Радость моих серых дней

Екатерина Дибривская, 2020

Тихон полон секретов: живёт в отдалении от людей в избушке лесника, что притаилась высоко в горах. Под видом смотрителя заповедных лесов он истаптывает километры в поисках браконьеров и своего врага. Случайность приводит в его мир хрупкую Севиндж, девушку, годящуюся по возрасту в дочери. Вспыхнувшая вовсе не родительская страсть, пылкие прикосновения, робкие поцелуи, жаркие признания, и Тихон готов оставить свои поиски и просто жить дальше. Но Севиндж не так проста, как кажется на первый взгляд.

Глава 7

Она.

Я неуверенно улыбаюсь рыжему.

— Здравствуйте, хозяйка, — удивляется тот. — Вот уж чего не ожидал, того не ожидал.

— Здравствуйте, — рассеяно отвечаю, не зная, что говорить и нужно ли. — Вы к Тихону?

— Конечно, милая девушка, — он смеётся, — приехал на праздники к другу, чтобы не заскучал, а он, смотрю, и не скучает! В дом пригласите?

— Заходите, — ахаю я. — Вы же устали с дороги!

Суечусь, разогреваю обед, который превращается в ужин, и попутно слушаю гостя. Хотя… Какого гостя? Мы оба тут гости в ожидании хозяина.

— Меня Виктор зовут, а вас?

— Меня зовут Севиндж.

— Красивое имя. Откуда ты?

Я теряюсь. Сказать правду? Боязно. Я же совсем его не знаю.

— Из Москвы, — отвечаю по последнему месту пребывания.

— Ого, — присвистывает он. — Далеко тебя занесло. И когда Тихон в Москву за таким сокровищем успел сгонять?

Я вежливо улыбаюсь, но вопрос игнорирую.

— Вы кушайте, а то стынет. Сегодня холоднее в доме, не успеваю печь топить.

— Тихон на обходе?

— Да.

— Ну не скоро ещё придёт, — усмехается рыжий, и мне чудится, что недобро осматривает меня.

— Обещал к обеду вернуться, — говорю, — видимо, задержаться пришлось.

— Видимо, — соглашается со мной и налегает на еду.

А ещё больше — на выпивку. Я догадываюсь, что и по пути согревался.

— Расскажи-ка, хозяюшка, зачем подалась из шумного города в лес глухой?

— Я погостить приехала, на праздник, — вру я. Впервые в жизни!

— Молодец. — хвалит, глядя маслеными глазами. — Тихон стоит того, чтобы приехать за ним в глушь. Прыткая ты девчушка, я вижу.

— Я не понимаю, о чём вы.

— Да не строй из себя дуру! Не понимает! — он смеётся. — Хлопаете тут все глазами, изображая невинность, а на самих пробы негде поставить.

— Вы устали с дороги, — твержу я, — нам лучше прекратить разговор. Мне не нравятся ваши намёки.

И откуда силы взялись перечить взрослому мужчине? Где воспитание? Но я отталкиваю непрошеные мысли из головы, знаю, что в случае чего не справлюсь с таким бугаем.

— Извините, девушка, я малость перебрал. Не хочу злить Тихона, прилягу пока, и всё останется между нами, договорились?

— Хорошо, — с облегчением выдыхаю я.

Он заваливается на постель прямо поверх покрывала, а я становлюсь мыть посуду: заливаю её кипятком из чайника, наполняю и ставлю на электрическую плиту свежий. Водопровода в доме нет, как и газа. Хорошо ещё, что электричество подведено!

За весёлым шкварчанием чайника я не слышу других звуков.

Не слышу, что гость прекратил сопеть в подушку, что старая кровать легонько скрипнула, не слышу звука шагов по древним половицам.

Выключаю чайник.

Внезапно меня сбивает с ног нечто безумное, тяжёлое и неуправляемое. На лице рыжеволосого мужчины больше нет доброй улыбки, теперь там скорее — хищный оскал. Злой, искорёженный, вгоняющий в тоску смертную. Тоску о несбывшихся надеждах и порушенных планах. Тоску о моей жизни.

Я кричу и пытаюсь выкарабкаться из-под его тяжести, но терплю поражение. На улице безумствует Полкан. Хочет прекратить насилие жестокое, да только нет у пса рук, чтобы дверь отворить тяжёлую.

Виктор тяжело дышит и всё сильнее вжимается в моё тело, шарит одной рукой, свитер задрать пытается. Дотянуться до груди жаждет и сорвать грубой лаской целомудрие.

Тоненько подвываю, вторя Полкану, когда жёсткая рука накрывает мою голую грудь. Стыдно, страшно и противно. Почему мне так не везёт? Чем я Бога своего прогневала? Свято верила, не гуляла, берегла себя для мужа, нарядов вызывающих не носила — а словно меткой Его отмечена все беды с лихвой за срок короткий испытать.

А рука скользит, словно змея мерзкая, липким страхом меня опутывая, всё дальше, ниже. Знаю, чего хочет. Стянет с лёгкостью штаны хозяйские. Больше преграды никакой не будет, лишь одна — плёнка тонкая, сокрытая внутри моего тела.

Рука тянет по коже грубую ткань, и я захожусь в рыданиях. Не так я думала случится: если не по любви, то по достоинству и большому уважению. Не случайно. Не насильно!

Дверь о стену ударяется. С силой яростной, такой, что щепки летят. Ураган налетает на моего мучителя. Тёмный и страшный. Ошалелый. Одичавший в миг, стоило картину жестокости в своём доме увидеть.

Я закрываю глаза и плачу. Тихо, почти неслышно. Пока весь мир вокруг громыхает, пока звенит посуда. Пока шум не стихает.

Чувствую прикосновения невесомые: тело моё прикрывают руки заботливые, горячие и безопасные. Берут меня и с пола отрывают. Как пушинку. Словно и не вешу ни грамма.

А, может, и не вешу. Может, умерла со страху. Может, лишь душа моя плачет над остывающим телом.

Боюсь глаза открывать и проверять.