьте — маленькая девочка, пухленькая, розовощекая, глаза в пол-лица голубые-голубые. Но главное — волосы. Если в руку взять — толщиной с кулак, причем как у головы, так и на концах, светлые как пшеница, длиной до середины бедра. Я была очарована ею. Мы с Сандри — ее так называли служанки-испанки — быстро подружились. И во Францию потом я согласилась ехать. Как же оставить такую принцессу? Теперь вот буду заниматься воспитанием ее малыша.

— Малышки, — поправила Александрин. — Я думаю, у меня будет очаровательная девочка, блондинка похожая на меня! Иначе и быть не может!

— А Армэль? — Напомнила Эжени.

— Господину виконту тогда было пятнадцать лет. Я редко видела его, потому что он либо был занят уроками, либо пропадал где-то в обществе старшего брата…

Тут мадам Перо запнулась и как-то испуганно посмотрела на окружающих. Александрин поджала губы. Армэль с осуждением посмотрел на гувернантку сестры. И только Эжени ничего не поняла.

Это был один из обычных вечеров в замке. Пока Филипп де Брионе не поправится, было решено, что они с Александрин останутся здесь. Поэтому здесь же гостила кузина Филиппа Эжени де Брионе. Она являла собой полную противоположность шумной, капризной и язвительной Александрин. Эжени смущалась всякий раз, когда разговор касался каких-нибудь слишком откровенных, по ее мнению, тем. Так было и сейчас, когда в беседе Армэль упомянул, что изучает труды кардинала Ришелье и, ознакомившись с его биографией, узнал, что у того было немало любовниц и внебрачных детей.

— У Ришелье были любовницы? — изумилась Эжени. — Но ведь он священнослужитель!

— Мой крестный, аббат Дюамель-Дюбуа, тоже священник, и что же?

— И у него есть любовницы? — воскликнула девушка.

Армэль расхохотался.

— Но Ришелье был прелатом, высшим духовным лицом… — пробормотала, чуть покраснев, она.

«Хм… В ней величия ни на грош», — пренебрежительно подумала Александрин.

Гордая дочь графа де Куси видела в родственнице лишь мишень для острот, но никак не ровню себе. Однако что бы там ни думала Александрин, в том, что касается внешности, Эжени была далеко не дурнушка. Смуглая, темноволосая, с выразительными зелеными глазами и широкими черными бровями, она выглядела очень ярко. Только вот ее скованность не давала девушке раскрыться. Хотя сквозь эту скромность и просвечивала некоторая бесшабашность.

Все это время Эжени, наоборот, любовалась женой кузена. Волосы Александрин словно излучали сияние, а сама она светилась весельем и радостью. Эжени еще не доводилось видеть таких очаровательных женщин. «Наверное, графиня была такой же в юности», — думала девушка. Хотя то несколько отчужденное спокойное достоинство, присущее графине в общении с не очень близкими ей людьми, тоже восхищало мадемуазель де Брионе. Холодность, сильнее проявившаяся в характере Анны с возрастом, заставляла окружающих уважать ее и немного побаиваться.

— Это не мешало кардиналу быть весьма неравнодушным к женскому полу, — наконец сказала слышавшая их разговор графиня. — Занимаясь политикой и делами церкви, монсеньор не забывал и о земных утехах.

— Я думаю, ему их приписывала молва, — все-таки не могла успокоиться Эжени.

— Ну, с Марион Делорм у него наверняка был роман. Об этом не слышал только глухой.

— Это правда, что она переодевалась пажом и приходила к нему на свидания в садовую беседку? — спросил Армэль.

Графиня пожала плечами.

Роман с известной французской куртизанкой у Ришелье действительно был. Но продлился не долго. Впоследствии они поддерживали чисто деловые отношения — мадам Делорм была его осведомительницей и получала солидное вознаграждение за это. Гораздо более долгие отношения связывают кардинала с его собственной племянницей Мари-Мадлен де Виньеро, герцогиней д’Эгильон, которая даже подарила ему четверых детей.

— А то, что Ришелье предлагал куртизанке Нинон де Ланкло пятьдесят тысяч экю за услуги — тоже правда? — поинтересовался виконт.

— Армэль, откуда я знаю, — бросила ему мать.

— Да, Армэль, это никому не интересно кроме тебя, — вставила Александрин.

И чтобы продемонстрировать, насколько мало ее волнуют амурные дела великого кардинала, перевела тему разговора:

— Матушка, можно я, пока Филиппу не станет лучше, буду спать в твоих покоях?

— Конечно, Александрин, — ответила графиня и снова погрузилась в изучение тканей, образцы которых ей привезли для нового платья.

Армэль недовольно смотрел на сестру.

— У тебя что, нет спальни, несчастная бродяжка? — возмутился он.

— Мне страшно спать одной.

«Неужели она не понимает, что у матери есть своя жизнь? — внутренне негодовал виконт. — Они так никогда не помирятся!»

Юноше хотелось, чтобы у родителей все было хорошо. Он помнил, что когда был маленьким мальчиком, не раз замечал, как матушка утром выскальзывала из спальни отца, как они целовались в коридоре, пока думали, что никто не видит, как граф называл ее порой «моя Суламифь», а она его «мой возлюбленный царь»^[3].

─ Графиня, ─ повернулся к матери Армэль. ─ Зачем вам очередное платье? Лучше займитесь воспитанием дочери и объясните ей, что нельзя быть такой эгоисткой!

─ Виконт, вы мне все больше кого-то напоминаете, ─ усмехнулась Анна. ─ Когда там вы отправляетесь в свой приход? А то прихожане заждались.

─ Матушка! ─ юноша, засмеявшись, подошел к ней, обнял и поцеловал в щеку. ─ Я пока не собираюсь уезжать. У меня дела тут. Вам придется потерпеть двух ворчливых мужчин в замке.

─ Одного. Ваш отец утром уезжает.

─ Куда? Он же только поправился.

─ Он не считает нужным объяснять, что и зачем делает. Во всяком случае, мне, ─ очень тихо сказала она.

Занятые беседой с мадам Перо Эжени и Александрин не слышали ни слова из их разговора. Армэль, все еще обнимавший мать, с грустью посмотрел ей в глаза. Но она отвернулась, снова взяв в руки ткань, не выдержав все понимающего взгляда сына. Думала ли, как туго ей придется, когда выходила замуж…

─ Вот эта ткань лучше, ─ виконт ткнул пальцем в атлас насыщенного пурпурного цвета, отошел и уселся на свое место.

Взяв гитару, он под собственный аккомпанемент стал напевать что-то на испанском. Голос у него был очень приятный, довольно низкий для его возраста.

— Вы так хорошо поете, еще и на испанском! — зачарованно произнесла Эжени.

— Я жил в Испании почти всю жизнь, и знаю его лучше, чем французский.

Мадемуазель де Брионе очень нравился Армэль. Ее удивляло, как сильно он похож на отца ─ этого видного мужчину с негромким спокойным голосом.

— Хм, ничего особенного, — фыркнула Александрин. — Я пою на испанском еще лучше. Хотите послушать?

Никто не изъявил особого желания, но баронессу это мало заботило. Она уже сидела за клавесином и пела какую-то песенку о жене-изменнице, сбежавшей с любовником от рогоносца-супруга.

«Она что нарочно?» — Армэль в очередной раз хмуро взглянул на сестру, хоть и понимал, что песню она выбрала просто потому, что та ей нравилась. Потом виконт перевел взгляд на графиню, которая подняв голову, смотрела на дочь странным взглядом. Она была очень бледна.

Эжени искренне восхитилась пением Александрин, та гордо выпрямившись, приняла похвалы.

— Хочу еще пирожное. Пусть принесут, — сказала она служанке.

— Может тебе достаточно, дорогая? — взглянула графиня на дочь.

— Вы тоже заметили, что я поправилась? Я чувствую себя бочкой! Мама, это кошмар. Я не думала, что будет так. Моя прежняя фигура вернется?

— Если будешь есть меньше пирожных, да.

— Александрин, ты ужасна, — вдруг не выдержал, раздраженный нытьем сестры, Армэль. — Твой муж болен. Ему нужна поддержка, а ты почти не заходишь к нему. И гораздо больше тебя заботит всякая чепуха.

Повисло молчание. Юная баронесса, казалось, потеряла дар речи, настолько ее обидели слова брата.

— Ты и к отцу ни разу не зашла, когда он болел. Что ты за человек такой!

После этих его слов Александрин стремительно вышла из гостиной.

Позже виконт заглянул в комнату матери, где на кровати в одиночестве сидела плачущая Александрин. Обнял сестру, прижав к себе и поглаживая по щеке, чтобы вытереть слезы. Извинился, сказал, что был не прав, но баронесса возразила.

─ Нет, ты прав. Я просто боюсь. Боюсь видеть Филиппа. И отца боюсь. Если бы не я, они с матушкой не поссорились бы. Это я во всем виновата.

Уже была почти ночь, когда Александрин зашла в комнату к мужу. Тот лежал на кровати, и казалось, спал. Пахло лекарствами, целебными мазями, и воздух в помещении был очень тяжелый. Но превозмогая тошноту, баронесса подошла к постели и взглянула на супруга. Из-за бинтов было не разобрать, насколько сильно повреждено его лицо. Он смотрел на нее одним глазом. Веко второго деформировалось из-за ожога и сильно опустилось.

Баронесса погладила его по здоровой половине лица, провела кончиками пальцев по подбородку. Потом легла рядом, положив голову ему на плечо и обняв мужа.

─ Я люблю тебя, Филипп, ─ прошептала она.

Утром следующего дня граф уже был в седле. Несмотря на ранний час и прохладу, Анна вышла в парк. Кутаясь в широкую накидку, отдавала распоряжения садовнику. Мельком взглянула на мужа. В утренней дымке его плащ красиво развивался по ветру, когда он пустил коня рысью, выезжая за ворота.

Арман встретился с аббатом Дюамелем-Дюбуа в гостинице в Париже.

— Мы проигрываем, граф.

— Да, это понятно.

— Возможно, мне придется уезжать в Испанию. Надолго. Скорее всего, навсегда. Вы не думали о том, чтобы поступить также?

— Нет, я никуда не собираюсь бежать. Мне есть, что терять здесь.

Анри понимающе кивнул.

— Вы не общаетесь с графиней? — спросил аббат.

— А что мне с ней обсуждать? То, как прошло ее романтическое путешествие во Флер Нуар с Монфором?

Он был готов наговорить ей много чего, хотел даже избить ее, или просто уничтожить. Но в нем всегда жил один страх, который его сдерживал. Даже не страх, а какое-то необъяснимое словами чувство вины перед ней. Хотя этого он бы никогда не признал. Он любил ее, а она сошлась с его другом! Потаскуха.

— Когда я заезжал туда, Монфора там не было. Ну, Бог с ним… Мне кое-что другое интересно. Я думаю, за столько лет нашей дружбы заслужил право на некоторую неделикатность.

Арман вопросительно смотрел на аббата, ожидая продолжения.

— Ведь ваши отношения с герцогиней де Кардона не ограничиваются тем, о чем известно вашей супруге?

— Намекаете, что я сам не безгрешен? — бесстрастно поднял бровь граф.

— Не то чтобы…

— Объясните, что вы имеете в виду.

— Недавно по известному нам с вами делу мне довелось побывать у принца Конде. Там я познакомился с очень приятным молодым дворянином. И вспомнил, что несколько лет назад герцогиня ходатайствовала перед принцем о пятнадцатилетнем юноше, которого благодаря ей приняли в армию под его командование.

Тут следует уточнить, что великий полководец принц Конде, сначала выступавший на стороне королевы и Мазарини, и даже помогший им выехать из Парижа, позже из-за своей дерзости по отношению как к кардиналу, так и к самой Анне Австрийской, был арестован и заключен в Венсенскую тюрьму. Но это только заставило еще больше разгореться междоусобную войну, теперь уже возглавляемую сестрой принца Конде герцогиней де Лонгвиль. Этот период даже получил в истории название «Фронда Конде». Мятежники требовали освобождения принца, и королеве пришлось пойти на уступки. Но у принца были отобраны замки и все обещания, данные ему королевой, оказались обманом. Поэтому он возглавил новый мятеж против Мазарини. Его активно поддерживали испанцы. И во многом благодаря им Фронде удавалось еще держаться. Однако со временем почти все аристократические союзники покинули Великого Конде.

Но вернемся к рассказу Анри.

— До этого мальчик жил в имении Лабранш. Он получил дворянское воспитание, знает несколько языков. Во время его нахождения в Лабранше к нему не раз приезжал один солидный господин — граф де Куси, которого он называет своим благодетелем. Также в разговоре со мной он упоминал знатную даму — герцогиню де Кардона, которую он, по его словам, любит как мать и которая помогла ему попасть на службу. Правда, он отметил, что всегда мечтал служить на море. Но герцогиня распорядилась его судьбой на свое усмотрение. Юношу этого зовут Жан Огюст Леонар де Лабранш. Он считает себя круглым сиротой и почему-то носит титул виконта.

— Очевидно потому, что Лабранш — это виконтство? — невозмутимо спросил Арман.

«Его хоть что-нибудь может вывести из себя?» — подумал аббат.

Дело в том, что титул виконт чаще всего не даровался монархом, а переходил по наследству. Виконтами были все сыновья графа, но только старший после смерти отца получал графский титул.

Дюамель-Дюбуа выжидающе смотрел на друга. Наконец тот поднялся, прошел по комнате, остановился у камина, спиной к Анри, и заговорил:

— Это случилось, когда мы уже жили в Испании. За несколько лет до рождения Александрин, — глухим голосом произнес Арман. Потом, прохаживаясь по комнате, продолжал: — В октябре 1633 года мне выпала честь присутствовать на королевской охоте. Но день тогда выдался совсем неудачный для подобных развлечений. Двор выехал в лес на охоту, и вдруг начался ужасный ливень. Ища место, где бы укрыться, я направил коня в самую чащу. Весь промокший до нитки, наконец, набрел на какое-то жилище. Потом оказалось, что это был заброшенный дом местного блаженного — то ли отшельника, то ли сумасшедшего. Человек этот недавно умер, и его жилище пустовало. Но не в тот день. Подъехав ближе и спешившись, я обнаружил у коновязи гнедую кобылу. Идти мне больше было некуда, и я постучал. Открыла двери молодая женщина. Красивая темноглазая брюнетка. На вид ей было двадцать-двадцать два, не больше. Это все, что я знал в тот момент об этой незнакомке. Она явно обрадовалась моему визиту. Пригласила в дом, сказала, что тоже нашла это место, укрываясь от ливня и что очень напугана, потому что заблудилась и потеряла свою служанку. Уже темнело, дождь не прекращался, а наоборот — еще более усиливался. И все говорило о том, что предстоящую ночь нам придется провести в этой хижине. Незнакомка не пожелала называть свое настоящее имя, ограничившись вымышленным. Я же сказал, кто я. Комнат в доме было две, поэтому нам ничего не мешало разместиться на ночлег. Я рассчитывал хорошенько отдохнуть и выспаться. Но поверьте, Анри, когда просыпаешься среди ночи от того, что тебя одаривает ласками красивая обнаженная женщина, уже не до размышлений о супружеской верности. Я бы забыл о том случае, если бы не мальчик трех месяцев от роду, подброшенный мне спустя год в замок, и записка от его матери с просьбой приютить малыша, пока сама она находится в изгнании. Вы наверняка помните, что как раз тогда герцогиню за какие-то интриги выслали из страны…

— А я-то все думал, что это она вас так осаждает! Но как вы узнали, что та незнакомка — Бланка де Кардона?

— Утром заметил у нее на перчатке вышивку с инициалами. Я хорошо знаю геральдику и историю дворянских родов, вы же в курсе.

— Ну да… А почему потом она не забрала мальчика и его воспитывали вы?

— Я решил, что для виконта так будет лучше. И просто отказался возвращать ребенка герцогине. Огюст жил тайно в одном из моих имений, как вы уже знаете. Слухи о нем не должны были дойти до Анны. Поэтому в тайну его существования были посвящены не многие — всего несколько человек. А устроить жизнь Огюста во Франции тогда мне не составило труда. Моя семья жила в Испании, а сам я часто бывал здесь и виделся с сыном.

— Юноша не знает, кто его родители, — проговорил Анри. — Во всяком случае, так он сказал мне.

— Да, не знает, — подтвердил граф. — Для его же блага.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Имеется в виду царь Палестины Соломон. Суламифь — его возлюбленная.