Цыганское монисто историй

Екатерина Антонова

Короткие житейские рассказы. Многие из них – о цыганах, одесситах. Автор книги – цыганка, хоть и выросшая в приёмной русской семье, наделяет сюжеты цыганским украшением – монисто.

Было, или не было…

Берег моря. Солнце, делая глубокий реверанс, прощаясь на ночь, медленно приседало к горизонту. Никого, кроме одинокой фигуры седоволосого мужчины, который, скинув с плеча полупустой рюкзак, сидел на камне, и задумчиво смотрел на далёкую линию, где небо сливалось с морем…

С какой же радостью Михаил снова ощутил себя дома! Как же давно не был здесь! Какое блаженство, после долгих лет отсутствия скинуть, наконец, казённую одежду, выданную при освобождении из тюрьмы, зайти в накатившуюся тёплую пенную волну! Ощутил с детства знакомый солоноватый вкус. Взмахнул руками, и поплыл.

Уже взрослый мужик, а нырял с мальчишеским упоением, шумно отфыркиваясь, легко управляя своим поджарым телом, на котором не счесть «отметин» прожитого.

Никого вокруг. Только чайки вскрикивали, летая над кипящими гребнями волн. Никто не мешал, вдоволь искупавшись, улечься на шуршащий песок, и вспомнить «дела минувших лет». А вспомнить есть о чём…

Всё случилось как в страшном сне. По прошествии многих лет, вспоминал нестираемо-живой картинкой…

Вот он, узнав знакомую долговязую фигуру друга, вырулившую из-за угла дома, резко выпустил дым очередной затяжки, и замер на месте. Тот увидел его, остановился за несколько шагов, и уставился немигающими округлившимися глазами. Заметил, как у бывшего приятеля хорошее настроение сразу стекло куда-то с физиономии, и она приобрела испуганно — растерянное выражение.

Помнит, как негромко сказал тогда, вглядываясь в Витькино побледневшее лицо:

— Вижу, шо не ждал! Имею, таки, до тебе разговор!

Машинально бросил окурок в сторону, и не спеша поправил бескозырку с золотистым тиснением. Сжал пальцы в кулаки. Они до боли отчаянно впились в ладони. Но тогда даже не заметил этого. Старался сохранить спокойствие, только, видно, глаза выдавали внутреннее возбуждение.

Было противно смотреть, как губы у Витьки сложились в натянутую улыбку, и он, всеми силами пытаясь взять себя в руки, пролепетал:

— А, отслужил, значит…

Буквально за несколько секунд из размашисто шагающего к подъезду «хозяина жизни» в дорогой фирменной одежде холёный молодой человек стал похож на испуганно сжавшегося суслика.

Помнится, сделал только одно движение навстречу к Витьке, и тот, резко развернувшись, побежал, неуклюже задирая ноги, размахивая руками. Побежал, не разбирая дороги, ошалело натыкаясь на прохожих. Михаил бросился вслед за ним…

Никогда не думал, что придётся драться со своим лучшим другом! А ведь были со школы «не разлей вода»! Обычно, где один, там и другой. Даже после школы решили поступить в одно училище. Только, загвоздка получилась: Витька попал в число студентов, а Мишка — нет.

Всё детство у обоих мальчишек прошло здесь, в Одессе. С малолетства знал каждый закоулок родного города!

Отец, как большинство одесситов, был рыбаком. Войну прошёл, а погиб вместе с экипажем траулера, подорвавшись на уцелевшей с войны шальной подводной мине. Так нелепо случилось. В мирное время остались одни с матерью.

Примерно за год до призыва в армию Михаил случайно познакомился с девушкой. Молоденькая, с густыми каштановыми волосами. Не заметил, как за короткое время заняла главное место в голове и сердце. Осталось только вспоминать, как провожала в армию, едва сдерживая слёзы, как долго махала тоненькой рукой вслед помчавшемуся вагону. До сих пор перед глазами её стройная фигурка на платформе, с чуть приподнятой головкой и полным отчаяния взглядом. Как будто предчувствовала…

Если бы знал, что видит в последний раз, — приложил бы все силы, всё возможное и невозможное, но не отпустил! Хотя… Что он мог сделать?

Когда демобилизовался, «на всех парусах» вернулся в родную Одессу.

Мать была дома. Конечно же, обрадовалась возвращению возмужавшего сына, быстро собрала на стол.

С аппетитом наворачивая домашний борщ, Мишка успевал попутно рассказывать о службе.

После паузы с недоумением сказал:

— Я таки не понял, на шо Иринка обиделась, писать перестала. Спрашивал, а никто за это ни слова не ответил.

Мать молча опустила глаза.

Заметив, как изменилась она в лице, парень опустил ложку, и настороженно спросил:

— Шо случилось? Та не тяните мине нерви, как сломаний зуб!

— То я просыла… Сгыбла Ирынка… Машина збыла. За рулём, люди бачилы, Виктор був… Тильки воны откупылысь, на свободе ходыть…

Сказала, и закусила губу, с ужасом прикрыв рот пальцами. Не хотела ведь говорить, чтобы не ринулся сын с разборкой, не натворил чего, а вот, проговорилась…

Да разве есть на свете сила, которая удержит одессита-моряка, если обидчик остался без наказания?!

Схватка с Витькой была короткой. Михаил не сразу до конца осознал, что сделал, а когда пришёл в себя, — ужаснулся, но даже не пытался скрыться. Более того: сам позвонил в дежурную часть, а когда арестовали, — молча сел в подъехавшую милицейскую машину…

Потом начал вспоминать годы, проведённые в заключении, новых знакомых, с которыми свела шальная судьба. Не нашёл ничего романтичного там, в мире, ограждённом высокими заборами и колючей проволокой. Одна бесконечная жестокая борьба, чтобы просто выжить…

Вернулся, а идти — некуда. Мать умерла, не дождавшись возвращения сына. В их квартире теперь жили другие люди. Новых соседей по дому он совсем не знал. Те, кто раньше по доброму всегда общался с ним — стали относиться к парню настороженно, ведь многие из них «сидели на чемоданах», в ожидании разрешения на выезд в Израиль, в Штаты, или ещё куда, и боялись появления компромата. Михаил понимал это, и не обижался.

Сейчас, после освобождения, хотя воспоминания настойчиво атаковали, он пришёл к морю не только вернуться мысленно в прошлое, но и чтобы, уединившись, подумать, как жить дальше…

Насобирал сушняка, и, разжигая огонь, негромко запел:

— Ты — одессит, Мишка, а это значит…

Утро выдалось на редкость погожим. На берегу у потухшего костерка спал мужчина в тельняшке. В руке под щекой крепко держал бережно сохранённые письма от единственной в жизни любимой девушки Иринки…