Мои персонажи

Екатерина Индикова, 2022

Эта книга начинается с конца и заканчивается началом. Алекс – писатель и человек без прошлого. Он вернулся в Город, где родился, вырос и жил совершенно под другим именем. Всё, что у него осталось – страшный дар переиначивать людей с помощью таинственного литературного метода и необычная старая сказка о человеке, потерявшем душу, и братьях стихиях – Ветре, Мраке и Снеге, которые отправляются на ее поиски и встречаются со Смертью. Эта встреча предстоит и Алексу, ведь тот, кто безответно любил его мать и презирал отца, задумал отомстить ему, устроив чудовищный эксперимент, во время которого боль вернет ненавистному господину писателю все его воспоминания. Алексу придется выбирать, кому из его близких жить, а кому умереть. Но как он относится к ним? Как к людям или как персонажам? И каково это – отказаться от любимой, когда сама любовь официально запрещена, как и многое другое, а за порядком следит Главный ограничитель, и у него на Алекса совсем недобрые планы.

Глава 7. Сказка про черную церковь

— Как ты знаешь, господин драматург, Порто Катарина — единственные сохранившиеся городские ворота. Изяществом они обязаны одному влюбленному князю, который с ума свел придворного архитектора своей жаждой совершенства. Сооружение — не чета старым башенным укреплениям. Слишком хрупкое, чтобы удержать врагов. Слишком красивое, чтобы быть разрушенным. Князь мечтал, что, отвоевав свободу дальним владениям, вернется в родные земли. А у ворот его встретит любимая супруга Катарина. Эй, ты закатываешь глаза? Что слишком сентиментально?

— Прости. Ты отлично рассказываешь. Просто жду, когда дело дойдет до драмы.

— Терпение! Слушай, пока еще жива тетушка Валерия, хранительница дедовых историй, и не перебивай! Так вот, однажды пришли добрые соседи и спалили половину города. Тогда Черная церковь и обзавелась своим прозвищем. Камни выдержали. Потемнели только. Внутри во время пожара укрывались люди. Крик стоял такой, что волосы на затылке начнут шевелиться, если подойдешь к западной стене и приложишь ухо. Конечно, если умеешь не только болтать, но еще и слушать. Среди тех, кто оказался заперт внутри солдатами, была и княжеская жена. Как ни пытались мужчины выбить двери храма, спасти никого не сумели. Почти никого. Семилетний служка выбрался в окно. Кинулся через весь город к воротам. Кричал страшно. Весь в копоти. Вместо светлых волос обгоревшая кожа. Как раз в это время в осажденный город возвращался князь с войском. Первое, что он увидел, как сквозь ворота выбегает маленький женин паж с потемневшим от сажи и слез лицом. Он поднял ребенка, но тот ничего не мог выговорить. Показывал только в сторону церкви. Дальше можно и не рассказывать. Интересно лишь, что князя горожане видели на третий день на коленях возле городских ворот. Говорят, бывалый воин плакал черными слезами. На том месте весной показался фиолетово-красный побег. Деревце выросло до известных тебе размеров. И с тех пор не менялось. Его даже срубить хотели.

— Почему?

— Да, суеверия местных. Скажи, ты ничего необычного не заметил?

— Нет, вот только пара листьев, кажется, были с прожилками. Черными. Это плохо?

— Не то, чтобы. Согласно, повериям, это знак смерти. Просто плохое трансильванское предзнаменование. Не обращай внимания. Напишешь драму.

— Серьезно? А с князем что стало?

— Да ничего необычного. С ума сошел.

* * *

— Этот твой ковриг похож на запеченную бесконечность с посыпкой.

— Любая бесконечность в конечном итоге оказывается дыркой от бублика. Поверь опытной тетушке Вэл. — Валерия хохотнула, отщипывая от теплой выпечки, купленной в уличном окошечке.

— Ээй, сколько ковригов ты съела за свою долгую тетушкину жизнь? Не лишай бедного голодного странника радости открытия. — Алекс принял несчастный вид, не забывая при этом отправлять в рот дымящееся сдобное нечто.

— Ты еще с шоколадом не пробовал. Спецрецепт.

— Серьезно? Когда я представляю шоколад, расплавленный, среди толстых мучных стен, обитых снаружи маком или кунжутом, моя смятенная душа, рвется освободить его от навязанной пекарем социальной роли начинки и подарить покой на дне моего желудка. — Валерия повалилась на скамейку, сотрясаясь от смеха.

— Ну, ты и клоун. Не думал сменить профессию? — Алекс пожал плечами.

— Я и цирк. Ну, уж нет. Цирк, как и сумасшедший дом, собирает под своей крышей чистейших представителей общества, не обремененных, как мой бедный шоколад, социальными ролями, ведь клоун — это лишь маска, надо сказать очень удобная. Надел ее, и никаким печалям и тревогам тебя не достать. В цирке не разыгрывают драм. Им там нет места, а значит, и мне. Едва ли смог бы написать хоть что-то смешное.

— Ах, да, ты последователь высокого жанра. Знаешь, у нас нравы не такие, как в этих ваших Городах, но за склонности, подобные твоим здесь тоже по головке не гладят.

— Боишься?

— За тебя. Не понимаю, чего я к тебе так привязалась. Когда ты в последний раз писал?

— Вчера ночью. Что-то вспомнилось. Из прошлого. Не пойму. Мне нужен еще этот потрясающий, как его…

— Ковриг. Пойдем, заодно расскажешь о своих путешествиях во времени.