К морю

Екатерина Рин

У курортного романа молодого бизнесмена есть все шансы перерасти в крепкие отношения, но на пути у любви встают призраки прошлого. Мужчине предстоит сделать выбор: отказаться от мести, которой он жаждет десять лет, или потерять любимую девушку.

Глава 2

Сиэль покачивалась в гамаке, укутанная шарфом бабушки Олы — широким, мягким и тёплым, как плед. Сквозь изогнутые ветви сосен виднелся лоскуток продырявленного звёздами неба, пахло хвоей и размеренно дышащим во сне морем. Сиэль вдохнула свежий прохладный воздух и тихонечко, словно впервые пробуя голос, запела:

Под небесным шатром

Под присмотром звёзд… —

голос пошатнулся, дрогнул, сделал ещё один несмелый шаг:

Наш раскинулся дом,

Словно яркий холст…

Как будто вспоминая, что раньше умел летать, срывающийся голос начал разбег. Ещё полкуплета, и он расправил крылья, понемногу забывая страх. Всё живее, ярче, свободно прорезал он прозрачный воздух:

Дом, который всегда с тобой,

Дом, который вокруг всегда…

Голос ожил, окреп, воспрял и устремился к звёздам:

Хочешь — иди, а хочешь — на месте стой.

Ты не одна, слышишь, ты не одна.

Звук улёгся на плечи сосен и смолк, уступив место привычным мотивам приморской ночи. Под ногами Сиэль чуть слышно прошелестел гравий, и магия момента кончилась, только задумчивое покачивание опустевшего гамака ещё несколько секунд напоминало о ней.

Мягкий фонарный свет обнимал Руслану, сидящую на крыльце с книгой на коленях. Кудрявая прядь её волос то и дело выбивалась из-за уха и бросала на страницу витую тень.

— Красиво поёшь, — улыбнулась Руслана вынырнувшей из темноты Сиэль.

— Надеюсь, никого не разбудила, — тут же смутилась та.

— Да вряд ли кто-то спит сейчас, — Руслана закрыла книжку и подвинулась, освобождая место рядом с собой. Сиэль опустилась на ступеньку и приложила слегка озябшие ладони к прогретой за день деревянной поверхности, теперь щедро отдающей тепло.

— Я вот тоже пела раньше, выступала даже, — задумчиво произнесла Руслана, не глядя на собеседницу.

— А потом что?

— Потом мама заболела… Тут не до пения стало, работу искать пришлось.

— И ты сюда устроилась?

— Ах, если бы! В цветочной лавке работала — идея классная, но с хозяйкой не повезло. Приходилось работать не на качество, а на количество, в итоге нормальные букеты делать некогда, с клиентами общаться некогда, и обязанностей в два раза больше, чем зарплаты. А потом бабушка Ола пришла за комнатными цветами и спасла меня!

— А почему «бабушка», кстати? — спросила Сиэль.

— Ей так нравится, — пожала плечами Руслана. — Она как-то сказала, что хочет помнить о скоротечности жизни — и как будто эта мысль не то что не пугает её, а наоборот, прямо-таки радует. Ну и вообще она ещё в детстве мечтала, чтобы к ней так обращались, да некому, детей нет. Зато есть я и все умаявшиеся!

— Какие-какие?

— Мы так постояльцев своих называем, — Руслана бросила на Сиэль смеющийся взгляд.

— Не знаю, как другим, но мне такое определение явно подходит, — улыбнулась та. — И бабушку Олу как будто, ну… По-другому не назовёшь, что ли.

— Это точно, — закивала Руслана. — Она вроде бы старой не выглядит, но явно жизнь повидала, и заботится обо всех тут, как родная бабушка. Так вот! Разговорились мы в лавке, я ей пожаловалась, что не дают красоту наводить и о людях заботиться. А она: у меня такой работы полно, приезжай! А мне чего терять? Я и поехала. И маму с собой взяла. Мы с ней далеко от моря живём, на другом конце города, ей ходить тяжело было. А тут сидела целыми днями рядом с ним — бабушка Ола уверена, что её не столько таблетки вылечили, сколько море.

— Очень может быть, — серьёзно кивнула Сиэль.

— Ну вот, — продолжала Руслана, обрадованная, что нашла внимательного слушателя. — Мама уже год как дома живёт, а я всё тут. Хорошо! Пыталась прошлым летом поступить на вокальное отделение, но не прошла: не практиковалась очень долго, не занималась ничем. Теперь думаю, может, так тут и оставаться — море рядом, зарплата нормальная, атмосфера такая семейная…

— А ты хочешь учиться?

— Да хочу, конечно, но куда мне… В этом году тем более не возьмут.

— Но есть же ещё до вступительных время, неужели не попробуешь?

Руслана махнула рукой и поморщилась.

— Расскажи о себе лучше, — попросила она.

— А что о себе… — пробормотала Сиэль.

Что ей рассказать? Ей правда интересно? Какой кошмар, я совсем отвыкла общаться с людьми.

Она улыбнулась, как будто собиралась сообщить что-то весёлое, и сказала:

— У меня похожая ситуация была: бабушка болела. У всех в восьмом классе отношения начинались, а у меня работа.

— Бедная, — посочувствовала Руслана.

— У мамы тогда с деньгами совсем плохо было, да и не только с деньгами. Они с папой развелись в мои десять, и она очень тяжело это переживала: ни работать нормально не могла, ничего. Буквально в позапрошлом году только из депрессии выбралась, спасибо отчиму.

— А отец с тобой после развода общался?

— Пытался, но мама не давала. Потом он в другой город переехал, так и не виделись с тех пор…

— Да уж, как-то плохо всё с отцами у нас, — невесело усмехнулась Руслана. — Мой ушёл, когда я ещё совсем мелкой была… А тебе бы с папой хотелось увидеться, пообщаться?

— Хочется иногда, — не раздумывая ответила Сиэль. — С ним всегда здорово было, с детства благодаря ему много приятных воспоминаний осталось. Папа по командировкам часто ездил, я его подолгу не видела, но со мной он иногда возиться успевал и вечно что-нибудь интересное придумывал. И море папа мне показал…

— Вот это он молодец, уважаю! — оценила Руслана. — Ну, зато все моим отношениям с мамой завидовали. Мы с ней всегда как подружки были, я от неё ничего не скрывала. Школу с одноклассниками прогуливаешь? Ну приводи, борщом накормлю. На свидание собралась? Давай с макияжем помогу. Только на ветру не целуйтесь, губы обветришь! Философские разговоры до утра? Отлично, ничего, что на работу вставать. Короче, мамочка у меня огонь.

Действительно есть чему позавидовать… Сколько мы уже с мамой по душам не разговаривали? Когда я доверяла ей последний раз хоть что-нибудь?

— А ты надолго тут?

— Нет, к сожалению. Мне и так неловко, что мама эту поездку оплачивает.

— Это же здорово, раз она может себе позволить.

— Да, но мы с мамой… не слишком близки, и я себя чувствую обязанной, обузой и вообще. Я же целый год у парня жила, с маминой шеи слезла, а теперь вот он бросил меня — и здравствуйте, пустите порыдать, а заодно кормите и на курорты отправляйте, — эти слова Сиэль опять произносила с улыбкой, которая будто бы была призвана компенсировать их невесёлый смысл.

— Ой, бедняжка, — Руслана легонько погладила Сиэль по плечу. — Ну ничего, отдохнёшь, оправишься, вернёшься, найдёшь дело по душе, съедешь от мамы, и всё хорошо у тебя будет!

Сиэль криво усмехнулась и неопределённо помотала головой. Потом встрепенулась и бодро спросила:

— Так что с пением? Будешь поступать ещё раз?

— Да какое мне поступать, — Руслана недовольно повела плечом, заставив подпрыгнуть лежавшие на нём каштановые кудряшки. — Я даже не пела не помню сколько, не говоря уже о сольфеджио.

— Так давай споём! — оживилась Сиэль. — Знаешь группу «Яблочный пирог»?

— Знаю, — понуро вздохнула Руслана, и Сиэль тут же запела простую, но радующую слух мелодию. Руслана деланно закатила глаза, но подпевать начала, не удержалась. Сиэль посмотрела на неё с восхищением: глубокий, бархатный тембр кудрявой горничной ласкал слух и трогал за душу. То сливаясь в унисон, то расходясь на интервалы, непохожие голоса рождали гармонию и поднимались к небесам под аккомпанемент умиротворённых вздохов волн. А на маленьком балконе незаметной тенью стоял Дьюван, слушал пение и смотрел, как качается на волнах невесомый лунный свет.

Комната утопала в молочной синеве предрассветных сумерек. В открытое окно заглядывала утренняя звезда — приглашала посмотреть вместе с ней на просыпающийся мир. Приятно было дышать свежим воздухом, высунув нос из-под тёплого одеяла, но Сиэль не собиралась нежиться в кровати. Она слишком ценила каждый час, проведённый у моря, чтобы тратить время на сон или довольствоваться видом из окна, имея возможность сидеть у полосы прибоя.

Сиэль выскользнула из одеяльных объятий, обняла сама себя, потёрла руками плечи, чтобы прогнать набросившиеся на голую кожу мурашки. На цыпочках пробежала по прохладному полу, нырнула в ванную, которую заботливо нагрели трубы с горячей водой, — напряжённые мышцы немного расслабились, мурашки отступили, скатились с рук и ног. Ополоснула лицо, почистила зубы, совместив это занятие с приседаниями — хорошим способом согреться и взбодриться.

Пока Сиэль одной рукой доставала из шкафа платье, другая рука привычными движениями расплетала растрепавшуюся за ночь косу. В груди трепетало предвкушение — Сиэль не знала, чего именно, да это и не имело значения, — заставлявшее торопиться на свидание с приморским утром. Приятный на ощупь материал платья скользнул по коже; Сиэль вскинула руки, чтобы застегнуть пуговку, бросила взгляд в зеркало, улыбнулась и подумала, что давно так сильно не радовалась простым вещам. И уж тем более не вскакивала с утра пораньше, чтобы привести себя в порядок, надеть красивое платье и полюбоваться на своё отражение.

В последнее время ей было свойственнее подолгу прятаться от нового дня в кровати, надевать что попало и не причёсываться по несколько дней. Только благодаря вере в целебную силу моря Сиэль переступила через себя, попросила помощи у мамы и в одиночку — чего она раньше никогда не делала — уехала далеко от дома. Она взяла с собой любимые платья, решив, что будет заставлять себя надевать их, чтобы почувствовать себя красивой и перестать пренебрегать своим внешним видом. Но заставлять не пришлось: в доме бабушки Олы, вокруг которого властвовала едва тронутая человеком природа, Сиэль совсем не хотелось ходить в шортах, джинсах и футболках, пропитанных городом. Разве сравнится это воспетое вечно спешащими горожанами удобство с окрыляющим чувством свободы, рождающимся, когда ветер с моря развевает подол лёгкого платья, словно парус?

Дом поздоровался с ранней пташкой чуть слышным скрипом половиц. Сиэль прошла по коридору между дверьми, за которыми спали люди и во все окна смотрели на нежное весеннее утро свободные номера, толкнула входную дверь, спустилась с крыльца и босиком ступила на остывшую за ночь землю. Вместе с запахом сосен, влаги и соли в воздухе витал пьянящий дух приключений. Он будоражил кровь, нетерпеливо толкал в спину: беги же, беги, покажи миру, что готова увидеть и прожить все истории, которые он приготовил сегодня. В такие моменты любая мелочь может оказаться приключением, нужно только не стоять на месте, смотреть в оба и замечать всё, что происходит вокруг.

Но вопреки желанию бегом побежать к морю, Сиэль сделала несколько шагов — подол платья прошелестел по траве, быстро темнея от росы — и остановилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей на пляж. Душу, уже готовую парить, вдруг грубо схватил за крылья страх, придавил к земле и ядовито просипел на ухо: «Ну-ну, радуйс-ся, дава-ай, радуйс-ся недолгому щ-щас-стью и хорош-шенько его запо-омни, чтобы с-сильнее с-страда-алос-сь, когда вернёш-шься из этого ра-ая». С того момента, как Сиэль села в поезд в Ормигоне, она всё никак не могла до конца поверить в происходящее. Она будто видела прекрасный сон и старалась от души насладиться им, но не могла — радость то и дело отравляли мысли о пустой и бессмысленной реальности, в которой не слышно шума волн. Эта реальность маячила совсем близко — всего несколько дней, и Сиэль пора будет возвращаться… Куда? Что она станет там делать? Как будет заново строить в очередной раз развалившуюся жизнь?

На помощь внезапной вспышкой света пришло воспоминание. Беззаботное детство, шумная набережная, брызги разбивающихся о бетон волн, маленькая ручка Сиэль — в большой надёжной руке отца. Ещё далеко до того дня, когда всё разрушится и годы разлуки сделают папу и дочку чужими людьми, ничего не знающими друг о друге. Ещё не нужно думать о том, как пережить предательство и заработать денег, зато можно забрасывать взрослых сотнями «почему». Лучше всего это делать с папой: он не из тех скучных людей, которые просят не задавать дурацких вопросов или читают лекцию с кучей непонятных слов. Папа отвечает так, как будто он сам ребёнок, который уже успел откуда-то обо всём узнать.

«Папочка, почему море всегда волнуется?» — спрашивает Сиэль.

«Ну, понимаешь, дочь, — папа гладит подбородок двумя пальцами — он всегда так делает, когда задумывается, — вот устаёт человек от своих проблем, приносит их морю, и спокойно человеку становится. А море за него волнуется…»

«Бедное море, это же трудно! Ему можно помочь?»

«Волнуйся поменьше, — улыбается отец. Потом становится серьёзным и добавляет: — Вообще, морю важно, чтобы к нему приходили. Хоть с горем, хоть с радостью, оно всё примет и со всем справится. Ты за него не переживай, дочур. Оно гораздо нас всех сильнее. Главное — быть ему благодарными».

Теперь Сиэль больше не была ребёнком, но — может быть, в память об отце, каким он был тогда, — хранила в душе детскую веру. В то, что море — это не только километры воды, что оно живое: чувствует, слышит, говорит и волнуется не просто так, а за людей.

— Забери у меня эти мысли, — прошептала Сиэль, устремив взгляд к морю. — Я не хочу думать о том, что будет потом, я хочу быть счастливой сейчас.

Закрыть глаза и слушать шум волн. Забыть обо всём остальном, стоять и дышать в такт прибою — вдох-выдох, вдох-выдох, спокойно, медленно, полной грудью… У меня есть ещё несколько дней в мире, где один идёт за неделю! Прожить каждый, не теряя ни минуты, наслаждаясь каждым мгновением, быть здесь и сейчас, а что потом — то потом.

Сиэль почувствовала, как душа снова наполняется восторгом, а тело не может устоять на месте. И она побежала: вниз по лестнице, едва касаясь ногами ступенек; по холодному песку — к тёплому морю, ещё кажущемуся одним целым с небесами. Мир постепенно наполнялся утренним свечением, звёзды таяли в голубоватой дымке, а Сиэль бежала всё быстрее, и встречный ветер подхватывал и уносил в море все её страхи и печали.

Спустя полчаса из дома вышел Дьюван, одетый в спортивный костюм. Так же, как Сиэль, постоял на склоне, глядя на море и думая о своём. Потом спустился вниз и тоже побежал, но не с места в карьер, а постепенно набирая разгон. В отличие от Сиэль, Дьюван бежал не за чем-то, что ждало впереди, а от того, что гналось по пятам — и, без сомнения, рано или поздно догнало бы. Поэтому он не спешил, но следил за дыханием и пульсом, ощущая, как разогреваются мышцы и пересыпается под ногами песок — одним словом, концентрировался на процессе, давая себе отдых от мыслей.

Сиэль, сидящую у самой воды, Дьюван заметил издалека и подумал, что лучше будет не нарушать её одиночества: наверняка в такой ранний час она пришла сюда именно за ним. Но только Дьюван собрался пересечь пляж, чтобы подняться на склон по одной из многочисленных крутых тропок и продолжить пробежку среди сосен, как Сиэль обернулась и заметила его. Она помахала ему рукой, и Дьюван подбежал поближе.

— Не помешаю? — спросил он, сбавляя шаг. — Нужна техническая остановка.

— Нет, конечно.

Дьюван опустился на землю и принялся развязывать шнурки беговых кроссовок.

— Бегать рано утром вдоль моря — это всё здорово и поэтично, да, — проговорил он. — Но приходится мириться с прозой жизни.

С этими словами Дьюван высыпал из кроссовки горку песка и уныло посмотрел на приставшие к белому носку песчинки.

— Видимо, оно того стоит, раз ты всё—таки здесь, — заметила Сиэль.

— Да мне как-то даже в голову не пришло, что в обуви такие дюны образуются, — Дьюван потряс второй кроссовкой. — Хотя это было предсказуемо.

— Песок не будет набиваться в обувь, если на тебе не будет обуви! — многозначительно произнесла Сиэль и тут же отвернулась, спрятав улыбку за чёлкой.

— А ты, я смотрю, познала жизнь, — улыбнулся Дьюван. Они помолчали. Дьюван понимал, что ему надо взять кроссовки, дойти до утоптанной тропинки и продолжить пробежку, но уходить совсем не хотелось. Хотелось смотреть на бледное, почти сливающееся с морем небо, зарываться ногами в сухой прохладный песок, и негромко переговариваться с Сиэль о чём-нибудь незначительном. С Дьюваном редко случались такие разговоры: всё больше серьёзные, деловые, или же до пошлости обыденные. Непринуждённо поболтать так, чтобы согреться и не пожалеть о потраченном впустую времени, Дьюван мог, пожалуй, только с лучшим другом. А теперь ещё и с этой едва знакомой девушкой.

— Всегда так рано встаёшь? — спросил Дьюван.

— Настолько рано редко. То есть, я это люблю, но давным-давно режим сбила так, что всё утро мимо меня проходит, — Сиэль машинально расправляла подол платья и улыбалась как-то виновато, не глядя на собеседника. — А тут вот само получается. Когда в сказку попадаешь, не очень-то хочется её на сон тратить.

— Понимаю, — кивнул Дьюван.

— И в том, чтобы встречать рассветы, своя какая-то магия есть, — продолжала Сиэль. — У моря особенно.

Дьюван обернулся на поросшие лесом холмы, за которыми пряталась рассветная красота небесной палитры, и заметил:

— Тут на рассвет особо не полюбуешься.

Сиэль пожала плечами:

— Дело же не только в картинке, но и в общей атмосфере. Даже больше в ней, наверно. Конечно, жаль, что нельзя увидеть малинового диска у самого горизонта — он всегда такой красивый. Зато скоро золотые лучи будут на верхушках деревьев сидеть, и вон те облачка над морем зарумянятся, — и Сиэль с мечтательной улыбкой окинула взглядом сосны.

— Тебе бы книжки писать, — заметил Дьюван. — Здорово мир видишь, и описываешь красиво.

— А я пишу, — руки Сиэль продолжали теребить платье и просыпать сквозь пальцы горсти песка.

— О, тогда жду бестселлер! — Дьюван поднялся и отряхнул одежду. — Ладно, побегу я, а то скоро солнце припекать начнёт.

Он пересёк широкий пляж, поднялся на холм, приминая щекочущие ноги травинки, остановился, чтобы обуться, и посмотрел вниз. Там, у воды, словно балерина из музыкальной шкатулки, кружилась в танце белая фигурка Сиэль.

После завтрака Дьюван расположился в тканевом шезлонге в тени высоких кустов. В столовой нашлась стопка книг, и Дьюван выбрал незамысловатый роман, который теперь читал (вернее, больше просто бегал глазами по строчкам, занятый своими мыслями). Вдруг за зелёной оградой послышались голоса.

— Помочь тебе?

— Ты чего, это же моя работа, ты сюда так-то отдыхать приехала!

— Да ладно тебе, я всё равно с тобой болтаю, надо же чем-то руки занять.

Между деревьями мелькнула Руслана с корзиной только что постиранного белья. За ней показалась Сиэль, на ходу собирающая в хвост волосы. Девушки шли на залитую солнцем площадку за домом, где были натянуты верёвки с гроздьями прищепок.

Дьюван прикрыл книгу, заложив страницу пальцем, и прислушался к долетающим голосам. Иногда неразборчивые слова превращались в звонкий, беззаботный, согревающий душу девичий смех. Дьюван закрыл глаза и погрузился в воспоминания: вот он делает уроки у открытого окна, за которым цветёт весна, а в коридоре мама с сестрой вешают бельё. Вельта безостановочно говорит и спрашивает, мама отвечает и смеётся, а потом они смеются вместе — счастливые, беспечные, живые…

Дьюван открыл глаза, понемногу возвращаясь в реальность. Голоса звучали всё отчётливее: девушки закончили с бельём и возвращались обратно.

–…В Приморский съездить, — услышал Дьюван. — Говорят, красивый.

— Ой, потрясающе уютный город, тебе сто процентов понравится! У меня выходной завтра, можем вместе сгонять.

— Давай! А бабушке кто-нибудь будет помогать?

— Она и сама прекрасно справляется, когда я уезжаю. Бабушка Ола не из тех хозяев, которые просто бизнес ведут, а всё остальное на работников скидывают. Это её дом, и она душу в него вкладывает. А заодно чужие заблудшие души вокруг собирает.

На этом моменте Дьюван невольно усмехнулся, вспомнив свою реплику про блуждающую во тьме душу. Между тем девушки зашли в стоявшую неподалёку беседку и устроились отдохнуть на разложенных по скамейкам подушках.

— Вот Ирэн с Томом, — продолжала Руслана, — повариха и таксист, одинокие, несчастные люди, а здесь своё место нашли и расцветают потихоньку. Постояльцев не очень много всегда, иначе не будет так душевно, но все… м-м-м, — Руслана замялась, подбирая слово, — ну, как будто никого «чужого» тут не бывает, если ты понимаешь, о чём я.

— Прекрасно понимаю.

— Это магия просто какая-то, не иначе!

— И правда — «маяк», — улыбнулась Сиэль.

— Ага. Я тут свою бурю уже переждала. Вроде бы дальше надо двигаться, но страшно пока.

— Тебе непременно надо поступать!

— Для начала надо показать тебе Приморский, — перевела тему Руслана. — Готовься к путешествию: надо будет встать с утра пораньше, до элки дойти…

— Простите, что вмешиваюсь, — у порога беседки появился Дьюван. — Услышал краем уха, что вы в город собираетесь. Я как раз туда по делам заглянуть собирался, могу подвезти, и обратно тоже. Только на пробежку с утра схожу.

Следующим вечером Дьюван с Николасом сидели на излюбленном месте встречи — за столиком в кафе «Чайка».

— Ну и что ты опять в городе делаешь? — поинтересовался Николас.

— По тебе соскучился, — усмехнулся Дьюван. — А вообще — девчонкам помочь решил, чтобы по электричкам не мотались. Ну и в офис заглянуть надо было, отпуск-то у меня незапланированный всё-таки.

— В противном случае небо упало бы на землю, — вставил Николас.

— Девочки сюда прийти обещали, как нагуляются, — Дьюван пропустил реплику друга мимо ушей. — Как насчёт новых знакомств, товарищ экстраверт?

Они пришли через пару часов — уставшие, но довольные. Сиэль — всем увиденным, Руслана — ролью экскурсовода по родному любимому городу.

— Как тебе городок? — спросил Дьюван, познакомив девушек с Николасом.

— Чудесный! Как с картинки! И люди с огнём танцуют на площади, у нас такого не увидишь!

— Главное впечатление дня, — улыбнулась Руслана. — Как увидела их, так и застряла на полтора часа, не оторвать было!

Разговор оживлённо забурлил и надолго увлёк собеседников. Наконец Руслана посмотрела на часы и со вздохом сказала:

— Хорошо с вами, но кому-то работать завтра.

— Ты что, тоже на отдыхе работаешь? — спросил Николас.

— Я не на отдыхе, — рассмеялась Руслана. — Я работаю в отеле, и живу тоже там. Сегодня вот отпустила хозяйка город гостье показать.

— А росла ты здесь? — вдруг спросил Николас. Получил утвердительный ответ и задал следующий вопрос:

— В каком районе?

— Ну-ка, ну-ка, что тут такое началось? — подался вперёд Дьюван.

— А вы с какой целью интересуетесь? — строго спросила Руслана, глядя на Николаса сверкающими задором глазами.

— Да я просто всё смотрю на тебя и понять не могу, где мы виделись и виделись ли… Но есть такое ощущение… Короче, мы случайно не могли в один садик ходить? На Лазурной улице.

Руслана на секунду задумалась, потом её глаза расширились.

— Да ла-адно! Ты же тот мальчик, который сделал куличики для воспитательницы, да?!

— Тебя же в садике Русей называли?

— Да-а, но теперь я предпочитаю, чтобы звали Ланой.

— Ничего себе, а мир-то тесен! — засмеялась Сиэль, обожающая подобные ситуации.

— Погодите, а что за история с куличиками? — осведомился Дьюван.

— Там была очень красивая и добрая воспитательница, я сделал куличики, показал ей и говорю: «Это вам, я вас люблю!» Надо мной вся группа смеялась потом.

— Вообще-то не вся, я оценила! — заявила Руслана. — По-моему, это ужасно мило.

— Да он вообще милашка, — вставил Дьюван.

— А помнишь, как морскую свинку мыли в раковине?

— Конечно помню, это было нашим любимым развлечением! А помнишь…

Дьюван с Сиэль переглянулись и тихонько засмеялись.

— Кажется, им есть о чём поговорить, — констатировала Сиэль.

— Жаль только, что они не выяснили это раньше, — Дьюван бросил взгляд на часы. — Что-то мне подсказывает, что в ближайшее время мы отсюда не уедем.

Руслана и Николас нырнули в общие воспоминания, и Сиэль с Дьюваном тоже заговорили о детстве, — а вместе с тем, конечно же, о море. Сиэль рассказывала, как влюбилась в него по картинкам и попросила у отца, уверенная в его всемогуществе: «Папа, сделай мне море!»

Папа посадил дочку на колени, серьёзно посмотрел в её глаза своими васильково-синими и обещал, что обязательно сделает, если она будет умницей и подождёт. Сиэль кивнула головой, обвила ручонками папину шею, прижалась щекой к его рыжей бороде и мечтательно улыбнулась.

Ей было четыре года, когда папа сдержал обещание: взял дочку с собой в командировку, привёл на морской берег, присел на корточки и сказал ей на ухо: «Видишь, малышка, папа сделал море».

— До сих пор эта картинка перед глазами, — вдохновенно рассказывала Сиэль своему слушателю. — Красивая зелёная набережная, высокий берег и посеребрённая солнцем синева до самого горизонта…

— Твой папа молодец, — улыбнулся Дьюван. — После таких историй начинаю жалеть, что у меня не было отца..

Сиэль хотела спросить, как так получилось, но побоялась: слишком уж личная тема. Немного помолчав, она задала другой вопрос:

— А ты помнишь первую встречу с морем?

Дьюван мысленно улыбнулся тому, как Сиэль воспринимает море — как живое существо. Впрочем, он и сам, пожалуй, так его воспринимал, просто не отдавал себе в этом отчёта.

— Не помню, — с сожалением признался он и на несколько секунд задумался.

Опять её смех в ушах. Небо, брызги, солнце… Неужели я расскажу об этом? О том, что так берёг ото всех, о сокровенном, болезненном, родном… Она ведь начнёт задавать вопросы… Но так хочется, почему-то так хочется именно сейчас, именно с ней поделиться этим воспоминанием.

— Зато… — Дьюван замялся, бросил взгляд на собеседницу — та смотрела с интересом и участием, — дёрнул плечами, будто скинул физически ощутимое напряжение, и закончил: — Зато помню, как сестра моя его в первый раз увидела.

И он, понизив голос так, что Сиэль приходилось прислушиваться (Николас с Русланой разговаривали очень энергично и громко) поведал, как показал сестре море и научил её плавать. Как она всей душой полюбила водную стихию, мечтала стать русалкой и подолгу не вылезала из воды.

Обычно Дьюван не говорил о сестре ни с кем, кроме Николаса и — очень редко, потому что они вообще общались редко, — мамы. Но стоило ему упомянуть Вельту в разговоре с Сиэль, как желание добавить подробностей, оживить в рассказе смех, радость и непосредственность любимой сестрёнки, зачем-то влюбить в неё слушательницу, взяло верх и заставило как никогда красочно описывать вспомнившийся день. И когда закончился его рассказ о первой встрече Вельты с морем, прозвучал вопрос, которого Дьюван боялся, на который он не хотел, но вынужден был отвечать:

— А сколько ей сейчас?

— Было бы столько же, сколько тебе, — быстро, с искусственным спокойствием проговорил Дьюван, — но теперь ей всегда будет десять.

Первые пару секунд с лица Сиэль не сходила улыбка: она не успела осознать того, что только что услышала. А потом вдруг поняла, и внутри у неё как будто что-то оборвалось. Она успела живо представить себе эту девочку, умилиться тому, с какой любовью относится к ней брат, согреться его пропитанным нежностью, светом и морским воздухом рассказом… И вдруг на всё это упала мрачная, леденящая душу завеса смерти. Смерти ребёнка, которая всегда кажется страшнее и несправедливее.

Что же могло случиться? Каково ему было? Бедные родители… Как ему на это ответить?

— Можешь ничего не говорить, — мягко сказал Дьюван, будто услышав её мысли. — Прости, что загрузил.

Сиэль хотела ответить, но Дьюван решительно отодвинул кресло.

— Кто-то работать завтра собирался… Пойдёмте, кафе закроется скоро.

Они вышли на улицу, в сумеречные объятия по-летнему тёплого вечера. В сквере напротив пели под гитару и звонко смеялись подростки, на небе загорались звёзды, в воздухе пахло цветами. Дьюван опустил стёкла в машине и включил музыку, которая веяла атмосферой свободы и приключений. Песни так успокаивали, а радостный смех Русланы был таким заразительным, что мрачная тень на душе Сиэль быстро развеялась. Девушки подпевали знакомым исполнителям и высовывались из окон; светлые волосы Сиэль и каштановые кудри Русланы развевались по ветру, на счастливые лица падал апельсиновый свет фонарей.

— Ник, возьми-ка камеру, — движением головы Дьюван указал на бардачок. — Кажется, что-то важное происходит.

Николас с готовностью включил устройство, повернулся к пассажиркам и принялся ловить мгновения. И неважно, что фотографии получались нечёткие и смазанные — на них была жизнь, молодость и беспечность, смеющиеся лица и горящие глаза.

— Дью, я карту памяти заберу с собой? — спросил Николас. — Девчонкам на память распечатаю.

— Бери, конечно. Вот и твоя остановочка, кстати.

— Отдыхай как следует, — наказал Николас другу, выходя на тротуар.

— Ну мам, — усмехнулся Дьюван.

— Лана, пожалуйста, во имя нашей детсадовской дружбы, присмотри за этим трудоголиком! — он одарил Руслану тёплой улыбкой, помахал Сиэль и захлопнул дверь. Колёса зашуршали по асфальту, автомобиль развернулся и исчез в быстро опустившейся на город темноте весенней ночи. Николас проводил его взглядом и, не прекращая радостно улыбаться, взлетел по лестнице в свою квартирку.

Трое молодых людей не спеша поднимались по склону холма. Влажная от росы трава щекотала ноги, тихо дышало спящее ночное море. Шумный восторг прошёл, осталось приятное послевкусие и накатила сладкая усталость.

— Я столько потрясающих эмоций за один день почти год не испытывала, кажется, — негромко поделилась Сиэль, шагнув на облитое тёплым светом крыльцо.

— А я — девять лет, — отозвался Дьюван.

Сиэль посмотрела на него, их взгляды встретились.

— Спасибо, — сказал он вдруг, не отводя глаз. Потом улыбнулся Руслане и открыл дверь, пропуская девушек в дом.